авилась  и  пьеса,  и
постановка, и как играют - из шести актеров четверо  очень  хорошо,  а  двое
нет. Публика спрашивала билеты за два квартала, а в зале смеялись,  охали  и
переживали, как в детском театре.
   В воскресенье в Переделкино зашла, ковыляя, Рина Зеленая с  Коте,  мы  их
усадили обедать. Велела, чтобы мы всем знакомым режиссерам говорили про  нее
- пусть снимают! Действительно, несправедливо, что ее так редко  приглашают.
Коте пыжился. Рина принесла баночку  маринованной  с  чесноком  скумбрии  за
шестьдесят копеек: "Это в связи с тем, что на Автозаводе устроили бесплатный
рыбный обед на тысячу пятьсот персон в рекламных и пропагандистских целях. И
я впервые поддалась агитации", - пояснила она, хотя там и не была.
   Вечером  пришел  Лева  Гринкруг,  разговор  зашел  об  эвакуации,  и   он
рассказал, как ехал в Сталинабад мимо Курьи, где его встретили Л.Ю. и  отец.
А я хорошо помню письмо из Курьи в конце 1941 года (оно  у  меня  хранится),
где Л.Ю. писала мне в Омск, как  они  ходили  встречать  Леву  с  одеялом  и
буханкой хлеба. Наконец встретили - он ехал с кинематографистами  в  поезде,
сплошь составленном из вагонов электрички.

   P.S. 1997. Позже прочитал похожее: Ахматова в  эвакуации  несколько  дней
ходила на вокзал встречать эшелон,  в  котором  ехал  дистрофик  Н.Пунин  из
Ленинграда...
   [3 октября. 9 июня купили, а 30 июля разбили "Жигули" вдребезги.  Сегодня
все еще чиним. 6 октября должен уехать в Ташкент делать  картину  про  Алима
Ходжаева.]

   26 октября. Живу в Ташкенте.  Вчера  прилетел  мой  герой  Алим  Ходжаев.
Изысканно-интеллигентный узбек, все время скалит зубы. Вчера у него  обедал,
квартира в привилегированном доме с милиционером в подъезде. Все европейское
- телевизор, книги, виски, а плов ели руками из одного блюда.  Правда,  дали
полную сервировку, но я попросил не церемониться. Плов был потрясающий.
   Про моего Ходжаева Тамара Ханум заметила:  "У  него  нет  ничего  такого,
чтобы  хотелось  сказать:  "Встань,   подойди   сюда"".   Тамара   Артемовна
интересная, яркая личность, она красивая и глухая.  До  сих  пор  выступает,
прорываясь сквозь возрастные  и  административные  кордоны.  Костюмы  у  нее
немыслимой красоты и роскоши.
   Сам Ходжаев оказался человеком симпатичным, веселым, воспитанным, но  как
актер  не  производит  впечатления.  Говорят,  в  молодости,  когда  он  был
героем-любовником, он в каких-то ролях  имел  успех,  но  сегодня  -  ничего
интересного.
   Ходжаев, вернувшись из Москвы с заседания комитета по Ленинским  премиям,
сказал мне, что Щедрина не ставили на голосование, чтобы не травмировать,  а
"утешительно" отложили на следующий раз. Вот так "Ленин в сердце народном"!

   4 ноября. Смотрел Ходжаева в коронной  роли  -  Алишер  Навои.  Говорящий
памятник. Все остальные в спектакле просто хлам,  никто  не  играет,  спешат
пробормотать текст, чтобы поскорее удрать  домой.  Попал  я  в  историю.  Но
сценарий сегодня приняли на редсовете с небольшими частными замечаниями.
   Живу в гостинице  ЦК,  где  в  столовой  все  стоит  баснословно  дешево.
Например, второе блюдо: осетрина с гарниром - шестьдесят пять копеек,  судак
- тридцать две копейки! Огромный кусок дыни - четыре копейки. Я  решил,  что
меня разыгрывают. Ан - нет.

   5 ноября. Из письма мамы в Ташкент:
   "...Мне звонили из музея Маяковского, уговаривали  меня  встретиться  или
написать что-нибудь, или отдать то, что написано, обещая хранить все  тайны,
так как "пора наконец восстановить правду о Маяковском".  Я  все  выслушала,
вежливо помалкивая, и сказала, что подумаю.  Пусть  теперь  ждут  звонка  до
морковкиных  заговен.  Это  все,  конечно,   штучки   его   сестры   Людмилы
Владимировны, которая считает меня главным орудием  в  потоплении  известной
тебе особы*. Само собою разумеется, что я не  хочу  иметь  с  ними  никакого
дела".

   9 ноября. Ташкент. Прилетела Инна из Фрунзе, где она читала лекции, и  мы
смотрели спектакль "Кровавый мираж" с Ходжаевым в главной роли. Сто двадцать
девятое представление! Слушали русский перевод в наушниках, и чтица за  весь
вечер ни в одном слове не поставила правильного ударения. Все же мы усвоили,
что действие происходит "в одной из ближневосточных стран" сразу после войны
в эмигрантской антисоветской среде. Потом вдруг оказалось, что умер Сосо,  а
куда делись восемь лет после смерти Гитлера, так мы  и  не  выяснили.  После
этого  в  ход  вступили  законы  восточной  драматургии   -   яд,   кинжалы,
самоубийства и танец живота (довольно жирного). Публика на  все  очень  живо
реагировала, как будто до этого спектакля никогда не видела ни кино, ни  ТВ.
Героиня (тоже упитанная, но не танцовщица, а западногерманская  резидентка),
все время щелкает пальцами, требуя виски, и закидывает  его  в  глотку,  как
добрый алкаш. Про нее в буклете мы прочли, что она "подчиняет  свой  женский
шарм, свой темперамент и присущую ей  страстную  мысль  на  сцене  раскрытию
характера политической авантюристки". Ни шарм, ни страстная  мысль,  однако,
не помешали ей покончить с собой под дружные аплодисменты зала.
   До этого смотрели пьесу с узбекским названием, где в первом действии,  не
успевает открыться занавес, как мой герой - злодей деверь - бросает младенца
в кипящий котел. Из чего же делать картину?

   8 ноября. Из письма мамы в Ташкент:
   "...Люда Белова рассказала, как хоронили  Михаила  Ромма.  Была  огромная
толпа перед Союзом и  в  зале,  выступал  Баскаков,  потом  очень  хорошо  и
правильно Плятт, кот. говорил, что нельзя так травить и дергать  талантливых
людей, студент ВГИКа. Потом на кладбище тоже была  огромная  толпа,  говорил
Александров (паршиво) и очень хорошо Марлен Хуциев.  Словом,  похороны  были
очень сердечными.
   На его картине (про современный мир) умер сначала директор,  потом  Семен
Зенин, и Ромм сказал: "Ну, я буду  третьим".  В  день  его  смерти  Кузьмина
поехала купить ему пижаму (он на следующий день должен был лечь в  больницу)
и вернулась с дороги, так как ей стало тревожно. Он сказал: "Как хорошо, что
ты вернулась, мне что-то плохо". И через полчаса потерял сознание и умер".

   17 декабря. Ташкент. Съемки почти  кончились,  монтирую.  Никак  не  могу
привыкнуть, что ни слова не понимаю в  снятом,  все  на  узбекском,  сижу  с
переводчиком.
   Вечера провожу у Тамары Ханум. На днях в самом большом зале у  нее  будет
концерт, и  она  все  время  что-то  шьет  и  нанизывает.  А  также  готовит
вкуснейшие плов с курицей, лепешки с кинзой и салат из лука с гранатами.
   Рассказала, как с Кари Якубовым (крупнейший музыкант, первый  ее  муж)  и
одной  азербайджанкой  в  20-х  годах  приехали  в   Париж   с   концертами.
Азербайджанка училась в Италии, знала несколько слов и стала на  итальянском
просить таксиста отвезти их в мечеть. Тот ни бум-бум. Тогда  Кари  Якубов  в
сердцах плюнул и матюгнулся,  а  шофер  радостно  закричал:  "Вы  русские?!"
(Одеты все были в халаты и шаровары.) Поехали в мечеть. Там радостно на  них
кинулись - узнали по концерту.  И  попросили  Якубова  прочесть  Коран  -  с
выражением, хорошим голосом - это в виде  большой  чести  для  него.  Женщин
отвели в какой-то закуток, а Кари начал читать и все прихожане  -  молиться.
Вдруг Тамара слышит какой-то шум и крики:  оказалось,  Якубов  читал  Коран,
вставляя туда строки Маяковского (в переводе Хамзы). Еле ноги унесли.
   1972
   11 марта. В Киеве останавливался у Параджанова, который все такой же,  но
возведенный в квадрат.
   Он полон замыслов и идей, которые его захлестывают, но реализовать ничего
не может. Удивительно, как он сумел поставить "Тени...", эту ни  на  что  не
похожую картину. Даже если  он  ничего  не  сделает  больше,  то  все  равно
останется в истории кино.
   Дома у него музейной красоты вещи. Письмо Феллини,  полное  комплиментов,
вставлено  в  золотую  рамку,  украшено  павлиньим   пером   и   засушенными
незабудками. Оно начинается словами "Мой дорогой Серж!" Рядом  висит  письмо
Анджея Вайды, который обращается к нему так: "Уважаемый коллега и Учитель!"
   У изголовья кровати горит  каретный  фонарь.  На  потолке  висит  изящный
золоченый стул вниз дном,  чтобы  все  могли  прочесть:  "Из  гарнитура  Его
Императорского Величества Николая Второго". Не родной ли  брат  "подсвечника
Богдана Хмельницкого"?
   В воскресенье я застал Сергея сидящим перед старой  картиной  украинского
мастера:  в  хате,  полной  бытовых  подробностей,  беседовали  гуцулы.   Он
неотрывно смотрел на полотно, пока не стемнело. "Это  потрясающе,  -  сказал
он, очнувшись. - Но у меня нет денег, чтобы ее купить".
   С деньгами действительно катастрофа. Сережа в простое, и ему не платят ни
копейки. Гости приносят еду, но сами ее и съедают. Я же - богатый  столичный
режиссер! - получаю аж два рубля шестьдесят копеек суточных! Утром  дал  ему
денег, чтобы он купил на завтрак хлеба, масла и сосисок.  Ничего  этого  он,
конечно, не купил, а принес банку оливок.
   - Господи помилуй, зачем нам оливки, когда нет хлеба?
   - Да ты посмотри, как это красиво!
   И он поднес банку к окну, в которое било зимнее солнце. В его  лучах,  на
просвет, это действительно было красиво.
   Весь он в этом - не хлебом единым.

   29 июля. Репино - Ленинград. Смотрели вечер балета Якобсона -  миниатюры,
которые  привели  нас  в  неописуемый  восторг.  Министерство  культуры  еле
разрешило спектакль (изъяв из него еврейские номера), но  не  разрешило  его
никуда вывозить. Дураки и сволочи. Очень здорово поставлены две миниатюры  -
скульптуры Родена - на музыку Берга и "Город" на музыку Вебера  по  рисункам
Мазереля. Но, кроме того, Якобсон поставил нового  "Лебедя"  Сен-Cанса,  мне
понравилось больше старого. Художники Стенберг, Левенталь,  Збарский.  Очень
было интересно, хотя труппа не слишком сильная.
   Позвонили Нине Черкасовой, ее дача по соседству.
   - Когда вы придете?
   - Когда хотите.
   - Только не завтра.
   - Хорошо, будем созваниваться.
   На "завтра" мы уехали в Ленинград, а она начала нам  звонить  без  конца,
ибо был день рождения Черкасова, она позвала Козинцевых и хотела,  чтобы  мы
тоже пришли, но во время разговора со мной на нее "что-то нашло" и именно на
"завтра" она нас и отменила,  о  чем  несказанно  жалеет  -  словом,  теперь
предстоит большой перезвон, а мы-то радовались, что уехали от телефона...

   3 августа. Наконец выбрались к Нине  Николаевне,  гуляючи.  После  смерти
Черкасова вроде бы все на своих местах. Инна с Ниной все  время  говорили  о
"Жигулях", ГАИ и ценах на бензин, а у меня было  такое  впечатление,  что  я
сижу в гараже.

   15 августа. Из письма Л.Ю. (Переделкино):
   "...Такси из-за пожаров не разрешают ездить дальше окружной дороги. Новое
дело! Как мы теперь будем циркулировать? Надеемся, что это не надолго. Вчера
вечером у нас были Рая Кирсанова с мужем (Егор Зубков). Его  посылают  на  4
года в Париж (теле-радио), и они приезжали попрощаться.
   Предыдущее письмо тебе отвезли Вознесенские.  Андрей  читал  массу  новых
интересных стихов. У обоих вышли книги. Читаем с удовольствием".

   12 сентября. Мы начали  ездить  на  машине,  и  это  нас  очень  волнует.
Возвращается Инна домой и говорит:
   - Послушай, я сегодня замечательно вышла из ситуации. Поставила машину  и
пошла во двор издательства "Искусство". А когда вернулась...
   - Подожди, что ты делала в издательстве?
   - Ничего. Мне дали сигнал  моей  книги  "Меч  и  Хиросима".  Но  когда  я
вернулась, то увидела...
   - Подожди! Ну, и как сигнал?
   - Нормально. Так вот, машина...
   - Но как выглядит книга? Обложку переделали?
   - Конечно, куда они денутся? Так вот, я увидела, что машину кто-то  сзади
заставил и...
   - Господи! А как фото, все напечатали? Подписи на месте?
   - Наверно. Ты слушай. Я смотрю в зеркало и вижу, что  могу  подать  назад
всего ничего. Но я...
   - А шрифт ты посмотрела? Какая бумага?
   - Да при чем тут бумага? Я ведь  могла  его  стукнуть  бампером!  А  если
подать вперед, то...
   - Сколько же вышло страниц?
   - Ты лучше послушай, как я вышла из положения. Я дала чуть-чуть назад, но
в это время...
   - Дай скорее посмотреть книгу.
   - Поищи, она где-то в сумке. Так слушай:  в  это  время  передняя  машина
уехала, и я свободно вырулила! Представляешь? Такое везение!
   Эту историю любил Аркадий Исаакович Райкин.

   7 ноября. Концертная  ставка  Райкина  сто  четыре  рубля  выступление  в
концерте, один-два номера. А в спектакле он играет четырнадцать  номеров,  и
получается сорок шесть рублей. И уговаривают: "Зачем вам  театр?  Выступайте
на эстраде, ведь какие деньжищи! И легче".  Всячески  пытаются  закрыть  ему
рот.
   В разговоре с ним Фурцева прямо говорит, что нет  на  него  спроса  из-за
границы. На самом же деле  его  приглашают  и  Канада,  и  ФРГ,  и  Франция.
Нормальная врунья.
   Сняли на ТВ два его монолога.  Звонят  из  редакции,  что  Лапин  вырезал
какие-то фразы. Райкин звонит Лапину, тот лжет: "Я вырезал? Да никогда  себе
этого не позволю. Это они сами там в отделе себе напозволяли". И бросился  в
редакцию, чтобы вздрючить тех, кто посмел сказать Р. о купюрах: "Кто посмел?
Зачем сказали?" Завтра должны показать - интересно, восстановят ли?
   1973
   23 января. Вечер в Доме кино - 75 лет Эйзенштейну. (Среди прочих выступал
я.) Кадочников рассказал:
   "Эйзенштейн говорил Названову, игравшему Курбского: "Ты знаешь, как  конь
ведет себя, когда хочет кобылицу? Да будь она хоть на горизонте,  он  к  ней
полетит во весь опор, сметая все на своем пути  -  огонь  из  ушей,  дым  из
ноздрей! Так и Курбский стремится к власти".
   Названов начал репетировать.  Эйзенштейн  смотрел  в  объектив,  дал  мне
взглянуть. Спрашивает: "Кого он играет?" - "Курбского", - отвечаю. - "Нет, -
говорит Сергей Михайлович. - Он играет жеребца"".

   [9 февраля. Снимал у  Александрова.  Поразительно  вне  возраста  Орлова.
Вблизи и при ярком свете просто хороша. Но чуть свет не тот или ракурс...

   18 февраля. "Книга про Эйзенштейна" Шкловского  полна  воды,  рассуждений
около, а фактов интересных мало. Про Перу целая  глава,  а  пустая.  Заметил
одну неточность: Шкловский пишет, что Э. в гробу был покрыт золотым  платом,
золото смешалось с пеплом после кремации.  На  самом  же  деле,  когда  гроб
опустили, вниз бросился директор картины "Иван Грозный" (кажется, Анцелович)
и, прежде чем гроб попал в печь, сорвал плат - он числился на  картине!  Так
что с пеплом золото не смешалось.]
   25 марта. Читаю критику Л.Ю. (в рукописи) книги Перцова*. Очень здорово и
умно. Уязвимы только те места, где Л.Ю. пишет о сестрах. В остальном же  все
предельно убедительно.
   Снимали в доме Чайковского в Клину. Письма  его  хранятся  там  в  особом
бункере, все очень научно. Нас туда пустили, показали, но снимать  там  было
не с руки. Сотрудник дома рассказал,  что  письма  Чайковского  к  фон  Мекк
хранились у ее сына, которого в 1925 году расстреляли. Семью - выслали.  Все
- в том числе и письма Ч. - конфисковали. Но много лет подряд музей  покупал
эти письма у каких-то лиц, явно подставных, поскольку - разных.  Как  они  к
ним попали, никто из них не говорил. Музей был уверен, что гепеушник в  свое
время их захапал и постепенно продавал. Уже в  пятидесятых  годах  по  почте
пришла  последняя  партия,  анонимно,  бесплатно.  Но  трех  писем  все   же
недоставало. И когда умер Борис Асафьев, выяснилось, что они были у  него  и
он их завещал музею. Никто там не знает, как они  к  нему  попали.  И  музей
засомневался, что письма много лет продавал гепеушник... Но так  или  иначе,
теперь все письма Чайковского к фон Мекк собраны и хранятся в Клину. (Такова
версия музея.)

   11 июля. Плисецкая надеется, что Шостакович согласится  писать  музыку  к
одноактной "Чайке". Но он отказывается, говорит, что ничего  уже  не  может.
"Но ведь вы только что сочинили квартет", - сказала ему Майя. "Я его сочинил
раньше, давно. А сейчас только записал".
   Ездим  в  Переделкино  на  уик-энды.  Л.Ю.  очень  слабая,  вокруг   одни
неприятности в связи с приближающимся юбилеем Маяковского.
   Фурцева сказала Ролану Пети, что балет "Маяковский" мы не пригласим,  так
как Юрий Жуков убедил ее, что это не для нашего  зрителя.  "Значит,  красные
знамена никому не нужны, даже вам", - заметил Пети.

   13 августа. Приезжал на дачу к Л.Ю. Шкловский. Вернее,  я  привез  его  с
соседней улицы, у  него  очень  болят  ноги,  еле  передвигается.  Л.Ю.  его
спрашивает: "Хочешь чаю? Хочешь подложить подушку под спину? Хочешь сесть  в
качалку?" Он на все отвечал: "Нет".
   - Чего же ты хочешь?
   - Я хочу играть в футбол.
   - Ну, в западную команду тебя не возьмут. А в нашу ты  вполне  можешь  со
своими ногами...
   - У меня был знакомый цензор, - сказал  Шкловский.  -  Он  говорил:  "Моя
задача - поскорее найти главную идею произведения, чтобы ее изъять!"

   16 декабря. Вчера Майя что-то рассказывала и  никак  не  могла  вспомнить
фамилию одного актера:
   - Ну этот... как его? Во МХАТе. Ну, самый главный пьяница у них,  который
Ленина играет...
   - Смирнов?
   - Да, конечно.

   Маленького мальчика повели в оперу. Он пришел в восторг: лошади,  цветные
дымы, костюмы, рухнула башня...
   - А музыка тебе понравилась?
   - Да там никакой музыки не было, там все время пели!
   1974
   4 января. Приступил к фильму о Людмиле Зыкиной. Ее творчество всегда было
как-то далеко от меня, я никогда не ходил на ее концерты, не покупал  пленок
- так, время от времени слышал ее по телевизору и отдавал должное  красивому
голосу. Но теперь я прослушал целиком ее большой концерт и пришел в восторг.
Есть от чего - огромный красивый  голос,  талант,  артистическое  обаяние  и
какая-то удаль, размах в исполнении. Правда, репертуар довольно неровный, но
для фильма нужно каких-нибудь двадцать песен, и их, конечно, отобрать  можно
будет с легкостью. Откуда-то возник Игорь Ицков, который один раз уже  писал
о ней сценарий для "Ленфильма", но вскоре выяснилось, что это фольклор.  Сам
о себе и пустил слух. Такие у  нас  нравы.  Но  Зыкину  он  знает,  так  как
закончил о ней книгу, она наговорила. И вообще он вроде бы ее  пресс-атташе.
Он и устроил первую встречу. А знаком я с нею был и до этого,  снимал  ее  в
"Оратории" Щедрина.
   Живет она в высотке на  Котельниках.  Встретила  в  длинном  халате,  без
шиньона - "Извини, Вась, я побаливаю". Сразу на "ты". (Так со всеми, кто  не
выше.)  Ну,  и  я  стал  тоже  "тыкать".  Квартира  обставлена  богато,  все
новое-новое, гарнитурное. Шикарно, но не артистично.  Втроем  разговариваем,
строим планы, из ее замечаний я  понимаю,  что  она  хочет  спеть  в  фильме
романсы. Кто возражает? Сценарий писать будет Игорь.

   23 января. Был в Ленинграде на  съемках  "Стасова",  еще  месяца  полтора
работы. Очень интересные коллекции его, что  собраны  в  Публичке.  Долго  и
скрупулезно снимали. А во дворце Кочубея восстановили зал суда,  что  в  его
времена там находился. И отраженно снимали  процесс.  Вообще,  не  такой  уж
скучный старик, как я думал раньше, глядя  на  его  бороду.  Оказалось,  что
когда-то он был молодым.
   "Заводной апельсин" Кубрика произвел большое впечатление.

   3 февраля. Для "Стасова" снимал "Руслана и Людмилу" в  Большом.  Вот  где
кошмар-то! Восстановлены все купюры, что  придало  спектаклю  необыкновенную
скуку. Поставлено вяло, все в темноте - в лучших традициях "Вампуки".

   10 февраля. Инне отказали в  поездке  в  Италию  туристкой.  Конечно,  не
говорят, кто отказал и почему. Неприятно и противно. Завтра начнем выяснять,
но можно заранее сказать, что ничего не узнаем, все наврут и скроют.
   В 1971 году Плисецкая привезла нам из  Лос-Анджелеса  сувенир:  запаянную
консервную банку с водой из  океана,  а  в  ней  закрытая  ракушка.  И  была
наклейка: "Если вам повезет, то там  может  оказаться  жемчужина".  Все  это
лежало у нас