, наталкиваясь в воздухе на такие же беспомощно барахтающиеся тела. Открыть глаза он так и не успел, сильный удар о землю, переломал ребра, сотряс внутренности и моментально отключил сознание.
     Мозг моррона не умер, через какое-то время он заработал вновь, наверное, специально для того, чтобы обречь своего хозяина на новые муки. Боль, резкая боль пронзила все тело. Ныл каждый орган, зудела каждая кость, начиная от раздробленных осколком стены ног и заканчивая затылком, облепленным какой-то вязкой и липкой массой. Он больше не ощущал себя человеком, единым организмом, скорее пока еще живой грудой медленно умирающих, бьющихся в аритмичных конвульсиях органов.
     Единственной нитью, еще связывающей его с внешним миром, был слух. Сквозь жалобные стоны раненых, раздающиеся то слева, то справа, сквозь отдаленные шум ветра, блуждающего среди ущелий высоких гор, и железный лязг бушующего вдалеке сражения, доносился какой-то слабый ритмичный звук. С каждой секундой он нарастал, становился громче и громче, пока не заглушил все вокруг. Разбитыми ребрами спины Дарк чувствовал дрожь земли, диссонирующую с мерным колебанием воздуха.
     Неимоверным усилием воли моррон приоткрыл залепленные кровью веки и понял, почему он вновь почувствовал боль.
     По усыпанному обломками и изуродованными трупами подножию гор, в каких-то пятнадцати метрах от него маршировала походная колонна орков. Бой был окончен, Орда направлялась к Кодвусу, оставив позади себя лишь несколько небольших отрядов для подавления последних очагов сопротивления разрозненных остатков гарнизона, запертых на верхних этажах полуразваленной крепости.
     Дарк не видел лиц солдат, но слышал их возбужденные голоса, опьяненные долгожданной победой. Впереди у них был Кодвус, а за ним и ненавистный мир людей: мирные города и селения, разрозненные и ослабленные недавней войной армии враждующих между собой королевств, которые не смогут оказать достойного сопротивления агрессорам.
     Упоенные мыслью о близкой и сладостной мести, мечтаниями о новых землях, славе и богатстве, воины могучей армии спешили навстречу своей смерти, навстречу врагу, против которого бессилен меч и бойцовский дух. Орки не могли знать, что из стотысячной армии, перешедшей сегодня горный рубеж, вернется обратно в степь не более тысячи - гарнизон, оставленный Ур-Пьером на месте разоренного и сожженного дотла Кодвуса.
     В отличие от сынов степей, Дарк знал их будущее и был спокоен. Он выполнил свою нелегкую миссию, предотвратил гибель человечества, пожертвовав жизнями близких людей и жителями пограничного государства. Именно поэтому его и мучила боль, а искалеченная плоть не срасталась.
     "Ирония судьбы, парадокс, насмешка фортуны, - думал Дарк, борясь с все новыми и новыми приступами боли. - Взрыв ?Стены? завершил мою миссию, повернул ?Колесо истории? в нужном для человечества направлении, но... Я ударился о землю через несколько секунд после поворотного, решающего момента. Какие-то жалкие мгновения, проведенные в полете, обрекли меня на смерть или на что-то еще, что не знает даже Мартин. Что будет со мной: умру или, быть может, регенерируюсь за какую-нибудь пару сотен лет? А если вдруг воскресну, буду ли помнить..."
     Размышления моррона внезапно оборвались, а с окровавленных губ слетел последний вздох, похожий на хрип. Всесильное "Колесо истории" прокатилось по подножию горы, оставив за собой кровавый след, безжалостно раздавив прошлый день и устремясь в будущее.

Эпилог

     Профессор Теодор Хофмайер торопился домой. Спешка и его повышенная нервозность уже несколько раз за сегодняшний день приводили к скандалам и доставили ему много неприятностей. Сначала он сорвался на служителя аэропорта, который чересчур докучливо, по мнению седобородого ученого мужа, осматривал багаж, затем на таксиста, слишком назойливо предлагающего свои услуги, а уж потом очередь дошла и до его старательной помощницы Генриетты, пытающейся забрать у него Книгу и отвезти в университетский музей. Педантичная и законопослушная ассистентка никак не могла понять, что ее уважаемый патрон и учитель был готов подвергнуться любому административному взысканию за нарушение правил Ученого Совета, лишь бы соприкоснуться с Истиной, потушить костер познания, бушевавший сейчас у него в крови.
     Уважаемый коллегами и даже любимый студентами профессор кафедры античной истории господин Т. Хофмайер прекрасно знал, что его спонтанные, необдуманные действия нарушают введенное им же положение 14в/1, которое гласило: "Все экспонаты, обнаруженные археологическими, этническими и прочими экспедициями, финансированными на средства Университета, являются его собственностью и должны храниться в помещениях музея, Библиотеки или в научно-исследовательских лабораториях..." Конечно же, он мог в понедельник получить беспрепятственный доступ к заветному тому и с самого раннего утра до закрытия библиотеки наслаждаться упоительными сенсационными сведениями с его пожелтевших от времени страниц, однако сама мысль о том, что целых два дня, долгих сорок восемь часов он не сможет прикоснуться к таинству, сводила с ума и толкала на глупости.
     Книга была написана на герканском языке конца четырнадцатого столетия и читалась относительно легко, он изучал ее в поезде, в самолете и даже хотел взять такси, а не ехать домой на собственной машине, припаркованной на стоянке аэропорта, но только врожденная филанийская бережливость, ставшая в мировой культуре символом жадности, и нежелание показывать находку случайному человеку, таксисту, заставила его отказаться от безумной идеи и отложить момент соприкосновения с неизвестным на время, необходимое для поездки от Фальтерберга до Гуппертайля.
     Теодор, которого мама в детстве звала "осторожный Тео", а коллеги считали педантом и перестраховщиком, выжимал из старого, видавшего лучшие дни энергомобиля не менее 120 км в час и это, несмотря на скользкую от дождя трассу и установленные через каждые двадцать километров видеокамеры, фиксирующие скорость движения.
     "Да, лихачество влетит мне в копеечку", - размышлял профессор в преддверии получения счетов из городской управы, но он знал, игра стоила свеч. Ему не терпелось поскорее приехать домой, разжечь камин и, погрузившись в мягкое кресло, читать, читать, читать...
     Известие о том, что Ученый Совет назначил именно его научным руководителем экспедиции в один из отдаленных монастырей где-то на границе Шеварии и Восточной Геркании, было воспринято профессором Хофмайером с открытым отвращением. Во-первых, как любой порядочный филаниец, он не любил герканцев с их протяжным и лающе-каркающим диалектом. Во-вторых, это означало, что на раскопки, проводимые на южном побережье славящегося своими курортами Кольбера, вместо него поедет выскочка Никман, которого он несколько раз публично обвинял в безответственном подходе к трактовке исторических фактов, "археоложестве" и прочих грехах. Но основная причина недовольства заключалась в том, что экспедиция обещала быть весьма скучной, серой и малорезультативной.
     Как-то дождливым ноябрьским вечером монахи перебрали пива вперемешку с "глювайном" и в поисках новых порций спиртного случайно обнаружили вход в тайное книгохранилище, о котором никто и не помнил несколько последних сотен лет.
     "Обычная, скучная библиографическая экспедиция, - думал профессор по дороге в монастырь. - Если повезет, то управимся за три-четыре дня: составим опись книг, аннотацию с кратким содержанием, упакуем находки и обратно в Фальтерберг. Если не давать ленивым ассистентам слишком много пить пива и долго болтать со словоохотливыми монахами, то до выходных управимся". Он не изменил своего скептического мнения и по приезде. Большинство томов было или малоценными копиями уже известных церковных трудов, или перепиской местных ландсграфов с монастырем и многочисленными вассалами. Ничего интересного: или уже давно известные, или второстепенные исторические факты.
     Книгу он обнаружил лишь в последний день, точнее, не он, а его ассистентка Генриетта. Глупая девчонка посчитала бесценный труд кучей никчемного мусора и собиралась оставить том в потрепанном кожаном переплете в монастыре, и только благодаря его своевременному и прозорливому вмешательству, книга не пропала для человечества.
     "И все-таки нужно упомянуть глупышку в своей работе, она тоже приложила к открытию руку, точнее, другую часть тела..." - рассмеялся профессор, вспоминая при каких обстоятельствах было сделано открытие, и едва не потерял управление на скользком повороте.
     Его ассистентке, болезненно неравнодушной к мужскому полу дурнушке Генриэте, наконец-то повезло - недельная экспедиция в действующий мужской монастырь стала наградой за ее нелегкую, ущербную личную жизнь. Профессор, конечно же, деликатно закрывал глаза на ее заботу о каждом из многочисленных членов Братства, но перед самым отъездом его терпению настал конец. Девчонка занималась любовью с монахом на сваленной на пол груде книг. Пускай это не шедевры, не ценные экземпляры, всего лишь никому не нужный хлам, но хлам исторический, созданный несколько сотен лет назад. Профессор встал на защиту морали, прогнал высокого рябого монаха в келью и начал долго и нудно отчитывать свою подчиненную, тряся в руках первой попавшейся рукописью, выхваченной второпях из кучи книг. Когда заплаканная Генриэта убежала прочь, любознательный Тео по привычке заглянул в книгу перед тем, как бросить ее обратно на пол. Он открыл ее на первой попавшейся странице где-то в середине и обомлел... Теперь его с Книгой могла разлучить только смерть.
     Рукопись была написана сумасшедшим монахом, братом Мартином, проживавшим в обители монастыря где-то на рубеже четырнадцатого и пятнадцатого веков, по крайней мере сама книга была датирована 1397-1401 гг. по новому летоисчислению.
     В отличие от обычных дневников монахов и священнослужителей, которые содержали подробные описания падших женщин, греховными мыслями и действами совращающих членов Святого Братства с пути истинного, и изобиловали мутными признаниями в любви к Богу, книга была чем-то вроде заметок сумасшедшего, состояла из размышлений о судьбе человечества на исторических примерах последних нескольких тысяч лет.
     Брат Мартин был явно не в себе. Он не только не верил ни в бога, ни в черта и утверждал, что он маг-некромант, проживший две тысячи лет, но и причислял себя к неизвестному науке клану воинов-морронов, именуемых еще "рыцарями смерти".
     Конечно же, ему, профессору Хофмайеру, историку и археологу с мировым именем, не пристало уделять внимание записям душевнобольного, если бы не тот факт, что брат Мартин слишком много знал для своего времени.
     "Ну как, как сумасшедший монах мог указать точно местонахождение легендарного Кодвуса еще за четыреста лет до того, как его руины обнаружил известный археолог, доктор Шильман, живший в начале прошлого столетия?" - ломал голову днем и ночью профессор, многократно перечитывая наспех переведенные им на современный язык страницы и пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение прочитанному. В книге также были описаны многие события происшедшие на заре становления цивилизации, притом настолько подробно и точно, как будто сам брат Мартин принимал в нем участие. Одному только восстанию рабов в Виверии была посвящена целая глава. А хроники покорения Севера, а защита войсками Империи Эль-Ружского рубежа во времена вторжения теоцинтов?
     Бесспорно, странный монах был сумасшедшим, но откуда он черпал реальные исторические знания, служившие фундаментом для его бурных фантазий? Кем он был на самом деле: медиумом, видящим прошлое, или счастливцем, имеющим доступ к потерянным впоследствии летописям древних времен? Как бы там ни было, а в его заметках было достаточно точных исторических фактов, чтобы воспринимать их всерьез. На основе рукописи можно было прославиться, написать уйму трудов, открыть много темных страниц в жизни человечества и, быть может, даже создать альтернативную теорию возникновения самого человека.
     В первых главах своего труда загадочный писатель утверждал, что много тысяч лет назад землю заселяли дикие племена орков и прочие мифические, избитые современными сказочниками персонажи: эльфы, гномы, вампиры. "Ну как, как в голове забитого богословием, темного монаха из Средних Веков могли возникнуть точно такие же фантазии, как и у вполне образованных современных писателей?" - ломал себе голову уважаемый профессор Хофмайер, наконец-то подъезжая к своему двухэтажному особняку в центре обычного, маленького городка.
     Остановив машину как всегда на противоположной стороне улицы, профессор бережно спрятал за пазуху Книгу и, даже не раскрывая зонта, бегом бросился к двери дома. В этот момент он не был уважаемым и степенным профессором Хофмайером, в нем проснулся маленький мальчик, "любознательный Тео", стремившийся как можно быстрее приоткрыть завесу неизвестного.
     Историк был так увлечен идеей быстрее заняться прочтением рукописи, что не заметил двух весьма неприятных фактов: на улице шел проливной дождь, а из припаркованного рядом с его домом энергомобиля вышел симпатичный молодой человек с уродливым шрамом на лбу.
     Замок, как назло, долго не поддавался, наверное, из-за того, что у взволнованного профессора сильно тряслись руки. Когда же наконец удалось справиться с дверью, Хофмайер стремглав кинулся в гостиную и начал разводить огонь в камине.
     "А, черт, опять забыл закрыть дверь!" - подумал профессор, услышав легкий скрип половиц и шум врывающегося в дом дождя. Он собирался встать и запереть дверь, но сильный удар тупым предметом по затылку повалил ученого мужа на ковер. "Грабители, пускай берут все что угодно, но только не Книгу..." - мелькнула в угасающем сознании мысль.
     Профессор очнулся в полночь от мелодичного перезвона колоколов на ближайшей часовне, голова сильно болела, и он с трудом открыл глаза. Его худшие опасения и страхи стали реальностью: в затухшем камине тлели остатки кожаного переплета рукописи. Собравшись с силами духа и тела, Хофмайер встал на ноги и оглядел мутным взором комнату. Как он и предполагал, вор не взял ничего, ничего, кроме самого ценного - Книги, которая не только могла прославить его в веках, но и стать целью жизни в остаток лет.
     Взгляд ученого, несколько часов назад стоявшего на пороге величайшего открытия, еще раз мельком скользнул по комнате и вдруг остановился на журнальном столике. Вор был настолько любезен и так не боялся стражей порядка, что решил оставить письменное извинение за преступление.

     Дорогой и глубокоуважаемый мною господин профессор Хофмайер!
     Прошу извинить за содеянное, но только чрезвычайные обстоятельства толкнули меня на крайние меры. Читал все Ваши труды и поражаюсь провидению и исторической точности, с которыми Вы описываете дела давно минувших лет. Снимаю шляпу и выражаю свое восхищение не как грабитель-интеллектуал, а как реальный участник большинства описанных Вами событий.
     Что же касается найденной Вами рукописи, то брат Мартин, также известный миру под куда более громкими именами, написал ее в минуты отчаяния и философских размышлений, наступающие у него регулярно через каждую пару сотен лет.
     К сожалению, не могу допустить обнародования этого, возможно, бесценного философского произведения (хотя если честно, то старина Мартин во многом драматизирует и сгущает краски) по двум причинам: во-первых, человечество еще не готово узнать Истину, да и незачем ему расстраиваться, а во-вторых, несмотря на то, что эльфы, гномы и орки уже покинули этот мир, еще остались вампиры и шаконьесы. Они среди нас, а значит, борьба продолжается!
     С уважением и пожеланием на будущее всегда запирать за собой дверь.
     Сумасшедший грабитель и товарищ по несчастью преподобного брата Мартина.