ой  талант  и
беспредельное  самолюбие  (как  быстренько  он поставил на место
самого  Резерфорда,  сам зачислил себя в штат!). Когда он достиг
высот,  то  стал  считаться  только  с именитыми и полезными ему
людьми.  К  моей  беде, я не принадлежала ни к тем, ни к другим.
Лившиц  ему доложил, что Ландау к науке не вернется из-за потери
ближней   памяти.   Капица   сразу  потерял  к  Ландау  интерес,
распорядился  меня не принимать, все связанное с Ландау возложил
на Лившица. Так ему было проще.
    Так   что   Шальников,  окрестив  Капицу  Кентавром,  только
констатировал  факт:  раз лягается, есть копыта. Кличка прилипла
как банный лист.
    Капица,   конечно,  знал  историю  своего  перерождения,  но
добродушием  Резерфорда не обладал. Приближался пятидесятилетний
юбилей  Кентавра.  Институт  собирался торжественно отметить это
событие.
    Очень часто физики института собирались у нас на квартире. В
один  из  таких  моментов  к нам зашла Ольга Алексеевна Стецкая,
заместитель  Капицы.  Физики  ее не любили, прозвали Стервецкой.
Она  на  почве  ревности  написала Сталину донос на собственного
мужа,  который  был  расстрелян. Стецкая сказала: "Дау, я знала,
что  все физики у вас, а мне необходимо посоветоваться. Отпущены
средства  на достойный подарок Петру Леонидовичу. Я не знаю, чем
его  обрадовать".  Вскочил  Шальников:  "Как  чем?  Естественно,
бронзовым   кентавром  на  мраморном  пьедестале!".  Растерянная
Стецкая воскликнула: "Вы надо мной издеваетесь!". Тут все физики
с  серьезными лицами стали ее уверять, что кентавр божественного
происхождения.  Кентавр  олицетворяет  саму  мудрость. Мудрейший
кентавр  Хирон  обучал  сына  бога  Аполлона  Асклепия искусству
врачевания. Да сам великий бог Зевс покровительствовал кентавру.
И  потом - выше пояса он совсем как человек! Дау добавил: "Ольга
Алексеевна,  среди  ученых  есть  традиция, любя, давать клички.
Ведь  Капица очень уважал Резерфорда, а окрестил его Крокодилом.
Кстати, и меня все называют Дау. Это ведь тоже кличка!".
    Бедная  Стецкая,  улыбнувшись,  поблагодарила  и сказала: "А
я-то думала, что вы все его так дразните".
    Я  уже  упоминала, что Дау никогда никуда не опаздывал. Мы и
пришли  на  этот  юбилей,  как  всегда,  первыми. Следом за нами
пожаловал сам Кентавр. Только мы его поздравили, вошла Стецкая с
очень   тяжелой   ношей,  упакованной  в  тонкую  белую  бумагу.
Развернула   свой   сверток  (подарок):  торжественно  сверкнула
золотом  бронза  на  черном  мраморе, круп коня взвился ввысь на
задних  ногах, передними потрясая в воздухе, тело получеловека с
лицом  Петра  Леонидовича  сверкало  красотой  мышц и позолотой.
Кентавр,  созданный скульптором, был великолепен! А Капица в тот
момент  совсем  этого не оценил. Его лицо налилось кровью, глаза
засверкали   бессильным   гневом,   язык   от   бешенства   стал
заплетаться,  он  нечленораздельно произнес: "Как вы посмели!" и
выбежал  из  зала,  сильно  хлопнув  дверью.  Стецкая безнадежно
скисла. Мы же с Дау восторгались шедевром искусства.
    Прошли  десятилетия,  молодость  и  зрелые годы безвозвратно
ушли,  бронзовый  кентавр  вышел  из  подполья. Свою старость он
встречает,  сверкая золотом, полноправным хозяином на письменном
столе кабинета Алиханьяна.
    На  мой  взгляд,  кентавр  благороднее  крокодила, жадного и
ненасытного,  а  великий  Резерфорд этими недостатками отнюдь не
обладал.   По   капризу  судьбы  попав  в  Англию  из  голодного
Ленинграда, Капица просто боялся, что великий ученый отошлет его
на  родину. Мы, русские, перед крокодилом испытываем страх, а не
восхищение. То ли дело кентавр!..
    Кентавр  не оценил шутку физиков, свою же шутку ценил очень.
Ему все можно, а другим - нет!
    Вышедший из тюрьмы Дау в 1939 году стал умолять Кентавра:
    -   Петр  Леонидович,  спасите  Льва  Шубникова,  для  науки
спасите! Только вам это по силам!
    -  Но,  Дау,  тогда  я  должен  взять  его работать к себе в
институт!
    Беда  была  в том, что Лев Шубников мог в эксперименте легко
переплюнуть самого Кентавра!
    Капица  из  Англии  приезжал в Харьков к Шубникову, он очень
интересовался  его  работами. Резерфорд, оставив работать у себя
молодого  Капицу,  выхлопотал  для  него  повышенную  стипендию,
заботясь  о  его материальном обеспечении, а Кентавр на старости
лет  решил  всех  молодых  физиков,  докторов  наук,  держать на
ставках  младших  научных  сотрудников.  Я-де настолько велик, я
создал  такой  институт,  им всем достаточно той чести, что я их
оставил у себя работать.
    Когда    с    Ландау    стряслась    беда,    обезглавленным
физикам-теоретикам  пришлось непосредственно столкнуться с самим
Кентавром.  Тут он во всем великолепии продемонстрировал им свой
кентавриный "ндрав".
    Сверходаренные теоретики, ученики Ландау, организовали новый
Институт  теоретической  физики  и ушли из "капичника". Встретив
Алешу Абрикосова, я спросила, почему они ушли из института.
    -  Понимаете,  Кора,  бесконечное  ляганье Кентавра выносить
невыносимо.
    Но Е.М.Лившиц остался при Кентавре, он работает на Кентавра.
Ведь     Капица     только    считается    редактором    журнала
"Экспериментальная  и  теоретическая  физика".  Всю редакторскую
работу  ведет  Женька.  Это  его настоящее призвание, как и роль
технического  секретаря  при  Ландау.  На  этой работе Женьке не
нужно творчески мыслить, проявлять инициативу, индивидуальность,
так   необходимые   для  науки!  Полную  непригодность  к  науке
Е.М.Лившица  Кентавр знает прекрасно, тем не менее он его в 1979
году  протащил  в  академики,  потому  что он ему полезен, умеет
стоять  по  стойке "смирно" и, кроме того, надо проучить слишком
талантливых,  но  строптивых  теоретиков,  таких, как Абрикосов,
Халатников  и др. В итоге бездарь Женька стал академиком раньше,
чем  такие таланты, как Грибов, Абрикосов, Халатников, Андреев и
др.
    Кентавр есть кентавр! Получеловек, полускотина. С этим давно
согласились все ведущие физики Советского Союза.
    Когда  Капица  писал  статью о Ландау для сборника биографий
Лондонского  королевского  общества, он даже написал, что Дау не
владел  французским  языком, только на том основании, что сам им
не  владеет,  а  меня  наделил  образованием  пищевика,  хотя  я
окончила университет.
    Когда  был  расстрелян  Н.И.Вавилов, ученые, затаив дыхание,
ждали, кто будет следующей жертвой. И в один "прекрасный" день в
"Известиях"  был  напечатан  подвал,  в котором физик Л.Д.Ландау
обвинялся  в  тех же самых грехах, в которых был обвинен Николай
Вавилов.  Громили  физика  Ландау  и всю его школу физиков (ныне
очень  ценимую). Я прочла этот злобой дышущий подвал и ничего не
поняла.  Сплошная  ахинея!  Автор  -  некий  Соколов  из племени
физиков-"иваненковцев".
    Над  Ландау  навис  дамоклов  меч.  У Дау погасла улыбка, но
глаза  сверкали  гордо  и  гневно. Мне он очень серьезно и добро
сказал:  "Коруша,  сейчас ты должна меня бросить, я очень боюсь,
как бы тебе не пришлось жалеть, что ты стала моей женой".
    - Нет, нет! Никогда не пожалею! Просто, Даунька, мы сейчас с
тобой вместе стоим у пропасти.
    Каждый  день  ждали.  Ждал  и затаился в немом ожидании весь
институт.  Дау шутил: "Осталось только молиться". Так он говорил
всегда в самых безнадежных ситуациях.
    Не  молились,  но  пронесло!  Это было то время, когда Берию
отстранили   от   руководства  работами  над  атомной  бомбой  и
возглавил  эти  работы  Курчатов.  Он  обладал  могучим талантом
организатора.  Первое, что он сделал, составил список нужных ему
физиков.  Первым  в  этом  списке значился Л.Д.Ландау. В те годы
только  один Ландау мог сделать теоретический расчет для атомной
бомбы   в   Советской   Союзе.   И   он  сделал  это  с  большой
ответственностью  и  со  спокойной  совестью. Он сказал: "Нельзя
допустить,  чтобы  одна  Америка  обладала  оружием дьявола!". И
все-таки  Дау был Дау! Могущественному в те времена Курчатову он
поставил условие: "Бомбу я рассчитаю, сделаю все, но приезжать к
вам  на  заседания  буду  в  крайне необходимых случаях. Все мои
материалы   по   расчету  будет  к  вам  привозить  доктор  наук
Я.Б.Зельдович,  подписывать  мои  расчеты будет также Зельдович.
Это - техника, а мое призвание - наука".
    В  результате  Ландау  получил одну звезду Героя соцтруда, а
Зельдович и Сахаров - по три.
    Телефонный  звонок  управляющего делами Совнаркома Малышева.
Слышу,  Дау  по  телефону  отвечает: "За звание Героя Соцтруда я
очень  благодарен,  а  вот  новая  семикомнатная квартира мне не
нужна,  я  от  нее  категорически отказываюсь. Нет, нет! С женой
советоваться  я  не  буду,  она  всегда согласна со мной. Дача в
Барвихе с кирпичным гаражом? Но, позвольте, у меня уже есть одна
дача. Я вас благодарю, но мне эти подарки совсем не нужны, семья
у  меня  всего  три  человека.  Да,  категорически  отказываюсь!
Подумать? Посоветоваться с женой? Нет, нам с женой просто ничего
не нужно, а за геройскую звезду я вас еще раз благодарю!".
    - Коруша, слыхала, хотели меня купить, чтобы я оставил науку
и переключился на технику.
    Техникой,  да  еще  военной,  после  создания  атомной бомбы
настоящие  деятели  науки не занимались: ни Нильс Бор, ни Роберт
Оппенгеймер, ни Отто Фриш, ни многие другие, в том числе Ландау.
    Военной  техникой  занялся  А.Д.Сахаров, и у него получилась
первая  водородная бомба на гибель человечества! Возник парадокс
-  автору водородной бомбы была присуждена премия Нобеля за мир!
Как человечеству совместить водородную бомбу и мир?
    Да,   А.Д.Сахаров   -   очень   хороший,   честный,  добрый,
талантливый.  Все  это так! Но почему талантливый физик променял
науку  на политику? Когда он творил водородную бомбу, в его дела
никто  не вмешивался! Уже во второй половине семидесятых годов я
говорила  с  одним  талантливым  физиком,  академиком,  учеником
Ландау:   "Скажите,   если  Сахаров  -  один  из  талантливейших
физиков-теоретиков,  почему  он никогда не бывал у Ландау?". Мне
ответили: "Сахаров - ученик И.Е.Тамма. Он, как и Тамм, занимался
техническими  расчетами.  У  Тамма  был  только один талантливый
ученик-теоретик  -  Гинзбург.  Вот Гинзбург от Тамма и перешел в
ученики к Ландау. А Сахарову с Ландау не о чем было говорить, он
физик-техник, в основном работал на военную технику".
    Что  же  произошло  с Сахаровым, когда у него получилась эта
злополучная   бомба?   Его   добрая,  тонкая  душа  надломилась,
произошел  психологический  срыв.  У  доброго, честного человека
получилась  злая  дьявольская  игрушка.  Есть от чего полезть на
стенку. И еще умерла его жена, мать его детей. (...) Но я до сих
пор  не могу понять, как может здравомыслящий ученый-физик стать
на  защиту  религии?  Все  религии  несут  народам  только  зло.
Вспомните  Варфоломеевскую ночь, резню армян, еврейские погромы!
Еще  совсем  юным,  в  первую  заграничную  командировку  Ландау
говорил  религиозным  физикам:  "Если вы верите в бога, это ваше
личное  дело,  но  причем  тут  физика?".  Ведь  науку и религию
совместить  невозможно,  как  невозможно  совместить  марксизм и
религию.

Глава 16

    Возвращаясь  от Дау из Москвы, я была безгранично счастлива.
Дау, Дау! Какое счастье, ты опять есть! Его обаяние, его любовь,
его  беспредельное  восхищение  моей женственностью. Еще звучали
его слова: "Ты стала еще красивее! Ты прекрасна, как мечта!".
    Окруженная  облаком  настоящего  счастья,  я  сияла  и  даже
излучала  заметное  сияние  для  посторонних  глаз. Мой сосед по
самолету  явно хотел уделить мне внимание. Я полулежала в кресле
самолета  с закрытыми глазами, возвращаться к жизни не хотелось.
Кусочек  стихов, которые Дау на прощанье мне прочел, я запомнила
и все время повторяла их:
    Тот,  право,  не  дурак,  Кто  видится с женой пореже, Пусть
прочен приходящий брак, Еще прочнее брак приезжий!
    -  Корочка,  мы  с  тобой  уже пережили и приходящий брак, и
приезжий.  А сейчас я не могу жить без тебя, поскорее заканчивай
все свои дела и переезжай в Москву, мы с тобой женимся.
    Подлетая к Харькову, мой сосед спросил меня:
    - Вы не спите?
    - Нет.
    - Мы уже подлетаем к Харькову.
    - Как быстро промчалось время.
    - Я не нахожу. Вы не спали?
    - Нет.
    -  Я  так  и  думал.  Все  время  изучал  вас.  Простите мое
любопытство.   Видите   ли,   я   писатель.   Я   перебрал   все
специальности,  но  для  вас  ни  одна  не подошла. Кто вы? Ваша
специальность?
    - Кондитер, вырабатываю шоколад,
    - Вот оно что! Теперь мое любопытство удовлетворено. Так это
шоколад придал вам такое ослепительное сияние?!
    Я  ничего  не придумываю. Все было так. Была молодость, была
любовь, был Дау.
    Потом в Харьков полетели письма, письма, письма...
   Около Севастополя. 30.V.39
   Корунечка, милая. Еще дня не прошло с того
прошлого письма, а я уже опять надоедаю тебе. Когда я
вижу тебя, мне всегда кажется, что ты в самом деле
любишь меня, а когда тебя нет, мне начинает казаться,
что ты просто привыкла ко мне и тебе лень заводить
новые романы. Ведь ты такая красивая, и, наверное, все
мужчины на тебя облизываются. А во мне совсем ничего
особенного нету.
    Напиши, Корунечка, о себе. Как ты проводишь время,
как развлекаешься. Вообще пиши все мелочи; мне
интересно все, что касается тебя, а изменять тебе все
равно можно, и я от этого нисколько не буду меньше
тебя любить.
   Обязательно пришли, Корушка, свою фотографию, а
то я в суматохе не взял их с собой из Москвы и мне не на
что глядеть и утешаться. Только письмо перечитывать.
Крепко целую твои глазки.
Дау.
* * *
   Гаспра. 1.VI.39.
   Корунечка, любимая. Здесь очень хорошо. Ем уже
по три вторых блюда за обедом и ужином и собираюсь
перейти на четыре. Зато с любовницами дело обстоит
прескверно. Правда, здесь состав постепенно меняется
(уже 40 человек из 80 сменилось), но приезжают все
жуткие рожи. Исходил весь берег моря, но тоже
ничего кроме дряни не обнаружил. Просто хоть плачь.
От скуки осваиваю одну особу явно недостаточного
класса (3-го). Она, впрочем, тоже послезавтра
уезжает.
   Все время вспоминаю мою бедную девочку, которая
уже два года не отдыхала, потом еще немного
поволновалась из-за меня, а теперь работает с утра до
вечера в душном городе.
    Корунечка, а вдруг тебе очень плохо?! И
развлекаться, вероятно, вовсе не развлекаешься.
Напиши, Коруша, об этом, а то я буду очень
беспокоиться о тебе.
Крепко, крепко целую.
Дау.
* * *
   Гаспра. 1.VI.39
   Корунечка, дорогая, как хорошо, что ты дала мне с
собой такое милое, милое письмо, а то сейчас мама пе-
реслала мне твое письмо из Ленинграда - такое злю-
щее, что просто жуть. Ну прямо совсем, как 3,5 года
назад, с той только разницей, что тут ты утверж-
даешь, что я хоть раньше тебя любил, а тогда говори-
ла, что я вообще никогда не любил тебя. Ну зачем ты
все глупости выдумываешь. Или я мало ласкал мою до-
рогую девочку. Правда, в конце перед поездом, но ведь
тут уж так получилось. И еще пишешь, что злая те-
леграмма. Я, можно сказать, просто гордился, что
такую нежную телеграмму придумал, в особенности
фразу "вот ты какая". Неужели она в самом деле по-
лучилась сухая?!
   Когда я получаю такие письма, мне так грустно ста-
новится (а ты еще спрашиваешь, почему "бедный Дау")
и кажется, что я очень плохой любовник; что моей бед-
ной девочке от нашего романа только одни неприятнос-
ти, и ты опять жалеешь, что познакомилась со мной.
   Корунечка, ну как сделать, чтобы ты была веселой и
счастливой?
Крепко целую.
Дау.
   P. S. Мне очень понравилось выражение, что я "рас-
сердился" на твои письма. Неужели ты думаешь, что я
могу "сердиться" на тебя?

   Гаспра. 3.VI.39
   Корунечка, золотая моя. Вот уже 5 дней прошло с
того времени, как я видел тебя. И даже без поцелуев
(мгновенные - не считаются). Я так ждал этой
встречи, но 20 минут это даже не мало, а вовсе ниче-
го: просто словно промелькнула перед глазами как
фея в сказке и потом опять исчезла. Ты знаешь, что
когда ты рядом, со мной и целуешь меня, тогда мне
кажется, что ты в самом деле любишь меня, а когда
тебя нет, то всегда кажется, что это ты просто
от скуки.
   Я здесь перешел уже на четыре вторых и чувствую
себя неплохо, но начинаю скучать. Хорошеньких девушек
совершенно не предвидится. Даже полухорошенькая, ко-
торую я освоил, примерно, наполовину, сегодня уезжает.
Впрочем, так как она только полухорошенькая, то и
удовольствие от нее весьма умеренное. Не то что
ты!!!!!.
Крепко целую.
Дау.
* * *
   Гаспра. 4.VI.39
   Корунечка, дорогая моя девочка. Вот стараюсь не на-
доедать тебе скучными письмами, но не могу удержать-
ся. А от тебя ничего нет. Может, ты уже забыла сво-
его Дауку или вспоминаешь о нем, как жена о муже - с
заботой, но без страсти. А вдруг правда, то, что ты
мне тогда говорила, и твоя былая влюбленность давно
перешла в "любовь", то есть в очень теплое дружеское
отношение, но лишено пьянящего угара влюбленности.
   Я ем 4 вторых и уже собираюсь переходить на 5. Ку-
паюсь мало, т. к. вода холодная. Все мало-мальские при-
годные девушки и хорошенькие и полухорошенькие уеха-
ли, и постепенно становится скучно. Измышляю, где бы
поискать что-нибудь, а то все килограммы зря пропадут.
Крепко целую далекую девушку.

   Гаспра. 9.VI.39
   Корунечка, дорогая. Ты не представляешь себе, как
грустно каждый вечер спрашивать о письмах и полу-
чать в ответ то же вежливое НЕТ. А ты еще гово-
ришь, чтобы не было других любовниц. Тогда я бы хоть
немного утешался письмами от них. Бедный Даука!
   Я так люблю тебя, Корунечка, всю, всю, всю. И глаз-
ки, и пальчики, и волосы (и те и другие), и грудь, и плечи,
и голос, и поцелуи, и все остальное. А вдруг я уже надоел
тебе и ты не бросаешь меня только потому, что тебе
лень искать других любовников.
   Как с путевкой? Ты обязательно должна получше от-
дохнуть и поразвлечься.
   Вспоминаешь ли ты меня, Корунечка, хоть иногда, а
то мне кажется, что когда меня нет, ты совсем, совсем
забываешь обо мне, словно меня "не было", как и Петеньки.
Достаточно ли развлекаешься?
Крепко целую.
Дау.

   Москва. 11.IV.39
   Корунечка, дорогая моя. Все время перечитываю твое
письмо (ведь фотографий ты мне так и не дала). Оно
такое миленькое. Особенно про то, как начальник цеха
не учитывал твоих обстоятельств. Но, Корунечка, не-
ужели он такой нахальный, что может вовсе не отпус-
тить тебя?! Имей в виду, Корунечка, что мужчины все-
гда слушаются хорошеньких девушек. В крайнем случае
делай ему побольше глазки, и тогда он, наверное, растает.
   Не знаю, как быть с билетами? Боюсь, что потом их
трудно будет достать и ты соскучишься со мной (мне-
то неважно, потому что я всегда могу гладить и цело-
вать тебя).
   Я здесь веду очень тихий образ жизни. Ем мороже-
ное, играю в теннис, занимаюсь наукой и ожидаю
Корочку. Стал гораздо лучше спать.
Крепко целую.
Дау.
* * *
   Гаспра. 16.VI.39
   Сейчас получил два твоих письма от 14-го. Неужели
ты так совсем всерьез решила "страдать"? Уже оказы-
вается, что ты не сможешь приехать, если Женя с Ле-
лей будут жить у меня. Я уже не говорю о том, что мы
не раз раньше говорили с тобой по этому поводу. Твое
первое письмо я, кстати, получил с запозданием, проис-
шедшим не от адреса, а от того, что его занесли в дру-
гую комнату, а ее обитатель был хам, который не видел
необходимости передавать чужие письма обратно; раз-
ве ты не получила моего ответа на него? Кроме того,
ты знаешь, что я вовсе не верю в твои сомнения в моей
любви. Кстати, весьма замечательно, как это я "ни-
сколько не думаю о тебе" и в то же время пишу тебе
страстные письма; и это при моей любви к писанию пи-
сем. Для тебя все это, конечно, только повод для "стра-
дания".
Знаешь что, Корунечка, давай я умру. Тогда всякие
основания для "ревности" исчезнут (в моем распоряже-
нии останутся в лучшем случае ангелы), а с другой сто-