Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
рить о гонораре.
Переживая свой позор попрошайничества, я заблудилась.
Озабоченная с первых дней пребывания в Праге
несостоятельностью оплатить счет за гостиницу, я не узнала
названия отеля, не знала и улицы, на которой стоит отель.
Много часов я бродила злющая по Праге. Вдруг увидела дома,
которые видела из окна отеля, по этим приметам нашла отель.
На следующий день пришел физик, к которому я обращалась с
просьбой о гонораре. Он сбивчиво, смущаясь, сказал, что, к
сожалению, это невозможно.
(...)
Поблагодарила за хлопоты, а в глазах - туман. Что делать?
За ботинки уплачу, а с управляющим отеля придется
объясниться. Через Московский банк я уплачу по счету в фунтах
стерлингов.
Вскоре принесли готовые ботинки, их конструкция была
сложной. Высокие, изящные, на крепкой частой шнуровке, гибкие
стальные стержни поднимались высоко за колено, в конце бедра -
широкий пояс с пряжками, через год искалеченная левая нога
вытянется, выправится, и Дау, хромая, сможет ходить и стоять без
ботинка, а в этих замечательных ботинках хромать совсем не
будет. Да, из-за таких ботинок стоило приезжать в Прагу!
Излив всю свою благодарность словами в самой сердечной
форме, я со страхом спросила, сколько я должна заплатить крон.
Профессора-ортопеды, смутившись, ответили: "Что вы, и речи не
может быть об оплате. Весь мир спасал жизнь физика Ландау. Наш
институт счастлив, что ему предоставилась честь помочь великому
ученому, попавшему в беду. Нас к вам в Карловы Вары пригласил
наш ЦК. Вы - почетные гости нашей страны. Мы очень рады, что у
нас получились очень хорошие лечебные ботинки для всемирно
известного физика Л. Д. Ландау!".
Невыносимая тяжесть свалилась с моих плеч. Мы - почетные
гости этой высококультурной, этой замечательной страны, а я
позволила себе мельтешить о каком-то гонораре, который был мне к
тому же и совсем не нужен! Мы - почетные гости Чехословакии! Мне
и присниться это не могло. К распиравшему меня счастью
примешивалась горечь сожаления: раз в жизни я была почетной
гостьей такой страны и не насладилась этим! Даже не
воспользовалась машиной и не осмотрела Прагу!
Когда ушли ортопеды, я спросила:
- Дау, ты знал, что мы почетные гости этой прекрасной
страны? - Да, конечно, помнишь, когда мы заблудились в поисках
водолечебницы в Карловых Варах, тогда меня узнал один человек,
говоривший по-немецки со мной. У меня сложилось впечатление, что
он был, вероятно, член ЦК КПЧ. Мне это сообщил управляющий
отелем "Империал". Он меня поздравил и сказал тогда, что нас
переводят в специальный санаторий для почетных гостей страны!
- Даунька, и ты, ты, все помнишь и даже название отеля
"Империал"?
- Коруша, этого забыть нельзя. Как почетный гость страны я
впервые здесь.
- А почему я этого не знала до сегодняшнего дня, а завтра
уезжаем!
- Корочка, наверное, я в этом виноват, ты ведь тогда
заболела, а я потом все воспринимал, как должное!
- Зайка, милый, все просто замечательно! Главное, ты все
помнишь, а Гращенков уже помер, так и не узнает, как он ошибся
насчет потери у тебя ближней памяти.
Правда, я очень терзалась, что не смогу оплатить счет отеля,
но все уже позади, какое счастье, завтра едем в Москву! На
радостях все сбереженные чешские кроны раздала служащим отеля!
Но один сувенир на счастье я все-таки вывезла из страны, где
была почетной гостьей. В прекрасном настроении вышла попрощаться
с Прагой. Адрес отеля уже знала. Заметила, что все идущие мне
навстречу женщины бережно несут золотые веточки, изредка между
золотых листьев мелькают золотые ягодки. Такого я в жизни не
видела: все сверкает чистейшим золотом, золото не произрастает,
что это? Это очень красиво! Вдруг вижу огромную корзину,
наполненную загадочными веточками, вокруг корзины женщины, все
покупают. Я забыла, что я за границей, спросила по-русски:
"Зачем эти красивые веточки?". Одна пожилая дама с большим
акцентом мне ответила по-русски: "Скоро Новый год. У нас, чехов,
традиция. Это символ большого счастья в Новом году!".
Так мне же этого только и не хватало! Мне необходимо вывезти
символ большого счастья в Новом году! Счастья выздоровления
моего Дауньки в новом наступающем году.
Золотые веточки я привезла в Москву как самые драгоценные
реликвии, а суеверной себя не считала.
Среди провожающих нас в Москву, конечно, был и советник
нашего посольства И.И.Удальцов. Я уже нор- мальными глазами
смотрела на него, просто очень симпатичный, очень добрый
человек, подаривший нам столько своего внимания, я чувствовала
себя очень ви- новатой перед ним. Он с удивлением поглядывал на
ме- ня: мою мрачную замкнутость сменило веселое настро- ение,
опасность неоплаченного счета в отеле миновала, он ведь не знал
моих терзаний, а посоветуйся я с ним все бы сразу прояснилось!
Заглаживая свою вину, приветливо прощаясь с ним, я очень
искренне приглашала его посетить нас в Москве, заготовив для
него и телефон, и наш московский адрес. В его глазах прочла одно
недоумение. И было от чего, если стать на его место.
Благополучно доставив из аэропорта своих сограждан на
посольской машине в отель "Империал", на следующий день вдруг
узнает: жена больного физика повела мужа пешком в водолечебницу,
заблудилась, потом устроила истерику! Конечно, все это плохо
говорило обо мне. И.И.Удальцов, вероятно, очень боялся за мое
поведение в Праге. Он был прав, за такой истеричкой нужен был
присмотр. До сих пор не могу избавиться от чувства своей вины
перед И.И.Удальцовым. Конечно, у меня были свои причины, ничто
не проходит бесследно. После того как не стало А.В.Топчиева, у
меня появилось недоверие к лицам, с которыми меня сталкивала
судьба в трагические дни моей жизни. Позже поняла: люди с
благополучным течением жизни далеко не всегда могут понять
психологию человека, в жизнь которого ворвалась трагическая
неожиданность, большое человеческое горе. Исключение составляют
люди с большим, человеческим сердцем, перед которыми надо
склонять колени. Как А.В.Топчиев. Оказавшийся на его месте
академик Миллионщиков, не знаю, обладал ли умом, но сердцем нет!
Перед ним не склонишь ни голову, ни колени. Он из племени
высокопоставленных бюрократов.
Вернувшись в Москву накануне нового, 1966 года, меня
поразила искренняя радость сердечной встречи Кирилла Семеновича
с Дау. А так называемый друг Е. М.Лившиц вовсе не навестил, не
зашел поздравить ни с возвращением, ни с наступлением нового
года.
Разбирая новогоднюю почту, Дау одно письмо передал мне со
словами: "Бедная Верочка, прочти ее письмо. Мне всегда и раньше
казалось, она любила меня, и до сих пор любит. Мне жаль ее, я
был в нее влюблен целых пять лет! На большее меня не хватило, а
очень грустно, когда разлюбишь девушку, а она продолжает тебя
любить. Только в тебя влюбился навечно!".
Я стала читать письмо:
"Дорогой, любимый, хороший Дауленька!
Поздравляю тебя, Кору и Гарика с Новым годом! Сердечно желаю
всем вам здоровья и счастья.
Даунька, если можешь, прости меня за все, не сердись на
меня. Не бывает дня, чтобы я не думала о тебе и не молила
судьбу, чтобы ты совсем поправился, чтобы ваша семья была опять
счастлива. Но, видно, это мало помогает тебе...
Я, наверное, стала совсем ненормальной, иногда брожу возле
твоего дома и вижу, как ты гуляешь.
Дауленька, милый, прости меня! Я знаю, это плохое утешение
для тебя, но я очень, очень несчастна!
Господи! О, только бы ты совсем поправился, тогда и мне было
бы легче дышать! Да и не обо мне речь. И не во мне дело. Ты
должен быть здоров и счастлив!
Сразу после этих праздников я ложусь опять в больницу, хочу
пожелать тебе еще и еще здоровья! Пишу ужасно бестолково, и за
это прости.
Ты должен знать и помнить, что для многих-многих хороших и
умных людей очень важно знать, что есть чудесный человек и
талантливейший физик - Дау! Целую тебя крепко-крепко! Прости
меня".
Видно, Верочка казнилась, она была инициатором поездки в
Дубну на машине.
Заканчивая читку Верочкиного письма, я уже рыдала.
- Коруша, что с тобой? Это ты от письма Верочки?
- Дауля, мне ее очень жаль! Я и раньше знала, чувствовала,
что она тебя любила, как и я, на всю жизнь! И называет она тебя
так же, как и я.
- Коруша, я и так был в нее влюблен целых пять лет!
Остальными девицами я увлекался год, ну от силы два, и никогда
не в ущерб моей вечной влюбленности в тебя! Корочка, ну,
успокойся, вот на прочти еще одно милое послание!
"Дорогой Дау!
Возможно, вы меня и не помните, уж слишком незначительное
место я занимала в вашей жизни. Тогда разрешите просто
поздравить вас с наступившим Новым годом и от всего сердца
пожелать вам скорейшего полного выздоровления, бодрости духа и
всех земных благ.
С большим удовольствием вспоминаю свое знакомство с вами -
встречи в Москве летом 61 г. и в Киеве на криогенной
конференции. Это один из самых интересных и незабываемых дней в
моей жизни! Радует то, что наше знакомство и вам тогда,
по-моему, было приятно.
Очень бы хотелось опять увидеть вас. Разрешите ли вы мне
это? Когда?
Искренне ваша Лена".
- Зайка, мой "наглядный квантово-механический"! Я совсем не
уверена в том, что, выздоровев, ты целый год будешь мне верен!
Уверена только в том, что, когда бы ты ни ушел на свидание к
другой, я клянусь тебе, буду искренне радоваться, лишь бы ты был
здоров, стал прежним во всем! Твоя хромота не нанесла тебе
ущерба! Я буду теперь радоваться твоим успехам у женщин!
Эти два письма привела потому, что мне дал их прочесть сам
Дау.
Сейчас, перечитывая их, опять лила слезы над письмом
Верочки, а новогоднее поздравление Л.Т. показало мне красоту
человеческих чувств.
Пусть у Дау было много таких встреч, тем больше он подарил
счастья другим! Он умел красиво любить красивых женщин. И умел
трудиться с наслаждением!
Во мне кипит протест, когда сейчас доходят слухи, слухи
нелепые, будто бы Ландау разбрасывался в любви, был развратен,
его высочайшее наслаждениее творческой работой связывают с
сексуальностью только потому, что он говорил, что от своего
творчества в науке он получает ни с чем не сравнимое
наслаждение.
Все это чушь? Я должна напомнить,что он впервые поцеловал
женщину в 26 лет, и тогда был чист и невинен, но уже объездил
Европу, уже у него была работа о ферромагнетизме, поставившая
его в ряд физиков международного класса.
Мне хочется сказать, что Ландау был одарен еще и талантом
педагога. В любом желторотом юнце он видел человека, он мечтал
найти в юности талант и отшлифовать этот талант в драгоценность.
Как он восхищался талантом Володи Грибова. Он с восторгом
говорил: "А друг Грибов переплюнет меня!".
На учеников он тратил очень много своего времени, терпения и
сил. Для всех жаждущих приобщиться к настоящей науке двери его
дома были всегда открыты.
А у великого из великих Эйнштейна ни одного ученика за всю
длинную жизнь! Этот факт известен всем!
Глава 58
Уже идет 1966 год. В этом году, наконец, Кирилл Семенович
Симонян, по-моему, уже сам пришел к убеждению, что мозг Ландау
травма не коснулась. Привожу его воспоминания:
"И вот теперь, особенно после возвращения его из
Чехословакии, восстановление интеллекта пошло быстрым ходом. Но
прежде, чем говорить об этом, упомяну, что в конце 1965 года
(если не ошибаюсь. Скажу, как Дау: спросите у Коры!) я пригласил
на консультацию психиатра Тамару Алексеевну Невзорову, которой
очень доверял. Я подробно рассказал ей о Дау и его
индивидуальных особенностях и просил ее быть внимательной и
помочь мне советом, что делать дальше.
Мы оставили ее наедине с Дау, но не прошло и двух минут, как
она оттуда вышла и сказала, что можно ехать. По дороге в машине
она рассказала, что она тотчас же поняла, что у Дау интеллект
разрушен, так как он не помнит ничего, что было несколько часов
назад или хотя бы вчера, а без этого ни о каком интеллекте не
может быть и речи.
Меня глубоко потрясла поверхностность ее осмотра больного и,
по-видимому, формальное отношение к моей просьбе. Теперь, когда
дело пошло на лад, мне хотелось пригласить ее еще раз, но Кора
воспротивилась, так как она была глубоко обижена, что я привел
"такого" психиатра, и наотрез отказалась видеть Невзорову снова
в своем доме, коль скоро это не жизненно необходимо для Дау.
Восстановление интеллекта происходило как-то по всем
направлениям сразу. Если я заставал больного в сносном положении
в смысле болевых атак, с ним можно было говорить обо всем и он
охотно соглашался на беседы. Некоторые из них я приведу,
поскольку они раскрывают характерологические особенности
личности замечательного физика.
Дау не понимал музыку не потому, что не любил ее. Напротив,
говорил, что, насколько он знаком с гармонией (она интересовала
его как производное звуковых, то есть механических колебаний),
музыка должна, по-видимому, доставлять наслаждение, но он ничего
не может поделать с собой, так как воспринимает ее только с
ритмической стороны. Мелодии он не слышит - она для него все
равно что шум. Поэтому он не выносит и оперы, где певцы
бездействуют и шумят, а слова их не согласуются с делом: когда
надо спешить, они стоят на месте. Действие в опере
представлялось ему просто как нелепо построенная пьеса.
Другое дело драма. Он любил хорошие спектакли и хорошую
игру. В театрах бывал часто!
Дау любил литературу. Даже в первый год моего наблюдения он
мог читать на память английские баллады, знал многие из них и в
русском переводе. Читал он с удовольствием, говоря о многих
писателях мира, начиная с Гоголя и Льва Толстого. Он очень любил
поэзию. Его любимые поэты - Лермонтов, Пушкин, Гумилев, но в
первую очередь - Лермонтов.
- Почему Дау, разве Пушкин менее силен, чем Лермонтов?
- Не знаю. Это очень субъективно. Лермонтов мне ближе, я
больше его люблю. Ну уж, конечно, и его прозу, которая
несравненно сильнее, чем у Пушкина. Это я берусь доказать.
Дау любил эстраду, но остроумную. Смешанные программы ему не
нравились, потому что они содержали много посредственных и даже
пошлых номеров. Райкин - его любимый эстрадный актер. Последний
год его жизни я предлагал ему повторить визит Райкина, но он
сказал: "Нет, до тех пор, пока вы не снимете мне полностью боли
в животе, об этом не может быть и речи. Я не хочу еще раз
осрамиться".
Дау утверждал, что творчество - это наслаждение. Он легче
думал о физических задачах в минуты увлечения тем типом женщин,
который ему нравился. Но это не значило, что отсутствие таких
эмоций мешало решать ему физические проблемы. Просто это были
периоды зарядки.
К сфере науки Дау относил то, что подчинялось в конечном
счете количественному выражению. Но не все. Кибернетику, по
мнению Дау, нельзя называть наукой - это область знаний
прикладного характера. Медицина? Это если и наука, то пока еще
не вышедшая за пределы эмпиризма и индивидуального опыта. Когда
физика и химия проникнут в медецину, так, что дадут ей методы и
формулы применительно к процессам биологического плана, тогда
медицина станет наукой. Это непременно произойдет.
Однажды я попросил его перелистать книжку с перечнем всех
академиков и дать им характеристику. Моя цель заключалась в том,
чтобы отвлечь Дау от боли. Он взял в руки книжку, листая ее,
стал комментировать. Это было поразительно для моего уха. Хорошо
зная свои медицинские круги и цену каждому из близких моей
специальности, избранник в АМН не по положению, а по
"гамбургскому счету", я все же был неподготовлен к таким
уничтожающим характеристикам, какие вылетали из уст Дау в адрес
физиков, химиков, биологов и т.д.
- Такой-то - посредственность, такой-то - просто дурак.
Покойный Вавилов - гениальная личность (брат того, чья фамилия
попалась на глаза). Этот - талантливый химик.
- Дау, но как же они попали в академики?
- А это обман трудящихся.
Выражение "обман трудящихся" он употреблял часто в
ироническом плане характеристики не только человека, но и
событий или фактов.
Дойдя до раздела философии, он сказал:
- Давайте это пробросим!
- Почему?
- Потому что философия - это не наука. Это мировоззрение
ученого.
Дау считал, что такие науки, как физика, химия, биология,
нуждаются в том, чтобы именно ученые занимались популяризацией
новых идей и достижений.
Он прочитал последнюю книгу Данина о Резерфорде, опять же с
перерывами, когда боли в животе ослабевали.
Во время своего 60-летнего юбилея он спросил у Капицы:
- Петр Леонидович, правда ли, что священник, отпевая тело
Резерфорда, сказал такие слова: "Мы благодарим Тебя за труды и
дни брата нашего Эрнеста", или это Данин выдумал?
Капица подтвердил, что Данин привел подлинные слова
священника.
Даже в первый год нашего общения, когда мыслительная
деятельность Дау еще была под, так сказать, всеобщим сомнением,
он с большим юмором относился к себе и окружающим. Юмор у него
был мягкий и сочный.
В дальнейшем он стал проявляться постоянно даже при
разговорах на самые серьезные темы.
Однажды я спросил его, что он может сказать о золотой
пропорции.
- Такая же пропорция, как и другие. Уверяю вас, в ней нет
ничего особенного.
- Почему тогда ее назвали золотой и кто это сделал?
- Очень просто. Шел по Греции грек. Настроение у него было
хорошее. Принадлежал он к пифагорейской школе и, значит, думал о
числах. Взял и придумал золотую пропорцию.
- Но почему он все же дал ей такое название?
- Я же вам сказал, что у него было хорошее настроение. -
Дау, будьте серьезным!
И тут он вполне серьезным голосом сказал:
- С математической точки зрения в золотой пропорции нет
ничего примечательного.
Тогда я рассказал ему о Пачоли, о Леонардо и о том, как
Цейзинг нашел, что совершенное соотношение частей тела
достигается соблюдением золотой пропорции. Я также сказал, что и
в объемных отношениях различных составных организма мы находим
устойчивость гомеостаза именно при движении этой пропорции к
отношению 5:3 - 3:2.
- Ну это ведь совсем другое дело, когда в математическое
понятие вкладывается физический смысл. Тут может быть много
интересного, и если хотите, мы вернемся к этому вопросу после
того, как пройдут мои боли. Я ведь не жду от медицины
невозможного. Мне хотелось знать, удастся ли вам меня от них
избавить.
- Да,- ответил я,- несомненно.
- Когда?
Первое время я говорил: быть может, через два-три дня, и
такой ответ его удовлетворял. Но позже и по мере того, как шло
время, мне становилось трудней. Я уже не мог отвечать как
прежде, потому что на это следовало возражение: "Вы мне уже это
говорили, и даже не один раз".
Примерно за полгода до спаечной атаки, которая в конечном
счете и привела его к смерти, он мне сказал:
- Я чувствую большую потребность вернуться к своей
деятельности, но боль в животе не дает мне сосредоточиться,
потому что она не оста