ающее
"Покрывающие воспоминания".
     Дальнейшие  предположения Суэйлза  касаются подозрения, что Минна могла
отправиться в Мерано, поскольку ей было нужно сделать аборт, который, скорее
всего, и был проведен  в одной из местных клиник.  Это уже  менее  вероятно.
Согласно обычному  циклу продуктивности,  едва  ли  хватает  времени на  то,
чтобы,  если  зачатие  произошло 26 августа  или после этого дня, к 6 или  7
сентября менструация не началась и Фрейд с Минной из-за этого запаниковали и
отправились  в  Мерано  к 8  сентября.  Скорее  это был просто  страх  перед
возможной   беременностью.  В  то  время  цикл  продуктивности  понимали  не
полностью.  Если  у  Минны менструация  должна была  начаться  в  первые дни
сентября, 26  августа она  уже не могла зачать, но  они с Фрейдом  этого  не
знали. Однако, если  Минна боялась,  что забеременела, этот страх, как часто
бывает, мог вызвать  задержку менструации.  В  таком случае поездка в Мерано
была оправданной предосторожностью. Последствия  беременности  Минны были бы
слишком ужасны.
     Она  оставалась в  Мерано шесть недель. Пока ее не  было,  Фрейд  писал
Флису: "Я должен, в  конце концов, заняться реальной стороной сексуальности,
о  которой человек узнает  лишь  с  большим трудом". Этому  замечанию  очень
хочется придать особое значение.
     Минна вернулась в Вену где-то 20 октября, все еще чувствуя себя неважно
и вызывая беспокойство ближних. "Не все ясно с ее состоянием", - писал Фрейд
Флису. В начале 1901 года у нее открылось внутреннее кровотечение, поставили
диагноз язвы кишечника. О причине,  которая сначала упоминалась в связи с ее
посещением Мерано, инфекции легких, не говорилось.
     Суэйлз  приводит яркие  аргументы  в  пользу  того, что  Фрейд думал  о
беременности. После возвращения  в Вену в 1900 году Фрейд сразу же  принялся
за работу над  "Психопатологией обыденной жизни". Эпизод со словом "aliquis"
появляется на первых же  страницах.  Новые данные, обнаруженные в 1997  году
коллегой Суэйлза и еще не  опубликованные, убедительно показывают, где Фрейд
мог узнать  как  раз в то  время историю о разжижающейся крови в неапольской
церкви,  на  которой впоследствии  основал  свой  диалог  с  "неким  молодым
человеком". Но само то, что Фрейд беспокоился о беременности, не обязательно
было  связано  с  Минной.  Марте в то  время  было  тридцать девять лет,  и,
возможно, именно у нее была задержка. Если Фрейд узнал об этом, вернувшись в
Вену,  этого было бы достаточно, чтобы  заставить  его думать об "aliquis" и
тому подобном.
     Что касается самой  Минны,  все  остальное  - слухи. Свидетельство Юнга
далеко  от убедительного и дошло  до нас  в нескольких  версиях. Самая яркая
исходит от американского профессора  Джона Биллински, который утверждал, что
услышал  ее от  восьмидесятидвухлетнего Юнга в  1957  году. Во время первого
посещения Юнгом Фрейда в Вене в 1907  году Минна якобы призналась гостю, что
зять влюблен  в нее, они  спали друг  с  другом  и  ее  мучает чувство вины.
Вероятность этой  истории уменьшается  из-за  того, что Биллински представил
слова Юнга в виде стенограммы, а затем признался,  что ничего не  записывал,
пока  беседа  не закончилась.  Эти воспоминания появились лишь  в 1969 году,
когда Юнг уже давно умер, и до сих пор не вызывают большого интереса.
     Биллински не один. Другие тоже утверждают, что слышали историю Минны от
Юнга.  Среди  них  его товарищ  Карл  Майер  и один  итальянский  журналист.
Говорят, Оскар  Рие  утверждал,  что  Фрейд остается  с  Мартой  ради детей.
Вероятность этого не исключена.
     Доступ к  переписке Фрейда с Минной  ограничен. Историк-фрейдист  Питер
Гэй,  который  одним  из первых увидел  их  в архивах Фрейда  в  1988  году,
обнаружил отсутствие некоторых номеров между 94-м и 161-м в семнадцатилетний
период  с апреля 1893 по июль  1910 года. В  тех  письмах, что  сохранились,
ничего  особенного  не  содержалось.  Однако  сексуальная  связь   могла  бы
приходиться именно на те годы, в которые не хватает некоторых писем.

x x x

     Летние  сны  закончились.  Фрейда  оставило  чувство разочарования,  он
смирился  с тем, что мир не готов к "Толкованию  сновидений", и снова  начал
работать.  Если он все  еще считал себя "старым  и жалким евреем" - если это
когда-нибудь было больше  чем  прикрытием, - он об  этом  перестал говорить.
Теперь у него с Флисом было меньше  тем  для разговора - или  больше, но они
предпочитали их не затрагивать.
     Письма из Берлина и обратно шли все реже,  хотя Фрейд рассказывал Флису
о том, как идет работа над новой книгой, "Психопатология обыденной жизни", и
о  новой  пациентке,  "восемнадцатилетней  девушке,   случай  которой  легко
открылся  имеющимся  набором  отмычек".  Это  была  "Дора",  первая из  ряда
пациентов  Фрейда,  которым  он  посвятил  отдельные рассказы. Анализ  резко
закончился в  последний день 1900  года, когда Дора устала от невропатолога,
указывавшего ей,  что  она должна думать о сексе. Через несколько дней Фрейд
уже  описывал  этот  случай.  Дора  завораживала  его,  а отмычка  уже  была
наготове.  Очерк был готов в течение нескольких недель  и  стал чем-то вроде
новеллы о  снах, оральном сексе,  мастурбации  и  адюльтере.  Однако  он был
опубликован лишь четыре года спустя.
     "Психопатология  обыденной жизни",  над  которой он продолжал  работать
параллельно с рассказом о  Доре, была закончена к маю  1901  года. Эта книга
стала  наиболее  популярной  работой  Фрейда, благодаря которой даже те, кто
едва знает, кто такой Фрейд, шутливо объясняют словами "оговорка по Фрейду!"
моменты, когда они случайно говорят совсем не то, что хотят сказать.
     Идея о  том,  что  оговорки и забывания  слов могут свидетельствовать о
внутренних конфликтах  и  поэтому делают всех нас аналитиками-любителями, не
сразу  стала  предметом  разговоров  среднего  класса. В  виде книги  работа
появилась только в 1904 году. Сначала это было небольшое издание менее чем в
сто страниц, которое с переизданиями постепенно разрасталось, пока его объем
не увеличился в три раза. Фрейд не мог устоять перед искушением ввести в нее
новые истории. Теории в книге было очень мало.
     В  1914  году, когда появился перевод книги  на английский,  в  Лондоне
сочли  ее  "очень  любопытной  новой  системой  самоанализа,  которым  может
заняться каждый,  не  беспокоясь о состоянии собственных нервов".  Два  года
спустя в одном  американском журнале писали,  что  невротикам  нельзя давать
читать  эту  книгу,  потому  что  от  этого  они  "будут  еще  более  мрачно
углубляться в себя".
     Большая часть данных, приведенных в книге, была получена самим  Фрейдом
(часто в  период, когда  он занимался самоанализом).  Как  и  в  "Толковании
сновидений",   сексуальные  моменты  Фрейд  исключил.  Оговорки   и  описки,
избирательное забывание, неправильное  толкование и кажущиеся бессмысленными
или запутанными поступки  - все  это было, по мнению Фрейда, частью процесса
под названием "расстройство репродукции" (или "дефектность функции").
     Этот  принцип был не нов. Фраза Фрейда "у людей  есть цели, которых они
иногда стремятся достичь, не подозревая  об этом", напоминает ремарку Томаса
Харди о том, что люди отвлекаются от  своих целей  во  время  их достижения.
Писатели  давно   использовали  оговорки  как  удобный  литературный  прием.
Криминалистам также  было  известно,  что  свидетельства  можно  изучать  на
предмет невольного разоблачения.
     Для Фрейда все это было частью психологического устройства человека. "Я
не   могу  понять,  почему  мудрость,   являющаяся  продуктом  повседневного
жизненного опыта людей, не может быть частью науки", - пишет он, обращаясь к
миру в целом, как  он  делал это  в  "Толковании  сновидений".  Расстройство
репродукции - это не случайные  события, а точное  свидетельство постоянного
противоречия   между  сознательным  и  бессознательным,   или,  выражаясь  в
терминах,  использованных  им  в   "Толковании  сновидений",  "вторичным"  и
"первичным" процессом. Он говорил о "постоянном токе 'личного характера',  о
котором  я  обычно  не  подозреваю",  проходившем  через  все  его  мысли  и
выдававшем себя расстройствами репродукции.
     Случай, когда Фрейд  не мог  вспомнить имя художника Синьорелли,  цифра
2467,  которую он считал случайной, но она таковой не оказалась,  магазин со
шкатулкой в  витрине, который он никак не мог найти, - все это  определялось
волнениями бессознательного.  Фрейд  предлагает для сравнения  сотни  других
примеров.  Политик  открывает  сессию австрийского  парламента  словами:  "Я
объявляю заседание  закрытым".  Женщина говорит, что  мужчине не обязательно
быть красивым, "если у него есть пять прямых конечностей" Женщина с ревнивым
мужем, который  обвиняет ее  в том,  что она  "снова вела себя  как шлюха!",
потому что танцевала на семейной вечеринке канкан, на следующий день выходит
из кареты и  ломает  ногу. Это самонаказание,  которого  она  подсознательно
желала, соответствует преступлению, как предполагает Фрейд, потому  что  она
не скоро сможет танцевать снова.
     Фрейд  не описывает ни  одной бессмысленной  оговорки  или  несчастного
случая.  У него  все  имеет  свои  причины.  Муж называет жену  именем своей
любовницы и таким образом раскрывает свою неверность.  Письмо,  отправленное
без марки или с неправильным адресом, и не должно прийти. Но "Психопатологию
обыденной жизни"  можно понимать двояко. На  протяжении большей  части книги
Фрейд как будто расширяет границы познания человеком самого себя, объясняет,
что оговорки  и забывания  -  отражение психического  конфликта. Но  в конце
книги он заявляет  читателям,  что все  предопределено  и  все они -  жертвы
неизбежного.  Возможно, в нем заговорил ученый,  с ностальгией  вспоминающий
суровые  лаборатории  молодости,  где  мудрецы-профессора  учили   его,  что
организм  -  это химическая  машина.  В  любом  случае, он  так никогда и не
попытался примирить эти противоречивые заключения.
     Расстройства репродукции  присутствуют не только  в  автобиографическом
материале, использованном в книге, но и во всей жизни Фрейда, причем даже он
сам не  всегда осознавал это.  В сентябре 1897  года, когда он писал Флису о
том, что отказался от теории совращения, он оговорился и  использовал фразу:
"Конечно, я  не скажу об этом в Дане". Энтони  Стэдлен обнаружил (на заметку
фрейдистам,  которые упустили  этот  момент из  виду), что  это  созвучно  с
библейской фразой Давида, оплакивающего свое поражение: "Не говорите об этом
в  Гафе"  - городе  филистимлян, его врагов. Дан  - название главного города
Израиля.   Таким  образом,  согласно   теории  Фрейда,  его  бессознательное
приказывало ему: "Не говори моим друзьям и коллегам об этой ошибке. Держи ее
в тайне" (что он и делал). На протяжении многих лет в письмах коллегам Фрейд
иногда невольно выражал свои  потаенные мысли. Своими  описками  и снами  он
неустанно производил материал для исследований будущих психоаналитиков.
     В своей книге "Психопатология обыденной жизни"  он так до  конца  и  не
объяснил,  почему бессознательное, по его  мнению,  так  вмешивается в жизнь
человека. Фрейд считал, что отрицательные мысли ("эгоистические, завистливые
и  враждебные   чувства  и   побуждения"),  противоречащие   нормам  морали,
используют расстройства репродукции в качестве  средства  выражения себя. Он
находил удивительным  то,  что "стремление к правде [то есть  к  тому, чтобы
выдать  себя  расстройством  репродукции]  гораздо сильнее,  чем  мы  обычно
предполагаем".  В  других  местах  книги он говорит, что  "согласие  в  этих
расстройствах  репродукции   и   случайных   поступках  в  большой   степени
эквивалентно  послушному  принятию  аморального.   Среди   этих  подавляемых
побуждений немаловажную роль играют различные сексуальные мотивы".
     Таким  образом,  согласно  сценарию Фрейда,  аморальное бессознательное
старается   проникнуть   в  повседневное  поведение  в  виде   поучительного
напоминания  о  темной  стороне  личности  человека.  В  снах  темные  мысли
подвергаются цензуре, чтобы  спящий не  обеспокоился и  не  проснулся.  Но в
дневное время таким мыслям позволено досаждать нам.
     Некоторые критики отвергают эту концепцию полностью. Но большинство  из
нас склонны  в  какой-то мере  верить  в расстройство  репродукции  хотя  бы
потому,  что  это  подтверждается  нашим  опытом.  Для Фрейда,  однако,  это
становится  не менее  чем  разгадкой человеческой  природы. В  более сложных
примерах  (таких,  как  с  Синьорелли  и "aliquis")  он предлагает такие  же
замысловатые толкования, как  и для снов, и  можно точно так  же критиковать
Фрейда за то, что он включал в анализ свои собственные фантазии.
     Книга  "Психопатология  обыденной  жизни"  была  впервые  напечатана  в
нескольких номерах  психиатрического журнала летом 1901 года. В то время как
Фрейд ждал оттисков, чтобы отправить их Флису, их дружба постепенно угасала.
Письмо  Фрейда  от  7  августа было ответом на послание Флиса, в котором тот
явно сыпал соль на рану, открывшуюся почти ровно год назад у озера Ахензее.
     "Невозможно скрывать,  - пишет Фрейд,  - что мы немного отдалились друг
от друга". После упоминания о том, что Ида Флис (за что Фрейд винил Брейера)
считает, будто его дружба с Вильгельмом каким-то образом мешает их браку, он
продолжает:

     Ты выступаешь против меня и говоришь  мне, что  "тот, кто читает мысли,
на самом деле проецирует свои собственные мысли на других людей" Это значит,
что вся моя работа бесполезна.
     Если ты так думаешь обо мне, то просто выбрось мою "Психопатологию", не
читая,  в мусорную  корзину. Она полна ссылок  на тебя - явных, говорящих  о
том, что  какой-то материал  принадлежит тебе,  и скрытых, связанных с твоим
влиянием на мои мотивы.

     Можешь считать это  "свидетельством  того,  какую роль  ты играл в моей
жизни до этого  момента", добавляет  Фрейд с  некоторой горечью. После этого
письмо становится более теплым, но ссора усугубляется.
     Уверенность Фрейда  в себе растет.  Он все еще думает о посещении Рима,
которое ассоциировалось с молодостью и духом неповиновения. Он уже собирался
туда на Пасху 1901 года, но снова заколебался.
     В августе семья  отдыхала  в  гостинице на берегу Тумзее, озера в горах
неподалеку  от Берхтесгадена. Именно оттуда Фрейд  писал Флису это  сердитое
письмо.  Погода стояла  жаркая, озеро манило к  себе,  и  Фрейд  с сыновьями
предпочитали проводить время не в горах, а у воды, где они купались и ловили
рыбу.
     Туристы-однодневки   кричали   с  противоположного  берега,   что   они
заказывают на  обед  в гостинице.  "Гуляш  с  клецками!"  - раздавалось  над
озерной гладью. Фрейд сидел в  лодке, опустив руку в зеленую  воду, и слушал
их с неодобрением.
     Однажды   утром  двое  сыновей  Фрейда,   одиннадцатилетний  Мартин   и
десятилетний Оливер, ловили у дороги рыбу, а  деревенские  начали кричать на
них,  называя  их  евреями и ворами. Позже в тот  же день целая компания, на
этот  раз  с  женщинами,  пыталась  преградить  отцу с  детьми  дорогу.  Они
"вооружились палками  и  зонтиками",  по  словам  Мартина,  рассказчика этой
истории. Фрейд замахал тростью и пошел прямо  на них, от чего  те безропотно
разошлись, как обычно делают хулиганы.
     Фрейд  повел  себя совсем не так, как когда-то его собственный отец  во
Фрейбурге, когда  христианин  сбил  с  него  шапку  в  грязь,  а  начитанный
Зигмунд-школьник  был  вынужден  искать  утешение  в  легенде  о  Ганнибале.
Возможно, у Тумзее он вспомнил о Ганнибале.
     Друзьями и коллегами Фрейда, как и других  евреев среднего класса Вены,
были в первую очередь евреи. Как и остальные, он испытывал смешанные чувства
к  своей  национальности. Ассимилировавшиеся семьи, как Фрейды или Бернейсы,
не  любили евреев  "низшего" типа. В письме, написанном Фрейду Минной в 1910
году, когда она  во время  отпуска  следила  за квартирой,  говорилось,  что
приходили "евреи-электрики",  которые, конечно, были  "слишком  утонченными,
чтобы убрать за собой грязь".
     Но Фрейд,  западный ученый и атеист,  в то  же время  оставался евреем,
фантазии  которого объединяли его  с историей  его народа.  По мере усиления
антисемитизма  Фрейда  все  больше одолевали  размышления  о  своих  корнях.
Надежда  евреев  Центральной  Европы  на лучшее  будущее,  столь  сильная  в
молодости Фрейда,  начинала  ослабевать.  Старая  христианская  ненависть  к
чужакам проявлялась все сильнее.
     В Вене мэр  Люгер с приятелями вовсю строили дома, проводили трамвайные
пути  и играли  на  популярных  мифах  о  золотых днях  старой  Вены,  когда
пригородные виноградники  были  полны  сытых  и  веселых  граждан с  золотым
сердцем и работящими руками, говорящих на местном диалекте, а не с гортанным
акцентом некоторых иммигрантов.
     Незадолго до того газеты Вены освещали суд над Леопольдом Хильснером, и
все  жители  с  жадностью читали каждый номер. В богемском  городке  (в  ста
пятидесяти километрах  на запад  от  места,  где  родился Фрейд)  арестовали
еврея-бродягу  и  обвинили  его  в том, что  он перерезал горло христианке и
выпустил из нее кровь, совершив ритуальное убийство. За это Хильснера дважды
приговорили  к  смерти,  но  император  смягчил  наказание  до  пожизненного
заключения. Люди Люгера изо всех сил  подогревали волнения,  вызванные  этим
событием в Вене. В 1901 году в венских газетах появились  печально известные
"Протоколы сионских мудрецов", якобы  представлявшие собой  стенографическую
запись  съезда  еврейских  предводителей,  разрабатывающих планы  завоевания
мира*.

     *  Эти  "Протоколы" не раз играли свою роль.  Гитлер использовал  их  в
качестве   свидетельства   еврейского   заговора,   разрабатывая  нацистскую
идеологию в 1920  году, а лондонская "Таймс" восприняла их за чистую монету.
Эти  записи  были  сфабрикованы  в конце девятнадцатого века  русской тайной
полицией дли антисемитской пропаганды.

     В сентябре Фрейд,  сын Ганнибала, наконец приблизился на поезде к Риму.
За месяц до  того он говорил, что до конца лета ему нужно "восемь-двенадцать
дней оливкового  масла и вина". Вероятно,  он оставил  Тумзее  вскоре  после
стычки с деревенскими, которая, по словам Мартина, произошла "ближе  к концу
нашего отдыха". Решил ли  он в последний момент отправиться именно в Рим,  а
не в какой-нибудь другой итальянский город именно из-за этих антисемитов. Он
поехал туда с братом  и  провел в языческом и  классическом Риме  двенадцать
дней,  обращая  мало  внимания на  его вторую историю  как города Христа.  В
письме домой он удивляется, почему так долго боялся Рима.
     Сразу же по возвращении  в Вену он преодолел еще один внутренний барьер
и  стал  прилагать активные усилия для  того, чтоб  наконец получить  звание
профессора, которого  ему  не  дали  годы  терпеливого ожидания.  Сам  Фрейд
считал, что избавление от римской фобии расчистило перед  ним  путь. "Другим
для того, чтобы поумнеть, не обязательно сначала съездить в Рим", - пишет он
Флису на следующий год в одном из последних писем в Берлин.
     Каждый  год  начиная  с  1897-го,  когда  Крафт-Эбинг  и  его  комиссия
выдвинули  кандидатуру   Фрейда  на  получение  профессорского  звания,  его
отвергали.  В  1901  году  Фрейд начал  действовать  с  того,  что заручился
поддержкой Элис  Гомперц, его бывшей  пациентки, принадлежавшей к известному
семейству.  У  нее были  хорошие связи  и  дружеские чувства по отношению  к
Фрейду. Но она не смогла повлиять на  министра.  "А кто он такой?"  -  хитро
спросил тот. До Фрейда доходили слухи, что "известные официальные круги" над
ним смеялись.
     Возможно, те же самые круги считали его не только смешным, но и слишком
сложным. Ранее в том же 1901 году Брейер упросил его дать публичную лекцию в
Философском  обществе  о своей  работе. Фрейд отв