осознанно стремился сформировать новую личность, -  момент
наибольшего его напряжения и одновременно наитяжелейшей слабости.
     Блеклые голоса поднимались откуда-то,  где  их  дотоле  не  было.  Он
узнавал их несмотря на истонченность. Подлинный Кэрд, Тингл, Дунски, Репп,
Ом,  Зурван  и  Ишарашвили.  Последним  был  голос  Дункана.  Он  не   мог
расслышать, о чем все они говорят, но узнавал интонации.
     Их душил гнев, давило крушение надежд. Они требовали  полноты  жизни,
владения телом и разумом. Это было невозможно. Лишь один мог жить в полном
обладании и контроле над этой обителью плоти - урожденным Кэрдом.
     В этот миг, думал он, мне следует убить всех их.
     Чернота в центре стала источать цвет - фиолетовый - и истощаться. Она
таяла,  тогда  как  фиолетовое   поле   вокруг   уплотнялось,   края   его
разрастались, а голоса делались громче. Он силился  оттолкнуть  угрожавшие
ему неясные  фигуры.  Единственный  голос,  слова  которого  он  различал,
принадлежал Дункану. Потому что он еще был Дунканом.  По  крайней  мере  -
частично Дунканом. Здесь разворачивалось основное  сражение.  Им  овладела
паника. Он сознавал, что если не победит в этой  борьбе,  может  исчезнуть
навсегда. Так или иначе, те, другие, знали, что он в опасности, очень слаб
и не защищен.
     Он почти физически ощущал, как мысли шуршали в  его  мозгу.  Голос  -
неслышный, но сильный - покрывал рябью фиолетовое поле. Фигуры  по  краям,
хотя еще увеличивались, были отброшены, сдавлены, словно ноги  ступали  по
ним; фигуры кружились вокруг, а затем были вытеснены за пределы  видимого,
которое не было зримо.
     Это, конечно, не был глас Божий, но  он  походил  на  голос,  который
возопил с горы Синай трепещущему Моисею. Голос не терпел отказа.  Кому  бы
он ни принадлежал - он был подобен вулкану во время извержения.
     Края еще трепетали. Фигуры исчезали. Темнота распространялась от них,
а мерцание исходило не от  фиолетового  поля,  а  от  медленно  убывающего
внешнего мрака. Черное образование в центре истекало -  свеча,  догорающая
рывками в полумраке.
     Он проигрывал сражение с самим собой.
     Мысль,  словно  призрак,  несущийся  по  переходам  древнего   замка,
незримо, но ощутимо присутствующая, пересекла фиолетовое поле.
     Время его истекало.
     Это не означало, как могло показаться, будто бы он приходил в  полный
контакт с внешним миром. Время  здесь  -  весьма  трудная  для  осмысления
категория. Однако оно просачивалось и стремительно двигалось сквозь него -
крылья мотылька на лице  спящего.  Прикосновение  и  легкие  следы  пыльцы
мотылька не вызвали в нем ощущения времени. Они пробудили видение  видения
о видении...  Представление  о  времени  трижды  перемещалось  из  внешней
реальности. Это было необходимо сделать.  Он  не  желал,  чтобы  это  было
сделано.
     Было...
     Образ в центре, темный, как чрево  камня,  но  мягкий,  как  замазка,
наконец затух! Пятна черноты,  которые  -  он  видел  их  -  крутились  по
фиолетовому, словно крапинки в глазах,  затем  были  отброшены  обратно  в
тень. Темный огонь прожег  его.  Фигура  -  личность,  -  скрытая  в  этом
монолите с неясными контурами, начала появляться.
     Лицо пересекло и темное поле  и  бледно-фиолетовую  глыбу.  То  самое
лицо, которое он отбросил прежде. Лицо ребенка. Он сам - совсем  маленький
мальчик.
     Оно исчезло, оставляя после себя лишь зыбь. Лицо  походило  на  квант
времени в камере Вильсона, за исключением того,  что  его,  в  отличие  от
бесконечно малой частицы, можно было различить.
     Пренебрегая  медленно  угасающими  эффектами  -  занавес,  задернутый
ветром, но все еще колеблемый им - образ Бейкера Но Вили сформировался  из
беспокойной массы... Он походил на него, на все другие его образы.
     Бейкер Но Вили? Он никогда прежде не слышал этого имени.
     Он  увеличивался.  Делался  раздутой  фигурой,  растягивался,   чтобы
охватить весь фиолетовый цвет. Вот он отталкивает этот цвет - не  осталось
ни клочков, ни обрывков, ни прядей - ребенок появится здесь.
     А он, Кэрд, должен будет уйти.
     Это самый болезненный и тяжелый процесс. Отказаться от самого себя.
     Сдерживая вопль  -  нет!  нет!  нет!  -  он  извивался,  скрючивался,
истлевал от боли.
     Но он - все его личности - могли выдержать  и  боль  и  потерю,  хотя
различались терпением. Создавая Дункана он думал, он должен был  думать  о
необходимости этого. Дункан обладал  волей  ванадия  -  твердой,  твердой.
Однако...
     Сейчас было хуже, чем когда-либо. Он был  связан  слабо,  как  нитями
паутины, с... кем?
     Фиолетовый свет исчез и  перед  ним  возникло  обнаженное,  с  легким
загаром тело Бейкера Но Вили - единственное,  что  он  мог  различить.  Он
опустился с ним сквозь неосвещенное пространство,  завихряясь,  кружась  и
кружась. Центр как понятие потерялся. Не было  осей,  однако  он  вращался
вдоль трех осей одновременно.
     Темнота славилась вокруг и надвинулась на него.
     Возник  свет,  в  котором  его  пронзительный  голос  сделался  почти
видимым. "Нет! Нет! Я не знаю тебя! Ты не нужен мне!"
     Затем - ничего. Он превратился в камень, тот, который  увидел  Медузу
[в греческой мифологии - одна из трех сестер-горгон, чудовищных порождений
морских божеств; их взор превращает в камень все живое], и  был  не  более
камня сознающим происходящее.



                                   26

     - Джеф, вы просмотрели все известные записи вашей жизни до настоящего
дня, -  объявила  психиатр.  -  Испытали  вы  хоть  малейшее  волнение  от
воспоминаний о любой из ваших предыдущих личностей?
     - Ни на йоту, - ответил он.
     Он считал себя Бейкером Но Вили, но отзывался на  Джефферсона  Кэрда,
поскольку все в реабилитационном центре настаивали на этом  имени,  данном
ему от рождения.
     Он сидел в кресле  с  полуоткидной  спинкой.  Детекторное  устройство
двигалось над ним взад-вперед по направляющим. Звуковые,  электромагнитные
и лазерные частоты зондировали со всех сторон его голову,  оголенную  кожу
ног и туловища. Психиатр, доктор Арлен Гоу-Линг  Брашино,  сидела  к  нему
лицом. Взгляд ее прыгал с его лица на дисплей монитора на стене за  спиной
пациента и обратно - на лицо. В верху стены,  позади  доктора,  размещался
экран, который также  регистрировал  все  проявления  пациента.  Показания
попадали на сетку и анализировались компьютером. Рядом с одним экраном  за
спиной пациента был и другой, который считывал  мимику  лица  и  частотные
изменения голоса.
     В машине над  ним  был  и  сниффер,  который  анализировал  на  запах
мельчайшие частички, отделяющиеся от его тела. Компьютер был готов поймать
любое изменение, которое могло бы указать, что, обманывая,  он  испытывает
страх. Этот способ еще использовался, хотя пациент  доказал  доктору,  что
может погружать себя в  состояние  трусливого  петуха  и  принуждать  тело
выделять  молекулы  запаха  испуганного  человека.  Он  мог   начинать   и
прекращать  этот  процесс  почти  без  усилий,   словно   нажимая   кнопку
управления. Брашино поражалась, но оказалась  бессильной  объяснить  такую
способность. Доктор утверждала, что и он не способен запомнить, как всякий
раз это ему удается. "Но, Арлен, - сказал он, - это правда, что у меня нет
никаких воспоминаний о прошлых личностях.  И  я  не  в  состоянии  создать
какую-либо новую. С тех пор как я попал сюда, я много раз пытался и ничего
у меня не  получилось.  Правда,  сохранились  некоторые  мои  возможности,
например, способность лгать под ТИ".
     Они находились в большой комнате,  где  он  каждый  Вторник  проводил
несколько часов. Слева от  его  кресла  -  большое  окно,  сквозь  которое
открывался вид на раскинувшийся луг; луг  оканчивался  внезапным  обрывом.
Повернувшись, он мог  разглядеть  долину  внизу.  На  дальней  ее  стороне
вздымалась гора с крутыми склонами, поросшими елями  у  подножия;  посреди
склона - утес, пик покрыт снегом. У него не было никакого представления  о
том, где он; очевидно, лишь -  это  пояс  с  очень  теплым  климатом.  Ему
разрешалось  общение  с  другими  пациентами,   но   узнать   что-либо   о
месторасположении центра не удалось. Других "реабилитантов",  как  и  его,
доставили сюда стоунированными.
     Арлен  Брашино  была  весьма  симпатичной   голубоглазой   блондинкой
среднего  возраста.  Длинные  волосы  уложены  узлом  Психеи,   пронзенным
серебряной булавкой с крупным искусственным бриллиантом на  конце.  Брелок
на шее - звезда с двенадцатью лучами,  в  центре  ее  -  идентификационная
карточка доктора. Карточка была прикрыта  серебряным  украшением  в  форме
лабиринта,  в  середине  которого  -  голова  минотавра  -   получеловека,
полубыка.  Любой  из  двенадцати  кончиков  украшения  можно  вставить   в
приемно-передающее устройство и считать или ввести данные карты.
     Арлен носила белую  прозрачную,  плотно  облегающую  талию  блузку  с
высоким кружевным воротничком, зеленую до икр юбку и  сандалии.  Из  всего
лишь нескольких ответов на множество вопросов о ее личной жизни он усвоил,
что она живет с двумя мужчинами. Смеясь,  она  поведала  ему,  что  у  нее
достанет любви объять и более пары мужчин, а также двоих ее детей.
     "Да и грудей вполне достанет тоже", - сказал Кэрд.
     Эта реплика заставила ее еще раз рассмеяться.
     Один "глаз" путешествующей над Кэрдом машины смотрел на Арлен. Машина
регистрировала  ее  собственные  нервные  и  метаболические  изменения   в
процессе лечения. Во время сеансов психиатр должен знать свои личные  даже
едва различимые реакции. Но  Брашино  чувствовала  себя  непринужденно,  и
боязни не было и в помине. Психиатр из Манхэттена Арезенти опасалась,  что
слишком много наслышалась от Кэрда о незаконных делах правительства и  что
власти избавятся от нее, когда она закончит с ним  курс  процедур.  Арлен,
просмотревшая  ленты  сеансов,  которые  проводила  Арезенти   с   Кэрдом,
рассказала ему о них. Она вовсе не умолчала о том, что ей казалось важным.
Он  поинтересовался,  что  стало  с  Арезенти.  Арлен  нахмурила  брови  и
ответила:
     - Не знаю, но вы  можете  не  сомневаться  -  она  не  пострадала.  В
противном случае ленты никогда бы не попали ко мне.
     - Не уверен, - заметил он.
     Он опять посмотрел в окно. Раннее лето вступило в права. Маргаритки и
другие цветы, названия которых он не знал, словно осыпали луг. Олени вдали
ощипывали траву. Маленькие существа, коричневые с большими белыми пятнами.
Крупная черная птица парила  высоко  в  восходящем  потоке  воздуха  -  не
разглядишь - то ли ястреб, то ли орел. Снега на вершине горы  ослепительно
блестели  под  ярким  позднополуденным  солнцем.  В  прошлые  времена   до
наступления нынешней теплой эры снега  держались  до  середины  горы.  Так
сказал ему один из обитателей здешнего реабилитационного центра.
     - Я и без машины знаю, что вы говорите правду,  -  сказала  Арлен.  -
Конечно, как вы себе ее представляете.
     - Так чем мы сейчас занимаемся?
     - Я направляю отчет, подтверждающий, что вы теперь  другая  личность,
которая идентифицирует себя как Бейкера Но Вили, - ответила Арлен.  -  При
обычном течении бюрократических процедур отчет будет штудировать  комиссия
из психиатров и органиков. Они  могут  потребовать,  чтобы  вас  подвергли
освидетельствованию другие психиатры.  Вы  пройдете  множество  испытаний,
потом вас освободят. Эти заключительные тесты призваны  определить,  какой
должна быть ваша работа или профессия, потом вас направят куда-то начинать
жизнь заново.
     Арлен пригнулась к нему. Ее рука пересекла небольшой столик  и  мягко
легла на его ладонь.
     - Трудность в том, что  вы  совсем  не  похожи  на  других  пациентов
реабилитационных центров. Подобного в практике не  было.  Вы  утверждаете,
что не способны создать новую личность. Но при этом все еще  можете  лгать
под ТИ или когда вам вводят другие лекарства. У властей  нет  уверенности,
что вы не обратитесь в прежнюю личность или не создадите новую.
     Она вздохнула и отняла руку.
     - Однако я полагаю, с вами станут обращаться  точно  так  же,  как  с
любым другим направленным на реабилитацию. - Она осветилась улыбкой.  -  Я
сказала им,  что,  по  моему  мнению,  из  вас  получится  добропорядочный
гражданин. Но поскольку вы  не  настоящий  кандидат  на  лечение,  а  лишь
новорожденный ребенок, способный  бегло  говорить  на  родном  языке,  вам
следует отправиться в англоязычную страну. У вас  окажется  широкий  выбор
мест пребывания и климата. Конечно, вы можете получить работу органика, но
я  не   советовала   бы   избирать   профессией   религию.   Бессмысленно.
Правительство не поверит в  ваше  полное  излечение,  если  вы  сделаетесь
религиозным.
     - Вера - не в моем характере.
     - Нет, просто вы предали ее забвению.  Однажды  вы  же  были  уличным
проповедником - когда жили в образе отца Тома Зурвана. В конце концов,  вы
можете вернуться в колледж и  получить  новую  профессию.  Обучение  будет
бесплатным.
     - Что проку рассуждать о новой жизни, если у меня нет  уверенности  в
освобождении?
     -  В  освобождении?  Звучит  так,  будто  наш  центр  -  тюрьма.   Мы
предпочитаем говорить о выписывании.
     Кэрд улыбнулся.
     - Вы верите этому?
     - Здесь не тюрьма. И вы не приговорены к отбыванию  какого-то  срока.
От вас зависит, когда вы покинете центр.
     - Может, это касается других, но не меня.
     - Неправда. При одном условии: если вас  отпустят,  вы  должны  стать
убедительной    демонстрацией    благородства    правительства.    Стрелка
общественного мнения должна указать на  вас  как  на  превосходный  пример
гуманной политики властей.
     - Проклятый, который стал образцовым [в английском звучит  каламбуром
- the curser who became a cursor], - сказал Кэрд.
     Арлен улыбнулась.
     - Извините, полагаю мне не следовало  давать  прискорбный  повод  для
каламбуров.
     Увы,  он  не  обладал  памятью  на  винчестере  о  своих  жизнях  как
ниспровергателя, но все просмотренные ленты снабдили его отличной  памятью
на дискете. У него не было никаких стремлений - лишь  взаимодействовать  с
обществом - такой эвфемизм правительство придумало для себя. Этот эвфемизм
он услыхал от коллеги-реабилитанта Донны Клойд.  Была  ли  она  права?  Он
теперь часто встречал ее в обеденном зале и во  дворе  для  прогулок.  Она
утверждала, что знала его по Лос-Анджелесу и они вместе летели в Цюрих. Он
верил ей, поскольку видел на лентах, как она приковывала себя к  памятнику
Син Цзу. Донна Клойд все еще не была вполне реальной для него, хотя он мог
дотронуться до нее, замечать капельки пота на лице в жару,  слышать  смех.
Он воспринимал ее как некую телевизионную имитацию.
     Это была одна из его проблем, может,  наибольшая  -  _н_и_к_т_о  _н_е
б_ы_л _р_е_а_л_ь_н_ы_м_. Он  был  готов  к  тому,  что  люди  здесь  могут
исчезнуть в любой момент. Они не делали этого, но чувство, что это вот-вот
произойдет, не покидало его.
     Арлен Брашино единственной он открыл это  ощущение.  Она  проделывала
над ним какую-то операцию "по отчуждению чувств",  как  она  ее  называла.
Арлен не говорила об этом, но, вероятно,  была  уверена,  что  его  нельзя
отпустить отсюда, пока не  решится  проблема  "дистанцирования",  то  бишь
доколе он не восстановит ощущение прочности и постоянства вещей и людей.
     Он поведал Арлен, что иногда видел ее не как  прекрасную  и  желанную
женщину, а как структуру атомов. Модель имела форму, но края были смутные,
неопределенные. Она была  заключена  и  защищена  электромагнитным  полем,
которое в  любую  минуту  могло  потерять  силу.  Затем  она  расширилась,
распространилась и превратилась в полный беспорядок.
     Это  растревожило  его,  но  одновременно  и  успокоило.  Он  не  мог
приблизиться к ней или к кому-то другому.  Не  мог  испытать  боль,  когда
видел других как некое образное воспроизведение, которое нельзя отключить.
     Но что вызывало такое восприятие?
     Арлен предположила, что он слишком часто перестраивал свою личность.
     - Аналогично местоположению древней Трои, - сказала она. - Вы слыхали
о Трое?
     - Я помню поэмы Гомера. Странно, но я не  представляю,  будучи  какой
личностью я узнал о нем.
     - Троя существовала как долгий ряд городов на одном и том же месте, -
продолжала Арлен. - Первые  люди,  жившие  здесь,  относились  к  племенам
каменного  века.  Остатки  их  материальной  культуры  оказались  скрытыми
последующими жителями. Маленькие поселения превратились в деревни, затем в
небольшие городки, потом в города. Каждое новое поселение  сооружалось  на
пласте своего предшественника. Вы - живая Троя. Вы создавали одну личность
за другой и каждую поверх другой. Лишь завершающая,  как  последняя  Троя,
зрима, она не покрылась слоем земли. Но все другие - ниже  этой  последней
личности, которую вы называете Бейкер Но Вили.
     - Что вы хотите доказать?  На  последнюю  Трою  никак  не  влияли  ее
предшественники. По крайней мере - как я полагаю.
     - Нет безупречных аналогий, - продолжала  дискуссию  Арлен.  -  Кроме
того, я совсем не уверена, что очередная Троя  не  испытывала  воздействия
"предка". Существует такая штука, как психическое влияние.
     - Вы - ученая - верите этому?
     - Дело не в вере или неверии.  Это  возможно,  хотя  окончательно  не
доказано. Однако в вашем случае... Предположим, последняя Троя, ваша Троя,
была разрушена. У нее оказался  ненадежный  фундамент,  который  раскачало
землетрясение; подземные туннели и пещеры  рухнули.  Это  резко  усугубило
эффект землетрясения. Вы...
     - Я испытал землетрясение, пользуясь вашим сравнением, когда вошла  в
жизнь эта личность? Вы заметили, - уточнил  Кэрд,  -  я  сказал:  вошла  в
жизнь? Я  это  явственно  ощущаю,  хотя  не  могу  подтвердить,  что  _н_е
с_о_з_д_а_в_а_л_ Бейкера Но Вили. Меня принудили сделать это.
     - Кто же заставил вас? В любом случае вы преуспели в создании  нового
себя. Но взвалили излишне много тревог и напряжения  на  себя...  на  ваши
предыдущие "я". Что-то пошло не так - не знаю что. Возможно, никогда и  не
узнаю.
     Арлен опять  склонилась  вперед  и  взяла  его  ладонь.  Ладонь  была
холодной и мягкой, но слишком легкой.  Ему  казалось,  она  парит;  она  и
впрямь поплыла бы, не добавь вся рука дополнительной тяжести.
     - Вы играли с реальностью - ваша главная личность - слишком  долго  и
опасно. Итак, вы заплатили цену и у вас больше нет кредитов. Ваша душа  не
желает особо считаться с действительностью. _В_ы_ не хотите  иметь  с  ней
дела.
     - Может, то, что я вижу, вовсе  не  реальность,  как  мы  обычно  это
называем, - сказал Кэрд. - Есть  разные  ее  уровни.  Я  вижу  на  атомном
уровне. Мой взор проникает сквозь реальность - я был рожден ее видеть -  и
постигает другой ее вид. Один из многих.
     - Уж не _в_о_с_п_р_и_н_и_м_а_е_т_е_ ли вы нас  и  впрямь  как  пляску
атомов? - чуть улыбнулась Арлен. - Это просто воображаемый образ,  не  так
ли?
     - Зачастую, так. Иногда я вижу... происходит какое-то смещение, будто
мои глаза переключились в иное положение. Я  вижу  молекулярную  сарабанду
[старинный  испанский  эмоциональный   народный   танец],   искрящуюся   в
электромагнитном поле. Это приводит в замешательство... Но вы же  привыкли
ко всему, видали и не такое.
     - Думаю, вы говорите правду. Зачем бы вам лгать?
     - Зачем?
     Она наконец убрала руку и села.
     - Возможно, вам импонирует, что вас  охарактеризуют  как  перманентно
умственно больного человека.
     - Почему же?
     - Вы не способны смотреть в лицо реальности. Или вот  -  я  попытаюсь
сформулировать  это  клише  по-иному:  вы  не   желаете   иметь   дело   с
человеческими существами. Скажите мне, когда  вы  выглядываете  в  окно  и
видите оленя, вы воспринимаете его как систему атомов?
     - Нет, - медленно проговорил