очень скучно и мы ушли.

   24 марта 1934 г. 20 в. Сегодня у нас были  гости.  Были:  Лева  (деректор
кино фабрики) Лиля (жена Маяковского поэта и Примакова),  Женя,  Ося,  Лиза,
Шиваров, мама папа и я. У нас была такая закуска:
   1) Махрокули, лобъи с орехами и подливка из орехов.
   2) Суп чихиртма с курицей
   3) второе отбевные котлеты с картошкой
   4) а на третие как вы думаити что?
   МАЗАГРАН !!! МАЗАГРАН !!!
   да да самый настоящий мозогран то есть мороженое из  кофе,  яиц,  ваниль,
сахар, и молоко.
   Всем гостям понравился
   О Б Е Д.

   И так, изо дня в день, мальчик записывал  свои  впечатления  о  виденном,
слышанном и пережитом. Сначала это были вещи незначительные, хотя  по-своему
забавные и трогательные. Правда, обращает на себя  внимание  одна  необычная
деталь. Датируя свои записи, маленький Вася помимо числа и года пишет везде:
"20 век". Трудно поверить, что ребенок чувствовал глубинный ход времени.  Но
тогда почему?
   Судьба не напрасно дала перо в руки этого мальчика. Не случайно вооружила
его упорством и способностью остро воспринимать мир.  В  последующей  долгой
жизни ему предстояло многое увидеть, встретиться с многими  выдающимися  или
просто интересными людьми. И он не позволил им  пройти  бесследно:  все  они
остались на  страницах  его  дневника.  В  этом,  наверное,  и  состоит  его
уникальность.
   Шли  годы.  Мальчик  Вася  вырос,  стал   кинорежиссером-документалистом,
Василием Васильевичем Катаняном (1924-1999), и продолжал  вести  дневник  до
конца своих дней. Сохранилось семнадцать тетрадей с  его  записями:  сначала
это были школьные тетрадки, затем так называемые "общие", потолще, и наконец
- толстые тетради большого формата.
   Если его детские записи фиксировали главным образом события, то, по  мере
взросления, он стал относиться к дневнику как  к  любимому  другу,  которому
поверял свои мысли и чувства. Он  подробно  записывал  свои  впечатления  от
прочитанного и увиденного, а был он заядлым театралом и  балетоманом.  Часто
вносил в дневник высказывания  интересных  людей,  с  которыми  сталкивался.
Мелкие приметы времени обретали под его пером неожиданную выразительность.
   Читая  книги,  Василий  Васильевич  порой  выписывал   в   свой   дневник
заинтересовавшие его фразы, выражения, иногда целые страницы.  С  годами  он
начал вклеивать в дневник программки  концертов  и  театральных  спектаклей,
фотографии, пригласительные билеты, газетные вырезки - все, что казалось ему
интересным и что хотелось сохранить в памяти.
   Когда появилась возможность ездить за рубеж в командировки или в качестве
туриста  -  Василий  Васильевич  и  здесь  не  расставался  с  дневником.  А
вернувшись,  иногда  посвящал  поездкам  отдельные  альбомы  с   текстом   и
иллюстрациями.
   Обращался он к своему дневнику не всегда регулярно. Полностью отсутствуют
записи, относящиеся к концу 30-х годов и первым двум годам войны. Могу  лишь
предположить, что тяжело переживаемый развод родителей в 1938 году удерживал
его, человека закрытого, от того, чтобы доверить свои горести  даже  бумаге.
Были годы и месяцы, когда он вел записи часто и подробно. Были годы,  когда,
в связи со съемками очередного фильма, подолгу  мотался  в  командировках  и
месяцами не дотрагивался до дневника. Но потом, когда он возвращался  домой,
в дневнике появлялась строчка "За это время" и по  памяти  записывалось  то,
что хотелось запомнить.
   Уверена, что Василий Васильевич вел дневник для себя, не думая о том, что
он когда-либо может стать достоянием читателей.  Как  не  помышлял  он  и  о
публикации своих книг о Лиле Брик, Сергее Параджанове,  Майе  Плисецкой.  Он
оформлял их, снабжал множеством иллюстраций, отдавал переплести  и  сохранял
для себя. Он не мог  предположить,  что  наступит  время,  когда  они  будут
опубликованы.
   И только в 1997 году Василий Васильевич начал готовить дневники  (вернее,
очень выборочные их фрагменты) к печати. Так, он отбросил большинство оценок
прочитанного и увиденного, многие подробности  своей  работы  над  фильмами,
записи о многочисленных посетителях (ведь в  его  дом  постоянно  стремились
люди, и соотечественники, и иностранцы, желавшие взглянуть  на  квартиру,  в
которой жила Л.Ю.Брик). Он также не  включил  в  текст  свои  впечатления  о
путешествиях за рубеж, поскольку то, что в 60-70-е годы казалось нам  чудом,
сегодня превратилось в обыденность. От своих зарубежных поездок он  сохранил
для публикации только записи об интересных встречах или забавные наблюдения.
Иногда  он  добавлял  "P.S.  1997"  или  "P.S.",  чтобы  зафиксировать  свое
изменившееся отношение к какому-либо событию,  дописать  вновь  обнаруженные
факты.
   В сущности, "Лоскутное одеяло" представляет собой своеобразный коллаж  из
дневниковых записей и связанных с ними  воспоминаний.  Заголовок  для  своих
дневников Василий Васильевич  заимствовал  у  почитаемого  им  балетмейстера
Мориса Бежара, который как-то заметил: "Я -  лоскутное  одеяло.  Я  весь  из
маленьких кусочков, оторванных мною ото всех, кого жизнь поставила  на  моем
пути".
   "Это сказано словно про меня, - записал Василий Васильевич. - Перепечатав
свои дневники более чем за полвека, я их так и озаглавил".  Однако  читатель
сразу заметит, что "лоскутное одеяло" нашито на прочную основу: этой основой
являются личность самого Василия  Васильевича  Катаняна  и  те  исторические
условия, в которых протекала его жизнь. Я убеждена, что и  после  того,  как
забудутся имена многих персонажей, населяющих эти  страницы,  сами  дневники
останутся как свидетельство об историческом времени.
   Внимательному  читателю  может  броситься  в  глаза  сходство   отдельных
фрагментов дневников с ранее вышедшей книгой воспоминаний  "Прикосновение  к
идолам". Но это неизбежно. Ведь  жизнь  прожита  одна,  а  "Прикосновение  к
идолам" прямо вырастало из дневниковых записей автора.
   Смерть помешала Василию Васильевичу завершить работу  над  дневниками.  Я
взяла на себя смелость, оставив в  неприкосновенности  его  текст,  добавить
кое-что из того, что мне показалось несправедливо и напрасно опущенным.  Эти
восстановленные  фрагменты  текста  даются  в  квадратных   скобках.   Делая
дополнения, я неукоснительно следовала принципу, которым руководствовался  и
сам Василий Васильевич: не включала отдельные записи, озаглавленные им  "Сор
из  избы",  задевавшие  некоторых  из  ныне  живущих  людей,  кого   Василий
Васильевич ни в коем случае не хотел обидеть публично.
   В некоторых местах  дневниковые  записи  неприметно  перетекают  в  более
поздние воспоминания  Василия  Васильевича.  Это,  конечно,  отступления  от
принципа дневника. Но так получилось у автора в процессе  доработки  текста,
получилось непроизвольно, и я не посчитала себя вправе что-либо  менять  или
редактировать. Зато я постаралась снабдить дневники краткими примечаниями  и
фильмографией, чтобы читателю было легче ориентироваться в тексте.
   Это не  значит,  что  в  своих  дневниках  Василий  Васильевич  раскрылся
полностью. О некоторых, может быть, самых потаенных пластах своей внутренней
жизни он не стал писать. Внешне легкий,  общительный,  артистичный,  Василий
Васильевич на самом деле был натурой скрытной.
   Надеюсь, что читатель, открыв для  себя  дневники  Василия  Катаняна,  не
только познакомится с их автором, но и прочувствует время,  в  котором  жило
его поколение.
   Инна Генс

   ЛОСКУТНОЕ ОДЕЯЛО
   ИЗ ДНЕВНИКОВ 1943-1999 ГОДОВ

   1943
   Из Омска в августе 1943-го я десять дней ехал  в  Москву,  в  эшелоне,  с
мешком картошки, кило топленого масла в двух водочных бутылках и сотней  яиц
в картонной коробке. Москва меня обрадовала до слез. Мама была на  фронте  с
концертной бригадой. Я  продолжал  работать  токарем,  как  и  в  Омске,  на
оборонном заводе 82 в Тушино по 12 часов в день или по 12 часов в ночь.
   Дорога на завод была трудной и отнимала массу времени - два часа  в  один
конец плюс 12 часов работы. Из дому я шел пешком до метро "Красные  ворота",
ехал с пересадкой до "Сокола", там садился на  12-й  троллейбус  и  ехал  до
канала. Там проверяли пропуск у москвичей, и не дай бог его было  забыть!  И
от туннеля канала до завода шел пешком, это минут сорок. Так же обратно.  За
опоздание снимали 200 грамм хлеба в  продуктовой  карточке.  У  меня  редкий
месяц проходил  без  этой  урезки  -  ведь  часто  приходилось  долго  ждать
двенадцатого троллейбуса.
   В Москве я водил компанию с Линой Лангман и ее знакомыми. Аркадий Лангман
- видный архитектор эпохи конструктивизма, его  знаменитый  дом  СТО  (Совет
труда и обороны) в Охотном ряду ныне стал Государственной Думой.  Лина  была
студенткой, и ее знакомые тоже, один я был рабочим и мог принимать участие в
вечеринках лишь урывками. Вечеринки были веселые - с танцами и скудной  едой
в складчину. Пару раз я ночевал на  лавке  в  комендатуре  -  в  Москве  был
комендантский час, а за буги-вуги на вечеринках время летело незаметно...
   Помню, как мы все  выбежали  на  улицу  смотреть  первый  салют  в  честь
освобождения  Белгорода.  Через  несколько  дней  оттуда  приехала  мама   и
рассказывала много интересного.
   Потом очень хорошо помню,  как  мы  помчались  по  Кировской  к  Садовой,
смотреть, как вели пленных немцев. Это было  17  июня  1944  года.  Москвичи
стояли плотной толпой вдоль всей трассы в мрачном молчании. Слышалось только
шарканье немцев. Кто шел  понуро,  кто  с  нахальной  усмешкой,  я  запомнил
одного, который подмигнул хорошенькой Ларочке, и мы  дружно  плюнули  в  его
сторону. Мы долго смотрели, пока не прошла  последняя  колонна,  за  которой
ехали поливочные машины, убирая мостовые - немцы кидали окурки, писали...
   Окончив с грехом пополам вечернюю школу  рабочей  молодежи  в  Тушино,  я
осенью 1944 года поступил во ВГИК, и тут уже началась другая жизнь.
   1944
   18 сентября. Экзамены сданы,  и  мы,  студенты  режиссерского  факультета
Г.М.Козинцева, начали знакомиться друг с дружкой. На пятый день  устроили  у
меня вечеринку-складчину, болтали, танцевали  и  кое-как  выясняли  кое-что.
Впечатление пестрое.
   Стасик Ростоцкий, фронтовик, с протезом  ноги.  Кра-сивый  интеллигентный
парень, улыбчатый, но серьез-ный. Говорит бесконечные монологи и не  слушает
собеседника. Знаком с Эйзенштейном.
   Виллен (Виля) Азаров,  симпатичный,  знает  немецкий  (в  детстве  жил  в
Германии) и множество голливудских фильмов, и кто где играет, словно они его
родственники.
   Веня Дорман. Любит шутить, его отец композитор, он написал "На  карнавале
музыка и краски...", что исполняет  Изабелла  Юрьева.  Оказывается,  я  Веню
видел еще в 1942 году в Омском цирке, он выступал  мальчиком-феноменом:  ему
говорили помножить 457 399 на 512 073 и он тут же отвечал - сколько.  Я  его
узнал, он мало изменился, так как очень курчавый.
   Галя Лебедева - восторженная дура.
   Вася Левин - огромный блондин-хохотун,  часто  причмокивает,  прежде  чем
сказать что-либо.
   Зоя Фомина - уже училась в каком-то институте, но потом перешла во  ВГИК.
И веселая, и серьезная, и умная. Аккуратная и дисциплинированная, но в то же
время компанейская.
   Галя Минайченкова. Странно смеется, симпатичная, выбрали ее старостой,  у
всех стреляет папиросы, говорит: "Не будь жмотом (вместо "пожалуйста"),  дай
закурить". Покрывает нас при прогулах.
   Эльдар Рязанов. Самый юный из нас. Смешливый, компанейский. Феноменальная
память, стихи запоминает с ходу. Тоже стал говорить: "Не будь жмотом".
   Ира Чистякова. Интеллектуалка, любит  формулировать.  Когда  смеется,  то
краснеет. С ней интересно разговаривать. Страшная судьба: отца ее  зарезали,
когда мама была беременна. А в начале августа 1945 года, когда Ира отдыхала,
мама поехала ее навестить в дом отдыха (о чем Ира не знала, а сестра была  в
отъезде), маму сбила машина, ее никто не хватился, и ее похоронили  в  общей
могиле... Сейчас Ира живет с сестрой-калекой и старой нянькой.
   Шемшурин. Очень молчаливый, а когда говорит, то неинтересно.
   Марина  Карповская.  Красивая  пышноволосая  девушка.  Звезд  с  неба  не
хватает, но прислушивается к умным ребятам.
   Лятиф  Сафаров.  Азербайджанец  из  Баку.  Веселый,  темпераментный,   со
страшным акцентом. Очень по-дробно-многословный.
   Лия Дербышева, уже окончила МЭИ. Серьезная, но  иногда  вдруг  взрывается
смехом. Стремительная, малоконтактная, из тех, про  кого  говорят  "Шутки  в
сторону!".
   Лева Кулиджанов, его перевели к нам с другого курса. Так же  плохо  одет,
как большинство из нас, но часто говорит о прошлой шикарной жизни, и я люблю
его слушать.
   Аркаша Ушаков. Деревенский. Видели  его  пару  раз,  все  время  говорит:
"Уезжаю сено косить" или  "Еду  ставить  избу".  Так  оно  или  нет,  но  мы
уважительно молчали.
   Иосиф Ольшанский. Серьезный юноша, медлительный. Часто в пример  приводит
систему Станиславского, о которой никто из  нас  толком  не  знает.  Мы  его
прозвали "Система".
   Валя Вирко. Случайная блатная  девочка,  очень  элегантная.  На  сборищах
может танцевать до упаду и говорить, пока не кончится слюна.
   Наташа Соболева. Окончила педагогический, из  Костромы.  Очень  толковая,
серьезная. Держится особняком.
   Вот таких нас набрали. Что-то с нами будет через шесть лет? Пока что  все
полны энтузиазма и готовы завоевать мировые экраны.

   11 октября. Сегодня мы Козинцеву читали наши биографии, чтобы он  с  нами
познакомился и мы друг с другом. Ростоцкий читал про себя очень интересно, в
конце, не дочитав, в том месте, где про атаку, чуть не зарыдал  и  вышел  из
аудитории... Было очень тяжело. После него рассказ другой девочки  показался
бледным и неинтересным.

   12 октября. Сегодня  на  режиссуре  (Козинцев,  Хохлова,  Кулешов)  читал
биографию  я,  все  смеялись,  а  потом  Козинцев  сказал,  что  мне   нужно
повзрослеть. Ну что ж.

   [14 октября. Днем был в институте, ничего не  делали,  удрали  с  русской
литературы. Дома жрать нечего, ходил в магазин, но ничего не добыл.]

   18 октября. Дали задание: описать характер  человека  по  окружающим  его
вещам. Когда я это рассказал, Лиля Юрьевна вытряхнула свою сумку - смогу  ли
я описать ее характер по  содержимому?  Там  оказались:  рецепт  для  краски
волос, расписка о внесении денег в фонд помощи детям фронтовиков, жетоны  на
сдачу бутылок, пенсионная книжка, рецепт, коробка пирамидона, пачка папирос,
карандаш, продуктовая карточка,  письмо,  записная  книжка,  губная  помада,
гривенник, доверенность на получение денег,  трамвайный  билет  и  гребенка.
Какой же у нее характер?
   Вечером сидел дома, мыл посуду и читал.

   19 октября. Выпускник  Натансон  защищал  диплом  по  режиссуре.  Мы  все
набились в зал, так как никогда не видели, как это бывает. Он  снял  "Грозу"
по Марку Твену. Ставил комедию, но никто не смеялся.  Тем  не  менее  диплом
дали.
   Вчера был новый преподаватель по  истории  театра,  который  сказал,  что
терпеть не может кино. Гм-м...
   По истории кино смотрели немой "Человек и ливрея" с Эмилем Яннингсом,  он
очень здорово играет. Вечером в "Художественном" смотрел "Песнь о России"  с
Робертом Тейлором. Американский дирижер приезжает  в  Россию  и  женится  на
колхознице. Играют и снято хорошо, но все вместе взятое - чушь собачья.

   20 октября. Сегодня опоздал в институт, так как долго  стоял  за  хлебом.
Ужасно холодно в аудиториях, сидим в пальто, как Азаров, или в ватниках, как
я. Сергей Васильевич Комаров, замдиректора, который  читает  нам  зарубежное
кино, попросил нас разгрузить машину с углем и асбестом, а в награду показал
"Гибралтар"*  Штрогейма  и  "Иезавель"  с  Бетт  Дэвис.  Вторая  картина   -
замечательная. Дома не горит свет.

   21 октября. Сегодня с  Александрой  Сергеевной  Хохловой  (она  ассистент
Козинцева) обсуждали наши работы на тему "Человек и среда", и в самый разгар
споров, когда никому ничего не ясно и  все  в  тупике,  она  говорила:  "Все
понятно! Дальше!"

   23 октября. Эйсымонт привез  свой  новый  фильм  "Жила-была  девочка".  О
ленинградской блокаде. Но не чувствуется страшного голода и ужасов,  картина
так себе.  Потом  была  дискуссия.  Кулешов  сказал,  что  много  сюсюканья.
Эйсымонт был страшно пьян, залез на стол и кричал: "Встать, когда в зале сам
Кулешов!" Мы очень смеялись, что было неуместно, учитывая тему фильма, но не
могли удержаться при виде всей этой петрушки.
   В воскресенье ходил на спектакль Анны Гузик "Маленькая мама". И оперетта,
и труппа -  буза,  но  Анна  Гузик  блестящая  актриса  типа  Вертинского  -
движения, руки, мимика... Мне страшно она понравилась.

   24 октября. На военном деле получил  два,  так  как  не  смог  собрать  и
разобрать затвор винтовки. Удивительный тупица. С горя пошел  на  "Детфильм"
наниматься в "Отцы и дети". Вошла ассистентка и сказала:  "Его  мы  кинем  в
эпизод", и мне стали подбирать и примерять штаны.
   Сильва Горовиц сказала маме: "Я безумно люблю ходить в кино,  потому  что
там не надо думать, что надеть".

   28 октября. У нас на Разгуляе, там, где  раньше  был  Гастроном,  открыли
коммерческий магазин. Зашли с Рязановым, понюхали, ужаснулись ценам и  ушли.
(Кажется, так во сне городничего из "Ревизора" - пришли две крысы,  понюхали
по углам и ушли.) При нашей стипендии 140 рублей:
   масло - 1100,
   мясо - 350,
   сахар - 500,
   конфеты - от 500 до 1500 ("Мишки"),
   лимон - 60,
   пачка печенья - 120,
   картошка - 30.
   Хлебом и мукой не торгуют в коммерческих.

   1 ноября. Опаздывая, выскочил из дома как угорелый,  и  забыл  кошелек  с
талоном на обед. Весь день голодный. На режиссуре была неразбериха,  Хохлова
не знала, чем нас занять, и говорили про  сумасшедший  дом.  Съездил  домой,
дома еды не было, а потом снова поехал сниматься на "Детфильм" в  "Поединке"
к Легошину. С нашего курса снимался Лева Кулиджанов и девочки с  актерского.
Массовка на почтамте. Режиссер был спокойный,  а  оператор  и  звукооператор
очень кричали. Было холодно, но интересно, а главное - получу деньги!

   3 ноября. Была дневная съемка у  Легошина,  снимали  вестибюль  гостиницы
"Москва". Беседовал с какой-то девицей на заднем  плане.  Потом  побежал  на
новую картину Пырьева, он привез показать студентам "В  шесть  часов  вечера
после войны" - музыкально-лирический фильм по  сценарию  Гусева  и  Пырьева.
Почти весь в отвратительных стихах. Не война, но оперетта. Поют ни к селу ни
к городу. Хуже всего сценарий, а  фильм  снят  неплохо.  Ладынина  плоха,  а
Самойлов и Любезнов играют хорошо. Конец войны, который мы так ждем, показан
каким-то  необыкновенно  крупным   салютом.   Музыка   неплохая,   но   марш
артиллеристов ("Из сотен тысяч батарей  за  слезы  наших  матерей")  написан
почему-то в ритме... канкана. А вальс понравился. Домой  пришел  ни  жив  ни
мертв от голода.

   4  ноября.  Л.Ю.  сказала  про  С.Кирсанова:  "Ну  его,  опять  он  будет
рассказывать, как гладит свои брюки и выводит пятна, я его  пятна  уже  знаю
наизусть; и как Рая быстро снашивает вещи, а он носит долго. Ну его!"
   [Дочитал "Блеск и нищету куртизанок" Бальзака. Мне у  него  не  нравится,
что все романы о деньгах, и хоть деньги играют громадную роль в жизни людей,
но читать об этом противно. Миллион действующих лиц,  я  запутываюсь,  когда
"люди называются на одну букву".]

   [6 ноября. Сегодня решили устроить вечеринку в  складчину  у  Вали.  Было
человек  16,  много  незнакомых,  пили,  танцевали,   пели,   было   безумно
омерзительно! Скука дикая, сидели всю ночь,  и  уйти  нельзя  было.  Клянусь
никогда больше  не  ходить  на  ночные  сборища,  когда  много  народу  и  в
незнакомые места.]

   7 ноября. Был институтский вечер в Доме актера, стены  украсили  шаржами,
на одном из них я в синем фраке:

   Мадам, уже падают листья,
   И осень в смертельном бреду,
   О, где ты, искусство чистое,
   Не в ВГИКе ль тебя я найду?

   Это сочи