тказался. Но в глубине
души он симпатизировал тем, кто использовал свои сексуальные возможности.
     Желание  Фрейда увидеть, как Гораций и его  Анжелика сыграют свадьбу по
любви,  чувствуется  во  всей  этой истории.  "Госпожа Б.  -  сокровище  для
сердца", -  пишет он Фринку 12 сентября 1921 года. "Награда стоит  борьбы...
Госпожа  Б.  станет  прекрасной,   когда  будет  счастливой".   Абрахама  он
презрительно называл "знаменитым мужем госпожи Б." (письмо Фрейда  Джонсу от
6 ноября 1921 года).
     Печальная  история  становится еще печальнее. Характер Фринка  оказался
более  неустойчивым,  чем  Фрейд  думал.  Его жена  писала ему  трогательные
письма, грустные,  но  не  злые,  которые он с тревогой показал  Фрейду. Тот
решил, что они "холодны и разумны" и после развода "она станет тем, чем была
раньше".  Фринк  не  был  уверен,  как  лучше  поступить,  и  просил  Фрейда
продолжить анализ. В это время в отдаленных штатах проходили разводы.  Дорис
Фринк с двумя детьми в Нью-Мексико сделала так, как ей посоветовали адвокаты
господина Бижура. Возможно, к счастью для  Фрейда,  Абрахам на следующий год
скончался от рака. Это событие "упростило положение дел [Фринка] и исключило
все возможности скандала в  добродетельной Америке" (письмо Фрейда Джонсу от
11 мая 1922 года).
     Летом 1922 года Фрейд  смягчился и позволил Фринку вернуться на анализ.
Они  с  Анжеликой приехали  в  Берхтесгаден,  где  Фрейды проводили  лето, и
"иногда"  Фринк получал час лечения. Фрейд  не любил нарушать  свой покой во
время  отпуска, но Фринк,  избранный  лидер  движения в  Америке и  человек,
заслуживающий  того, чтобы  быть счастливым,  явно  был  особым  случаем.  В
письмах  Фрейда также улавливается  мысль, что Фрейд надеется  на  некоторую
часть денег Анжелики, которые пригодились бы движению.
     Когда Фрейды вернулись в Вену, Фринк и госпожа  Бижур вроде бы  поехали
вместе с ними. Затем пара отправилась  в Париж, чтобы начать приготовления к
свадьбе. Фринк один вернулся в Вену, и с ним случилось нервное расстройство.
Он  вел себя  агрессивно в гостинице, страдал от  эмоциональных  перепадов и
галлюцинаций: ему казалось,  что ванна -  это могила.  Фрейду пришлось найти
человека, чтобы присматривать за ним. Когда приехала  Анжелика, Фринк ударил
ее. Несмотря на все это,  в декабре они  поженились и отправились на медовый
месяц в Египет.
     Но Фринк очень изменился. Его избрали президентом ньюйоркского общества
(члены которого практически  не  знали о происходящем) в  январе  1923 года,
когда  он  был все  еще в свадебном  путешествии.  Вернувшись с рецензией на
книгу, чернящей  Брилла, он  тут  же  создал  проблемы. Бывшая  миссис Фринк
умерла в мае от пневмонии - ему не разрешили  с ней повидаться, - и он начал
ссориться с Анжеликой. К  концу  1923  года  он  был  слишком  болен,  чтобы
работать, и не мог исполнять функции президента.
     На следующий год он дважды лечился в психиатрической клинике Фиппса при
университете Джонса Хопкинса  в Балтиморе. Анжелика решила развестись с ним.
Он  перерезал себе артерию и почти до смерти истек кровью. В конце концов он
почти выздоровел  и  прожил  еще двенадцать  лет, скончавшись от  сердечного
заболевания в 1936 году, в возрасте пятидесяти трех лет.
     В клинике Фиппса  его лечил Адольф  Мейер, известный психиатр,  который
эмигрировал  в  США  из  Швейцарии в  1890-х  годах.  Моралист  цюриховского
образца, который не испытывал симпатии к психоанализу, счел случай с Фринком
отвратительным и  в  частной переписке писал  о "так называемом американском
лидере психоаналитической  работы и  его  отвратительной жене", имея в  виду
Анжелику. Мейер решил, что и она,  и Фринк "действовали под более или  менее
насильственным внушением Фрейда".
     Без сомнения, Фрейд поступал так, как  считал  правильным,  но, похоже,
он, как часто бывало  и раньше, использовал свои  навыки и личный авторитет,
чтобы убедить  пациентов,  что  знает  их  мысли  лучше, чем  они  сами.  Он
неправильно  понял   Фринка   и   госпожу  Бижур.   Его   суждения   кажутся
поверхностными, как  будто он  не смог понять, что  это реальные жизни, а не
элементы  очередного  очерка.  А  когда  драма  закончилась,  Фринк  захотел
покончить с собой,  вот-вот должен  был произойти  второй развод,  а  бывшие
супруги обоих уже умерли, Фрейд писал Джонсу 25 сентября 1924 года:

     Какая польза от американцев, если они не платят денег? Они больше ни на
что не годны. Моя попытка дать им лидера в виде Фринка, которая так печально
закончилась, - последнее, что я для них сделал.

     Это  было  написано после того,  как Фрейд сам серьезно заболел,  и  не
будем судить его строго. Он тоже очень изменился.



Глава 27. Рак

     В  течение полных событий и сложных послевоенных лет здоровье Фрейда не
вызывало особого беспокойства. Он,  как  обычно, жаловался  на старость. Два
дня спустя  после своего шестьдесят пятого дня рождения, в мае 1921 года, он
писал Ференци, что 13 марта

     я неожиданно шагнул  в настоящую старость. С тех пор  меня не оставляет
мысль о смерти, а иногда появляется впечатление, что семь из моих внутренних
органов спорят  друг с  другом, кому из них  достанется честь  закончить мою
жизнь.

     Ему  не  приходило  в  голову  никакого  объяснения  этому,  разве  что
маловероятное -  Оливер как раз уезжал в Румынию. Десять лет назад он скорее
проанализировал  бы  это чувство,  чтобы  определить его  истоки.  Теперь он
просто принял его как должное. В том  же  месяце Георг  Гроддек, который все
еще занимался  психологией  болезней,  пригласил  Фрейда с Анной погостить у
него в Баден-Бадене.  Разумной причиной  отказа, как ответил Фрейд, было то,
что его летний отпуск уже спланирован.

     Но настоящая причина иная. Потому что я  утратил  молодость... На самом
деле  в  старости остается  только  одна потребность  -  отдохнуть. И  здесь
совершенно ясный расчет. Поскольку я не смогу собрать плоды этого дерева,  к
чему мне сажать его? Подло, но честно.

     Такие  намеки  на  смерть  начали  появляться, когда  он в  первый  раз
анализировал  Фринка.  Возможно,  то,  что  сейчас  кажется  черствостью  по
отношению к  Фринку и  его делам, было просто  усталостью. Но  если здоровье
Фрейда  и  ослабло, оно  не  было таким уж плохим,  как он  говорил. У  него
по-прежнему  находились силы, чтобы принимать  всех  пациентов шесть дней  в
неделю - в июне 1922 года он писал Джонсу, что  "девять часов [в день] скоро
будет для меня слишком много", - да и комитет  с  его соперничающими членами
требовал внимания, хотя часто Фрейд уделял его с неохотой.
     Последние десять дней длинного летнего отпуска в 1921 году Фрейд провел
в рабочем отдыхе  с комитетом  в  горах Харц в Северной  Германии.  Это  был
единственный  раз, когда  они отправились  куда-то вместе.  Абрахам, который
знал  эти  места, играл роль проводника. Эйтингон,  новый член,  Ранк, Закс,
Ференци и Джонс тоже были  там. Они осматривали окрестности,  гуляли (причем
Фрейд, по словам Джонса, ходил "быстро и не уставал") и разговаривали.
     Фрейд в  то время в очередной раз увлекся оккультизмом и воспользовался
случаем, чтобы прочитать коллегам статью, в конце концов получившую название
"Психоанализ и  телепатия",  которую  он написал тем  же летом. Оригинальный
текст Фрейда  не  имел  названия.  Статья была  опубликована  лишь после его
смерти,  и  издатели  дали ей  поверхностное  название,  не  соответствующее
содержанию. В первый и единственный раз Фрейд обратился к телепатии.
     Статья начинается  со  смелого  заявления,  что  стимул  к исследованию
"психических  сил,  отличающихся  от  знакомого  нам  разума   человека  или
животного" теперь "чрезвычайно силен". Это объяснялось послевоенным мнением,
что жизнь  на земле как  бы обесценилась, и возникающим  сомнением в научной
однозначности,  вызванным, например, эйнштейновской теорией относительности.
Психоаналитику нужно быть настороже  и не утратить свою беспристрастность. И
тем не менее,  по словам Фрейда, мало сомнений в  том, что  при рассмотрении
оккультных феноменов "очень скоро  мы придем к тому, что некоторая часть  из
них подтвердится". Какая именно, он не говорит.
     Он упоминает  о  спиритизме и  об  угрозе  психоаналитическим  методам,
которая возникнет, если  так называемым "духовным существам" станут доступны
"абсолютные объяснения".

     Так что от методов анализа тоже откажутся, если будет  надежна вступить
в прямой контакт с действующими духами с помощью оккультных процедур - точно
так, как человек готов отказаться от кропотливой и однообразной работы, если
есть надежда разбогатеть в один прием с помощью удачной сделки.

     Сделав  шаг  в  неисследованном направлении,  Фрейд тут  же  отступает,
объявляя, что  "мое личное отношение  к этому  материалу  остается  лишенным
энтузиазма  и  двойственным", и  остальную  часть  лекции  обсуждает примеры
предсказания  будущего  и  передачи  мыслей.  Он  забыл рассказать об  одном
эпизоде, который  произвел  на  него впечатление*,  и тут  же обратил на это
внимание своей крошечной  аудитории,  говоря, что  это  подтверждает, что "я
обсуждаю тему оккультизма под давлением огромного сопротивления".

     *  Этот  эпизод  связан  с  английским  врачом  Форсайтом,  австрийским
пациентом,  который  увлекался  "Сагой о  Форсайтах" Голсуорси, и различными
совпадениями имен и мыслей

     Фрейда не слишком  беспокоили  его  размытые взгляды на оккультное. Еще
три  следующие  статьи  были  посвящены  этой  теме и не  содержали  никакой
конкретной  информации.  Нам  приходится  довольствоваться  его  замечанием,
сделанным  в 1933  году:  "Возможно, у  меня тоже  есть тайная склонность  к
чудесам".
     После   отдыха   в  горах   Харц  комитет   вернулся   к  своей  задаче
восстановления движения. Внутренний круг по-прежнему  играл важнейшую  роль,
но  психоанализ  в  общем приобретал  более  жесткую  организацию.  Вопросы,
которые всегда решались в зависимости от личных предпочтений и необходимости
подчиняться  желаниям Фрейда, теперь требовали создания руководств  или даже
правил.  Можно ли гомосексуалистам  становиться членами обществ, входящих  в
международную ассоциацию?  Вообще-то  нет,  потому  что гомосексуализм - это
невроз, который мешает лечению неврозов пациентов, хотя прямого отказа таким
людям  нельзя  было давать. Стоит ли  привлекать неспециалистов в аналитики?
Ответ  всегда  был  утвердительным,  но  американцы  настаивали  на  наличии
медицинского образования, и Фрейд ничего не мог с этим поделать.
     Издательская      организация       психоанализа,      "Internationaler
Psychoanalytischer  Verlag", созданная  в  январе  1919 года,  была наиболее
заметным  отражением  деятельности  движения,  а  также основным  источником
неприятностей.  Ее всегда называли просто "Verlag" (издательство).  Оно было
гарантией  независимости  Фрейда  от   капризов  или  жадности  коммерческих
издателей. Финансирование  было проблематичным,  потому что Фройнд, человек,
который должен был давать на этот проект деньги, обеднел, а после скончался.
     Управлять  издательством  таким  способом,  чтобы  не  ущемлять  ничьих
интересов,   было   сложно,   и   Фрейд,   который   не   хотел   заниматься
производственными вопросами, оставил это другим,  в первую очередь  Джонсу и
Ранку, а они никак не могли друг с другом поладить. Джонс, который издавал в
Лондоне "Интернациональный журнал",  обнаружил, что Ранк в Вене отменяет его
указания  или жалуется  на "мусор из-за  океана" - это возмущение показалось
Джонсу нелепым. Когда-то он  говорил Фрейду, правда, по другому поводу, что,
хотя  он  отчасти  понимает  антиамериканизм, едва ли можно  обвинять  целую
нацию, особенно  такую, которая через  пятьдесят  лет  станет  "судьей всего
мира".  Фрейд  оказался  втянутым  в  споры,  ругал Джонса  за  то,  что  он
вмешивается, а потом вынужден был  читать длинные  оправдания, приходившие в
ответ. Он не  любил и не умел  играть  роль администратора, но так и не смог
полностью отгородиться от дел издательства.
     В его жизни больше  не было обязанностей, которые раньше заставляли его
двигаться от одной цели к другой. Он узнал, что такое колебания, связанные с
пожилым возрастом. Его письмо Ференци перед конференцией 1922 года,  которая
должна была проходить в Берлине, звучит грустно и ностальгически.

     Что-то внутри меня восстает против  стремления  продолжать зарабатывать
деньги, которых никогда не хватает, и работать все теми  же психологическими
средствами, которые  тридцать  лет позволяли  мне  оставаться  справедливым,
несмотря на презрение к людям и этому отвратительному миру. Во мне возникают
странные тайные  желания -  возможно, это наследие предков - жить на Востоке
или Средиземноморье и вести совершенно другую жизнь: детские мечты,  которые
невозможны и  не соответствуют реальности, как будто  свидетельствуют о том,
что моя  связь  с ней нарушена. Но  вместо  этого -  мы встретимся  на земле
здравомыслящего Берлина.

     Во  время летнего отпуска в пансионе "Мориц" в Берхтесгадене, где Фрейд
готовил лекцию для конференции в сентябре - чередуя это с анализом Фринка, -
он узнал,  что дочь его сестры Розы, Цецилия, которую называли Мауси,  убила
себя  передозировкой  веронала*. Ей было двадцать три, она была не замужем и
беременна.  В письме Сэму  Фрейд упоминает о  романе, который  не удался, но
похоже, как  будто  всему виной он считал  плохие  отношения дочери с "тетей
Розой". Возможно, Фрейду не рассказали всей правды, зная, как он относится к
семейным скандалам.

     * Роза  оказалась самой несчастливой  из сестер и братьев  Фрейда.  Она
потеряла мужа  до войны, сына - во время войны, а теперь и дочь. Она прожила
еще двадцать лет и была убита в фашистской газовой камере.

     В   Берлине  собралось  около  двухсот  пятидесяти  психоаналитиков   и
заинтересованных лиц, чтобы,  как обычно,  посетить  лекции,  посплетничать,
посидеть  за столом. Приехало меньше десятка американцев, среди  них Фринк и
госпожа   Бижур,  которые  в   любом  случае  были  в  Европе.  Американский
психоанализ  становился  самодостаточным  и процветающим  и  не  нуждался  в
руководстве  из  Европы  -  или, как  выразился  Фрейд,  увлекся  успехом  и
деньгами.
     Его  лекция  была  посвящена  еще  одному  уточнению  к  общей  теории,
"метапсихологии",  - как  оказалось,  последнему, - которое  добавило  новые
абстракции к сложной схеме психоанализа. Полный отчет появился в апреле 1923
года под названием "'Я' и 'Оно'".
     На немецком языке  название звучало как "Das Ich und  das  Es". "Оно" -
это  термин, использованный  впервые Гроддеком  для обозначения  неизвестной
части человека,  силы, которая "управляет  нашей  жизнью,  в то время как мы
думаем,  что живем сами".  У многих  людей есть  ощущение  чего-то  другого,
скрывающегося за  "Я", которое нам вроде бы  известно.  Фрейд  позаимствовал
этот  термин  для  определения  "бессознательного",  потому  что  это  слово
перестало означать то, что он хотел. Переводчики  его работ на английский не
стали использовать слов  "I"  и  "It" - то ли  потому, что эти термины  были
слишком непонятны, то ли  потому,  что  они звучат недостаточно  научно. "I"
латинизировали и  превратили в "Это",  а "It"  -  в  "Id".  В  результате  в
английском языке появилось краткое слово "Id" для обозначения темной стороны
человеческой природы*.

     *  Варианты  "ид"  и  "эго"  можно  встретить  и  в  некоторых  русских
переводах. - Прим. перев.

     Очерк  Фрейда стал очередной попыткой познать неизвестное. В отличие от
книг,  которые он написал в  начале  века, основанных  на  материале  снов и
расстройств  репродукции,  он  описывал  здесь гипотетические  структуры,  у
которых  не было  научных  доказательств. "Сверх-Я" (о котором Фрейд впервые
упомянул  в 1914 году)  он наделил  функциями совести, которая возникает  из
реакции   ребенка  на   авторитет  родителей.  "Я"  приходится   жить  между
противоречивыми требованиями "Сверх-Я" и "Оно" и в то же время справляться с
жизнью в  окружающем  мире. По аналогии,  приведенной  Фрейдом,  "Оно" - это
лошадь,  а "Я" - всадник.  И  "Я", и "Сверх-Я"  делают большую  часть  своей
работы бессознательно, поэтому  та часть бессознательного, которая содержит,
по определению Фрейда,  "темную недоступную часть нашей личности", где можно
найти неуправляемые сексуальные инстинкты, получила название "Оно".
     Многие психоаналитики  впоследствии  станут использовать  "'Я' и 'Оно'"
как основу "эго-психологии",  которая в конце  концов стала  уделять  меньше
внимания   пугающему  содержимому  "Оно"  и  больше  -   рациональному  "Я",
моральному "это", которое пациенты ощущали и  с которым аналитикам следующих
поколений было все легче справляться.
     За  два  или три месяца до весны,  когда книга была  напечатана,  Фрейд
ощутил образовавшуюся  во  рту  язву  в  правой части неба. В  то  время  он
выкуривал до двадцати сигар в день. Если не считать военных лет, когда сигар
не хватало, он очень  много  курил  практически всю свою сознательную жизнь.
Это пристрастие укоренилось очень глубоко, и попытки преодолеть его в 1890-х
годах, из-за  того что  Фрейд боялся, будто курение влияет на его сердце, не
удались.
     В 1897 году он рассказал Флису о своей идее, что все пагубные привычки,
от  употребления алкоголя, морфия, табака  до всего остального, -  это всего
лишь замена "первичного пристрастия", мастурбации. Даже если  это  было так,
знание ничего не меняло. Как и не столь знаменитые курильщики, он признавал,
что эта привычка помогает ему в "битве жизни".
     Язва не  проходила,  но он  ничего не  предпринимал, хотя  наверняка  с
самого  начала понимал, чем это может грозить.  В девятнадцатом  веке многие
подозревали о существовании связи между курением трубки и сигар (тогда самых
распространенных привычек) и раком ротовой полости. Об этом не раз писали  в
медицинской  литературе. Фрейд наверняка знал, что  врачи называют карциному
рта "раком богачей" из-за стоимости сигар.
     Когда он хотел, то относился к  своему здоровью  не менее  внимательно,
чем большинство врачей. В 1914 году, когда  ему делали  обследование  прямой
кишки,  чтобы  проверить,  нет  ли  рака,  он   приветствовал  отрицательный
результат словами. "Итак, на этот раз я легко отделался". Аналогичный эпизод
произошел в  1916  году.  Год  спустя у него опухли десны,  о  чем  он писал
Ференци, добавляя "карцинома?" и сообщая, что сигары его вылечили. Возможно,
в 1923 году он решил, что язва исчезнет сама, словно по волшебству, как и та
опухоль.
     У Фрейда не было врача, к  которому он обращался бы регулярно. В начале
апреля  он поговорил со знакомым  дерматологом  - едва  ли самым  подходящим
специалистом   при  язве  во   рту.  Тот  осмотрел  язву,  сказал,  что  она
доброкачественная, но  посоветовал  ее  удалить. Вскоре  после этого Феликса
Дейча  неофициально попросили взглянуть  на язву, когда тот был на Берггассе
по  другому  делу. Фрейд  сказал  гостю: "Вы  увидите  что-то,  что  вам  не
понравится". Дейч посмотрел на язву, решил,  что  она раковая, но  не сказал
этого, посоветовав тем не менее немедленно ею заняться.
     Началась опасная  игра.  Фрейд как будто не хотел, чтобы другие видели,
что он серьезно относится к этой проблеме, но наверняка подозревал,  что это
за  язва.  Он  договорился  об  операции  со знакомым,  профессором Маркусом
Хаеком, который имел репутацию  хорошего исследователя, но,  как знал Фрейд,
посредственного  хирурга.  Хаек  записал  его   в   амбулаторное   отделение
государственной  больницы,  в  которой  он работал,  и  однажды утром  Фрейд
отправился  туда, ни  слова не сказав семье,  чтобы  вырезать подозрительное
образование.  Он  ожидал, что  его  тут  же  отпустят домой,  но у него было
слишком  сильное кров