ут
как тут и, как всегда, стал действовать через Дау.
    - Коруша, скажи, в какие дни ты возишь продукты на дачу? - В
пятницу и во вторник.
    -  Понимаешь,  Коруша, Женька меня очень просит одну комнату
на  даче.  Он  будет ездить два раза в неделю со своей Зиночкой,
любовь в машине стала опасной. Он мне рассказывал: как-то в лесу
к  его  машине подошел милиционер и попросил предъявить права. К
счастью, Женька был уже в брюках. Он просит субботу и четверг.
    -  Как?  Свой  танец любви систематически, регулярно и навек
твой Женька хочет исполнять на нашей даче? Даунька, а не слишком
ли  жирно  будет для их семьи? Зигуш с Лелей у нас в квартире, а
теперь Женька и Горобец обоснуются на нашей даче?
    -  Коруша,  в твоем голосе чувствуется злобное шипение змеи.
Почему  человеку не сделать добро? Даже не в ущерб себе. Сама ты
на  даче бываешь два дня в неделю. Там шесть комнат, а постоянно
живут только три человека. Кому может помешать приезд Женьки и с
Зиночкой  на  два-три  часа раза два в неделю? Я говорил с твоей
мамой.  Она  не  возражает.  Причем  в  ее  голосе  я  совсем не
почувствовал злобности. Почему не подарить людям счастье?
    - Потому, что мне просто отвратительна эта белобрысая гусыня
с птичьими глазами. И твой слизняк Женька!
    -  Коруша,  если  ты сейчас же не попросишь прощения за свою
бестактность   влезать  в  чужие  дела,  штраф  пятьсот  рублей.
Высчитаю из очередной зарплаты.
    -  Не  попрошу  и  еще добавлю: твой гнусный Женька и любовь
несовместимы!
    - Коруша, штраф 100 рублей. Если через пять минут не придешь
просить  прощения,  штраф в тысячу рублей высчитаю из очередного
гонорара за мои книги.
    Штраф  был  высчитан полностью. Но избавить дачу от Женьки я
не  смогла.  Мне  по  "злобности"  только  удалось  его  субботу
перенести  на  понедельник.  В  понедельник  и  четверг  Евгений
Михайлович  Лившиц  исполнял свой любовный танец у нас на даче в
Мозжинке не один год.
    -  Даунька,  представь  себе: Леля выгнала Женькину Зиночку,
когда та нанесла ей очередной визит.
    - Да, об этой наглости мне Женька рассказал. Вот у Лели тоже
много  злобности.  Как  мило Женька встречает Зигуша и остальных
Лелиных  мальчиков,  ведь  когда Леля решила освоить Витю, чтобы
скрасить  его  одиночество,  Женька  помог  Леле.  Витя пробовал
сопротивляться.  Но  Женька  ему  сказал, что он почтет за честь
уступить  ему  свое  брачное  ложе. Этим проявлением дружбы Витя
воспользовался и очень высоко оценил Женькин поступок. С тех пор
он стоит за Женьку горой, считая его своим самым близким другом!
    - Как "побратался" твой Женька с Витей, мне Леля рассказала.
Все эти интрижки умиления во мне не вызывают, а действующие лица
скорее анекдотичны, это не герои романов!
    - Коруша, а я тоже анекдотичен?
    -  Нет,  ты  герой  романа!  Ты  романтик!  У  тебя такая же
мятущаяся  душа,  как и у твоего любимого поэта Лермонтова. Твой
любимый художник Рембрандт. Это ли не совершенство вкуса!
    -  Ты,  Коруша, не подлизывайся, твои грехи я простил! Но не
забыл. Как ты могла нанести мне такой предательский удар ножом в
спину! Исподтишка! Как враг!
    - Даунька, если простил, не пили, умоляю!
    - Корочка, я так боюсь, а вдруг ты опять сорвешься.
    - Нет, клянусь, этого теперь не может случиться, у меня есть
Гарик.  Лишить сына такого отца невозможно. Даунька, ни в руках,
ни в сердце у меня нет больше предательского ножа против тебя!
    А  случилось вот что. Весной, еще в 1946 году, когда я ждала
Леночку,  моя  мама еще не приехала, а Зигуш временно пребывал в
Ленинграде.
    Даунька  влетел  в  мою  комнату,  крепко обнял меня, звонко
поцеловал  в  нос,  объявил: "Корочка, я к тебе с очень приятной
вестью,  сегодня  вечером в двадцать один час я вернусь не один,
ко  мне  придет отдаваться девушка! Я ей сказал, что ты на даче,
сиди  тихонечко,  как мышка в норке, или уйди. Встречаться вы не
должны.  Это ее может спугнуть! Пожалуйста, положи в мой стенной
шкаф свежее постельное белье".
    Объятия  крепкие  и  очень  нежные  разомкнулись,  и Даунька
исчез. Я не упала только потому, что окаменела.
    Непреодолимое,   жгучее,  болезненное  любопытство  охватило
меня,  вместе  со  свежим  постельным  бельем  в  стенном  шкафу
осталась и я.
    Трепет,  боль  и  бешеный  стук  сердца  были  так сильны, а
ожидание  запретного, в каковое я посмела вторгнуться, слились в
мощный  поток  нездорового  любопытства  -  преодолеть  его было
немыслимо! Вдруг он ей скажет те самые слова, что говорил мне?
    Но  слова были другие, говорил не он, щебетала она, ее слова
не имели смысла.
    Очень скоро понадобилось постельное белье.
    Дау  открыл  шкаф,  из  шкафа  вышла  я, молча, гордо подняв
голову: он ей не говорил слов любви!
    Я  ушла  из  дома.  Долго  бродила  по  Воробьевке.  Итак, я
нарушила наш брачный пакт о ненападении. Жалела? Нет! Бродила по
Воробьевке  и  думала,  что  не  вернусь к Дау, уйду навсегда из
этого, ставшего не моим, домом.
    Вернулась очень поздно. Из гущи цветущей сирени наблюдала за
окнами  квартиры.  Наверху горел свет, вышел Женька, видимо, Дау
призвал   его   на   помощь  для  очередных  советов.  Напрасно!
Расплачиваться буду я одна!
    Все  окна  нашего  дома  давно  погасли.  Уснул  "капичник".
Вероятно,  очень  поздно.  Наконец,  наверху  у  Дау погас свет.
Теперь  я  могла  войти  в  квартиру,  взять самое необходимое и
уехать   в   Харьков.  Подальше  от  Академии  наук.  Как  много
"Лившицев"  в  этой  системе  и  какая  здоровая  обстановка  на
производстве. Там настоящие люди.
    Босиком,  неслышно  пробралась  в  квартиру. Хорошо, что мои
комнаты  внизу,  лестница  наверх  так скрипит! Только бы его не
увидеть!  Пока укладывала чемодан, стало совсем светло, вдруг до
боли  застучало  сердце: вошел он. Босой, в ночной рубашке. Ниже
склонилась,  застегивая  чемодан.  Нет,  не  могу  встретить его
взгляд,  говорить  не  о  чем,  я  в  силах перечеркнуть все! Но
только, только без объяснений! Стараюсь игнорировать его приход.
Спокойно, замедленным движением ставлю закрытый чемодан.
    Заговорил он:
    -  Вижу, закусила удила всерьез? Ты куда собралась? - У меня
свои планы.
    - А ребенок?
    - Он уедет со мной.
    - Ты не просишь прощения?
    - Разве можно такое простить?
    -   А   ты   попробуй,  черт  возьми!  Человек,  совершивший
бестактность, должен просить прощения!
    - Даунька, я сама себе это простить не могу!
    Неудержимым потоком беззвучно хлынули слезы. Заключив меня в
объятия, он сказал:
    - Глупенькая ты моя дурочка, ты самая драгоценная, я не могу
тебя  разлюбить!  Когда  ты,  наконец,  поймешь, что ты для меня
значишь! Скажи, что подобное никогда не повторится!
    -  Даунька,  это  не  может повториться: второй раз пережить
такое нельзя! Немыслимо!
    -  Ты  противоречишь  здравому  смыслу.  Я  уверен,  ты меня
любишь,  в  моих  объятиях  ты  вся  трепещешь, ты мне ничего не
жалеешь, все лучшее подсовываешь только мне! И вдруг ты пожалела
для  меня  какую-то  чужую,  совсем  тебе не нужную девушку. Где
логика?   Ведь  ты  не  можешь  желать  мне  зла,  если  я  стал
преуспевать  у девушек, ты должна радоваться моим радостям, моим
успехам!  Я  так  боялся  жениться.  Я, вероятно, плохой муж, но
врать, что-то придумывать я не умею и не хочу, пойми, это просто
омерзительно!  Я  ничего  дурного  не  делаю,  у меня нормальное
влечение  к красивым женщинам, не в ущерб тебе, в тебя я влюблен
навек, я полностью принадлежал только тебе целых двенадцать лет.
Это  ли не верность? Ты появилась слишком поздно, в мои двадцать
семь  лет,  все  двенадцать  лет  ты  олицетворяла для меня всех
женщин  мира!  О других, разных я только болтал, а сейчас пришло
время,  я  очень  хочу  изучать  на  деле,  как  устроены другие
женщины.  Помни, не в ущерб тебе, не в ущерб нашей любви. Но как
тебе могло прийти в голову уехать?
    - Дауличка, милый мой, прости, прости меня, я раскаиваюсь, я
больше  никогда не посмею посягнуть на твою свободу и никогда не
вмешаюсь в твои интимные дела.
    А  некоторое  время  спустя  он  спросил:  "Коруша,  я  могу
располагать  своей  половиной  квартиры?" - "Да, конечно, я буду
оставлять ужин на двоих и уходить".
    В  середине  лета  талия исчезла, уходить на несколько часов
стало  трудно.  Я  запиралась  у  себя  внизу,  моя  спальня под
кабинетом  Дау,  его  окно над моим. Тогда против нашего дома не
было  жилых  домов.  И  Дау  не  имел привычки задергивать штору
вечером.  Его  окно  открыто,  сноп света золотит верхушки липы,
стройные  молодые  побеги  липы  смотрят  в  открытое  окно Дау,
шелковистые  молодые  листья  нежно  шелестят, они все видят. Не
отрываясь,  пристально  и  напряженно  я  смотрю  на  освещенную
макушку  липы.  О,  как я ей завидую, я изучаю ее движения, хочу
понять, о чем говорят ее листья?
    Я  так  жадно  жду, чтобы закончился этот танец листьев, так
вызывающе  золотящихся  в снопе электрического света, момент - и
все погружается в ночной мрак.
    Этот  момент приносит невыразимое облегчение и даже счастье!
Вместе  со  светом  гаснет  буря  "примитивных"  чувств. Щелкает
английский замок: она ушла.
    Оцепенение  исчезает:  там,  наверху, акт любви окончен. Дау
дома,  он со мной, он мой! Очень скоро у меня будет его ребенок.
Несмотря  ни на что, я выбрала хорошего отца для своего ребенка:
он чист и честен не только в науке, но и в жизни, он говорит то,
что  думает,  а  его  слова никогда не расходятся с делом. Перед
сном погружаюсь в сказочно счастливые времена своей жизни, когда
отселился  Женька,  и  мы  с  Дау  остались  вдвоем  на всю нашу
роскошную  пятикомнатную  квартиру,  тогда  еще  даже  Зигуш  не
селился   у  нас  со  своей  страстной  любовью  к  чужой  жене.
Фантастически счастливые времена!
    -  Коруша, бросай все, иди ко мне наверх, я тебе буду читать
английское издание Киплинга по-русски.
    Полулежа,  прикорнув уютно на его плече, слушаю Дау: "Где-то
в  Африке  молодой английский офицер на охоте в джунглях находит
младенца  орангутанга.  От безделья он его выходил, выкормил эту
огромной  силы  обезьяну.  Орангутанг  отплатил  своему  хозяину
беззаветной  преданностью и любовью. Друзьям офицер рассказывал:
"Поймите, это не зверь, это друг, он всегда у моих ног, я только
подумаю  закурить,  он подает мне трубку, он понимает каждый мой
взгляд,  как  тень  всюду  следует за мной. Когда офицер задумал
жениться,  собрался  в  Англию  за  своей  Мери,  ему советовали
сначала убрать зверя, а потом привозить жену. Зверя он не убрал,
а,  отлучившись  однажды  из  дома  и вернувшись, вместо Мери он
нашел  мокрое  месиво  и  только  белокурые окровавленные локоны
говорили о том, что это была Мери".
    Так,  если сказать правду, в те тихие вечерние часы, когда в
гости  к  Дау  приходила  девушка,  готовя им ужин, я завидовала
орангутангу.  В  меня вселялся тот самый зверь, он мог стереть с
лица земли соперницу.
    И  кто  знает,  не  сорвись  я  тогда, не останься в стенном
шкафу, во что бы еще вылились приступы моей ревности!
    О,  сколько,  сколько  раз, стиснув руки, устремив взгляд на
освещенную   верхушку   липы,   мысленно  я  повторяла  поступок
орангутанга.  Вот  так,  растерев до месива соперницу, казалось,
можно было достигнуть удовлетворения своих "пламенных" страстей!
    Зверю  хорошо:  совершив  злодеяние, он удрал в джунгли, мой
удел был - совершать злодеяния мысленно. Соблазн был велик, но я
держала  себя  в  крепкой узде: за этим стоял Дау, его здоровье,
его сон, его наука. После моего "заседания" в стенном шкафу он с
трудом  оправился,  серьезно  проболев две недели. Это не должно
было повториться.
    Переселившись  в  Москву,  я пробовала, конечно, вызвать его
ревность.  Появился  поклонник:  красивый,  молодой. Ревности не
вызвала.  Даунька воспользовался моим поклонником для знакомства
с  новыми  красивыми  девушками.  Что  делать? Примириться? Нет,
невозможно, все во мне бунтует!
    И  я  опустилась до низкого шпионства и выслеживания. Я даже
не  понимала,  зачем  я  это  делаю.  С большим напряжением всей
нервной   системы,  строжайше  соблюдая  конспирацию,  за  много
"сеансов",   я,  наконец,  увидела,  в  какую  дверь  вошла  моя
соперница в красивом старинном доме на Каляевской.
    А  потом,  когда Дау уехал на юг, получив его первое письмо,
взяв  дорогой  мне конверт с милыми каракулями, обожгла мысль, а
вдруг и ей он написал. Не вскрывая своего письма, я помчалась на
Каляевскую  в  тот  красивый  старинный  дом. В голубом почтовом
ящике на ее двери в нижних круглых отверстиях виднелся конверт с
почерком  Дау! Как добыть конверт? Помогла специальность химика:
в  мозгу  возникли  длинные  тигельные  щипцы.  Помчалась  на Б.
Калужскую в магазин химтоваров.
    И  снова я у голубого почтового ящика на Каляевской, конверт
еще  там,  руки  дрожат,  металлические тигельные щипцы выбивают
тревожную звонкую дробь, соприкасаясь с жестью почтового ящика.
    Как  было  страшно, сердце так стучало, голова кружилась, но
вот заветный конверт у меня в руках.
    Я  уже дома, над кипящим чайником очень искусно вскрываю оба
конверта,  взволнованная, трагически настроенная, читаю письмо к
ней,  ничего  не понимаю, перечитываю очень внимательно еще раз.
Письмо совсем пустое. В нем нет оснований для такой ревности. Он
спрашивает  ее,  как она встретилась со своим женихом и когда их
свадьба. Странная невеста, подумала я.
    В  письме  ко  мне,  как  всегда,  нежность, любовь! Недолго
думая,   я   в  конверт  с  ее  адресом  вкладываю  письмо  Дау,
адресованное   мне,   запечатываю   и,   удовлетворенная   после
совершения  этой подлости, опускаю письмо в ее почтовый ящик уже
не дрожащей рукой.
    Вернувшись  с  юга,  Дау, смеясь, сказал: нельзя в один день
писать письма жене и любовнице.
    - Коруша, эта девица вышла замуж и уехала из Москвы.
    С  чувством  глубокой  вины  я  слушала  Дау, а сама думала:
девица  поняла  из  письма, адресованного мне, что этот академик
любит  жену,  и,  пока  есть жених, поспешила замуж. Все девушки
хотят замуж, эта традиция моде не подвластна.
    Мир  и  счастье опять воцарились у нас в доме. Год, два, три
Дау  ужинает  дома  с  друзьями  или  со мной, только один раз в
неделю уходит. Я не интересуюсь куда. От счастья я расцвела.

Глава 24

    Гарику  пять лет. Я все еще пользуюсь успехом, молодые парни
пристают  на  улицах  Москвы, все называют девушкой. Я тщательно
слежу  за  собой. Мне нужно соревноваться с молодыми и красивыми
девушками  Дау. С какой жадностью я ловлю взгляды Дау, когда его
глаза  искрятся.  Я чувствую, что он мной любуется, я горда. Все
свои  свободные  деньги  трачу  на тряпки и портных. Стала очень
вежливо  и доброжелательно высказываться о Женьке, его Зиночке и
Зигуше,  чтобы  избежать  крупных  штрафов  за  каждую сказанную
злобную  шпильку  в  адрес  его  друзей. Иногда сдержаться очень
трудно,   не   удержишься,   съязвишь,   но   через  пару  минут
раскаиваешься. Прошу прощения у Дауньки, и штраф отменяется. Дау
рад и горд, что так меня "отшлифовал". Он был горд, что приобщил
меня к настоящей культуре!
    -  Смотри,  Коруша,  как ты воспиталась. Давненько я тебя не
штрафовал,  давай я тебя профилактически оштрафую на пару тысяч,
чтобы ты вдруг не начала меня снова ревновать.
    А потом вдруг, как снег на голову, нашлись "друзья", которые
сочли  нужным  открыть  мне глаза. Оказывается, у Дау уже четыре
года  роман  с  Верочкой  Судаковой.  Вспомнила,  давно  вошло в
систему: Дау, Гарик, чета Судаковых на выходной день выезжают на
нашу дачу и ходят на лыжах.
    В очередной приезд к маме на дачу я ее спросила:
    - Мама, скажи, эта Верочка очень красива?
    - Ты что, уже узнала?
    - Да, узнала!
    - И кому это понадобилось рассказывать тебе?
    - Мама, это совсем неважно. Она красива?
    - Да, красива, Корочка, она лучше тебя и совсем еще молодая.
Я  ощутила  унизительное  чувство своей неполноценности: она еще
молода,   а   я  стою  на  пороге  уже  второй  молодости!  Надо
примириться,  покориться.  Гарик  уже  школьник, ему отец нужнее
меня.  Когда  сын  вырастет,  я  ему  скажу: отца я тебе выбрала
замечательного. Главное для меня было сохранить отца для сына. Я
безгранично  верила Дау, знала: если я не нарушу нашего брачного
пакта  о  ненападении,  он  никогда  не оставит меня, и ни одной
раскрасивой красавице, обладающей неоценимым даром молодости, не
удастся  его женить на себе. В этом я была уверена так же, как и
в  том, что завтра опять взойдет солнце. Ужасно, когда на склоне
лет академики оставляют своих жен и женятся на молодых.
    -  Корочка,  что  случилось, почему ты такая грустная, опять
забыла  о  том, что ты самая счастливая женщина? Давай на всякий
случай оштрафую за грустное выражение лица!
    Приходилось врать:
    -  Даунька,  у  меня  болят ноги. Прости, что же делать? - Я
вызову врача.
    - Нет, Дау, не надо, уже поздно.
    -  Все  равно,  ты  очень  виновата, врачи настоятельно тебе
советовали  курортное  лечение  каждый  год, а ты в прошлом году
пропустила,  твое  тело  -  это  моя  собственность, и я не могу
допустить,  чтобы ты так небрежно относилась к тому, что мне так
дорого. Вот, слушай мои условия: если ты не поедешь в этот сезон
на  курортное  лечение Сочи - Мацеста, штраф в пять тысяч рублей
высчитаю  из первого книжного гонорара. Если едешь лечиться, вся
стоимость курорта из моего личного фонда.
    - Как? И девушкам на шоколад и цветы меньше останется? - Да,
Коруша,  но  ведь  и  ты моя девушка, так что все твои курортные
расходы за мой счет.
    -  Коруша,  когда  ты  сегодня  была  на даче, из Ленинграда
звонила  Соня,  она  очень  просила, чтобы Эллочка погостила это
лето у нас. Этой весной Элла кончает институт.
    -  Даунька,  а  можно устроить так: когда Элла приедет к нам
выходить  замуж,  Зигуш  воздержится  от  своих  командировок  в
Москву.
    -  Конечно,  он  не  заинтересован  посвящать  дочь  в  свои
интимные дела.
    Эллочка   сразу  завела  роман  с  одним  из  учеников  Дау,
приезжать  стала часто. Зигуш приедет - Элла уедет, Элла уедет -
Зигуш приедет.
    Что делать? У всех любовь, у всех романы, а я должна всех их
обслуживать! И мне стало тошно! Всему есть предел.
    -  Корочка,  тебе  не надоело до сверкающего блеска натирать
полы? Я все равно всем рассказываю, что ты так же развлекаешься,
как   и  я,  но  с  большим  успехом.  Сбилась  со  счета  своих
любовников.
    - Даунька, в романах друзья дома становятся любовниками жен,
а твои друзья - просто зверинец!
    - Почему ты молчала? Сам я не догадался. Я посоветуюсь, кого
мне пригласить для тебя. И через несколько дней...
    -  Корочка,  задала  ты мне работу! Но мне удалось выяснить:
есть неотразимый мужчина, он славится на всю академию. Я опросил
множество  девиц. Все назвали Л.. Но спрос на него велик, к нему
девицы  стоят  по нескольку лет в очереди. На завтрашний вечер я
кое-кого приглашу, придет и Л..
    -  Дау, это тот самый Л., который, когда его по просьбе жены
ее  дяди,  генералы,  вернули с фронта в Казань, он с вокзала до
Казанского  университета  добирался больше месяца, т. е. дольше,
чем шел на фронт? До которого так и не дошел!
    -  Коруша,  это  не  его  вина,  его  по дороге с вокзала до
университета перехватывали девицы.
    -  Да,  к такому верному мужу, как ты, мне только не хватало
такого любовника, как Л..
    - Ты опять недовольна?
    - Даунька, я просто избегаю очередей.
    Неотразимый  мужчина явно растерялся, когда впервые пришел к
нам. Он не понимал, зачем он понадобился Ландау.
    Дамы   отсутствовали   (хозяйка   не  в  счет),  танцы  тоже
отсутствовали.  Ужин,  легкий  светский разговор. Прославленному
танцору  и  кавалеру  негде  было развернуться. В его глазах был
вопрос  к Ландау, были цепкость, жад