роны появятся факты гораздо более убедительные, чем
те, которые ты с таким трудом находишь, и в каждом
письме принуждена менять.
   Имей в виду, что это пишется совершенно серьезно, и
мне совсем, совсем не трудно это сделать, в особеннос-
ти, если это сделает тебя менее несчастной. Ты не
представляешь себе, Корунечка, как я устал. Помнишь,
как я мечтал раньше отдохнуть хотя бы несколько ме-
сяцев подряд, в течение которых меня бы никто и ничто
не мучило. Ведь уже 13 лет подряд я живу в постоянном
нервном напряжении. Но ты знаешь, что из моей мечты
так ничего и не вышло. Сначала переезд в Москву, потом
непрерывное боление, потом Шуб, потом этот жуткий
год. Когда ты была у меня в Москве, я старался дер-
жаться веселее, и ты, вероятно, не видела, до какой сте-
пени я сейчас устал. Меньше 1,5 месяцев отдыха в полу-
больном состоянии это, конечно, слишком мало. Судя по
твоему письму, ты, очевидно, считаешь, что я должен
быть благодарен тебе за любезное предложение "бе-
жать" и "не нарушать моих новых увлечений унылыми
письмами", но, к сожалению, потеря любимой девушки
меня мало устраивает, а для того, чтобы разлюбить
тебя, мне надо было бы заниматься самоистязанием в
течение многих месяцев, а на это я сейчас совершенно не
способен.
* * *
   Гаспра. 16.VI.39
   Корунечка, золотая моя. Ну разве ты не жулик? Ока-
зывается, ты не можешь быть счастлива, так как я, де,
не могу любить тебя, как ты. Надо же иметь такое на-
хальство!
   Конечно, если влюбленность измеряется всякими "не
надо", "нельзя" и всевозможными мучительствами, то
здесь тебе первое место обеспечено. Но что мне делать,
если мне не доставляет никакого удовольствия мучить
тебя. Единственное, чего мне хочется, это чтобы ты
была счастливой и хоть немного любила меня. А о том,
насколько ты меня любишь, я всегда могу судить по тo-
му, как ты ласкаешься и целуешься. Мне абсолютно без-
различно, сколько и каких романов ты заводишь, но ког-
да я почувствую, что ты целуешься без энтузиазма и
мои ласки наводят на тебя скуку, я пойму, что твоей
любви ко мне пришел конец.
   Но счастливой ты должна быть обязательно, все
равно, хочешь ты этого или нет. И то, что ты всячески
саботируешь счастье, пытаясь быть несчастной под
всяческими жульническими предлогами, меня необыкно-
венно возмущает.
   Кстати, ты так ничего и не пишешь о путевке, ко-
торую ты должна достать в первых числах июня???!!!!
Крепко целую нахальную сероглазую девочку.
Дау.
* * *
   Гаспра. 18.VI.39
   Корунечка, девочка моя. Ну как мне приструнить
тебя, чтобы ты обязательно была счастливой. Уж
как я ни объяснял тебе, что ты вообще моя и никто и
ни даже ты сама не имеет права обижать тебя, ниче-
го не помогает. А еще утверждаешь, что будто бы
сильно меня любишь. Попробуй расскажи кому угодно,
что субъекта выпустили из тюрьмы, а его девушка по
этому поводу не обрадовалась, а стала выискивать
предлоги для того, чтобы быть несчастной, и спроси
- можно ли такое отношение называть любовью! Уж
какой я был 1,5 месяца назад измученный и несчастный,
а когда я целовал и обнимал тебя, мне казалось, что
счастливее меня никого на свете нет. Да и сейчас, если
нет от тебя злобных писем, я мечтаю о том, как буду
целовать тебя со всех сторон, и мне кажется, что
жить очень хорошо. Впрочем, потом ты сразу присы-
лаешь что-нибудь такое злобное, что веселое настрое-
ние сразу пропадает. Я, конечно, вымарал на нем воз-
мутительные надписи.
Как ты себя чувствуешь??!! Что с путевкой???!!
Крепко целую.
Дау.

* * *
   Гаспра. 22.VI.39
   Корунька, любимая. Очень обрадовался, получив от
тебя миленькое письмо. Не вздумай только теперь на-
чать волноваться о моем здоровье. А для того, чтобы я
не нервничал, самое главное, чтобы тебе было хорошо, и
даже не просто хорошо, а очень хорошо и притом все
время.
   Почему ты ничего не пишешь про сочинскую путев-
ку? Я чувствую, что ты там что-то жульничаешь.
Вообще ты, воспользовавшись ревностью, так ничего
и не написала о себе. А мне так хочется знать, что с
тобой.
   Еще целых шесть дней осталось ждать, пока я уви-
жу тебя. Впрочем, увидеть - это пустяки, я должен
почувствовать тебя всем своим телом, и глазами, и гу-
бами, и руками и т. д.
А пока остается целовать на словах.
Дау.
* * *
   Гаспра. 23.VI.39
   Корунечка, моя сероглазенькая. Сейчас я уже ни о чем
другом почти не думаю, только рвусь к тебе, мечтаю о
том, как буду гладить и целовать тебя со всех сторон,
чувствовать тебя всем своим телом. Вот как я люблю
тебя, а ты, когда меня выпустили, даже счастливой не
стала.
   Жди меня 28-го, поезд №10, вагон № 6. Приходит он
вечером, часов около семи (точно здесь узнать невоз-
можно). Женьке я писал, чтобы он и другие никоим об-
разом не встречали меня. Если он спросит тебя, то по-
втори ему, чтобы не приходил. Разве только ты не смо-
жешь меня встретить и захочешь что-нибудь передать
через него. На случай, если это письмо пропадет, я напи-
шу о поезде еще пару раз.
Люблю, люблю, люблю.
* * *
   Гаспра. 24.VI.39
   Корунечка, чудненькая моя. Обидно, что уже так
и не получится ни одной настоящей ночи, поскольку
ты 30-го работаешь. Придется в Москве дорабатывать.
   Но самое главное это - как объяснить тебе, что
ты не имеешь никакого права не заботиться о своем
здоровье (я уже не говорю о счастии) и переутомля-
ешься. Говоришь, что любишь меня, а обращаешься с
моими вещами так небрежно. Ведь и серенькие глазки,
и губки, и груди, и каждый волосок - все это мое и ты
вовсе не имеешь права неосторожно обращаться с чу-
жой собственностью, даже если ты и не очень любишь
меня.
   Крепко целую нахальную и лживую (жульничаешь с
путевкой) девочку.
Дау.
* * *
   Теберда. 13.VII.39
   Корунечка, дорогая.
   Очень рад был, получив твое письмо. Карточки, впро-
чем, очень посредственные: не то, что те. Не телегра-
фирую тебе, т. к. сейчас ты, вероятно, уже получила
мое письмо (это, кажется, 6-е или 7-е).
   Здоровье мое в прекрасном состоянии. Сердцебиений
нет никаких.
   Напрасно ты, Корунька, стараешься узнать, что я
хочу. Во-первых, я действительно сам не знаю. Во-вто-
рых, для тебя этот вопрос настолько более сложен, что
здесь ты одна должна решать. Мне важно только, что-
бы ты была счастлива.
   Когда получишь это письмо, телеграфируй, пожалуй-
ста, день своего отъезда и Н. Афонский адрес, а то я не
буду знать, куда писать.
   Смотри, Корунечка, отдыхай как следует. Бояться
тебе теперь нечего и можешь развлекаться как угодно.
Ты ведь знаешь, что я от этого не буду меньше тебя любить.
Пиши мне, Корунечка, почаще. Я так люблю полу-
чать твои письма. Крепко целую.
Дау.

    В этом письме его слова: "Для тебя этот вопрос настолько более сложен,
что  ты одна должна решать. Мне важно только, чтобы ты была счастлива". По
своей человеческой честности и наивности ребенка он мог думать, что я, дав
слово не ревновать, смогу это выполнить!
* * *
   Теберда. 18.VII.39
   Корунечка, любимая.
   Получил сегодня два твоих письма сразу. Боюсь я все-
таки за тебя. Что ты-де сама виновата, это не утеше-
ние. Если кто-нибудь нечаянно разбил драгоценную вазу,
то разве можно оправдываться тем, что она неудобно
стояла. С драгоценными вещами надо обращаться осто-
рожно, а что может быть драгоценнее красивой жен-
щины. Ведь я отвечаю не только за то, чтобы у тебя не
было неприятностей, а чтобы ты была вообще счастливой.
   Очень хорошо делаешь, что осторожно обращаешься
с путевкой. Что бы ты в конце концов ни надумала, но
отдохнуть ты должна обязательно. Я буду в Харькове
3-го в 12 час. 45 мин. и уеду, очевидно, 5-го вечером. Я бы,
конечно, приехал раньше, если бы ты была в это время в
Харькове, но, к сожалению, билеты надо заказывать за-
долго, а торчать в Харькове без тебя мне ни к чему.
   О моем здоровье не беспокойся. Никаких сердцебие-
ний и в помине нет.
Крепко целую бедную сероглазую Корочку.
Дау.
* * *
   Теберда. 20.VII.39
   Корунечка, дорогая.
   Так приятно, просматривая письма на букву Л, уви-
деть твой почерк. Если бы я только знал, что нужно,
чтобы сделать тебя счастливой. Но кто тебя разбе-
рет, и потому я даже советовать тебе боюсь. В коопе-
ративное твое счастье при моем развратном стиле я
тоже не верю. В результате я даже не могу отплатить
тебе за то счастье, которое для меня связано с тобой.
Ведь когда я думаю о счастливых минутах моей жизни,
то я вспоминаю прежде всего те, когда я обнимаю тебя,
а ты прижимаешься ко мне и я всем телом чувствую тебя.
   Я здесь прекрасно развлекаюсь и чувствую себя очень
хорошо, только в весе никак не прибавляю.
   Чтобы ты обязательно хорошо отдохнула на курорте!!!
   Крепко целую серые глазки.
   Дау.
* * *
   Москва. 1.Х.39
   Корунечка, родная. Ну какие ты чудные письма ста-
ла писать. Когда их читаешь, все становится как-то ве-
селее и лучше.
   Как с твоим приездом? Как твое здоровье? Я сейчас
все думаю, что тебе плохо, вероятно, в результате
утомления. Приезжай, Корунечка, скорее, тогда мы об-
судим, что с этим делать. Ведь я очень, очень люблю те-
бя, и когда думаю, что тебе плохо, мне тоже становит-
ся грустно.
Крепко, крепко целую бедную девочку.
До скорого свидания.
Дау.
* * *
4.Х.39
   Корунечка, дорогая моя.
   Мне очень, очень жалко мою бедную девочку. Приез-
жай поскорее сюда, и мы все обсудим и придумаем, что
делать. Имей, кстати, в виду, что если ты, как ты пи-
шешь, "не хочешь причинять мне неприятности" - то
не пиши, что твой приезд "не очень сильно интересует
меня". Ведь ты прекрасно знаешь, что это явная неправ-
да. Неужели я все это время так плохо обращался с то-
бой, что ты имеешь основания, когда тебе плохо, писать
мне такие фразы. Я так сильно люблю тебя, Корунечка,
и когда я знаю, что тебе плохо, я вообще не могу жить
спокойно.
   Приезжай, Корунечка! Я так жду тебя, а ты теперь
вдруг пишешь, что вообще приедешь неизвестно когда.
Ведь даже если тебе уж не так хочется видеть меня,
ты хоть сможешь отдохнуть здесь. А ведь теперь же
ты уже не боишься, что я могу изнасиловать тебя.
Крепко, крепко целую. Жду телеграммы о приезде.
Дау.
* * *
27.X.39
   Корунечка, дорогая.
   Ну зачем ты умствуешь о всякой ерунде? Что я ми-
моза какая-то, что ты боишься, что я переволновался
при твоем отъезде. Все это ерунда! Ведь я очень, очень
люблю тебя и возиться и волноваться для тебя я всегда
готов (уже не говоря о том, что вся история была ерун-
довая).
   Ты бы лучше написала о том, как ты там в вагоне с
субъектом любезничала (который тебе вещи втаски-
вал). Мои дела в этом направлении обстоят прескверно.
Просто хоть плачь!
Крепко целую дорогую девочку.
До скорого свидания.
Дау.
* * *
23 ноября, 1939 г.
   Корунечка, любовь моя. Звонил тебе на прощание еще
несколько раз с вокзала, так хотел услышать твой чуд-
ный голосочек, но так и не дозвонился. Очень смешно чи-
тать твои письма, в которых ты волнуешься по поводу
моей любви к тебе. Ведь я просто по временам с ума схо-
жу от любви к тебе, ведь ты такая изумительная, те-
бя вообще трудно не любить. А о других ты зря волну-
ешься. Подумай, Корунечка, ведь мы живем всего толь-
ко один раз и то так мало, больше никакой жизни не
будет. Ведь надо ловить каждый момент, каждую
возможность сделать свою жизнь ярче и интереснее.
Каждый день я с грустью думаю о том, сколько
неиспользованных возможностей яркой жизни
пропадает. Пойми, Корунечка, эта жадность к жизни
ничем не мешает моей безумной любви к тебе.
Напиши, что тебе сказали в поликлинике.
Крепко целую серенькие глазки.
Дау.
* * *
25.XI.39
   Корунечка, любимая. Как жалко, когда от тебя нет
писем, чтобы перечитывать их. Те письма, которые
пришли за время моего отсутствия, к сожалению, сов-
сем для этого не годятся. Ты не думай, Корунечка, что
это оттого, что они "плохие"; дело просто в том, что
когда я читаю их, то мне кажется, что тебе очень
плохо, и от этого становится очень грустно. Ведь я
так люблю мою чудную сероглазую блондинку, которая
хитрым образом ни за что не хочет быть счастливой.
   Дела мои в смысле любовниц в довольно жалком со-
стоянии. Сижу у моря и жду погоды. А сколько можно
было бы за это время пережить интересного! Без любви
к тебе я как-то даже не могу себе представить своей
жизни, но ведь она должна быть такой яркой и
интересной, что дальше некуда.
   В Ленинград решил пока не ехать - боюсь, что
устану. Как с твоим лечением?! Снималась ли уже без
трусиков? Ведь ты такая чудная, что всякому,
имеющему аппарат, естественно хочется все пленки
извести на тебя.
   Что у вас делается?
Крепко целую всю Корочку.
Дау.
* * *
   Москва, 30.XI.39
   Если ты приедешь сюда, то это письмо может не
застать тебя в Харькове. Поэтому пишу на всякий слу-
чай. Может, тебе действительно трудно разбирать
мои каракули. Ведь знаешь, Корунечка, я все-таки ни-
как не могу себе представить, что ты можешь очень
сильно любить. Ведь даже если бы ты любила меня
хоть совсем немного, только разрешая мне любить те-
бя - это уже было бы неплохо, а то, что ты еще сама
любишь меня - это так хорошо, что этому как-то
трудно поверить. Если бы я сам не чувствовал, как ты
всем телом прижимаешься ко мне, я бы вообще считал
это абсурдом.
   Корунечка, дорогая, почему от тебя ничего нету? Са-
мо по себе это неважно и я ничего не вижу в том, что у
тебя не было настроения писать, но когда от тебя вовсе
ничего нет, мне начинает казаться, что тебе очень пло-
хо живется, а это самое плохое, что вообще может
произойти.
   Прошло ведь всего 10 дней, как мы были вместе, но
мне кажется, что прошел уже целый месяц, и так силь-
но хочется почувствовать мою чудную Корочку. А ты
еще болтаешь, что я меньше люблю тебя, чем 4 года на-
зад.
   Временами мне хочется, чтобы ты уже жила здесь,
но потом я вспоминаю, что других любовниц еще нету и
что вместо яркой жизни может получиться скука, от
которой мы быстро разлюбим друг друга. Вот когда все
устроится как следует, мы с Корунькой заживем как боги.
Крепко целую всю Корочку.
Дау.
* * *
   Москва, 6.ХII.39
   Корунька, дорогая. Ну и нахальная же ты. Не отве-
тить на две телеграммы в расчете на письмо, написан-
ное 1.XII. Вообще это, конечно, закономерно для особы,
но поскольку недавно ты учинила болезнь и у меня не бы-
ло со времени отъезда из Харькова ни одного твоего
письма, я у же в самом деле взволнован. И еще имеешь на-
хальство сомневаться в том, что я тебя люблю гораздо
сильнее.
   Насчет лечения это возмутительно. Почему это у
тебя нет времени лечиться. На всякие дела у тебя есть
время, а чтоб заботиться о моей самой любимой вещи -
нет. И нисколько ты меня не любишь.
   Фотокарточка очень чудненькая. Я представляю се-
бе, как на тебя там субъекты облизываются. Кстати,
прочел недавно замечательную фразу для тебя. Когда
мадмуазель де Соллери была поймана своим любовником
на месте преступления, она храбро это отрицала, а по-
том заявила: "Ах, я прекрасно вижу, что вы меня
разлюбили, вы больше верите тому, что вы видите, чем
тому, что я говорю вам". Мои дела в этом смысле пока
в довольно посредственном состоянии.
В Ленинград пока не собираюсь.
   Целовать тебя, принимая во внимание твое обраще-
ние с моим телом, не следовало бы, но разве можно
удержаться!
Дау.

   Москва, 15.XII.39
   Корунечка, родная.
   Следовало бы похвалить тебя за чудненькие пись-
ма, но нельзя, потому что из тех же писем выясняет-
ся, что ты много работаешь, чего тебе никогда не
разрешалось. На твои две открытки, очевидно, со-
блазнился кто-нибудь на почте, а маленькую (которая
действительно очень чудная), как я тебе уже писал -
получил. Что ты кроме меня никем не интересуешься,
отнюдь не доказывает, что ты сильно любишь меня;
отсюда только следует, что, во-первых, ты слишком
много работаешь; во-вторых, отсюда можно было бы
заключить, что ты рыбьего нрава, но так как опыт
показывает, что это не так, то отсюда только вид-
но, как ты любишь приврать, что, впрочем, и так из-
вестно (вспомни хотя бы лживую телеграмму об ан-
гине, в каковом отношении, в отличие от собственных
ситуаций, тебе, как известно, вовсе не разрешалось
врать).
   Очень хочется увидеть тебя. Так приятно чувство-
вать, что такая прелесть любит меня. Ведь письма ты
все равно такие оке будешь писать и когда разлюбишь
меня, а всем телом соврать гораздо труднее. Крепко
целую со всех сторон.
* * *
10.I.40
   Корунечка, любимая. Вот уже восемь дней как ты уе-
хала и ничего не знаю о тебе. Главное чувствую, что ты
хитрым образом по какой-либо причине все-таки не сча-
стливая. Напиши, Корушка, что-нибудь, а то, когда от
тебя ничего нет, мне становится как-то немного груст-
но. Ведь если ты меня разлюбила, то я просто не знаю,
как я смогу жить дальше.
   Здесь все время очень холодно - 20-30. Поэтому я
никуда не хожу. А когда торчишь дома, вспоминаешь все
грехи в смысле серости жизни. Адка мощно обхамила -
условились с ней по телефону зайти около 4-х, а в пол пя-
того ее не было дома - не дождалась. Так что я даже
не видел ее. Танька держит себя весьма неопределенно.
Других даже не пытался увидеть.
   Крепко целую тебя, хотя и "характерную", но совер-
шенно чудную девочку.
Дау.
* * *
30.I.40
   Корунька, родная. Ну как тебе было не стыдно гово-
рить мне такие вещи по телефону. Я уже узнал у Лет-
ного отца все подробности. Оказывается, ввиду трудно-
стей с транспортом, выдают билеты в Москву только
командировочным. Само собой, что это не означает ни-
какого запрещения въезда в Москву. Что касается во-
проса по существу, то не говоря о том, что это несо-
мненно временная вещь (которая кстати уже раз бы-
ла), я убежден, что мне всегда разрешат привезти в
Москву мою жену (хотя бы через Академию Наук). В
общем, по этому поводу можешь не беспокоиться.
   Но самое главное - это вопрос о твоем здоровье.
Имей в виду, Корунька, что я совершенно всерьез ни-
когда не прощу тебя, если ты сейчас будешь трепать
свое здоровье, и так достаточно подорванное. Я дей-
ствительно очень виноват в том, что в свое время ог-
раничился одними уговорами, а не заставил тебя по-
ехать полечиться и отдохнуть. Правда, не думаю,
чтобы ты по этому поводу имела основания писать
(хотя бы и зачеркивая потом), что я больше думал о
чем-либо другом, чем о твоем здоровье, но факт оста-
ется фактом, а то, что ты сама ничего не хотела де-
лать, конечно, для меня плохое оправдание. Тебе во
что бы то ни стало надо поехать на курорт и всерьез
полечиться.
* * *
   Корунька, любимая. Как я соскучился по тебе, по всей
Корушке от волос до кончиков ног. Не вздумай, впрочем,
из-за этого раньше приезжать. Перед тем как приедешь
сюда, твое лечение в харьковской поликлинике должно
быть полностью закончено. Отсюда ты должна сразу
же поехать на курорт. Спишись об этом с Верой, если
Сергей сможет достать тебе путевку. Лучше всего бу-
дет, если ты проведешь здесь недели две. Тогда можно
будет в последний раз пообращаться с тобой как с лю-
бовницей и вводить кооперативный стиль уже после
твоего возвращения с курорта. Как с перевозкой твоих
вещей?
   Мои дела в довольно жалком состоянии. Танька ве-
дет себя довольно кисло. Единственным утешением была
одна ленинградка, которую я слегка осваивал в Тебер-де
и которая мило держала себя. Но, во-первых, она была
здесь всего два дня и уехала в Ленинград, а, во-вторых, я
не уверен, что она 2-го класса.
   Корунька, дорогая. Временами мне кажется, что хо-
рошо, что ты будешь рядом под руками (во всех смыс-
лах), но с другой стороны - а вдруг ты застрадаешъ.
Смотри!
Крепко целую тебя, Корушка;
Дау.
   P.S. Никаких твоих писем после первых двух не было.
Сколько моих писем ты получила?
* * *
23.II.40
   Корунька, родная. Получил два твоих "красных"
письма. Ты спрашиваешь меня, в какой мере я сам хочу
твоего приезда? Должен сказать, что я все-таки очень
скучаю по тебе, и мысль иметь Корушку под руками со-
блазнительна. Надо бы только с самого начала хорошо
организовать нашу совместную жизнь. Поэ