вязанным горлом, громко кашляя...
   С первой же встречи все  было  так  нежно,  так  бережно.  В  такси  было
холодно, и он, спросив разрешения, снял свое пальто, чтобы укутать мои  ноги
- такие мелочи. Когда на другой день  мы  обедали,  все  его  внимание  было
сосредоточено на мне, и я вдруг поняла, что стала центром его внимания. Было
неизвестно, во что это выльется, но что я стала центром его внимания  -  это
факт. Помните в стихах:

   Ураган, огонь,
  вода
   подступают в ропоте.
   Кто сумеет
  совладать?
   Можете? Попробуйте...

   У него была такая своя элегантность, он был  одет  скорее  на  английский
лад, все было очень добротное,  он  любил  хорошие  вещи.  Хорошие  ботинки,
хорошо сшитый пиджак, у него был колоссальный вкус и  большой  шик.  Он  был
красивый - когда мы шли по улице, то все оборачивались. И он был чрезвычайно
остроумный, обаятельный, излучал сексапил. Что еще  нужно,  чтобы  завязался
роман? Мы встречались каждый вечер,  он  заезжал  за  мной,  и  мы  ехали  в
"Куполь", в синема, к  знакомым  или  на  его  выступления.  На  них  бывали
буквально все артисты Монпарнаса, не только русская публика. Он читал много,
но громадный успех имели "Солнце" и "Облако в штанах".
   В моих глазах Маяковский был политическим  поэтом  по  надобности,  а  по
призванию - лирическим. Мы никогда не говорили о  его  убеждениях,  это  нам
было совершенно не нужно. Он отлично понимал, что с моим туберкулезом  я  не
выжила  бы  в  Пензе  и  что  в  моем  отъезде  из  России  не  было  ничего
политического.
   Он уехал в Москву на несколько месяцев, и все это  время  я  получала  по
воскресеньям цветы - он оставил деньги в оранжерее  и  пометил  записки.  Он
знал, что я  не  люблю  срезанные  цветы,  и  это  были  корзины  или  кусты
хризантем. Записки были всегда стихотворные,  их  лет  через  двадцать  пять
напечатал Роман Якобсон, у вас они тоже, кажется, известны?  А  в  двух  его
стихотворениях,  посвященных  мне,  есть  строки,  которые  только  я   могу
расшифровать. Больше никто! Вот это, например:

   Пять часов, и с этих пор
   стих людей
  дремучий бор,
   вымер город заселенный,
   слышу лишь свисточный спор
   поездов до Барселоны.

   Вы можете мне объяснить, что за пять часов и что за поезд до Барселоны? А
дело  вот  в  чем.  Я  попросила   Владимира   Владимировича   приехать   на
Монпарнасский вокзал к пяти часам, я провожала  тетку,  которая  уезжала  на
гастроли с Шаляпиным в Барселону. А это в его глазах  значило,  что  я  знаю
Шаляпина и Шаляпин в меня влюблен. Он думал, что тогда были все  влюблены  в
меня, у него была такая "идефикс". А Федор  Иванович  и  не  смотрел  в  мою
сторону, я для него была подругой его дочерей, мы с ними ходили в синема...
   Или вот:

   Не тебе, в снега
  и в тиф
   шедшей этими ногами,
   здесь на ласки
  выдать их
   в ужины с нефтяниками...

   Это были невинные вещи, старые нефтяники влюблялись и посылали мне  розы,
один из них - Манташев, друг нашей семьи. Мы все проводили у него  уик-энды.
Опять ревность Маяковского!
   А что за  "оскорбление"  в  строке  "и  это  оскорбление  на  общий  счет
нанижем"? Я тогда отказалась вернуться с ним в Россию,  он  хотел,  чтобы  я
моментально с ним уехала. Но не могла же я сказать родным,  которые  недавно
приложили столько усилий, чтобы меня вывезти из Пензы, - "хоп! я возвращаюсь
обратно". Я его любила, он это знал, у нас был роман, но роман - это одно, а
возвращение в Россию - совсем другое. Отсюда и его обида,  "оскорбление".  Я
хотела подождать, обдумать и, когда он вернется в октябре 1929 года, решить.
Но вот тут-то он и не приехал. О его неприезде до сих пор говорят разное.  Я
и тогда не знала, что подумать - то ли ему ГПУ не дало визу, то ли он  ее  и
не просил? Я предполагала и то и другое. Это трудно вам  объяснить  сегодня,
полвека  спустя.  Я  тогда  думала,  что  он  не   хочет   брать   на   себя
ответственность, сажать себе на шею девушку, даже если ты и влюблен. Если бы
я согласилась ехать, он должен был бы жениться, у него  не  было  выбора.  Я
думала, что, может быть, он просто испугался? Я уже слышала о Полонской. Она
была красива?
   Поняв, что он не приедет,  я  почувствовала  себя  свободной.  Осенью  дю
Плесси снова появился в Париже и начал за мной ухаживать. Я хотела  устроить
свою жизнь, иметь семью. Кстати, у вас писали, что я с  ним  развелась.  Это
опять неправда - он погиб в Сопротивлении у де Голля.
   Но вас, конечно, интересуют письма Маяковского ко мне? О, я  их  держу  в
сейфе Гарварда, и они увидят свет только после того, как меня не станет...

   P.S. 1997. Татьяна Яковлева умерла в 1991 году.

   После моего отъезда из США мы начали переписываться с Геной,  я  выполнял
просьбы относительно иллюстраций, проверки дат, уточнений имен,  нужных  для
его книг.  Пересылал  ему  старинные  открытки  с  полногрудыми,  жеманными,
украшенными розочками солистками Его  Величества  и  фотографии  современных
воздушных балерин в нейлоновых тюниках - все  это  нелегально,  с  оказиями,
точно это были чертежи ракетодромов... Не надо забывать, что на  дворе  было
начало восьмидесятых, цензура и перлюстрация  процветали,  а  за  общение  с
эмигрантом запросто можно было стать невыездным. Поэтому наши  письма  полны
идиотских вопросов и жеребятины  в  ответах,  пестрят  дурацкими  именами  и
обращениями. Не знаю, как цензуру, но меня его иносказания повергали часто в
недоумение, и сегодня, 15 лет спустя, я с трудом понимаю who is who. Я -  то
кузен Понс, а Гена - тетя Эльза, то я Бумдиева, а он Чикабумский,  Плисецкая
- Леда Соломоновна, Петипа - Петя Па, Ида Рубинштейн -  "незабываемая  Идуся
из нашего золотого детства", Мария Каллас - Маруся, Барышников и  Годунов  -
Мишка и Сашка (правда, он так звал их и в жизни).
   Гена великолепно знал балет, судил о  нем  профессионально  и  вскоре  от
рецензий перешел к большим, серьезным исследованиям. С Нуреевым  у  него  не
наладились отношения, зато с Барышниковым он дружил  с  отроческих  лет.  Он
писал о нем книгу, вскоре прекрасно изданную. Мне всегда были любопытны  его
суждения о Барышникове, а также о Годунове, который в это время бежал в США.
Время от времени все это мелькало в его письмах, фрагменты  из  них  я  даже
переписывал в свой дневник:

   8 января 1981 г.
   "Недавно по радио я долго рассказывал о Майе непросвещенным американцам -
что, мол, такой балерины свет не видывал. Твой фильм  о  ней  опять  шел  на
Бродвее - многие бегали смотреть и только ахали, говоря: куда всем до  нее!!
Я погнал смотреть баланчинцев, которые просто визжали от восторга".

   24 августа 1981 г.
   ""Москва слезам не верит" идет с огромным успехом на 72 улице уже  третью
неделю. Я не видел, но все, кто удосужился, в бешеном восторге.  Франсин,  к
примеру, даже рыдала. Мы с Таточкой  пойдем  смотреть  в  местный,  сельский
театрик. Напишу".

   6 ноября 1982 г.
   "Я провел 12 интервью о Каллас - завел массу нужных и приятных знакомств,
привез  две  совершенно  неведомые  мне  раньше  записи  -  "Сомнамбулу"  из
Эдинбурга 66 г., "Норму" 52 г. из "Ковент-Гардена", видел личного  фотографа
Марии, который показал мне такие сокровища, что у меня помутнело  в  глазах.
Теперь живу мыслью о поездке в Милан и Рим - столько надо повидать и столько
надо "взять на пленку"". Каллас я запланировал на 85-й год - потому что  еще
в перерыве надо сочинить книгу о Кузмине и начале века в Петербурге. Так что
до середины 83-го года я занят по уши - а на Каллас остается по меньшей мере
два с половиной года - правда, заделы у меня громадные...
   Марго Фонтейн открыла серию передач "Волшебство балета" по ТВ,  и  теперь
она переехала в ХХ век, будут показаны фрагменты твоего фильма о  Майе.  Это
приятно".

   4 марта 1983 г.
   "Из приятного (кроме новой квартиры): я начал делать пятитомник Кузмина -
избранное, разумеется, - 1 том поэзия, 2 тома повести и рассказы, 4-й том  -
статьи, 5-й том - театр и дневник. Все на уровне Цветаевой, два тома которой
ты уже имеешь. С гигантским предисловием и пр. В этой связи - нет фотографий
Кузмина в архиве Л.Ю.? Ведь он ее любил, бывал у нее и проч. - не  мне  тебе
рассказывать. Я хочу издание богато иллюстрированное".

   6 февраля 1984 г.
   ""Москва слезам не верит"  показывали  в  Коннектикуте  под  аплодисменты
зрительного зала. Семейству моему очень понравилось, особенно Франсин -  она
помешана на феминизме. К тому же стилистика очень современная.  Это  хорошее
развлечение, отнюдь не скучное, но к реальным проблемам имеет  отношение  по
касательной. Но Леша Баталов замечательный, и героиня, и сцены в  общаге,  и
пикник. Режиссер явно даровитый - нам ведь отсюда  все  иначе  смотрится.  А
актеры играют в очень современной манере  -  сдержанной,  простой,  почти  в
традициях  сегодняшнего  неореализма.  Это  очень  модно.  Почему   вы   там
окрысились на  фильм?  Он  советский  насквозь,  но  неплохой  совсем.  И  в
Нью-Йорке он пользуется бешеным успехом. Мишка Б. тоже видел и  сказал,  что
после Дзеффирелли это ему показалось просто шедевром".

   4 мая 1986 г.
   "Татуся много болеет, память ослабела, об одних и тех же вещах говорит то
так, то эдак. Например, то роман был платонический, то нет. В сущности,  это
их тайна. Видимо, она не хочет пускать кого-либо (тем более толпы читателей)
в нечто свое, сокровенное, поэтому и говорит  разное.  Он  произвел  на  нее
неизгладимое впечатление на долгие годы. Можно сказать, что на всю жизнь.  О
ком бы она ни говорила, она сводит разговор к нему. Маяковский - мужчина  ее
жизни. Беседуя с ней, я всегда это чувствую. А что касается -  платонический
или нет роман - это не наше дело".

   Гена всегда отвечал  на  письма,  писал  подробно,  касался  политических
вещей, рассуждал о  книгах  и  спектаклях,  спрашивал  о  друзьях,  о  нашей
театральной жизни, часто шутил...

   "Из  неприятного:  в  Нью-Йорке  эпидемия  чудовищного  вируса,   который
завезли, как говорят, с Гаити. Эта болезнь крови уничтожает  твой  иммунитет
против  микробов.  Короче  -  ты  становишься   открыт   всем   болезням   -
разваливаешься по частям - что-то вроде рака всего. Все в панике - в прошлом
году было 300 смертных случаев, а теперь 9000 в  этом  году.  Представляешь,
какой скачок. В этой  связи  все  сидят  по  углам  и  молятся,  чтобы  чаша
пронеслась мимо!"

   P.S. 1997. Название этой страшной болезни тогда еще он не знал,  но  речь
шла о спиде.

   Когда Гена заболел, говорили - какие-то опухоли  в  мозгу.  Лечение  было
очень дорогое, деньги скоро иссякли. И тогда счета стали оплачивать  Татьяна
с Алексом и Барышников. Вскоре был  поставлен  страшный  диагноз:  спид,  от
которого он умирал...
   Гена вызвал к себе сына Кирилла. Это уже взрослый парень, женатый. Тот не
понимает, в чем дело, хлопочет о видео, каком-то барахле, развлекается. Жена
Марина, родители - далеко, в СССР. Все понимают, что его дни сочтены - и мы,
и в США, и во Франции, и в Швеции -  всюду,  где  у  него  есть  друзья.  Он
завещает развеять свой прах в Адриатическом море, где развеяна обожаемая  им
Мария Каллас. Книга о ней так и осталась недописанной. Да и только ли это?
   Архив его разбирали Валерий Головицер, Барышников  и  Бродский.  Огромную
переписку выкинули, сожгли - где хранить все эти бумаги?  Кому  нужны  чужие
письма, в том числе и мои? Мне. Отвечая на его вопросы, я ему писал подробно
о художественной жизни и книгах, и  сегодня  они  представляют  определенный
интерес. Говорят, что, снявши голову, по волосам не плачут. Но я плачу.
   Какая  нелепая  судьба!  Уехав,  он  прожил  яркие  и  интересные   годы.
Реализовав себя, он написал то, чего у нас  не  написал  бы.  Там  была  его
среда, люди его кругозора, его интеллекта  и  интересов  (хотя  и  здесь  их
осталось предостаточно). Он летал по  всему  миру  и  с  кем  хотел,  с  тем
общался. А останься он здесь, болезнь обошла бы его и он не покинул этот мир
в самом своем расцвете.
   А пленку с его интервью  с  Татьяной  Яковлевой  мне  прислал  наш  друг,
Валерий Головицер.

   Август 1979 г. Киносериал  о  войне  "Великая  Отечественная"  мы  делали
совместно  с  американцами.  Под  руководством   Романа   Кармена   работали
одиннадцать режиссеров и несколько сценаристов. Все двадцать  картин  прошли
очень успешно и у нас, и в Америке в начале 1979 года.
   1980
   [Конец прошлого года был безрадостным. Папа  вернулся  из  Парижа  вконец
больным, деморализованным  французскими  врачами,  расстроенным  неудачей  с
письмами Л.Ю. к Эльзе, которые Арагон  не  только  не  отдал,  но  отказался
разговаривать на эту тему. Здесь в Москве папа уже не выходил. Это, конечно,
главное. У мамы ухудшился псориаз настолько, что пришлось срочно, под  Новый
год,  уложить  ее  в  больницу.  Там  она  заразилась  гриппом   с   высокой
температурой. Под самый Новый год  Инна  свалилась  с  гриппом,  и  31-го  я
метался из больницы к папе, в  11  часов  домой,  где  лежала  не  жрамши  в
повязке-чадре Инна... Так закончился 1979 год.

   Новый год. Папа постепенно угасал, но почти без  болей.  Я  это  объясняю
мелилом*, который варила Инна. Последние два дня он был в полусознании, даже
не пил, я только смачивал ему  губы.  Умер  он  без  сознания,  15  февраля,
вечером.
   Хоронили его 18 февраля, народу было  очень  много.  Это  было  утром,  в
старом крематории, потом почти все приехали к нам.  Плакали  только  мама  и
Миша Сидоров.]

   Февраль.
   В один прекрасный день получаю я письмо. Почерк незнакомый, витиеватый, с
загогулинами (орфографию сохраняю):

   "Баку 03.2.1980
   Уважаемый тов. Катанян!
   Я занят оформлением капитального альбома в дар музею.
   В  указанном  альбоме  имеются  (и  постепенно  поступают)   фотокарточки
выдающихся деятелей литературы и искусства Армянского народа.
   В виду этого убедительно прошу Вас внести свою лепту, т.е.  выслать  свою
фото-открытку (бюст 9х12) для помещения в альбом, который будет называться:
   "Потомкам - от предков".
   Кроме того, если у Вас там имеются земляки, занимающиеся  искусством,  то
прошу поговорить с ними, чтобы также прислали свои фото-бюсты (со званиями).
   В ожидании массивных конвертов,  с  приветом  и  наилучшими  пожеланиями,
85-летний старик
   Саркисов Гр.М.
   N.B. Не  родственник-ли  Вам  Арам  Григорьевич  Катанян  -  гл.  дирижер
Ереванской оперы?
   Прошу - жду!
   Тот же Саркисов".

   Вот так-так! Только мне и делов, что посылать свои  фото  -  бюсты  9х12,
особенно со званиями, которых у меня нет. И я махнул рукой и пошел по  своим
делам. Но не тут-то было.

   "Вторично. Баку 03.3.1980. (От Саркисова):
   Уважаемый тов. Катанян!
   Режиссер Мосфильма!
   Сегодня ровно месяц, как я обратился к вам с просьбой  выслать  мне  свой
Бюст для помещения в капитальный альбом, который будет называться: "Потомкам
- от предков"!! В этом альбоме, как я уже писал  Вам,  имеются  и  поступают
фото выдающихся работников искусства.
   Ввиду этого прошу Вас вторично выслать свой бюст 9х12 как можно поскорее.
В ожидании с приветом и наилучшими пожеланиями
   Прошу - жду,
   тот же Саркисов Г.М."
   Ну, что за напасть! Некогда мне заниматься бюстом 9х12, не нужно мне  это
начисто, но Инна стала меня корить, что старый человек  старается,  что  это
невежливо и неуважительно и  чтобы  я  откликнулся...  В  сердцах  я  послал
какую-то свою фотографию и успокоился. А зря.

   "Баку 01.VI.1980 г.
   Уважаемый Василий Васильевич!
   Режиссер киностудии "Мосфильм". Получил ваше столь долгожданное письмо  -
Mersi. "Лучше поздно - чем никогда". За собой  чувствую  право  назвать  Вас
сыном, ибо мне 85 лет.
   Дорогой Васильевич! Размер Вашей фотокарточки 4х5 см, что  совершенно  не
гармонирует с имеющимися в альбоме карточками. Собственно  говоря,  9х12  см
это размер обыкновенной открытки и это стоит -  около  рубля.  Чем  Вы  хуже
остальных?!
   Славный сын! Писал ли я Вам, что в альбоме  много  выдающихся  работников
искусства. Просто "сливки", но только не молочные, а "Ума". (Люблю шутить.)
   Итак, прошу Вас, тов. Катанян! Выслать мне свой фото-бюст.
   Автограф пишите, пожалуйста,  на  лицевой  стороне  карточки,  т.к.  буду
клеить. Кроме того, укажите фамилию, имя, отчество; если пока нет звания, то
укажите характер работы; год и место рождения. Прошу не скупиться - ответить
на все вопросы.
   В ожидании фото, с отцовским приветом с наилучшими пожеланиями
   (подпись)

   P.S. Между прочим: Сын мой - режиссер Бакинского театра  оперетты.  Засл.
артист  РСФСР   и   Азб.ССР.   Пишется   Аллегров   Александр   Григорьевич.
(Комик-простак, русский сектор.)
   N.B. 1. Не родственник-ли Вам гл. режиссер  Ереванского  оперного  театра
Катанян Арам Григорьевич?
   Прошу - жду,
   тот же Саркисов".

   Боже мой, да что же это такое? Сколько это будет  продолжаться?  При  чем
тут комик-простак из русского сектора? Упорно прячу голову под крыло. Но...

   "Баку, 11.IХ.1980
   Уважаемый тов. Катанян!
   Вашу  фото-карточку  я  должен  иметь.  Неужели  Вы  не  можете  прислать
фото-бюст? Ведь я Вам оставил место. Время дорого.  Не  заставляйте  старика
так долго ждать.
   Автограф пишите, пожалуйста, на лицевой стороне, т.к. фото буду клеить.
   Очень прошу, в виде любезности, позвоните королю шахмат Тиграну Петросяну
и скажите, что я ему написал два письма, почему не высылает свое фото?
   С приветом и наилучшими пожеланиями...
   Ваш доброжелатель Саркисов".

   И понял я, что нет мне спасения. С одной стороны  -  Саркисов,  с  другой
стороны - укоряет  Инна,  умоляя  не  мучить  старика.  Скрупулезно  вымерял
линейкой фото-бюст, отрезал лишние миллиметры (Баку не проведешь!), отослал.
С глаз долой - из сердца вон!  Казалось  бы...  Опять  письмо  с  витиеватым
почерком. Господи помилуй, что еще?

   "Баку, 20.IХ.1980 г.
   Уважаемый Василий Васильевич в Москве!
   Получил Ваше фото-бюст (жаль, что профиль) - благодарю...  А  миниатюрную
возвращаю Вам обратно.
   Разрешите пожелать Вам всех благ...
   С приветом -
   Саркисов.

   N.B. Когда получите звание, не забудьте мне сообщить, чтобы я переделал в
альбоме. Ваша фото-карточка уже красуется в альбоме.

   P.S. Очень прошу Вас сообщить мне адрес тов. Кулиджанова.
   Не посоветуете ли, кому можно еще писать в Москве?"

   Посоветую, посоветую!
   1981
   [1981 встречали на Пахре у Элика. 31-го  был  "группенстресс"  по  поводу
"Гусара"*, ибо Элику позвонили с телевидения и по секрету  сказали,  что  из
финальной части вырезали важный для него  фрагмент  облета  церкви.  Так,  в
обрезанном виде, фильм был показан 1-го числа. Элик в бешенстве.
   Подавал в ОВИР во Францию, но не пустили, и тогда мы с  Инной  поехали  в
Тбилиси (октябрь), где прекрасно провели время.
   Осенью дважды приезжал Параджанов. Приходили Любимов, Смехов, Тарковский,
Ахмадулина, Мессерер.]
   "ОН ДЕЛАЕТ ИСКУССТВО ИЗО ВСЕГО"
   Зимой 1981 года Сережа гостил у нас, и 5 декабря  к  нему  пришел  Андрей
Тарковский. Они очень любили и ценили друг друга.
   Пока Сережа колдовал на кухне, мы разговаривали,  и  Андрей  сказал:  "Он
делает не коллажи, куклы,  шляпы,  рисунки  или  нечто,  что  можно  назвать
дизайном.  Нет,  это  другое.  Это  гораздо  талантливее,  возвышеннее,  это
настоящее искусство.  В  чем  его  прелесть?  В  непосредственности.  Что-то
задумав, он не планирует, не конструирует, не рассчитывает, как  бы  сделать
получше. Между замыслом и исполнением нет разницы:  он  не  успевает  ничего
растерять. Эмоциональность, которая лежит в начале его творческого процесса,
доходит  до  результата,   не   расплескавшись.   Доходит   в   чистоте,   в
первозданности,  непосредственности,  наивности.   Таким   был   его   "Цвет
граната"".
   Я не говорю о его неангажированности. Тут дело даже не  в  этом.  Он  для
всех нас недосягаем. Мы так не можем. Мы служим".