зжал в длительную заграничную командировку, а
потом  у  него  был  отпуск,  который  он  собирался  провести в
Карловых Варах.
    Егоров  это  знал  и  не  растерялся.  Он собрал в Институте
нейрохирургии  всех  психиатров  Москвы,  всем сам звонил лично,
приглашая  на  консилиум по поводу состояния академика Ландау. К
собравшимся  врачам  он  обратился  с личной просьбой: "Я в свое
время  спас  жизнь  академику Ландау. Сейчас он выздоравливает у
меня. Я за ним наблюдаю. Мне как медику это очень интересно. Это
мой  больной,  и  меня  мои  коллеги, надеюсь, понимают. Но жена
академика    Ландау    мне   мешает   восстанавливать   мозговую
деятельность   больного.  Трагедия  с  мужем  отразилась  на  ее
психике.  Ее  необходимо  обследовать и поместить на излечение в
психиатрическую   лечебницу.   Она  недавно  вышла  из  больницы
Академии наук и сейчас хочет взять из-под моего наблюдения моего
больного.  Вот  я  составил  бумагу  и  очень  прошу,  чтобы все
психиатры ее подписали. Я категорически против. Сейчас академика
Ландау нельзя перевозить в другую больницу".
    Все  члены  этого  "консилиума"  пошли навстречу знаменитому
медику Егорову, и все подписались. Я была лишена пропуска к Дау.
    В  тот  день,  сдав  продукты повару, я хотела уйти, но меня
догнала  и остановила одна из медсестер. Она-то и сообщила мне о
срочном   заседании   консилиума   психиатров.   "Вот   бандит,-
пронеслось  у  меня  в  голове.-  На консилиум психиатров мне не
попасть. И потом, если Топчиев дал слово, и уже готовится палата
в  кунцевской  больнице,  разве  в  силах Егоров этому помешать.
Вероятно,  медсестра что-то перепутала. Возможно, этот консилиум
собран   не  для  Ландау.  В  больнице  много  больных,  которым
психиатры очень нужны".
    Топчиев  уехал,  а  когда палата-люкс была готова и приехали
наши  врачи,  чтобы сопровождать академика Ландау при переводе в
загородную  больницу,  Егоров предъявил им документ, подписанный
психиатрами  Москвы,  запрещающий  перевоз  больного.  Ну что ж,
пришлось  с  этим  смириться. Осенью вернется Топчиев. Только он
может помочь.
    Ежедневно  доставляя продукты в больницу через черный ход, я
пыталась  пробраться  к  окну  Дау,  но была замечена и получила
полный  запрет  пребывать на территории института нейрохирургии.
Нагруженная продуктами, я должна была ждать повара на проходной.
Это  было очень утомительно. Прислушиваясь к рыданиям несчастных
родных  тех,  кто  находился  здесь на излечении, я поняла из их
разговоров,  что  для того, чтобы сюда попасть без очереди, надо
дать взятку.
    Настоящее  разбойничье  гнездо!  Им  даже  нипочем  нарушать
законы!
    Но  все-таки  я должна выяснить, что произошло на консилиуме
психиатров.   А  вдруг  психиатры  нашли  какие-нибудь  признаки
психического  заболевания?  Сдав  продукты повару, я помчалась в
психиатрическую  лечебницу  к  врачу Снежневскому. Его фамилию я
слышала  давно,  и  молва  о  нем  шла хорошая. Вероятно, он был
включен  Егоровым  в  консилиум.  Снежневский  был  на месте. Он
моментально принял меня. Я представилась - он был весь внимание.
    -  Скажите,  пожалуйста,  вы  присутствовали на консилиуме у
Егорова?
    - Да, конечно.
    -  Скажите,  психиатры  зарегистрировали  у  мужа  серьезные
нарушения психики?
    -  Нет,  нет,  что  вы!  Напротив,  мы  были  восхищены  его
состоянием.  Он  не  вызывает  у нас сомнений. Психика у него не
нарушена.
    -  А  почему  же  консилиум  психиатров  запретил  перевозку
больного в кунцевскую больницу?
    -  Видите  ли,  Егоров нас очень просил: это его больной, он
его  ведет  с  первого  дня.  Ему  как  ученому-медику интересно
наблюдать  выздоровление  своего  знаменитого пациента. Мы пошли
ему навстречу и подписали это решение, как он нас просил.
    -   На   последнем   расширенном   международном  консилиуме
профессор  Пенфельд  из  Канады  сказал  мне, что у больного все
восстановится  само  собой.  Ему нужен только один врач - время.
Благодарю  вас  за утешительные вести о здоровье мужа. Остальное
уже не так важно.
    Тем временем Дау, тщетно ожидая моего прихода, взбунтовался.
Он стал кричать:
    - Пропустите ко мне Кору.
    В Егорове он видел главного врага. Он кричал ему:
    - Вы не врач, вы палач! Куда вы дели Кору?
    Егоров ответил:
    - Ваша жена уехала на курорт.
    -  Нет,  это ложь! Пока я здесь, у вас, Кора не могла уехать
на курорт.
    Егорову  необходимо  было  успокоить  Ландау, так как визиты
иностранных    корреспондентов    участились,    а    он   любил
фотографироваться  у  постели  больного  Ландау. Он был вынужден
снова выдать мне пропуск. И вот я опять у Дау!
    Я бросилась к нему. Заглянула в его глаза:
    -  Даунька,  ты очень хорошо выглядишь. Я не видела тебя так
долго!
    -  Коруша,  я  страшно  виноват  перед тобой. Я этому палачу
Егорову  назвал  твое  имя, и ты исчезла! Но твои ноги целы. Они
тебя не пытали?
    -  Даунька,  прекрати  этот  бред. Я просто болела, а сейчас
выздоровела. Теперь я буду приходить к тебе каждый день.
    При  мне  в  палату  вошли  психолог  Лурье и Женька. Женька
сверкал  загорелой  лысиной.  Значит, он уже вернулся с курорта.
Несчастье  и  болезнь Дау не нарушили благополучного течения его
жизни. А психолог Лурье обратился ко мне:
    -  Вы  не  возражаете,  если  я немного позанимаюсь со Львом
Давидовичем?
    - Нет, нет, пожалуйста.
    Он   присел   возле   Дау  и  развернул  большой  альбом  со
страницами,  разграфленными  в  клетку.  В  каждой  клетке  были
обозначены   вперемежку  кружочки  и  крестики.  Длинной  тонкой
указкой,  показывая  на  кружочек,  он спросил: "Что это?". Дау,
улыбнувшись  мне,  весело  сказал:  "Это  крестик".  Кружочки он
упрямо   называл   крестиками,   а  крестики  кружочками.  Очень
обескураженный психолог удалился.
    -  Коруша, видела этого дурака? Этот психолог лезет ко мне с
разными  глупостями.  Совсем  меня  здесь за идиота принимают. Я
нарочно  его  путаю.  Сегодня  он  захотел меня научить отличать
кружочек  от  крестика. А я нарочно на кружочек говорю крестик и
наоборот.
    -  Дау,  с  дураками-медиками  опасно  шутить.  Не  лучше ли
правильно отвечать на их, пусть дурацкие, вопросы.
    -  Ну  что ты, Коруша! Это же психолог. Это вша. Это паразит
на  рабочем  теле  нашего  государства. Эти бездельники и лодыри
примазываются  к  науке.  А Женька с ними подружился. Они ко мне
все  время  пристают  с  самыми  нелепыми  вопросами. На нелепые
вопросы  нужно отвечать еще большей нелепостью. Пойми, Коруша, у
меня страшно болит нога за коленом.
    - Даунька, а колено? Колено уже не болит?
    - Нет, Коруша, у меня боль за коленом.
    Я  отвернула  пижаму  на  левой  ноге.  Колено  округлилось,
налилось, кожа на нем стала эластичной, блестящей. Ниже колена -
все еще омертвелое.
    -  Даунька, скоро, скоро ты будешь совсем здоров, и боли все
уйдут.
    -  Корочка,  не  оставляй  меня  здесь,  возьми  меня домой.
Сегодня.  Сейчас  же.  Мне  так  плохо,  мне  так страшно, когда
приближается  ночь.  Я  здесь один. Я так долго тебя ждал. Как я
хочу домой!
    Изнывая  от  боли  в  ноге,  Дау бесконечно умолял взять его
домой.  Мои  терзания  были мучительны, я ничего не могла, и это
очень меня угнетало!
    Я  тщательно  стала  наблюдать  за процедурами, за ходом его
лечения.  И  убедилась,  что, кроме массажа и прогулок, никакого
лечения не было. Никаких медикаментов. Только дыхательная машина
с кислородными баллонами все еще стоит в палате.
    Я, содрогаясь, думала о том, как ночью он пугается. Конечно,
страшно  быть  свидетелем  человеческой  смерти. Он не медик, он
физик.  Он  не  может привыкнуть, и этот затаенный страх может в
конце  концов  нарушить  его  психику.  Мне  стало по-настоящему
страшно.
    Дау  каждый  день  умолял  меня  взять его домой. И я решила
выкрасть  Дау.  Питание,  воздух  и  покой  я ему обеспечу дома.
Массажистку  мне  будут  присылать  из  больницы  Академии наук.
Егоров  уехал  в  отпуск.  Накануне  отъезда  он  собрал местный
консилиум,   пригласив   на  него  меня  и  Лившица.  Он  заявил
следующее.   Цитирую:   "Я  уезжаю  в  отпуск.  Поручаю  Евгению
Михайловичу   Лившицу   восстанавливать   мозговую  деятельность
Ландау".  Следовательно,  эти  бессмысленные занятия психолога и
Женьки они называют восстановлением мозговой деятельности.
    Возможно, после этих занятий психолога с больными, выжившими
после  удаления  опухоли  в  мозгу  или  после  других  глубоких
операций    головного    мозга,   они   перед   отправлением   в
психиатрическую  больницу  и  усваивают,  где  кружочек,  а  где
крестик. Только пользы от этого пострадавшим больным нет, польза
только ученым-психологам. Они на этом защищают свои диссертации.
    До аварии здоровый Ландау не признавал психологию как науку.
Моя  старшая  сестра  Вера была психологом. Он говорил так: "Ну,
для женщины куда не шло, простительно иметь такую специальность.
Верочка, согласитесь, всерьез психологию наукой не назовешь!".
    Я  не  ошиблась,  наблюдая  издали,  как занимались Женька и
психолог  с  Дау  "восстановлением  мозговой  деятельности". Дау
сидел  в кресле-коляске в саду, а я наблюдала их занятия из окна
больничного  корпуса. Дау без конца отмахивался и отворачивался.
Он явно не хотел с ними разговаривать. Когда они ушли, я подошла
к Дауньке. Он очень обрадовался.
    -  Знаешь,  Коруша,  Женька  стал  егоровским шпиком. Он все
время  ко  мне пристает с этим дурацким психологом Лурье, требуя
ответы на мелкие тривиальные истины.
    Я обратилась к медсестре:
    - Скажите, как он относится к этим занятиям?
    Сестра ответила:
    - Он просто их гонит. Он говорит: "Пошел вон, Женька! Позови
мне  лучше  Кору".  А  от  психолога он просто отворачивался без
слов, как от назойливой мухи!
    Да,  это  правильная  реакция.  Это нормальная реакция моего
Дауньки.
    Медсестры,  убедившись,  что  Лифшиц платил им вовсе не свои
деньги,  встречали его с презрением. Я заметила, что ворота сада
открыты настежь.
    -  Раечка,  скажите,  почему  эти  ворота открыты и куда они
выходят?
    -  Они  выходят в переулок. Здесь в одном крыле идет ремонт,
до обеда ездят рабочие машины.
    У  меня  мигом  созрел  план, как выкрасть Дау. Палата Дау в
конце корпуса, дверь против палаты Дау выходит к этим воротам. С
утра,  когда  идут  операции,  в  этом конце коридора будет одна
дежурная  сестра  возле  Дау.  Я пожалуюсь на боли в сердце, она
пойдет  за  каплями (так было не раз). Мне нужны сильные мужские
руки, которые могли бы взять Дау и вынести через запасную дверь,
что  как  раз против ворот. Я приеду на своей "Волге" и поставлю
ее у крыльца. Это никого не удивит, так как я всегда приезжаю на
"Волге" с продуктами.
    На  следующий день с утра, когда сдала продукты повару через
обычную  проходную,  я  объехала  кругом и с переулка въехала во
двор  на  своей  "Волге" в эти открытые ворота, оставив машину у
крыльца,  где  находилась палата Дау. Сторож этих запасных ворот
пришел, увидел меня, сказал:
    - Ах, это вы приехали к мужу.
    -  Да.  Скажите,  пожалуйста,  пока идет ремонт и эти ворота
открыты,  могу  я  здесь,  у  крыльца,  оставлять  машину, когда
нахожусь у мужа?
    - Конечно, можете.
    Я облегченно вздохнула.
    Теперь  нужны  сильные  мужские руки. Когда сестра пойдет за
сердечными  каплями,  нужно  взять  Дау  на  руки  и перенести в
машину.  Мозговые  операции начинаются с девяти утра, а физики и
посетители   раньше  одиннадцати  не  появляются.  Остановка  за
сильными  мужскими  руками.  Это  должен  быть  не  физик  и  не
сотрудник  нашего института. Пока задуманное похищение не станет
реальностью,  никто  не  должен знать. Стала перебирать в памяти
знакомых:  Володя  Ильюхин.  Рост  два метра. Разыскала телефон,
позвонила. К телефону подошла его жена Рузана.
    -  Рузана,  здравствуйте,  говорит  Кора.  Мне  нужна помощь
вашего  мужа. Завтра Дау выписывают из больницы, я хочу привезти
его  на  своей  "Волге".  Но  он еще не ходит. Его надо на руках
вынести из палаты и посадить в машину.
    - Ах, Володя в отпуске, как жаль.
    - Ну что же, передавайте привет.
    Кто?  Кто может поднять Дау и перенести в машину? Рылась без
конца  в  памяти, в записных книжках. Нет, только Володя мог это
сделать  без подозрений. Он железнодорожник, к Академии не имеет
отношения.  Из  общих  знакомых,  к кому бы я ни обратилась, все
сразу бросятся звонить Женьке.
    Если ничто не помешает, завтра, обязательно завтра, я должна
выкрасть  Дау  от  Егорова. Решила так: сдаю продукты повару, на
улице  останавливаю  любого  сильного  парня  и  прошу помочь за
вознаграждение.  Этот  парень  садится ко мне в машину, мы с ним
въезжаем в открытые ворота к крыльцу палаты Ландау.
    На  следующий  день  все  у  меня  шло  как  по маслу. Сдала
продукты  рано  и  только постояла на улице пять минут, появился
богатырь. Я вся дрожала, бил нервный озноб.
    -  Извините,  мне  очень  нужна  ваша  помощь. У меня в этой
больнице  муж.  После  автомобильной аварии он еще не ходит. Его
сейчас  выписали. Мы подъедем на машине к крыльцу. Палата рядом.
Вы его из палаты перенесете на руках и посадите в машину.
    - Пожалуйста, я с удовольствием вам помогу.
    Он  сел  в  машину, я развернулась и заехала в переулок. Но,
боже,  что  же  это?  Открытых ворот нет! Очень высокие железные
ворота  наглухо  закрыты!  Заикаясь,  начала извиняться. Молодой
человек  денег  у  меня  не взял. Позже я узнала: через открытые
ворота родственники послеоперационного больного пронесли и через
окно  передали в палату бутылку водки. Больной умер с бутылкой в
руках. Теперь ворота закрыты и охраняются. Похищение сорвалось.

Глава 39

    На следующий день, как только сдала продукты повару, пошла к
Дау  в  палату.  Вышла на это самое крыльцо. Сторожа нет, охраны
нет.  На  воротах  со  стороны  двора  огромный  висячий  замок.
Вернулась в палату.
    Как   добыть   ключ   от   этих  неохраняемых  ворот?  Через
центральные  ворота  меня  никогда  не выпустят на машине с Дау.
Через  те  ворота  без  всякого  пропуска  я провезла в институт
Топчиева   и   Чахмахчева,  нанеся  удар  в  челюсть  Егорову  и
Корнянскому!  Тогда  сторожам  досталось.  Они  на  меня смотрят
зверем. Я их действительно обманула.
    Женщина-повар  из  больницы  Академии наук. Ее начальство не
Егоров.  У  нас  с  ней  сложились  неплохие  отношения, она мне
сочувствует,  она  здесь  работает  на  кухне без выходных дней.
Наверное, знает здесь всех. А если я ее попрошу выкрасть ключ от
этих  ворот?  Другого  пути нет. Не откладывая, решила дождаться
повара.  Когда  она  принесет завтрак Дау, попробую поговорить с
ней. Улучила момент:
    -  Полина  Андреевна,  я хочу с вами посекретничать. Давайте
выйдем  на  это крылечко. Полина Андреевна, у меня к вам большое
дело.   Вы   ведь  знаете,  когда  Топчиев  был  здесь,  он  дал
распоряжение  Чахмахчеву вывезти Ландау из этой больницы. Егоров
не  по  закону  задержал  его  здесь. А Топчиев приедет нескоро.
Помогите  мне  выкрасть  ключ  от этих ворот. Я хочу увезти мужа
отсюда домой. Вы сами слышите, как он меня умоляет об этом.
    Она очень растерянно повторила:
    - Я? Выкрасть ключ?
    Весь  ее  вид,  ее  глаза  сказали:  "Нет".  Ведь  это  было
противозаконно.  Похищение  не  удалось.  Мечту  о похищении Дау
пришлось перечеркнуть.
    Как-то,  подходя  к палате Дау, я услышала крик Корнянского.
Он  кого-то ругал. Вошла в палату к Дау. Профессор Корнянский не
по-профессорски  кричал на Дау: "Вы законченный развратник!". Он
его  в чем-то уличал, корил, не стесняясь в выражениях. Он стоял
над Дау огромный, несуразный. Асимметричное лицо от злости стало
багровым, а живот выпирал из тесного халата.
    - Что случилось? Почему вы так кричите на больного?

    Он повернулся ко мне:
    - Ваш похотливый, развратный муж пристает с непристойностями
к медичкам. Вы-то должны знать его развратные привычки.
    Я  опешила,  у  меня  опустились руки. Он вышел, окинув меня
презрительным   взглядом.  Перепуганный  Даунька  с  облегчением
вздохнул.
    -  Корочка,  это  еще  ничего.  Этот палач Корнянский только
покричал,  он  днем всегда кричит, а ночью устраивает мне пытки.
Забери  меня  отсюда,  я его очень боюсь. Хорошо, что ты пришла,
мне так плохо, меня терзает боль в ноге!
    Я обратилась к медсестре:
    - Объясните, что здесь произошло?
    -  Просто  этот  Корнянский - хам. Он на всех орет и на Льва
Давидовича     все     время     кричит.     Здесь     собрались
студентки-практикантки  из  мединститута.  Пришли  ваши физики и
заговорили  о  любви.  Лев  Давидович  тоже  включился. Появился
Корнянский и всех разогнал. Лев Давидович убежать не мог, вот он
и  накинулся  на  больного.  Вы  разве  первый  раз слышите, как
Корнянский орет?
    - Да, впервые.
    - Ну считайте, что вам повезло. Не пугайтесь, если застанете
Корнянского,  когда  он  будет  внушать  на  высоких  нотах Льву
Давидовичу, что пора пользоваться уткой.
    - Какой уткой?
    - Вы не знаете, разве, что лежачие больные мужчины мочатся в
утку?
     Она показала мне странный сосуд.
     - Лев Давидович не чувствует позывов, он ходит под себя.
     - Я это знаю. Я сама стираю его белье и регулярно доставляю
чистое.  Вот  и сейчас я привезла белье на ночь, а утром привезу
еще.
    Сама  я подумала: медик, а терпение теряет. Я же вооружилась
терпением.  Если  этот профессор так кричит на больного, больной
находится в вечном страхе. Похищение не удалось, а Топчиева нет.
    - Даунька, милый, чем ты так насолил Корнянскому?
    - Коруша, я уже не помню. У меня очень болит нога.
    -  Даунька, ты, наверное, начал учить Корнянского, как нужно
жить?  О  необходимости  каждому мужчине иметь одну любовницу, а
еще лучше две?
    -  Коруша,  что  ты, разве с палачом можно говорить о любви?
Здесь  были  молодые девушки. Я им посоветовал не терять молодые
годы.  Надо  помнить, что жизнь коротка, а молодость еще короче.
Но,  Коруша,  почему ты меня не берешь домой? Я уверен, если мне
ночью не будут устраивать пыток, я дома сразу выздоровлю. Каждую
ночь палачи сжимают раскаленными щипцами мне больную ногу. Ты не
представляешь, какая адская боль.
    По  своим  обязательствам я все время появлялась в больнице,
каждый  день  в  неурочное  для  посетителей время, совсем рано,
когда  еще  не  сменялись  ночные сестры. Привозила белье, потом
ехала на рынок, привозила повару свежие продукты. С раннего утра
Дау был в полном сознании, всегда жаловался только на боль, а во
второй половине дня заговаривался, начинал бредить.
    Я  заворачивала  пижаму  и  любовалась,  как на больной ноге
постепенно возрождаются к жизни мышцы. Уже пустой мешок на левой
икре стал заметно оживать, граница боли спустилась ниже, но боли
в  месте между живыми и омертвевшими тканями по-прежнему ужасны.
Я до предела была переполнена этой болью. Помочь - вне моих сил.
Даже  если  бы мне удалось выкрасть Дауньку от Егорова, все боли
переселились бы вместе с ним домой.
    Как-то  в  палате  я  застала Элевтера Андронникова. Дау уже
давно  узнавал  всех.  Элевтер  был  в  восторге от вида Дау. Он
весело говорил:
    - Дау, бросьте. Что вы все время говорите о больной ноге. Вы
ведь  не футболист. Зачем вам нога? Голова не болит? Нет? Голова
ясная.  Голова  цела. Вся ваша сила и жизнь в вашей голове. Всем
нам  физикам  очень  нужна  только  ваша  голова. На ногу просто
плюньте.
    На чужую боль плюнуть легко!
    У  меня  появилось естественное желание изучить природу этих
болей.  С  врачами  в Институте нейрохирургии у меня контакта не
было,  а  профессор  Рапопорт  - единственный, кого я уважала из
врачебного  персонала,- был тяжело болен. Федоров, перед которым
я просто преклонялась, не скрывал своего нежелания беседовать со
мной.  Он  из