гда не узнаешь, - улыбаясь, сказал Мадж.
     - Черта с два! - заорал Чарли. Бросившись прыжком вперед, он выхватил
шпагу из ножен на боку одного из безмолвных придворных.
     - En garde [в фехтовании - в состоянии боевой  готовности  (франц.)],
ты, сучий сын! - вскричал он.
     Улыбка Маджа сделалась еще шире.
     - Безмозглый вииди, - сказал он. - Нас же  двое,  а  ты  один.  Может
быть, ты и хороший фехтовальщик - Бела говорил, что это именно так - но ты
пьян, а против таких бойцов, как мы, не устоит чемпион мира. Я не  так  уж
плох, а Бела... и вовсе серебряный медалист Олимпиады. Опусти шпагу, Ом, и
прими положенное тебе лекарство как настоящий мужчина.
     Казалось, Мадж с  наслаждением  предвкушает  предстоящий  смертельный
бой. Его напарник, видать, тоже ждет удовольствия.
     "Вот результат правительственного  подхода,  -  подумал  Ом.  -  Семь
поколений - и все зря: никакого отвращения к насилию".
     Чтобы добраться до него. Если понадобится секунд  пять,  может  быть,
даже больше. Ом не  собирался  терять  это  время  зря.  С  диким  криком,
казалось многократно усиленным  притаившимися  внутри  него  двойниками  -
особенно голосами Джима Дунски и  Джефа  Кэрда,  -  Чарли  толкнул  фигуру
придворного, шпагой которого он воспользовался. Манекен рухнул  на  Маджа,
заставив его отскочить в сторону. Ом перепрыгнул через манекен и обрушился
на Маджа. Заняв на бегу  классическую  фехтовальную  позицию,  он,  сделав
выпад, попытался дотянуться до его лица. В спортивных  поединках  подобный
прием был строжайше запрещен, и Чарли, надеялся, что Мадж, ее привыкший  к
такому, не успеет вовремя  среагировать.  Мадж,  однако,  успешно  отразил
атаку.
     Он и сам совершил молниеносный выпад в сторону Чарли.  Тот  парировал
удар противника и отскочил назад,  выбравшись  за  пределы  зоны,  занятой
экспозицией. Мадж последовал за ним. Правой рукой Ом толкнул в его сторону
еще одну фигуру, изображавшую биржевого брокера.
     Чарли помчался к перилам и, опираясь на правую руку, перескочил через
них. Он метнулся к лифту. Бела Ванг Хорват и  Янос  Ананда  Мадж  какое-то
мгновение стояли рядом друг с другом, словно в оцепенении. Наконец  Хорват
что-то сказал своему коллеге, тот кивнул  и  помчался  к  углу  ниши.  Сам
Хорват бросился к противоположному углу. Они явно собирались окружить его,
а затем напасть одновременно и спереди, и сзади.
     Чарли снова перепрыгнул через перила - на сей раз в обратную  сторону
- и бросился к Маджу мимо фигур Почтальона, Лысого  Мужчины  и  Дипломата.
Мадж остановился, завертелся и принял оборонительную позу.
     Мадж  хмыкнул.  Ом  усмехнулся  в  ответ.  С  того  момента,   когда,
вооружившись клинком, он завопил первый раз,  страх  и  сомнения  покинули
его.  Казалось,  сила  всех  семи  его  "я"  слилась   воедино.   Иллюзия?
Несомненно, но адреналин семерки словно пульсировал в его крови. Он  хотел
убивать. Не кого-нибудь вообще, а конкретно - Маджа.
     Клинки сходились и  звенели.  Хотя  клинок,  которым  Ому  так  ловко
удалось завладеть, был гораздо тяжелее и жестче обычной рапиры, он казался
ему легким, как бальза, и гибким, словно перо. Ома  вела  вперед  холодная
ярость, объединенное желание выжить всех семи его персонажей придавало ему
силы.  Мадж  фехтовал  превосходно.  Однако  некоторые  из  обстоятельств,
сопутствующих этому необычному  сражению,  были,  очевидно,  против  него.
Правша обыкновенно испытывает определенные неудобства, сражаясь с  левшой.
Меняются привычные направления атак и сдвигаются  мишени,  ему  становится
сложнее  добраться  до  противника.  Левша  тоже  оказывается  в  обратной
позиции, но она ему более привычна.
     После непродолжительного и безуспешного обмена  быстрыми  выпадами  с
обеих сторон Ом отскочил назад и, перехватив рапиру в правую  руку,  чтобы
обескуражить Маджа, снова бросился в атаку. Однако столкнувшись  с  умелым
сопротивлением и даже получив незначительный укол в плечо, Ом решил больше
не рисковать и вернул оружие в левую  руку.  Мадж  бросился  в  атаку.  Ом
парировал его выпад легким движением руки, отведя острие клинка противника
в  сторону.  Одновременно  он  ухитрился  так  сориентировать  собственный
клинок, что Мадж, по инерции подавшийся вперед, натолкнулся на него  своим
правым предплечьем. Лезвие проскользнуло рядом с локтевой костью и вышло с
противоположной стороны.
     Ом отпрянул назад, вытаскивая оружие из раны противника. Пальцы Маджа
разомкнулись, и  рапира  выпала  на  пол.  Ом  бросился  вперед,  а  Мадж,
отступая, врезался спиной в фигуру Сенатора, которая рухнула на пол.  Мадж
по инерции свалился на него сверху. Он хотел подняться, но Ом,  подскочив,
нанес ему еще один удар, на сей раз в левое предплечье.
     Услышав позади себя приближение тяжелых шагов второго противника,  Ом
быстро развернулся, и,  вскинув  шпагу  и  заняв  оборонительную  позицию,
приготовился  отразить  атаку  Хорвата.  При  этом  действовал  он   столь
стремительно, что шпага промелькнула в воздухе мгновенно, словно  кнут.  С
кончика  ее  соскочила  на  лету  капля  крови,  ударившая  прямо  в  глаз
налетевшему врагу и на какую-то  долю  секунды  лишившая  его  возможности
правильно ориентироваться. Этого  оказалось  вполне  достаточно  для  Ома,
который действовал решительно и уверенно, наблюдая  за  происходящим  так,
будто изучал чужой поединок в замедленном движении на экране. Он без труда
замечал  каждую  деталь,  годами   тренировок   подготовленный   извлекать
немедленную выгоду из самой незначительной  промашки  противника.  Отразив
своей шпагой выпад Хорвата и отведя его клинок в сторону, Ом  послал  свое
оружие прямо ему в бедро.
     Хорват инстинктивно отпрянул назад, и  клинок  Ома  выскочил  из  его
плоти, сопровождаемый  фонтаном  крови.  Ом  продолжал  атаковать,  однако
некоторое  время  безуспешно  пытался  пробиться  сквозь   умелую   защиту
противника. С холодным спокойствием, прекрасно понимая, что теперь враг  с
каждой секундой будет становиться все слабее, теряя силы от потери  крови,
Ом продолжал оказывать на него давление. Хорват  не  сумел  уклониться  от
неизбежного и, совершив несколько маневров, в конце концов тоже врезался в
одну  из  фигур.  На  сей  раз   это   был   манекен   Солдата,   который,
перевернувшись, толкнул Хорвата, опрокинув его на спину. Затем Солдат  сам
врезался  в  Нефтедобытчика,  перелетевшего  через  Страхового  Агента   и
сбившего по дороге Гангстера. Тот, в свою очередь, обрушился на  Издателя,
зацепившего Финансового Воротилу, который прихватил  за  собой  Марксиста.
Фигуры валились на пол одна за другой -  прекрасная  демонстрация  эффекта
домино. Последним из всех оказался Капиталист.
     Рана в бедре и вывихнутый локоть - в ходе всей этой катавасии  Хорват
упал, неудачно приземлившись,  -  казалось,  должны  были  лишить  Хорвата
возможности сопротивляться. Ом надеялся, что и Мадж более не  в  состоянии
действовать,   однако   шум   шагов   и   тяжелое   сопение   за    спиной
свидетельствовали, что это далеко не так. Взревев, Ом крутанулся  как  раз
вовремя, чтобы успеть отразить атаку Маджа. Она оказалась слабой и  весьма
неумелой: противник вынужден был держать рапиру в неудобной для него левой
руке. Храбрости ему, конечно, было на  занимать  -  Ом  не  мог  этого  не
признать, - но и  дураком  Мадж  был,  судя  по  всему,  немалым.  Неужели
непонятно, что у него не осталось ни малейшего шанса. Кончик шпаги Ома еще
раз просверлил левое плечо Маджа, выйдя наружу с  противоположной  стороны
никак не менее, чем на три дюйма.
     Мадж повалился на пол.  Ом  снова  резко  повернулся,  приготовившись
встретить очередной выпад второго противника, но  Хорват  не  предпринимал
еще одной бесперспективной  попытки.  Со  стонами,  оставляя  позади  себя
кровавый след, тот ковылял к лифту. Чарли провожал  его  взглядом  до  тех
пор, пока Хорват, потеряв остатки сил, не повалился лицом на пол.  Руки  и
ноги  бедняги  еще  некоторое  время  двигались,  словно   обозначая   его
единственное желание - подняться и уйти.
     Ом направился к Маджу,  тяжело  дыша,  но  чувствуя  в  груди  прилив
неудержимого ликования. Мадж  сидел  на  полу,  обхватив  плечи  руками  и
уставившись на Ома.
     - Тебе повезло, ублюдок!
     - Хватит ныть! - усмехаясь сказал Ом. - А сейчас... мне нужна звезда,
которая открывает дверь в апартаменты Иммермана.
     - У меня ее нет.
     - Да?! А как ты собирался снова попасть туда? Давай-ка ее, а  то  мне
придется тебя убить, а уж потом обыскать.
     - Ничего у тебя не получится. Нас не обойдешь,  и  ты  прекрасно  это
знаешь.
     - Так что же, по-твоему, мне делать? С понурой  головой  плестись  на
собственную казнь? Давай звезду! Быстро! - закричал Ом.
     Мадж отпустил истекающее  кровью  плечо,  порылся  в  кармане  своего
изящного плаща и извлек оттуда диск на длинной цепочке. Ом принял  его  со
словами:
     - Для тебя будет лучше, если ты дал мне именно то, о чем я просил.
     Действовать  следовало  быстро,  однако  у  Чарли   не   было   такой
возможности. Не потащат же эти  двое  вместо  него  тело  Сник.  С  другой
стороны, он боялся сам нести ее в сопровождении этих людей. Хорват хоть  и
был довольно серьезно ранен - лицо его приобретало все более серый оттенок
- все еще представлял опасность. Придется  оставить  пока  Сник  здесь,  а
самому заняться этими двумя молодцами, решил Ом.
     Ему самому пришлось затащить почти  потерявшего  сознание  Хорвата  в
кабину лифта, а уже затем сопроводить туда Маджа. Уложив их обоих на  пол,
Ом поднялся на верхний этаж "подземелья". Диск позволил ему  проникнуть  в
помещение напротив того, где он побывал утром. Комната со  стоунерами,  по
счастью, была закрыта с этой стороны. Здесь находилось всего два цилиндра,
и он втолкнул в один из них Хорвата, который уже был на волосок от смерти.
Мадж с некоторой неохотой показал,  где  находится  панель  управления,  и
Чарли быстро включил аппарат на полную  мощность.  Затем  он  затолкал  во
второй стоунер самого Маджа, у которого  осталось  еще  достаточно  сил  и
духа, чтобы плюнуть в лицо Ома, прежде чем тому удалось захлопнуть дверцу.
Через несколько секунд Чарли вытащил окаменевшее тело Маджа  из  цилиндра.
Он снова направился к лифту и три минуты спустя  вернулся  с  телом  Сник.
Поместив ее в цилиндр, он включил  дестоунирующее  питание,  затем  извлек
тело и уложил на пол. Ом прощупал пульс Сник и убедился, что сердце хоть и
слабо, но все же бьется.
     Ом раздел  ее,  чтобы  осмотреть  тело  -  нет  ли  у  нее  серьезных
повреждений. Хотя видных ран не было, Чарли прекрасно понимал:  это  вовсе
не означает, что Сник в полном порядке.  Совсем  не  исключено,  что  дело
обстоит  как  раз  наоборот.  Ей  вполне  могли  сделать   укол   медленно
действующего яда с тем, чтобы, если ее найдут и дестоунируют,  она  умерла
бы по  прошествии  весьма  незначительного  времени.  Да  что  угодно!  Ей
запросто могли дать сверхдозу какого-нибудь болеутоляющего  средства.  Так
или иначе, сейчас самое главное по  возможности  быстрее  отправить  ее  в
больницу. Но этого, не подвергая себя прямой опасности, Чарли  сделать  не
мог. Кроме того, он не хотел раскрывать свое  местонахождение.  Оставалось
еще достаточно времени, чтобы убраться из Башни.
     Ом вернул тело Сник в цилиндр  и  подверг  его  окаменению.  Осмотрев
комнату, он заметил упаковочную машину и засунул в нее одежду Сник. Затем,
перетащив тело в лифт, Ом спустился на этаж,  где  размещалась  экспозиция
древнего морского мира. Одним из представленных там существ был гигантский
плотоядный кит, изображенный поднявшимся из  морских  волн.  Его  открытая
огромная пасть находилась всего на несколько футов ниже  ограды  винтового
эскалатора.
     Отдуваясь, Ом пристроил тело на перила и уравновесил  его  на  них  -
голова Сник смотрела на спокойное сейчас море.
     - В некотором роде, Сник, - вслух проговорил Ом, - ты была моим Ионой
[библеизм - Иона, образно: человек, приносящий несчастье].
     Он истерически рассмеялся; эхо вернулось, отразившись от стен  башни.
Сумев взять себя в руки, он со вздохом произнес:
     - Я делаю это потому, что ты все же - живое существо, а я не переношу
никакого убийства. К чертям собачьим все это общее благо!
     Он приподнял тело и толкнул его. Оно скользнуло до  перилам  и  через
пасть кита провалилась к нему в чрево.
     - Когда-нибудь тебя найдут, - всхлипывал Ом. - Но тогда... тогда...
     Что бы ни случилось с ним самим к тому времени, он не станет сожалеть
о том, что спас Сник.  Он  заплатит  за  все  ту  цену,  которую  от  него
потребуют.




                             МИР ВОСКРЕСЕНЬЯ

                                     РАЗНООБРАЗИЕ, Второй месяц года Д6-Н1
                                     (День-шесть, Неделя-один)


                                   27

     Томас Ту Зурван, "Отец  Том",  священник,  так  и  не  получивший  от
правительства дозволения проповедовать, но наделенный  этим  правом  самим
Богом,  проснулся  в  своей  квартире.  Он  даже  и  не  выругался,   хотя
большинство людей, оказавшись в его положении, прибегло бы к самым крепким
выражениям. У него -  человека,  ни  разу  не  взявшего  в  рот  ни  капли
спиртного, было тяжелое похмелье. Просто ад, как иначе  это  еще  назвать?
Субботний грешник сумел избежать наказания, переправив свою головную  боль
Воскресному святому. Возможно, Отец Том даже  упивался  болью.  Его  плечи
были достаточно широки, чтобы нести дурную карму других людей, да и голова
крепка.
     Тем не менее, когда он встал  и  прошел  мимо  цилиндра,  с  которого
началась жизнь в Субботу, Отец Том не наделил  его  знаком  благословения,
как он поступил с другими пятью обитателями стоунеров.
     Чего Отец Том, право, не ведал - так это, что Чарли Ом  не  стремился
сознательно избегать последствий своих разгулов, возлагая их на других. Ом
всегда просыпался в похмелье, искренне считая, что по другому  и  быть  не
может. Когда же он постигал,  что  передал  это  удовольствие  ему  кто-то
другой, он уже либо избавлялся от похмелья;  либо  топил  его  в  вине.  В
результате  в  мире,  целиком  подчиненном  законам  строгой  экономики  и
тотального учета всего и  вся,  оставалось  все-таки  нечто  неучтенное  -
похмелье Ома.
     Проведя некоторое время в ванной, Зурван  легко  позавтракал,  затем,
по-прежнему голый, опустился на колени рядом с кроватью, чтобы  помолиться
обо всем живом во вселенной.  Поднявшись,  он  сразу  же  переключился  на
насущные дела: сменил постельное белье, собрал вещи, разбросанные  повсюду
неряхой из Субботы (да благословит его Господь!), вымылся и  избавился  от
того, от чего необходимо избавляться по утрам. Потом он прошел к  шкафчику
с личными вещами, взял из него те  предметы,  которыми  он  пользовался  в
своей повседневной борьбе со злом, и разложил их перед собой. То, что  две
из этих вещей - парик и длинная густая борода - выглядели весьма  странно,
не вызывало у Отца Тома  особого  удивления.  В  это  время  дня  он,  как
правило, воспринимал  все  как  нечто  предопределенное  и  не  вызывающее
сомнений, не дающее ни малейшего повода для вопросов. Он  забыл,  что  уже
сдул куклу, похожую на него, как две капли  воды.  К  моменту  пробуждения
Отец Том был здесь единственным человеком. Иными словами,  за  исключением
тех редких случаев, когда  ему  приходилось  передавать  сообщения  Совету
иммеров. Том Зурван вовсе не вспоминал о своих двойниках. То время,  когда
он понимал, что он не совсем Отец Том сам  по  себе,  быстро  прошло.  Вот
вечером - да, тогда все было по-другому. Вечером голоса, зрительные образы
и мысли, неведомые при свете яркого солнца, наваливались на него.
     Он оделся и пошел в  ванную,  чтобы  загримироваться.  Спустя  десять
минут он уже направлялся к выходу, держа в  правой  руке  длинную  дубовую
трость, изогнутую на верхнем конце. Очень редко Отец Том вспоминал о  том,
что родился левшой,  и  только  в  образе  Зурвана  он  перевоплощается  в
человека, лучше владеющего правой рукой.
     Рыжеватый растрепанный парик ниспадал сзади до самого  пояса.  Кончик
носа Отца Тома был окрашен в голубой цвет, а губы - в  зеленый.  Длиннющую
бороду украшало  множество  небольших  бабочек,  вырезанных  из  блестящих
бумажек. Белую, почти до самых пят  мантию  Отца  Тома  покрывали  красные
круги, обрамляющие  голубые  шестиконечные  звезды.  На  идентификационном
диске-звезде красовалась расплющенная восьмерка, лежащая на боку и  слегка
надорванная на конце.
     Посредине лба Отец Том нарисовал себе большую оранжевую букву S.
     Ноги его, как то и положено настоящему пророку  и  святому  человеку,
оставались босыми.
     Отец Том не имел при себе обычной наплечной сумки  -  обстоятельство,
непременно приковывавшее к нему удивленные взгляды жителей Манхэттена.
     Дверь отворилась, впустив яркий свет, который неизменно приводил Отца
Тома в приподнятое настроение.
     - Доброе утро Господне! - закричал он, обращаясь сразу ко  всем  пяти
собравшимся в холле людям. - Благословляю вас, братья и сестры! Пусть ваши
души  мечтают  превзойти  самих  себя,  преодолеть   собственные   пороки!
Сподвигни вас Господь на уважение к вашим  смертным  телам  и  бессмертным
душам! И  пусть  каждый  новый  день  на  шаг  приблизит  вас  к  истинной
человечности и божественности!
     Удерживая  трость  тремя  пальцами,  Отец  Том  образовал  большим  и
указательным пальцами плоский овал, а затем трижды  ввел  в  него  средний
палец другой руки. Овал  этот  символизировал  вечность  и  бессмертие,  а
следовательно, Бога. Трижды побывавший в овале средний палец  призван  был
выразить духовное слияние человечества с Вечностью. Большой и  два  других
пальца соответствовали Богу, человеческому телу и человеческой  душе.  Они
олицетворяли также Бога, все живые существа и Мать Природу -  естественную
спутницу Бога. Имели  эти  знаки  еще  и  третье  символическое  значение,
воплощая любовь, сочувствие и познание как  собственного  я,  так  и  всей
вселенной.
     "Благослови и вас Господь, Отец  Том!"  -  воскликнули  некоторые  из
праздношатавшихся в холле. Другие  широко  улыбались  и  также  изображали
знаки благословения, правда вкладывая в них несколько иной смысл.
     Отец Том прошел мимо них величественной походкой; нос его подрагивал,
несмотря на все его старания: запаха табачного дыма, спиртного  и  немытых
тел он никогда не мог выносить.
     - Дай им открыть Бога, понять, что они сами с  собой  делают.  Покажи
этим детям свет, чтобы, следуя за ним, смогли они, будь  на  то  их  воля,
выйти из тьмы!
     - Задай им. Отец Том! - кричал один из мужчин. - Опали их дьявольским
огнем, посыпь их серой! - мужчина громогласно расхохотался.
     Отец Том остановился и повернулся к людям.
     - Я не проповедую дьявольский огонь, сын мой.  Я  проповедую  любовь,
мир и гармонию.
     Мужчина рухнул на колени и воздел к небу руки,  изображая  пародийное
раскаяние:
     - Простите, Отец! Не ведаю я, что творю!
     - Нет пророка в своем квартале,  -  произнес  Зурван.  -  Я  не  имею
власти, чтобы простить тебя. Ты должен сам простить себя, и  только  потом
тебя сможет простить Господь.
     Отец Том вышел на  Аллею  Шинбоун  под  безоблачное  небо  и  заметно
припекающее солнце. Дневной свет не мог сравниться с тем ярким  свечением,
которое излучалось от всего в этом мире: от дальних звезд, невидимых  даже
в радиотелескопы, от деревьев и травы, от камней в саду и от центра Земли.
Но самый яркий источник - тот,  что  находился  внутри  самого  Отца  Тома
Зурвана.
     День пролетел быстро.  Отец  Том  стоял  на  уличных  перекрестках  и
молился,  взывая  ко  благу  всех,  кто  слушал  его,  торча  у  подъездов
домов-блоков и частных особняков. Весь день Отец Том без устали выкрикивал
призывы вый