ами нет
хозяина!" Ибо все  окруженное небом есть  сад Его и море Его  действительно,
"Богу  принадлежит  море, и Он  создал его,  и сушу  образовали  руки  Его".
Сотворенные чудеса показывают, что римский правитель назначается Богом, и он
же, как свидетельствует церковь, подтверждает это Словом Сына Божья.
  Действительно,  если незримые деяния Божьи  имеют  ясные  отличия, дабы
быть  понятыми при помощи  того, что  уже создано, и если  вещи  неизвестные
открываются нам благодаря известным, несомненно, что  умственные способности
человека  в  состоянии по  движению неба распознать Движителя и Его волю   и
такой   предопределенный  порядок   не  укроется  даже  от  тех,  кто  судит
поверхностно.  В самом деле, если  мы вспомним прошедшие  времена от  первой
искры  этого   огня,  то  есть  с  тех   пор,  когда  фригийцы   отказали  в
гостеприимстве  аргонавтам14, и захотим проследить деяния  из  истории  мира
вплоть до побед Октавиана15, мы  увидим, что  в  иных случаях действовали не
люди,  но Бог,  так  же  как  при  сотворении  нового  неба. Нет,  не всегда
действуем мы сами  напротив,  подчас  мы являемся  орудиями в руках Бога   и
человеческая  воля,  которой   от  природы  свойственна  свобода,  иной  раз
поступает  вне  зависимости от  земных  чувств и,  повинуясь Верховной Воле,
часто служит ей, сама о том не подозревая.
  И  если даже  приведенные  доводы, лежащие в основе  поисков  искомого,
покажутся недостаточными, кто не согласится со мной  под влиянием сделанного
ранее заключения и будучи свидетелем мира, который на двенадцать  лет собрал
под своими крылами всю  землю16 и  явил как бы в завершение труда лицо Того,
Кто его задумал,-- Сына Господнего? И Он, создав человека, дабы придать духу
зримые  черты,  и  проповедуя  Евангелие  на земле,  как  бы разграничил два
царства, разделив все сущее между Собой и кесарем и рассудив, что каждому из
них должно принадлежать то, что ему же принадлежит.
  Поэтому, если душа упорствует и,  все еще не признавая  истины, требует
новых подтверждений, пусть  обратится она к словам  связанного Христа. Когда
Пилат противопоставил  Ему свою власть, Свет наш заявил, что власть, которой
похвалялся тот, облеченный ею как наместник кесаря, была дана ему свыше. "Не
поступайте как поступают язычники по суетности ума своего"17, погруженные во
мрак   но откройте глаза  рассудка вашего и  признайте, что  Владыка  неба и
земли  предназначил  нам  монарха.  Это  тот,  кого  Петр,  наместник  Бога,
повелевает  нам почитать и кого  Климент,  нынешний преемник Петра,  озаряет
светом  своего  апостолического  благословения18   и  там,  где недостаточно
духовных лучей, пусть воссияет менее яркий светоч19.
  VI
  ФЛОРЕНТИЙЦАМ
  Данте  Алигьери,  флорентиец  и   безвинный   изгнанник,--  негоднейшим
флорентийцам, находящимся в городе.

  Милосердное   провидение  Царя  Небесного,  которое  в   доброте  своей
непрерывно  управляет небесами,  в  то  же время  за  нашими  земными делами
наблюдая и о  них не забывая, определило,  чтобы  то, что связано с  людьми,
находилось  в ведении Священной  Римской империи, дабы смертные пребывали  в
покое  под   столь   высокой  властью  и  всюду,  как  того  хочет  природа,
пользовались  гражданскими правами. Хотя об этом свидетельствует Слово Божье
и  хотя это  подтверждается,  если  основываться  единственно  на  поддержке
разума,  древними писаниями, тем не  менее истина сия никак не  проявляется,
ибо, если  пустует  императорский престол, весь мир выходит  из  равновесия,
дремлют в  ладье  Петра  кормчий  и  гребцы и  жалкую Италию,  брошенную  на
произвол судьбы, подвластную самозванным  властителям,  лишенную какой бы то
ни было единой власти, сотрясают столь  буйные и яростные ветры и волны, что
ее  состояние не  передать  словами, и  несчастные итальянцы могут  с трудом
соразмерить его со своими слезами. Поэтому, если с неба не обрушился еще меч
Говорящего:  "Мне  отмщение!"  --  пусть  лица  всех,  кто  с   безрассудной
самонадеянностью противится  очевиднейшей воле  Господней, отныне  покроются
бледностью, ибо близок приговор этого сурового Судии.
  Неужели  же  вы,  нарушители   Божьих  и  человеческих   законов,  кого
ненасытная  жадность сделала  готовыми на любое преступление,  не дрожите от
ужаса   перед  второю  смертью,  уготованной  вам  за  то,  что,   первые  и
единственные,  вы,  ненавидя  свободу,  поднялись  против  власти  правителя
римского, короля всего мира и избранника Господнего, и вопреки предписанному
вам  отказались  от проявления  должной  любви и предпочли  покорности  путь
безумного восстания? Может быть, о безрассудные злодеи,  вам неизвестно, что
общественные   законы   перестают  действовать  лишь  в   том  случае,  если
останавливается  время,  и что подобные  меры бессильны  против них?  А ведь
священными  законами   и  пытливым  человеческим  разумом  установлено,  что
всеобщая власть,  пусть  даже  ею  долго пренебрегали,  никогда  не  умрет и
никогда, как бы она  ни  была слаба, не будет побеждена.  Ибо невозможно, не
причинив никому ущерба, погубить  или хотя  бы умалить  то, что способствует
всеобщему благу. И этого не хотят ни Бог, ни природа, и смертные полностью с
ними   согласны.  Для  чего   же  тогда,   побуждаемые  тщеславием,   словно
новоявленные вавилоняне,  вы  пренебрегаете  установленной Богом  империей и
пытаетесь создать новое царство, как будто флорентийцы -- одно, а римляне --
совсем другое? И почему с таким же увлечением вы  не покушаетесь на монархию
апостолическую, с тем чтобы, подобно двум  лунам, на небе не появились  бы и
два  солнца?1 Но если в  вас не вселяет ужаса мысль о ваших коварных планах,
да  внушит ужас  вашему закоснелому  сердцу хотя бы то, что  вы лишились  не
только мудрости, но даже начала мудрости. В самом деле, нет  ничего страшнее
положения того преступника, который бесстыдно и не страшась Бога делает все,
что  ему заблагорассудится.  И часто  злодей  наказуется тем,  что,  умерев,
забывает себя самого, как при жизни он забывал Бога.
  Но  если  ваша упрямая дерзость  привела  к тому,  что,  подобно  горам
Гелвуйским2,  вы  не   знаете   небесной   росы,   и  если  вы  не  убоялись
воспротивиться решениям Вечного Сената и не боитесь того, что не убоялись,--
может быть, вас не коснется и страх -- страх человеческий и мирской -- перед
неизбежно приближающейся гибелью вашего  надменного  племени и вместе с  ним
вашего постыдного упрямства? О  единодушные в злых начинаниях! О ослепленные
диковинной жадностью!  Вам  не  поможет  вал, которым  вы  себя окружили, не
помогут стены и башни, когда обрушится на вас страшный орел в золотом поле3.
Разве он, паря то над Пиренеями, то над Кавказом, то над Атласами, усиленный
воинством небесным,  однажды  в полете  не  увидел под собой широкий простор
океана? Что поможет вам, о ничтожнейшие из людей, когда вас повергнет в ужас
появление того, кто усмирит буйную Гесперию?4 Нет, никогда безумная надежда,
которую вы тщетно питаете,  не поможет вам, с вашим непослушанием  но  когда
придет законный государь, он еще больше распалится, увидев воздвигнутые вами
преграды   и,  охваченное  гневом,  устремится   прочь  милосердие,  которое
неизменно сопутствует  воинству его   и  там, где  вы собираетесь отстаивать
приют ложной свободы, вы угодите в  узилище подлинного рабства. Ибо надлежит
помнить, что,  согласно  удивительному  закону Господнему,  именно  там, где
злодей  надеется избежать  заслуженной  кары,  она  обрушивается  на  него с
большей  силой  и  тот, кто  сознательно противится воле Божьей, сам того не
ведая, волей-неволей становится ее орудием.
  Охваченные  горем, вы увидите разрушенными  тараном  и испепеленными  в
огне  постройки  ваши,  не  защищенные   стенами   возрожденного   Пергама5,
сооруженные для ваших нужд и  неразумно  превращенные в места  преступлений.
Повсюду вокруг  вы увидите  смятенный люд, то разделенный мнениями -- "за" и
"против", то единый в едином желании и устрашающе ропщущий на вас, ибо он не
умеет  одновременно  голодать и  бояться.  И  вам  будет  больно  взирать на
разграбленные храмы, в которые каждый день ходят толпы  жен, и на изумленных
и неразумных детей, вынужденных искупать грехи отцов. И если не обманывается
мой вещий  ум, который,  опираясь на  правдивые знамения и на неопровержимые
доводы,  предсказывает  будущее, вы увидите город, поверженный  нескончаемой
скорбью, отданный  в руки иноземцев,  и  часть  из вас  погубит  смерть  или
темница,  а немногие оставшиеся  в живых будут рыдать и томиться в изгнании.
Добавлю вкратце, что за свою приверженность рабству вам не избежать позора и
тех же  самых несчастий, которые за его верность свободе  довелось  испытать
славному городу Сагунту6.
  И   не  храбритесь,  вспоминая  случайное  счастье  пармцев7,  которые,
побуждаемые голодом, плохим советчиком и поначалу подбадривавшие друг друга:
"Умрем  от оружия!"  -- вторглись  в отсутствие императора  в  императорский
лагерь.  Ибо,  хотя они  одержали победу  над Победой8,  они  тем  не  менее
извлекли из  боли  незабываемую  боль. Вспомните лучше  молнии  Фридриха  I,
подумайте также  о Милане и  о  Сполето9,  и ваше чересчур  надменное нутро,
подавленное этими восставшими и тут же разрушенными городами, похолодеет,  и
сожмутся ваши распалившиеся сердца. О тщеславнейшие из тосканцев, безумцы от
природы и  от  дурных привычек! В отличие от  людей  зрелых  вы  не  видите,
глупцы, как  неверны  во мраке ночи  шаги  вашего больного сознания.  И люди
зрелые и незапятнанные, следуя  своим путем, взирают на вас, что стоите чуть
ли  не  на  пороге  темницы  и  все-таки отталкиваете  того,  кому случается
пожалеть  вас, чтобы  он  ненароком не избавил  вас от тюрьмы и  от  тяжести
наручников  и  колодок. И,  будучи  слепыми,  вы  не  замечаете, что  именно
владеющая вами жадность  обольщает вас ядовитыми речами, и помыкает вами при
помощи  безумных  угроз,  и  насильно  втягивает вас в  грех,  и мешает  вам
руководствоваться  священными,   основанными   на  природной  справедливости
законами,  соблюдение которых, когда  оно в  радость  и  по доброй  воле, не
только  не  имеет  ничего общего  с рабством, но, по  здравому  рассуждению,
является проявлением самой совершенной свободы. А что такое свобода, если не
свободный  переход  (который  законы облегчают каждому, кто  их  уважает) от
желания к  действию?  Следовательно,  если свободны только  те,  кто  охотно
подчиняется законам, то какими считаете себя вы, которые, притворясь,  будто
любите  свободу,  противитесь  всем законам  и  составляете  заговор  против
главного законодателя?
  О   злосчастнейшее  племя  фьезоланцев!10   О   варварство,  наказанное
вторично! Неужели вас недостаточно страшат вкушенные однажды несчастья? Нет,
я  думаю,  что,  изображая надежду на  лице и в лживых  словах,  вы  заранее
трясетесь и почти все время вздрагиваете во сне, устрашенные предчувствиями,
которыми полны ваши души, и возвращаетесь к своим дневным решениям.  Но коль
скоро, справедливо пребывая  в  тревожном ожидании,  вы  сожалеете  о  своем
безумии,  нисколько  в нем  не  раскаиваясь,  остается  запечатлеть в  вашем
сознании еще кое-что, дабы  нотки  страха  и боли слились с горечью  единого
раскаяния  а  именно  то,  что  защитник  Римской  империи,  божественный  и
победоносный Генрих, жаждущий не собственной, но всеобщей  выгоды,  ради нас
поставил  перед  собой  трудную  задачу,  добровольно разделив с  нами  наши
горести, как будто  это к нему после Христа обратил пророческий перст пророк
Исайя,  когда он,  говоря о Духе Господнем, предсказал: "Воистину Он взял на
Себя наши немощи  и понес наши  болезни"11.  Итак, если вы не желаете больше
притворяться, вы увидите,  что  для вас наступил час горчайшего раскаяния за
ваши дерзкие поступки.  Но, однако, раскаянием, теперь  уже слишком поздним,
вы   не  добьетесь  прощения   зато   раскаяние   явится  для  вас   началом
своевременного наказания. Ибо, как гласит Писание, если грешник повержен, да
умрет он непременно.
  Писано  31 марта  на земле Тосканы,  близ  истоков  Арно,  в первый год
счастливейшего похода императора Генриха в Италию.
  V
  ГЕНРИХУ VII, ИМПЕРАТОРУ
  Славнейшему  и   счастливейшему  победителю  и  единственному  владыке,
августейшему Генриху, Божьей милостью  королю римлян1,-- преданнейшие  Данте
Алигьери, флорентиец и безвинный  изгнанник, и  все тосканцы, желающие мира,
целуют землю у его ног.

  Как свидетельствует о том необъятная любовь Господа, нам оставлено было
наследие мира, дабы его  удивительная сладостность смягчала  суровость нашей
жизни и с тем чтобы,  постоянно  обращаясь  к нему, мы достигали бы райского
блаженства.  Но  зависть  старого  и  непримиримого  врага, который вечно  и
исподтишка   посягает  на  благополучие  смертных,  лишив  некоторых   людей
наследства -- данной им свободы воли, жестоко  и не по нашей  вине  ограбила
нас в отсутствие нашего заступника2. Вот почему мы долго плакали над  реками
смятения3  и  непрерывно  призывали  на  помощь  законного  короля,  который
покончил бы с телохранителями жестокого тирана4 и восстановил бы нас в наших
законных  правах. И  когда ты, преемник  Цезаря и Августа, перешагнув  через
горные  хребты, принес  сюда доблестные капитолийские  знамена, мы перестали
вздыхать,  поток наших слез остановился, и над Италией,  словно  желаннейшее
солнце,  воссияла новая надежда на лучшее  будущее. Многие вместе с Мароном,
ликуя, воспевали тогда и царство Сатурна и возвращение Девы5.
  Но  коль  скоро некоторым  уже  кажется, или  это  подсказывает нам пыл
желания  либо  видимость правды,  будто  солнце  наше  остановилось  и  даже
собирается вернуться  назад,  как бы  повинуясь велению новоявленного Иисуса
Навина6  или  Амосова  сына7,  мы,  пребывая  в неопределенности,  вынуждены
сомневаться и  говорить словами Предтечи: "Ты ли Тот, Который должен прийти,
или ожидать нам другого?"8 И хотя подолгу вынашиваемое желание, как правило,
в  своем  неистовстве  ставит  под  сомнение  вещи,  которые,  будучи  столь
близкими, являются  несомненными,  мы  все-таки верим в тебя и  надеемся  на
тебя, в ком узнаем посланника Божьего,  и  сына церкви,  и поборника римской
славы.  И  недаром  я,  пишущий  от  имени  своего  и  других,  видел  тебя,
благосклоннейшего9,  и  слышал   тебя,  милосерднейшего,   который   облечен
императорской властью, и руки мои коснулись твоих ног, и мои уста воздали им
по заслугам. И душа моя возликовала, когда  я  произнес про себя: "Вот Агнец
Божий10, вот тот, который берет на себя грех мира".
  Однако нас удивляет твоя столь неожиданная медлительность и то, что ты,
давно  уже победоносно вступивший  в Эриданскую  долину11,  не  думаешь,  не
помышляешь о Тоскане и пренебрегаешь ею12, как  будто  полагаешь, что законы
империи,  вверенные  твоей  защите,  распространяются  лишь  на  Лигурию,  и
забываешь,  как  мы  подозреваем,  о  том,  что  славная  власть  римлян  не
ограничена ни пределами Италии, ни  берегами трирогой Европы13. Ибо, хотя ей
пришлось   в    результате   перенесенных   насилий   ограничиться   меньшим
пространством,  она,  по   неприкосновенному  праву  достигая  повсюду  волн
Амфитриты14, достойна того, чтобы окружить  себя неприступным валом  Океана.
Во благо нам писано:

  Чудный возникнет из рода Троянского Кесарь, который
  Власть Океаном свою ограничит, звездами славу15.

  И  когда  Август  повелел  переписать  население  всего  мира  (о  чем,
благовествуя,  свидетельствует   наш  крылатый  бык,  воспламененный  вечным
огнем16), если бы указ этот не исходил от законнейшего владыки, единственный
Сын  Божий и  Сын Пречистой Девы,  рожденный  в  образе  человека, дабы указ
распространился  и на Него,  не пожелал бы явиться на  свет. Ибо  Тот,  Кому
надлежало здесь во всем поступать справедливо, никогда не допустил бы ничего
несправедливого.
  Итак,  да  постыдится  тот, кого ждет  целый  мир,  что  он  так  долго
находится в сетях столь ограниченной части мира17  и  да не минует  внимания
августейшего владыки то,  что, пока он  медлит, тосканская тирания крепнет и
набирается  сил,  изо дня в день  подстрекаемая наглыми преступниками, творя
безрассудство  за  безрассудством. Пусть  еще раз  прозвучит глас Куриона18,
обращенный к Цезарю:

  Ты, пока недруг дрожит, никакой не поддержанный силой,
  Прочь замедленье отринь: созревшее губят отсрочки!
  Больше получишь теперь ты за труд и опасность, чем раньше19.

  Пусть еще раз прозвучит глас Анубиса, обрушившийся на Энея20:

  Если нисколько таким ты не тронут величьем деяний,
  Если и собственной ты не подвигнут славой на подвиг,
  То об Аскании21 юном, надеждах наследника Юла
  Вспомни, о том, кому царство Италии, римские земли
  Принадлежать должны!22

  Ибо  Иоанн23,  твой царственный  первенец и  король, которого --  после
захода  ныне  восходящего  солнца24 --  ждет следующее  поколение  смертных,
является  для  нас вторым Асканием  и он,  ступая по следам  своего великого
родителя, станет, как лев  против Турна25, свирепствовать повсеместно, тогда
как с латинянами будет вести себя спокойно, как агнец. Пусть помогут высокие
советы  священнейшего  короля,  чтобы  вновь  не   прозвучал  суд  небесный,
изреченный некогда в словах Самуила26: "Не малым ли ты был27 в глазах твоих,
когда  сделался  главою колен Израилевых и Господь  помазал  тебя царем  над
Израилем? И послал тебя Господь  в путь, сказав: "Иди и уничтожай нечестивых
Амаликитян"..." Ибо  ты  тоже был помазан  царем,  с тем чтобы  ты  истребил
Амалика, и не пощадил  Агага, и исполнил месть пославшего  тебя на  жестокий
народ и на преждевременное его торжество (так именно и  толкуются именования
Амалик и Агаг).
  И весной, и зимой ты сидишь в Милане28, и ты думаешь так умертвить злую
гидру, отрубив ей головы? Но если  бы  ты призвал  на память высокие подвиги
славного Алкида, ты  понял бы  ныне, что обманываешься, подобно этому герою
ведь  страшное чудовище,  роняя одну  за  другой свои многочисленные головы,
черпало  силы  в  собственных потерях,  пока  наконец  благородный герой  не
поразил его в самые корни жизни. Ибо,  чтобы уничтожить дерево, недостаточно
обрубить одни  только ветви, на месте  которых будут появляться новые, более
густые и прочные, до тех пор пока остаются здоровыми и  нетронутыми питающие
дерево  корни.  Как  ты  думаешь,  о  единственный  владыка  мира,  чего  ты
добьешься, заставив мятежную  Кремону29 склонить перед  тобой  голову? Может
быть, вслед за этим не вздуется нарыв  безрассудства в Брешии или в Павии? И
хотя твоя победа сгладила его, новый нарыв появится тотчас в Верчелли, или в
Бергамо, или в  другом месте, пока не уничтожена коренная  причина болезни и
пока не вырван корень зла и не зачахли вместе со стволом колючие ветки.
  Неужели ты не знаешь, о превосходнейший из владык, и не видишь с высоты
своего величия,  где нора,  в  которой  живет, не боясь  охотников,  грязная
лисица? Конечно, не в бурном По  и не в твоем Тибре злодейка утоляет  жажду,
но  ее морда  без  конца отравляет воды Арно, и Флоренцией (может быть, тебе
неизвестно  о том?)  зовется  пагубная  эта  чума. Вот  змея, бросающаяся на
материнское лоно  вот паршивая овца, которая  заражает стадо своего хозяина
вот  свирепая и  злобная Мирра30, что  вся пылает, стремясь  в объятия  отца
своего Кинира  вот разъяренная Амата31, которая, воспрепятствовав заключению
угодного судьбе брака, не убоялась призвать в зятья того, кто не  был угоден
судьбе   объятая безумием, она подстрекала  его  к  битве  и в конце концов,
искупая  свою  вину,  повесилась.  И действительно, со  змеиной  жестокостью
пытается она растерзать мать, точа мятежные рога на Рим,  который  создал ее
по своему собственному образу и подобию. И  действительно, гния, разлагаясь,
она испускает  ядовитые  испарения, от которых тяжело  заболевают  ничего не
по