приходам Е.М.Лившица, искренне
им  радовалась,  сразу уходила, стараясь не мешать. Я надеялась,
что  Женька  своей  врожденной  цепкохвостостыо  капуцина  может
заставить  Дау  заняться  книгами. Видя мое расположение к нему,
Женька решил, что я, наконец, поумнела и поняла, что он, Лившиц,
есть необходимое приложение к Ландау!
    Итак, Женька осмелел, стал приходить очень часто.
    Международная  почта,  которая приходила в первые годы после
автомобильной  катастрофы,  была  обильна.  Была не распечатана,
занимала  все  пустые чемоданы, антресоли и кладовую. Когда Е.М.
высказал   желание   просмотреть   ее,   я  очень  обрадовалась,
предоставив  почту в его полное распоряжение. Это была работа не
одного  дня. Он приходил, я ему отдавала тюки с почтой. Он почти
все  отправлял  на  свалку.  Мне было очень жаль, что я не знала
языков,  не  могла  прочесть  письма.  Дау  тихонько  попробовал
протестовать,   но   Женька  на  него  накинулся:  "Дау,  я  все
выбрасываю  потому,  что  это ненужный хлам. В основном весь мир
захотел  иметь  твой  автограф! Из научной почты если и есть что
стоящее, все уже устарело".
    Мои  отношения  с Женькой несколько наладились. Придя в один
из  дней,  он принес ящик, поставил на стол и сказал: "Кора, это
те  медикаменты,  которые  остались неиспользованными". Когда он
ушел,  мы с Танечкой вынули медикаменты в американской упаковке.
Это  был  нистатин.  Срок  годности  давно  истек. Меня удивило,
почему он их сам не выбросил, а принес мне, чтобы это сделала я.
Когда  на  следующий  день  он  пришел  разбирать  почту, я его,
конечно,   не  спросила,  почему  нистатин  застрял  у  него,  в
результате  чего грибки у Дау сожрали всю кишечную флору. Лившиц
не был в курсе того, как мы с Вишневским выводили грибки.
    Еще   в  нейрохирургии,  когда  Гращенков  не  знал  о  моей
размолвке  с Лившицем, он при мне по-деловому подошел к Женьке и
сказал: "Евгений Михайлович, моему больному очень нужен такой-то
препарат.  Конечно, вам признательные родственники все оплатят".
Тогда   этому   не   придала  значения,  не  запомнила  названия
препарата.  А  теперь  я  думаю,  что  на нистатин покупателя не
нашлось.
    Радиоприемник  я  установила  у  постели Дау. Не вставая, он
привык слушать новости.
    Вдруг  он,  рывком  выключив  радио, мне сказал: "Только что
убит президент Америки Кеннеди".
    После  этого  сообщения я перенесла телевизор в комнату Дау.
Мы   стали   ежедневно   тщательно   следить  за  телевизионными
передачами. Вдруг увидели: отчаянно мчалась молодая женщина, она
кричала:  "Нет! Нет! Нет!". Телевизионные камеры проводили ее до
клиники,  двери  клиники  распахнулись перед ней и поглотили ее!
Там  медики  тщетно  пытались спасти жизнь своего президента. Но
Жаклин Кеннеди впустили в клинику к мужу.
    В  эти  дни американской трагедии мы с Дау все время следили
по  телевизору  за  трагическими событиями американского народа.
Дау   без  конца  повторял:  "Вот  бандиты!  Убить  собственного
президента!  И  это не единственный случай в истории Америки". И
он  мне  рассказал,  как  актер-убийца со сцены в упор застрелил
великого американского президента Линкольйа!
    Потом  смотрели  похороны  Джона  Кеннеди.  Жаклин  шла  как
истукан,  окаменев. О, сколько было трагедии в ее шагах! Как она
шла!  Как  она еще могла управлять своим двигательным аппаратом!
Тогда я не знала, что и меня это ждет!

Глава 52

    Очень часто А.А.Вишневский навещал Дау. Они нашли общий язык
сразу.  У  них  было  много общего - талант, интеллект, любовь к
женщинам.  С  первого  часа знакомства у них сложились дружеские
отношения.  Александр  Александрович  не  сомневался,  что  мозг
Ландау  без  травмы.  Он  ни  разу его не спросил, какой сегодня
день,  месяц,  число!  Он  первый  из  врачей  придавал  большое
значение  жалобам больного на боль. Несмотря на свою медицинскую
профессию,  он  сумел  сохранить доброе человеческое сердце! Как
это  важно  для  человечества!  О,  медики, будьте внимательны к
жалобам больных!
    - Лев Давидович, попробуй описать, какие боли у тебя в ноге.
    -  Александр  Александрович, как будто бы тысячи раскаленных
иголок вонзаются в кончики пальцев на левой ноге.
    - А в животе?
    - То же самое. Тысячи раскаленных иголок сверлят мой живот.
    -  Нет  сомнения, у тебя сломанные кости таза зажали корешки
нервов,  которые  дают разветвление, пронизывая кишечник и концы
пальцев.  Это  очень  болезненно.  Во время второй мировой войны
были  такие  ранения,  когда  нервы прорастут, боли исчезнут. Но
этого   долго   ждать.   Я  попробую,  может  быть,  при  помощи
новокаиновых  блокад  мне  удастся  нащупать  точку,  где зажаты
нервы.  Если  мне  это  удастся,  я быстро тебя освобожу от этих
болей. Я привез свои инструменты, хочу сейчас попробовать. Ты не
возражаешь?
    - Александр Александрович, я вам очень благодарен. Я готов в
любой  момент  подвергнуться любым пыткам: постоянно ощущать эти
боли - уже выше моих сил!
    Александр  Александрович  в  ванной  принялся тщательно, как
перед  операцией,  мыть руки. Специальными щетками, привезенными
им  с  собой.  Но когда он достал уже в резиновых перчатках свой
стерильный  шприц, взглянув на иголку длиной в четверть метра, я
испугалась, ушла вниз. Александр Александрович сказал, что через
прямую  кишку  он  будет шприцем искать место в тазу, где зажаты
нервы.
    Первая   блокада   не  принесла  положительных  результатов.
Александр Александрович был расстроен. Он сказал:
    -  Лев Давидович, я хочу повторить эту же блокаду, но у себя
в клинике, в своей операционной. Здесь мало света. Эти блокады я
люблю  делать  в  своей операционной. Лев Давидович, я бы тебя с
удовольствием  взял  к  себе  в клинику, ведь ты еще клинический
больной,  но мой новый клинический корпус только начали строить,
а  в  старинных  московских  клиниках  при  палатах  отсутствуют
санузлы. Тебе в них не улежать!
    С Вишневским договорились, что он позвонит заранее, назначит
время,  и  мы  с Танечкой повезем Дау к нему в клинику и оставим
его примерно на 4 часа.
    Как только Дау разрешили вставать, я Танечке дала отпуск. Во
мне жил страх: если при нем будет Танечка, он опять заставит его
водить  и  повиснет на ней. Меня он жалел. Первые его шаги после
4-месячного  лежания  на  спине  были  трудными,  я  шла  сзади,
страховала.  Ходить он стал хуже, вставал с большим напряжением,
но все-таки помнил, что он все может сам.
    Днем  и  ночью  без  подмены,  почти без сна, мне было очень
трудно. Основная трудность заключалась в том, что Даунька не мог
сам  надевать  протезные  ботинки, их нужно было туго шнуровать,
они  были длинные и надо было хорошо завязывать шнурки, а это он
делать не мог, так как два пальца на левой руке были искалечены.
Вывихи  в  суставах  нейрохирурги  без  рентгена, без вправления
подвергли  массажу. Я уже это описывала. Когда Топчиев помог мне
взять    Дау   от   нейрохирургов,   суставы   пальцев   погибли
безвозвратно.
    Еще  Достоевский  описал,  что врач, лечащий один палец, для
лечения  другого пальца советует пригласить другого специалиста.
Естественно,  нейрохирурги  в  пальцах  ничего не понимали. Даже
после  выведения  грибков  Дау  за  ночь вставал довольно часто,
надевать, шнуровать ботинки ночью было трудно. Все вместе взятое
заставило  меня  подумать  о  том,  что  Дау необходимы ботинки,
которые  он  смог  бы  надевать  сам,  своей неполноценной левой
рукой.
    По   телефону  А.А.Вишневский  сообщил  мне,  когда  я  могу
привезти  Дау  в  клинику для очередной блокады. Дау уже неплохо
ходил.  Я  вызвала машину из гаража Академии наук, машина должна
была  ждать  у  клиники  в  4  часа. Мы с Танечкой решили, что у
Вишневского справится она сама, а я использую машину для поездки
в  протезный  институт,  попробую  договориться  с  их мастерами
непосредственно  на  производстве,  смогут  ли они сделать новые
протезные  ботинки  на  молниях.  В  протезном  институте  я  не
преуспела. У них изготовлялась обувь только на шнурках.
    По  дороге домой Дау в машине начал скулить. Хотел протянуть
больную  ногу,  но  в  машине "Волга" мало места, ему было очень
неудобно  сидеть.  Еще в машине я узнала, что и этой блокадой не
было  достигнуто положительных результатов. Таня мне рассказала,
что  А.А.Вишневский  решил  попытаться  сделать  другие варианты
блокад, о назначении которых он сообщит по телефону.
    Приехав    домой,    они   рассказали   много   интересного.
Оказывается, А.А.Вишневский очень торжественно встретил Ландау в
клинике.  Все  медики  в  клинике  Вишневского  были  собраны на
митинг,  где  по старым традициям их института Лев Давидович был
объявлен   почетным   пациентом.   В  честь  чего  была  заранее
приготовлена   именная  медаль  из  бронзы,  очень  красивая,  с
барельефом  отца  А.А.Вишневского,  а  потом  все пили коньяк за
выздоровление  академика Ландау. Это все мне Танечка рассказала,
когда  мы  уложили  Дау  отдохнуть.  Даунька  восхищался  умом и
талантом Вишневского, потом добавил:
    -  А  ты знаешь, Коруша, мне Александр Александрович сказал,
что  он  в тебя влюбился. Спросил меня, как я на это посмотрю. Я
сказал,  что  не  ревнив, что разделяю его вкус. Пожалуйста! Тем
более сам я в таком жалком состоянии, но, боюсь, Кора никогда не
ценила мужчин вашего типа.
    - Ты так посмел сказал Александру Александровичу?! - Коруша,
прости, разве я ошибся?
    -   У   Александра   Александровича   есть  большое  обаяние
талантливого человека. Его нельзя мерить под общую мерку.
    Рассказ  Танечки  о  том,  как  Вишневский встретил Ландау в
клинике,  очень  растрогал  меня своей человеческой чуткостью. С
грустью  подумала:  "А  вот управделами Академии наук Чахмахчев,
опираясь на устный незаконный приказ Миллионщикова, за руки и за
ноги  в  буквальном  смысле  этого  слова  выбросили  Дау вон из
больницы в разгар зимы. Какие разные люди!".
    Я  верила,  очень  верила  Вишневскому.  Надеялась,  что его
блокада  окажется  чудодейственной. Надежда на выздоровление Дау
крепла,  настроение  было  хорошее.  К Дау приходило очень много
посетителей,   приезжало  много  иностранцев,  были  даже  целые
иностранные делегации. Я никому не отказывала в свидании с Дау.
    Посетителям  я  радовалась больше, чем Дау, я наблюдала: Дау
на  бесконечные  боли  жаловался  только близким знакомым. Когда
приходили   посторонние,   врожденное   внутреннее  благородство
заставляло  его  мобилизовывать  все  силы!  Он  был  приветлив,
интересно  вел беседу, улыбался, смеялся, казалось, его оставили
боли.  Можно было подумать, что он отвлекся и забыл о боли. Нет,
как  тень  пройдет  судорога  по  лицу,  прикроет  глаза,  через
несколько секунд опять в форме.
    Как-то  вечером  пришел  студент.  Дау  сидел в библиотеке в
кресле. Гость с первых слов хотел поразить академика, он сказал:
    - Лев Давидович, мне удалось решить теорему Ферма!
    -  Присаживайтесь,  пожалуйста. Вот вам бумага, изложите ваш
вывод.
    Студент   с  воодушевлением  начал  излагать  свое  решение.
Внимательно наблюдая за пером своего гостя, Дау вдруг сказал:
    -   Хватит.   Вы   студент  третьего  курса  математического
факультета? - Да, я на третьем курсе.
    - Я это узнал по вашему решению. Вы сразу заблудились в трех
соснах. - Нет, разрешите я закончу.
    -  Это излишне, я все уже понял. Мой вам совет, сначала надо
выучиться,  а  потом  делать  открытия!  А  вы  решили  начать с
открытия,  а потом кончать университет. В своем решении вы сразу
заблудились  в  трех соснах. Вы еще не овладели математикой, как
должно,  свои ошибки вы принимаете за открытие. Между прочим, вы
не  один,  это свойство очень многих математиков. Все усложнять,
из  простого  и  понятного  делать  все  сложным и непонятным. А
точнейшую  и  полезнейшую  из  наук  математику использовать для
личного   удовольствия.   Создавать  математические,  никому  не
нужные,    сложнейшие   шарады.   Должен   вам   заметить:   для
человеческого  общества эти теоремы-шарады абсолютно бесполезны.
Мой вам совет - учитесь.
    Студент ушел расстроенный и очень озадаченный.
    -  Дау,  я  слыхала или где-то читала об этой теореме Ферма.
Неужели до сих пор она не решена? Разве ее не может решить такой
математик, как Келдыш?
    -  Коруша, дело все в том, что такие математики, как Келдыш,
занимаются  разрешением  только полезных математических задач, а
вот совершенно бесполезные теоремы решают недоучки, вроде нашего
ушедшего  гостя.  Этой  схоластикой от науки серьезные ученые не
занимаются!
    Вечерами  и  в  выходные дни я была с Дау всегда одна. Гарик
вечерами  дома  не  бывал,  а  я этому радовалась, так как очень
боялась,  что  трагедия с отцом может наложить тяжелый отпечаток
на молодые годы сына!
    Студенческие годы - самое счастливое время. Омрачать их было
бы  преступлением.  Ни на один час за все годы болезни мужа я не
оставила Дауньку на Гарика. Когда валилась без сна, изнемогая от
усталости,  его  оклик  сверху "Коруша", и я в мгновенье ока уже
наверху. Как будто силой вихря меня поднимало наверх, исчезали и
сон, и усталость. Это были счастливые годы. Я знала, как я нужна
Дауньке,  жила мечтой о его выздоровлении. Сила мечты скрашивала
все  трудности. После выведения грибков из кишечника, промежутки
улучшения  делались  все  чаще  и  все продолжительнее. Тогда он
читал мне стихи, тогда мы вместе мечтали о его выздоровлении.
    -  Коруша,  боли в животе уменьшились. Как ты думаешь, могут
за ночь мои боли исчезнуть совсем?
    -  Даунька, ведь Александр Александрович сказал, что зажатые
нервы  прорастут и тогда боли исчезнут сами. Ведь никто не может
знать,  как глубоко зажаты эти корешки нервов. В одно прекрасное
утро  проснешься  здоровым!  Даунька,  когда  ты  выздоровеешь и
скажешь мне, что уходишь на свидание к девушке, как я буду этому
событию  искренне  радоваться.  Ты  будешь здоров! За годы твоей
болезни я поняла цену настоящего горя.
    Дау в негодовании встал: "Коруша, милая. Когда я выздоровлю,
я буду верен тебе целый год!".
    Как-то  утром, в 1960 году, по звонку открыла входную дверь,
незнакомый  человек  не  только  хотел войти сам, он пытался еще
внести  что-то  непомерно  большое,  и это ему удалось. Оказался
художник,  он  хотел  написать  портрет академика Ландау. Принес
показать   образцы   своих   творений.   Два  полотна  оказались
изумительны:  портрет  Н.Н.Семенова  был  удачен, второй портрет
жены художника тоже был прекрасен!
    -  Вы  знаете,  мне очень понравились ваши портреты, я пойду
уговорю мужа, чтобы он согласился.
    Мне  очень  захотелось  иметь  хороший  портрет Дау, а вдруг
этому художнику удастся запечатлеть взгляд Дау. Дау, внимательно
рассмотрев  портреты,  тоже  пришел  в  восторг,  он очень ценил
живопись, скульптуру, архитектуру и понимал эти виды искусства.
    -  Только имейте в виду, я буду приходить к вам в мастерскую
точно, больше десяти минут я сидеть не могу.
    Когда  портрет  близился  к  завершению,  Дау  мне сказал: -
Коруша,  ты знаешь, в живописи я разбираюсь, мой портрет удался,
хочешь посмотреть?
    -  Еще  бы,  очень  хочу,  когда поедешь на очередной сеанс,
возьми меня с собой.
    - Нет, ты поезжай, посмотри сама, художник будет тебя завтра
ждать  в  5-6  часов  вечера.  Поезжай,  посмотри, портрет очень
хорош. А сам художник очень талантлив.
    На следующий день в 5 часов я стояла у портрета. Портрет был
воистину  удачен, но нестерпимый блеск глаз натуры отсутствовал.
Я очень хвалила портрет. "Дау считает вас очень талантливым, ему
очень нравится портрет", - говорила я, натягивая перчатки.
    - Как, вы уходите?
    - Да, конечно, а что?
    -  Останьтесь,  посидите  со мной,- он засуетился, ринулся в
противоположный угол, включил свет торшера, свет позолотил вино,
фрукты, розы и два прибора для легкого ужина на двоих. Вначале я
окаменела,  потом  подошла  к  сервированному  на двоих столику.
Рассмотрела  вино,  фрукты,  шоколад - все было почти так, как я
сервировала стол, когда Дау посещали его девушки. Я рассмеялась.
Мой  милый  Зайка  пытается  научить  ярко  жить  таких скромных
работяг,  как  этот  художник.  Окинула  его  впервые любопытным
взглядом:  бедный, как он был смущен, он покраснел, он готов был
провалиться  от  стыда,  он  беспомощно  засуетился,  как  будто
готовился  совершить  что-то  постыдное,  а  разве  можно  стать
соучастницей постыдного, нет стыд лучше пережить в одиночку.
    Когда впервые в 1935 году я пришла в квартиру Дау в Юмовском
тупике  Харькова,  почти  так  же  был сервирован стол, и всегда
розы. Но глаза Дау сверкали, ослепляли меня, луч сияния его глаз
магически меня сковывал, а сам Дау был воплощением восторженного
порыва.  Он  моментально  сорвал  с  себя  одежду,  было  что-то
священное   в   его  неудержимом  стремлении,  нагота  его  была
прекрасна,  ни  тени  смущения,  как все безыскусственно чистое,
созданное самой природой! Обнажался он перед женщиной впервые, в
своих  помыслах  он  был  чист,  целомудрен  и девствен. Грязные
помыслы  у  Ландау  отсутствовали  всегда.  А художник стыдился,
чего?
    - Я вижу, у вас Даунька здорово "почесал язык".
    Не  смущайтесь,  это  его  выражение.  Он  во время сеансов,
конечно,  молчать  не  мог,  о  физике с вами не поговоришь, как
педагог он решил вас научить, как правильно надо жить?
    - Да, он меня познакомил с этой своей теоретической работой,
он  ее  очень высоко ценит. - Дау очень талантливый педагог, ему
удалось  воспитать  вас.  Ведь  вы совсем не похожи на ловеласа,
принимающего  в  своем  художественном  ателье  девушек,  где за
натуру пишите их портреты.
    Он с ужасом замахал руками, в изнеможении сел.
    -  Как  можно,  вы такое говорите! Скажу вам правду, я когда
вас  увидел,  обомлел.  Вы  очень  красивы,  мне  как  художнику
захотелось  писать  с вас портрет. Лев Давидович мне сразу начал
излагать  теорию,  как  надо  правильно жить. Я с удивлением его
спросил,  неужели он изменяет своей жене. "Еще как! Встречаясь с
другими  девушками,  я  только ярче воспринимаю ее совершенство.
Кора  действительно  очень  красива".  - "Лев Давидович, а вы не
боитесь,  что  ваша  жена  может  вам  изменить?".  - "Неужели я
выгляжу  таким  пошляком,  что  могу  придерживаться этой пошлой
двойной  морали,  что  можно  мужчинам,  того  нельзя  женщинам!
Мужчины  всегда  забывают,  что  сами  заводят  романы  с чужими
женами, а их жены заводят романы с чужими мужьями. Я считаю, для
человека  может  быть  одна  мораль:  женщина  равноправный член
нашего общества и у нас одна мораль для женщин и мужчин. Если бы
мне  моя  жена  не  изменяла,  я  бы  считал,  что я ее угнетаю,
пользуясь   сам  неограниченной  свободой  свободного  человека,
живущего  в  свободной стране. Я за символические "рога" рогатых
мужчин,  не  все рогатые мужчины умеют их носить с достоинством,
рогам  никогда  не  вырасти,  если  ваша  жена  не красавица, не
очаровательна,  не  прелестна, не соблазнительна до чертиков!" -
"И  вы  не  ревнуете  свою  жену?"  - "В цивилизованном обществе
ревности  не  должно  быть,  человеческая  подлинная  культура и
ревность  несовместимы. Я культурный человек!" - "Лев Давидович,
а  если  я  вам  признаюсь,  что  влюбился в вашу жену с первого
взгляда".  -  "Из  симпатии к вам я вам помогу, я ее завтра одну
пришлю посмотреть портрет".
    Я обо всем этом догадалась по сервировке стола. Согласитесь,
флиртовать с мужчиной по рецепту мужа несоблазнительно.
    -  Пожалуйста,  не  думайте  ничего плохого, я действительно
хочу написать ваш портрет.
    -  Итак,  вы  хотите  написать  мой  портрет, в одетом или в
раздетом виде?
    -  Ну  что  вы,  конечно,  в одетом, и даже вот в этом вашем
осеннем костюме, очень красиво сочетается серебристая каракульча
с алым платком на голове. В