ся  тогда ко мне на  народном языке:  "Не
спрашивай больше, чем следует". Тогда я  заговорил о приветствии,  в котором
мне  было отказано, и стремился  узнать  причину этого. Он  ответил мне так:
"Наша  Беатриче  услышала от  некоторых  лиц,  о  тебе  говоривших,  что  ты
досаждаешь   даме,   имя  которой  я   назвал   тебе   на  пути  воздыханий.
Благороднейшая,  будучи  противницей  всего недостойного, не  удостоила твою
особу  приветствия, опасаясь, что ты принадлежишь к числу недостойных людей.
И так  как на самом  деле твоя тайна отчасти ей  известна -- по длительности
опыта,-- я желаю, чтобы  ты  сложил  рифмованные строки,  в которых  была бы
показана та власть, которую приобрел я над  тобой по  ее милости. Ты скажешь
ей о том,  что был ей верен  с  детских  лет. Призови в свидетели знающих об
этом, которых ты просишь заверить ее в правдивости твоих  слов, и я,  будучи
твоим  свидетелем,  с радостью обращусь  к ней. Тогда  она почувствует  твою
любовь  и узнает цену слов тех, кто на тебя клевещет. Сложи слова так, чтобы
они  изъяснили  ей  твои  мысли,  но  не  обращайся  к  ней  прямо,  что  не
приличествует, и  не посылай  их туда, где  они  могли бы прозвучать  в  мое
отсутствие, но укрась их сладостной  гармонией5, в которой я появлюсь каждый
раз,  когда  необходимо".  Сказав эти слова, он исчез, и  сон мой прервался.
Вспоминая, я понял, что видение это предстало мне в девятый час дня6. И,  не
покидая  своей комнаты,  я  решился  сочинить баллату7, следуя советам моего
владыки. Тогда я написал  следующие строки, начинающиеся: "Баллата, ты любви
отыщешь Бога..."

  Баллата, ты любви отыщешь Бога,
  С Амором вместе к даме ты пойдешь,
  Ты оправдание мое поешь,--
  Открыта вам заветная дорога.
  5 Столь благороден твой легчайший путь,
  Что даже без защиты
  Могла б идти уверенно одна,
  Но, чтоб с дороги правой не свернуть,
  Амора вновь найди ты.
  10 Лишь с ним ты беспечальна и вольна
  Ведь госпожу, что внять тебе должна,
  Прогневал я, быть может, о баллата.
  Одна ты будешь робостью объята,
  Останешься у милого порога.
  15 С Амором так гармонию сложив,
  О милости просите.
  Затем прекрасной даме скажешь ты:
  "Он снисхожденья ждет, лишь вами жив,
  О соблаговолите
  20 Услышать! Властью вашей красоты
  Его лица изменены черты.
  Словам Амора следуя порою,
  Он, кажется, любуется другою,
  Но в сердце та же верность и тревога".
  25 Скажи: "Он в сердце верность вам хранил
  И с нею добродетель.
  И служит мысль его лишь вам одной.
  Он с детства вашим, не колеблясь, был --
  Мне Бог любви свидетель,
  30 Коль презрете правдивый голос мой!"
  Покорствуя, к ней обратись с мольбой,
  Но если не испросишь ты прощенья,
  Пусть умереть пошлет мне повеленье,
  И смерти не отвергну я чертога.
  35 Ты сострадания скажи ключу:
  "Я вас оставить смею.
  Доверья полон он к словам моим.
  Вот отзвучала музыка -- лечу".
  Но, пребывая с нею,
  40 Мы истину с тобой не утаим.
  Пусть мне дарует с помыслом благим
  Прощенья знак,-- извечно милость свята.
  Пусть будет мир, любезная баллата
  Не посрами возвышенного слога!

  Эта баллата разделена на три части: в первой я говорю, куда надлежит ей
идти, и ободряю ее, чтобы она с  большей уверенностью  в себе отправилась  в
дорогу   я  также указываю, какое общество ей лучше всего избрать,  если она
желает, чтобы  счастье и  безопасность  ей сопутствовали  во второй  части я
говорю, что именно следует  ей изъяснить  в третьей  я  разрешаю ей покинуть
меня  тогда, когда она сама  пожелает, поручая  ее шествие объятиям фортуны.
Вторая часть  начинается: "С Амором так гармонию  сложив..."  третья: "Пусть
будет мир..."
  Мне  можно возразить, что  неясно, к  кому обращены мои речи  во втором
лице,  так  как  сама баллата  не  что иное, как  слова, мною  произносимые.
Подобные  сомнения  будут  разрешены, и все  объяснено в  моей книге,  но  в
другом,  еще более вызывающем споры месте8. Тогда поймут сомневающиеся ныне,
а также те, кто будут возражать мне подобными доводами.
  XIII
  После  этого видения, когда я произнес слова, которые Амор  мне внушил,
многие, и  различные, помыслы1  стали бороться во мне, искушая меня,  и я не
знал, как мне от них  защититься. Среди  них  четыре, казалось мне, особенно
препятствовали жизненному покою.  Один говорил: "Прекрасна власть Амора, ибо
от  всего  низкого  отвращает  она  намерения  верного".  Другой  утверждал:
"Нехороша власть Амора: чем с большей верностью верный ей подчиняется2,  тем
сильнее муки, которые надлежит ему  перенести". Третий  помысел  внушал мне:
"Сладостно  слышать  имя  Амора   поэтому  невозможно,  сдается  мне,  чтобы
проявления его не заключали в  себе в большинстве  случаев блаженство  разве
не написано: "Nomi a  um co eque tia rerum"3*.
  Четвертый  помысел твердил  мне:  "Госпожа, из-за  которой столь сильно
преследует тебя Амор,  не схожа с иными дамами -- она не изменяет легко свое
сердце".  И  каждый помысел столь  мне  противодействовал, что я был подобен
тому, кто  не ведает,  по  какой  дороге должен он идти, и  тому, кто желает
отправиться  в  путь и  не  знает,  куда  он стремится4.  А если бы  я  стал
отыскивать общий для всех мыслей, всем приемлемый путь, я избрал бы путь мне
враждебный,  ибо  должен  был бы призвать Госпожу  Милосердия и  пасть в  ее
объятия5. Находясь в таком  состоянии,  я решил  написать  стихи и  произнес
следующий сонет, начинающийся: "Лишь о любви..."

  Лишь о любви все мысли говорят,
  И столь они во мне разнообразны,
  Что, вот, одни отвергли все соблазны,
  4 Другие пламенем ее горят.
  Окрылены надеждою, парят,
  В слезах исходят, горестны и праздны
  Дрожащие, они в одном согласны --
  8 О милости испуганно твердят.
  Что выбрать мне? Как выйти из пустыни?
  Хочу сказать -- не знаю, что сказать.
  11 Блуждает разум, не находит слова,
  Но, чтобы мысли стали стройны снова,
  Защиту должен я, смирясь, искать
  14 У Милосердия, моей врагини.

  Этот сонет  делится  на  четыре части: в  первой  я говорю, что все мои
мысли  твердят об Аморе  во второй  я утверждаю, что мысли  эти  различны, и
повествую об их  многообразии  в третьей части я показываю, в  чем  все  они
сходятся  в четвертой я говорю о том, что, желая написать стихи  об Аморе, я
не  знаю,  откуда  я  должен  почерпнуть их содержание, и  что, если я  хочу
воспользоваться всеми  мыслями,  мне  надлежит обратиться к моей  врагине --
Госпоже Милосердия  я  называю ее "Госпожа" как бы из горделивого презрения.
Вторая часть начинается так: "...и  столь они..."  третья: "...дрожащие..."
четвертая: "Что выбрать мне?"
  XIV
  После  битвы  противоречивых помыслов1  случилось,  что  благороднейшая
госпожа  была  в том  месте, где собралось много благородных дам.  Туда меня
привел один из моих друзей, полагая, что доставляет мне большую радость, так
как  я буду в обществе, где столько дам  являют свою  красу. А я, как бы  не
ведая, куда меня ведут,  доверясь  тому, кто  привел  своего друга  на грань
жизни и смерти, сказал ему: "Зачем пришли мы к этим  дамам?" Тогда он сказал
мне:  "Для того чтобы  достойно служить им".  На самом деле собравшиеся  там
сопровождали одну из благородных  дам, которая в этот день вышла замуж, а по
обычаю города приличествовало, чтобы она, когда впервые сядет за стол в доме
новобрачного, была в окружении других дам. Полагая, что делаю приятное моему
другу, я предложил остаться вместе  с ним,  чтобы служить этим  дамам. И как
только я решился так поступить, мне показалось, что я ощущаю чудесный трепет
в левой  стороне груди, тотчас  же распространившийся по всему телу. Тогда я
прислонился к фреске, которая шла  вокруг  по стенам зала, чтобы скрыть свое
волнение. Боясь,  чтобы другие не заметили мой трепет, я поднял глаза на дам
и  увидел  среди них  Беатриче.  Тогда столь  сокрушены были мои духи силою,
которую Амор получил,  увидев  меня столь близко от благороднейшей  госпожи,
что в живых остались лишь духи зрения, но и они пребывали вне их органа, ибо
Амор соизволил оставаться в их благороднейшем месте, дабы видеть чудотворную
госпожу.  И  несмотря на  то,  что  я стал другим, чем был ранее2, я испытал
великую  боль,  которую  причиняли  мне  малые  духи,  горько  стенающие3  и
говорившие: "Если бы Амор не изгонял  нас своими  молниями из наших мест, мы
могли бы остаться и видеть чудесное явление этой дамы, подобно другим равным
нам, присутствующим здесь". И я говорю  вам, что многие из дам, заметив, как
я  изменился, начали смеяться  надо мной вместе с Благороднейшей. Тогда друг
мой,  желавший мне  добра и обманутый в своих  ожиданиях, взял меня за руку,
увел от взоров этих дам  и спросил, что случилось со мной. Когда я пришел  в
себя и возродились  мои  поверженные  духи,  а  изгнанные вернулись  в  свои
владения, я сказал моему другу: "Ноги мои находились  в той части жизни,  за
пределами  которой нельзя идти дальше с  надеждою возвратиться".  И, покинув
его,  я  удалился в комнату  слез, в которой,  плача и стыдясь  самого себя,
говорил  себе: "Если бы  дама знала мое состояние, я не думаю, чтобы она так
насмехалась надо мной,  но сострадание ко  мне возникло бы  в ее сердце". И,
продолжая  плакать, я  задумал произнести слова, в которых,  говоря о ней, я
объясню, почему я  так изменился, и скажу: "Я знаю, что причина случившегося
никому  не  известна,  а  если  бы  она  была   известна,  то  возбудила  бы
сострадание". И я решил записать возникшие во  мне  слова, желая,  чтобы они
когда-нибудь дошли до  слуха благороднейшей госпожи. Тогда  я сочинил сонет,
начинающийся: "С другими дамами..."

  С другими дамами вы надо мной
  Смеетесь, но неведома вам сила,
  Что скорбный облик мой преобразила:
  4 Я поражен был вашею красой.
  О, если б знали, мукою какой
  Томлюсь, меня бы жалость посетила.
  Амор, склонясь над вами, как светило,
  8 Все ослепляет  властною рукой
  Смущенных духов моего сознанья
  Огнем сжигает он иль гонит прочь
  11 И вас один тогда я созерцаю.
  И необычный облик принимаю,
  Но слышу я -- кто может мне помочь? --
  14 Изгнанников измученных рыданья.

  Этот сонет я не делю на части, ибо так поступать необходимо лишь тогда,
когда следует  раскрыть  смысл делимого. Из того, что сказано,  смысл вполне
ясен, поэтому нет необходимости в делении. Правда, что среди слов, говорящих
об обстоятельствах,  побудивших меня написать этот сонет, встречаются слова,
могущие вызвать сомнения: так,  например,  когда  я  говорю о том,  что Амор
убивает всех моих духов, но что духи  зрения  остаются в живых, хоть  и  вне
своих  органов.  Но  эти  трудные  места  невозможно объяснить тем,  кто  не
являются в той же степени,  в  какой  и  я,  верными Амору4,  а тем, кто ими
являются, ясно  видно, как разрешить все  сомнения. Поэтому  не следует  мне
пытаться объяснить трудное, ибо речь моя будет или напрасной, или излишней.
  XV
  После  того как облик мой  подвергся  столь необычному изменению,  мною
завладела мысль,  меня  не  покидавшая,  но укорявшая  меня непрестанно. Она
говорила:  "Когда ты  находишься  близ  этой дамы, ты  видом своим вызываешь
насмешки,-- зачем же ищешь случая ее увидеть? Если бы она тебя спросила, как
прозвучал бы  твой  ответ,  даже если  бы  ты  был волен в проявлении  твоих
душевных сил и смог бы ей достойно ответить?" Ему  возражал другой смиренный
помысел: "Если бы я не лишился моих  душевных сил и  мог  бы ей  ответить, я
сказал бы ей, что, как только я представляю себе чудесную ее красоту, тотчас
же возникает во мне желание увидеть  ее, и оно столь  сильно, что убивает  и
уничтожает в  памяти моей  все  против  него восстающее.  Поэтому страдания,
которые я  претерпевал,  не могут удержать меня от  стремления вновь увидеть
ее". Итак,  побуждаемый  этими  мыслями, я  решил  сложить слова в  стихи, в
которых, защищаясь  от  подобных  упреков, я  выражу  все то,  что чувствую,
находясь  поблизости от  нее.  И  я  написал  сонет,  начинающийся:  "Все  в
памяти..."


  Все в памяти смущенной умирает --
  Я вижу вас в сиянии зари,
  И в этот миг мне Бог любви вещает:
  4 "Беги отсель иль в пламени сгори!"
  Лицо мое цвет сердца отражает1.
  Ищу опоры, потрясен внутри
  И опьяненье трепет порождает.
  8 Мне камни, кажется, кричат: "Умри!"
  И чья душа в бесчувствии застыла,
  Тот не поймет подавленный мой крик.
  11 Он согрешит, но пусть воспламенится
  В нем состраданье, что в сердцах убила
  Насмешка ваша, видя бледный лик
  14 И этот взор, что к гибели стремится2.

  Сонет делится на две  части:  в  первой  я говорю,  почему  я  не  могу
удержаться от того, чтобы не идти  туда, где находится  благороднейшая дама
во второй я рассказываю, что происходит со мной,  когда я приближаюсь к ней
эта часть начинается так: "...и в этот миг...". Вторая часть разделяется еще
на  пять,  сообразно  с  пятью  предметами  повествования:  прежде  всего  я
открываю, чту  говорит мне Амор, внемлющий  советам разума, когда я нахожусь
близ нее. Во второй части я показываю состояние  моего сердца, отраженное на
моем лице  в третьей я говорю о том, как всякая уверенность покидает меня  в
четвертой  я  утверждаю, что  грешит  тот, кто не сочувствует  мне,  так как
сострадание его  было бы мне  помощью   в последней части  я  говорю, почему
другие должны были бы мне  сочувствовать, видя скорбный взор моих очей3, ибо
во взгляде моем сама скорбь как бы повержена и незрима другим из-за насмешек
дамы, побуждающей к насмешкам  и других, которые,  может быть, могли увидеть
горестное  мое  состояние.  Вторая  часть  начинается  так:  "Лицо  мое цвет
сердца..."  третья: "...и опьяненье..."  четвертая:  "И чья душа..."  пятая:
"...но пусть воспламенится..."
  XVI
  Когда  я написал этот сонет, у меня возникло желание добавить несколько
слов,   чтобы  передать  еще  четыре  состояния,  в  которых  я   находился,
оставшиеся, как мне казалось, невыраженными. Во-первых, я хотел рассказать о
той  боли,  которую  я  испытывал,  когда   память  моя  побуждала  фантазию
представить, во что превращал меня Амор. Во-вторых, я намеревался поведать о
том, как часто и нежданно  Амор нападал на меня с такой силой, что жизнь моя
проявлялась лишь  в единой мысли о  даме. В-третьих, я стремился представить
битву  Амора, нападавшего на меня, так что, побледнев  и как бы изнемогая, я
удалялся, чтобы увидеть мою госпожу. Я верил,  что один вид ее спасет меня в
этой  битве,  и забывал  о  том,  что  ранее  случалось  со  мной,  когда  я
приближался к существу столь  возвышенному  и благородному.  В-четвертых,  я
должен был признаться в том, что лицезрение дамы не только не защищало меня,
но совершенно  уничтожало  и те  малые жизненные  силы, которые  во мне  еще
оставались.  Поэтому  я  сложил  следующий  сонет,  начинающийся:  "Я  часто
думал..."

  Я часто думал, скорбью утомленный,
  Что мрачен я не по своей вине.
  Себя жалел, пылая как в огне
  Твердил: "Так не страдал еще влюбленный!"
  О, сколько раз, нежданно осажденный
  Жестоким Богом, в сердца глубине
  Я чувствовал, что дух один во мне
  8 Еще живет, любовью озаренный.
  Стремился вновь волнение унять
  В моем бессилье и в изнеможенье.
  11 Чтоб исцелиться, к вам я шел спеша.
  Осмеливаясь робкий взгляд поднять,
  Я чувствовал такое сотрясенье,
  14 Что мнилось мне -- из жил бежит душа.

  Этот сонет делится на четыре части, следуя четырем предметам, о которых
в нем  говорится. Так  как они  были  уже рассмотрены, я ограничусь тем, что
отмечу начало  частей.  Я говорю,  что вторая часть  начинается: "О, сколько
раз..."  третья: "Стремился вновь..."  четвертая: "Осмеливаясь..."
  XVII
  Когда я написал эти три сонета, в которых обращался  к моей  госпоже, я
решил  умолкнуть и не говорить больше, ибо они выразили  почти полностью мое
состояние и  мне  казалось,  что  они достаточно  свидетельствовали обо мне.
Поэтому  впредь я буду неизменно воздерживаться от прямых  обращений к  ней.
Мне  надлежит  овладеть   новым  повествованием,   более   благородным,  чем
предыдущее1. И так  как  о причине  нового  содержания  сладостно слышать, я
скажу о ней так кратко, как только смогу.
  XVIII
  По причине того,  что на моем лице многие  прочли тайну  моего  сердца,
некие  дамы,  собравшиеся,  чтобы  приятно  провести  время  в  своем кругу,
прекрасно знали мои чувства, тем  более что каждая из них присутствовала при
многих моих поражениях.  Как бы ведомый фортуной,  я проходил вблизи, и одна
из благородных дам, отличавшаяся веселой  и любезной речью, позвала меня.  Я
приблизился к ним и, увидев, что  моей благороднейшей госпожи не было  среди
них,  почувствовал вновь уверенность  в  себе. Тогда  я  приветствовал  их и
спросил, что им  угодно. В  том обществе было много дам. Некоторые смеялись.
Другие смотрели  на меня,  ожидая,  что я  скажу. Иные  разговаривали  между
собой.  Одна  из них,  обратив на  меня  свой взор и  назвав  меня по имени,
произнесла  следующие  слова:  "Какова  цель твоей  любви,  если  не  можешь
выдержать присутствия твоей дамы? Скажи нам, так как цель такой любви должна
быть  необычной и небывалой". И когда вопрошающая умолкла, не только она, но
и  все другие дамы  ожидали  моего ответа, и  ожидание  это отразилось на их
лицах.  Тогда я  сказал:  "О дамы, целью моей  любви раньше было приветствие
моей госпожи, которая, конечно, вам известна. В приветствии этом заключались
все  мои желания. Но  так как ей угодно было отказать мне в  нем, по милости
моего владыки Амора, мое блаженство я сосредоточил в том, что не может  быть
от меня отнято". Тогда дамы начали разговор между собой, и, подобно тому как
мы видим иногда ниспадающую с неба, смешанную с прекрасным снегом воду, так,
казалось мне, я слышал,  как исходили  слова их,  мешаясь с  воздыханиями. И
после того, как они некоторое время разговаривали между собой, та дама,  что
первая обратилась ко  мне, произнесла: "Мы просим тебя, чтобы ты сказал нам,
где пребывает  твое  блаженство". Я  ответил им лишь следующее:  "В  словах,
восхваляющих мою госпожу". Тогда обратилась ко мне та, что говорила со мной:
"Если сказанное  тобой -- правда, те стихи, которые ты посвящал ей, изъясняя
свое душевное состояние, были бы сложены иначе и выражали бы  иное"1. Тогда,
размышляя об этих словах, я удалился почти пристыженный и шел, говоря самому
себе: "Если столь велико  блаженство в  словах, хвалящих мою госпожу, почему
иною  была моя речь?" Тогда я решил избирать  предметом моих речей  лишь то,
что  могло  послужить  для  восхваления  благороднейшей  дамы.  После долгих
размышлений мне показалось, что я обратился к слишком высокой теме, для меня
непосильной, и не решался приступить к ней. Так  я пребывал несколько  дней,
желая слагать стихи и страшась начать.
  XIX
  Через  некоторое  время,  когда  я  проезжал  по дороге, вдоль  которой
протекала  быстрая и  светлая река1,  меня  охватило такое  сильное  желание
слагать стихи, что я принялся думать, как мне следует  поступать, и я решил,
что говорить о совершенной даме надлежит, обращаясь к дамам во  втором лице,
и не ко всем дамам, а лишь к тем из  них, которые наделены благородством.  И
тогда мой язык  заговорил как бы  сам собой и произнес:  "Лишь с дамами, что
разумом любви  владеют"2. Эти слова  я удержал в памяти с большой  радостью,
решив  воспользоваться ими для начала. Возвратившись в упомянутый  город,  я
размышлял несколько  дней,  а  затем  приступил к сочинению канцоны3 с  этим
началом, сложенной так, как будет ясно ниже, когда я приступлю к ее делению.
Канцона начинается: "Лишь с дамами..."

  Лишь с дамами, что разумом любви
  Владеют, ныне говорить желаю.
  Я сердце этой песней облегчаю.
  Как мне восславить имя госпожи?
  5 Амор велит: "Хвалений не прерви!"
  Увы! я смелостью не обладаю.
  Людей влюблять я мог бы -- не дерзаю,
  Не одолев сомненья рубежи.
  Я говорю канцоне: "Расскажи
  10 Не