- Пораньше? - удивилась она, подняв брови.
     - Да, да, знаю. Могут быть неприятности. Ты можешь работать  столько,
сколько захочешь, и вкладывать в дело все свои силы, и никто тебе слова не
скажет. Ты - артистка, а я вот чиновник. Если  я  буду  приходить  рано  и
задерживаться допоздна, и мои коллеги это обнаружат, они наверняка захотят
проверить, чем я там занимаюсь. Я ни в коем случае не  могу  им  позволить
обнаружить,  что  я  поглощен   неразрешенной   деятельностью,   использую
служебные каналы получения информации, не имеющей прямого отношения к моей
работе. Если они что-то узнают, у меня будут серьезные осложнения.
     Может, действительно, лучше, если я пойду на работу в обычное  время.
Просто замотаю часть  своих  повседневных  дел.  Коллегам  совершенно  все
равно, если я проявляю лень или  тружусь  неэффективно:  это  делает  меня
одним из них, нормальным парнем. Начальству тоже особого дела нет, если я,
конечно,  не  буду  слишком  уж   сачковать.   Существует   что-то   вроде
неофициального соглашения: не работать слишком усердно.  Главное  -  вести
себя в определенных  рамках  и  не  доставлять  неприятностей  начальству,
заставляя его утруждать себя выговорами.
     Они кончили завтрак, и  Нокомис  ушла  в  ванную.  Оставалось  только
надеяться, что она не заметит одежду в корзине для стирки. Впрочем, особых
оснований опасаться этого не было: обычно она охотно доверяла стирку  ему.
К тому же в прошлую Среду стирала она, так что сегодня подобное желание  у
нее вряд ли появится.
     Через пятнадцать минут Нокомис снова вышла на  балкон.  На  ней  была
белая блузка и тесные ярко-красные брюки, на плече - дорожная сумка.
     - О, я думала ты валяешься в постели, вроде как готовишься к труду.
     - Нет, я планировал  способы  получения  информации  для  шантажа,  -
улыбнувшись, ответил он.
     - Хорошо. Я отправляюсь в гимнастический зал.
     Он встал для скорого поцелуя.
     - Желаю хорошо поработать, - сказал он.
     - Обязательно. Я всегда стараюсь. К сожалению,  пообедать  вместе  не
удастся. Заседание комитета состоится в ресторане во время обеда.
     Пока  она  отсутствовала,  Тингл  включил  экран,  расположенный   на
балконе, и еще раз сверил их сегодняшнее расписание. Он и  раньше  помнил,
что она не может с ним сегодня пообедать. А Нокомис  знала,  что  ему  это
известно. И все-таки Нокомис не была бы абсолютно уверена, что память  его
не подведет. Она доверяла только себе.
     - Увидимся в семь в Гуголплексе, - сказал он.
     - Надеюсь, салат будет вкуснее, чем в прошлый раз.
     - Если нет, подыщем другое место.
     Он сидел на балконе, пока не увидел, что  ее  велосипед,  проехав  по
Бликер Стрит, двинулся на север вдоль канала. Как только она  скрылась  из
виду, он поднялся и направился в  ванную.  Сколько  раз  она  возвращалась
через несколько минут после ухода, жалуясь на свою забывчивость. Но его не
проведешь:  она  просто   проверяла,   не   делает   ли   он   чего-нибудь
недозволенного. Одно время он даже  подозревал,  что  на  самом  деле  она
тайный органик, а гражданская профессия ее  -  балет.  Однако  собственное
расследование, проведенное с использованием каналов банка данных,  убедило
его, что это не так.
     Но тогда кто же она? Чрезмерно подозрительная, возможно, даже больная
паранойей  женщина.  Абсолютно  не  соответствующая  тому  типу,   который
объективно подходил для жены Боба Тингла. Однако когда он ухаживал за ней,
ее истинный характер совершенно  не  проявлялся,  и  он  продемонстрировал
недопустимую неосмотрительность, не проверив  ее  личный  интерес  еще  до
женитьбы. Страстная любовь ослепила его, впрочем, это  как  раз  вполне  в
характере Боба Тингла, обычно подверженного таким  эмоциям,  которым  Джеф
Кэрд никогда не позволил бы овладеть собой.  И  все  же  именно  Кэрд  был
виноват в том, что Тинглу достался такой характер. Кэрд добровольно выбрал
именно такой  нрав  для  своей  роли  в  Среде,  потому  что  хотел  тонко
чувствовать, будучи Тинглом, то, что Кэрд ощущал лишь поверхностно.
     И, следовательно, Кэрд не мог не  питать  к  чертам  личности  Тингла
некоторой симпатии и не проявлять интереса к тем чувствам,  которые  из-за
постоянного самоконтроля и самоограничения были ему  недоступны.  И  когда
он,  Кэрд,  строил  или,  возможно,  лучше   сказать,   _в_з_р_а_щ_и_в_а_л
личность Тингла, он тем  самым  доставлял  себе  удовольствие.  Но  сейчас
приходилось расплачиваться за это удовольствие: страсть к Нокомис навлекла
не него настоящую опасность. Нокомис, хотя и не состояла в числе секретных
агентов государства, постоянно следила  за  ним.  Если  Нокомис  обнаружит
что-нибудь подозрительное, не имеющее касательства к их личным отношениям,
у нее может возникнуть соблазн копнуть поглубже. Интересно,  если  Нокомис
обнаружит нечто с ее точки зрения противозаконное, сообщит ли она властям?
Он такие думал. Но она будет очень рассержена его недоверием.
     На самом деле, откуда ему было знать,  как  она  поведет  себя,  если
любопытство заведет ее слишком далеко. Единственное, что  он  мог  сказать
наверняка: Тинглу нельзя было на ней  жениться.  Но  если  уж  так  вышло,
следует расстаться с ней и чем скорее, тем лучше. Но Тингл все  еще  любил
эту  женщину,  хотя  высокая  страсть,  бушевавшая  в  его  душе  вначале,
сменилась умеренной и теплой симпатией. Более того, если бы он объявил ей,
что желает развода, то сам бы и переживал ее гнев и боль. Она  была  столь
эгоистичной и обладала такими собственническими инстинктами,  что  никогда
не смирилась бы с тем, что не _о_н_а_, а _е_е_ покидают. Однако Нокомис не
только имела слабость к собирательству, окружая  себя  невероятным  числом
ненужных вещей и людей, но и яростно боролась за то, чтобы  не  расстаться
хоть с чем-нибудь. Их шкаф  для  личных  принадлежностей  вечно  заполняли
разнообразные  безделушки,  игрушечные  медведи,   китайские   болванчики,
какие-то  сувениры,  подготовленные  для  грядущих   юбилеев,   всемирных,
национальных и местных праздников. Там же валялись балетные трофеи, личные
записи Нокомис, охватывающие период от ее  рождения  до  самого  недавнего
времени. Среди других вещей можно было найти медаль за победу в забеге  на
стометровку  среди  восьмиклассниц  Манхэттена,   грамоту   за   примерное
поведение, которую Нокомис вручили, когда ей было  всего  двадцать  сублет
(кстати, после этого из-за постоянных ссор с участниками  балетной  труппы
она уже не получала никаких наград).
     Тингл не раз пытался заставить ее выбросить этот хлам, поскольку  все
это сильно раздражало его. Достаточно сказать, что почти каждый вечер  она
вытаскивала из шкафа какие-нибудь безделушки и расставляла их  на  полках.
Естественно, перед тем, как отправиться в стоунер, приходилось все убирать
на место. Кроме всего прочего, шкафчик с вещами был настолько загроможден,
что Тингл с трудом находил собственные вещи.
     Тингл знал, что в один прекрасный  день  его  легко  возбудимый  нрав
возобладает  над  ним,  и  он  спустит  весь  этот  хлам  в  мусоропровод.
Несомненно это неизбежно положит конец их отношениям,  что,  если  мыслить
логично, пошло бы ему только на пользу: присущая Нокомис жажда обладания и
подозрительность неизбежно доведут его до беды.
     Он вздохнул, поднялся с кресла и  направился  в  ванную.  Вытащив  из
корзины все еще влажную одежду  Вторника,  он  развесил  ее  на  просушку.
Потом, когда вещи высохнут, он скатает их и уложит в сумку. Конечно,  куда
проще и разумнее было бы выбросить все, но, к сожалению, у него  был  лишь
один комплект формы отряда. Чтобы получить другой, необходимо  было  сдать
старый властям Вторника или, по крайней мере, достоверно объяснить причину
его отсутствия,  причем  в  этом  случае  требовалось  писать  специальное
донесение в Департамент реализации одежды.
     Ложась в постель, он не  ожидал,  что  ему  удастся  быстро  заснуть,
однако  почти  сразу  же  он  соскользнул  в  густую  пелену   сменяющихся
сновидений.
     Проснувшись  от  звука  сигнального  колокольчика,  доносящегося   из
настенного экрана, из всех осаждавших его снов он  прежде  всего  вспомнил
один. Лицо Отца Тома, его собственное лицо, узнаваемое даже в парике  и  с
фальшивой бородой, смотрело на него с экрана. Он стоял на берегу  широкой,
темной, медленной реки. Позади него виднелся массивный  каменный  мост.  В
правой руке Отец Том держал железный канделябр на семь свечей, похожий  на
канделябр в синагоге. Тингл никак не мог  вспомнить,  как  называется  эта
вещь. Из указательного пальца правой руки  Отца  Тома  струей  било  яркое
пламя, ион, нахмурившись, никак не  мог  определить,  какую  свечу  зажечь
первой.
     - Вот и наступил момент, - сурово произнес Отец Том.
     - Какой момент? - пробормотал, просыпаясь, Тингл.
     Хотя обычно ему требовалось для сна восемь  часов,  на  этот  раз  он
проспал  всего  шесть.  Он  надел  шорты  и  спустился  в  подвал,  где  в
одиночестве поработал на тренажере. Вернувшись в квартиру, Тингл  еще  раз
принял душ, оделся и выпил чашечку кофе. К этому времени солнце уже палило
вовсю, город находился в движении, а  температура  воздуха  подбиралась  к
обещанным в прогнозе 112 градусам по Фаренгейту. Тингл,  одетый  в  нижние
шорты, белую, отделанную зеленым рубашку с короткими рукавами и  кружевным
манжетом на шее, в широких зеленых брюках, в коричневых сандалиях на ногах
и с сумкой через плечо, снова вышел на балкон. Он стоял там и  внимательно
всматривался  в  происходящее.  Кого  он  ожидал  увидеть?  Доктора  Чанга
Кастора?
     Он, Тингл, явно не стал полностью Тинглом. Джеф Кэрд еще жил  в  нем.
Джеф Кэрд напоминал Тинглу, что он  должен  установить  контакт  со  своим
агентом-иммером, ожидающим его в Среде. Но  сделать  это  нужно  из  банка
данных.
     Перед домом сейчас находился всего один человек - какой-то мужчина на
велосипеде, направлявшийся от перекрестка Бликер Стрит и Канала Кропоткина
в западном направлении. Тингл  видел  только  его  спину.  Шею  незнакомца
прикрывала широкая шляпа. Одет он был в коричневую рубаху и зеленые брюки.
Тингл наблюдал за тем, как мужчина остановился, повернулся и воззрился  на
что-то.
     - О Господи! -  воскликнул  Тингл.  Сцепив  пальцы  рук,  он  подался
вперед. Открывшееся из-под  шляпы  лицо  поразило  его  своей  характерной
вытянутостью. Длинный, тонкий нос не оставлял сомнений - Кастор. Почему он
так пристально смотрят на дом?
     Тингл потряс головой и заговорил сам с собой.
     "Это все твое воображение! Не настолько он глуп, чтобы сделать это!"
     Что он подразумевал под словом "это"? Опасность, угрожавшую Озме?
     Мужчина повернулся, предоставив Тинглу  возможность  рассмотреть  его
профиль. Действительно похоже на хищное лицо Кастора, но...  Нет,  это  не
мог быть Кастор.
     Велосипед, двигаясь вдоль канала на север, скрылся за домом, а  затем
через некоторое время появился вновь, но тут же исчез - на этот раз уже за
следующим  домом.  Из  задней  двери  углового  дома  появился  мужчина  и
направился к гаражу. Вскоре он вышел оттуда с велосипедом. Тингл  узнал  в
нем Джона Чандра. Ему хорошо знакомо лицо этого человека, так же как и его
жены, Адиты Ротва. Не раз приходилось ему смотреть на их лица  через  окна
стоунеров в подвале. Он отступил назад,  в  глубь  балкона,  чтобы  Чандр,
взглянув наверх, не заметил его.
     Впрочем, бояться особенно нечего. Даже, если сосед  заметит  сходство
его лица с лицом Джефа Кэрда из подвального стоунера, он  просто  удивится
самому факту подобного совпадения и больше ничего.  Тингл  подождал,  пока
Чандр скрылся за домом, и только после этого снова высунулся  -  взглянуть
на велосипедиста. Однако того уже не было.
     - Наверно, просто нервы, - пробормотал Тингл.
     Через  три   минуты   он,   влившись   в   поток   велосипедистов   и
электромобилей, отправился на восток. Было  жарко,  он  почувствовал,  как
выступает пот, и в этот миг уголком глаза  заметил  лежавшую  на  тротуаре
банановую кожуру.



                                   10

     Тингл зигзагом проскочил сквозь толпу к обочине, затормозил и,  резко
остановившись, поднял кожуру и бросил ее в мусорный  контейнер.  Затем  он
снова уселся на велосипед и осмотрелся по  сторонам.  Рутенбика  не  было,
впрочем Боб и не ожидал увидеть его. В Среде и без него полно нерях, да  и
неизвестно еще, действительно ли Рутенбик находится здесь. Тем  не  менее,
Тингл был огорчен своим  непроизвольным  поступком  и,  продолжая  крутить
педали, мысленно  упрекал  себя  за  него.  Нельзя  было  останавливаться,
наоборот, лучше бы побыстрее проехать.
     Добравшись до Тридцатой улицы, он поднялся  по  пандусу  к  западной,
затененной стороне здания Башни Тринадцати Принципов.  Знаменитое  здание,
покрытое солнечными  панелями,  занимало  участок,  ограниченный  Седьмой,
Четвертой, Тридцатой и  Тридцать  седьмой  улицами.  Основной  его  корпус
вздымался  вверх  на  высоту  четырех  тысяч  футов,  а  расположенные  по
периметру тринадцать башен добавляли еще тысячу четыреста. Кабинет  Тингла
находился  почти  на  самом  верху  башни  на  северо-западном   углу,   у
пересечения Седьмой и Тридцать седьмой улиц.
     Съехав вниз по  противоположной  стороне  эстакады  и  спустившись  к
стоянке на третьем из подземных уровней,  он  сел  в  лифт  и  поднялся  в
главный холл на северо-западной стороне. Там, пересев на скоростной  лифт,
он проехал до верхнего уровня основного корпуса, а уже  оттуда  -  еще  на
одном лифте - до своего уровня.
     Проходя через холл, за которым находился его кабинет,  Тингл  обратил
внимание на вид, открывающийся через высокие  и  широкие  окна  справа  от
него. На крыше главного корпуса возвышались шесть причальных мачт; на трех
из них уже болтались причалившие дирижабли, а еще к одной как раз  в  этот
момент  направлялся  блестящий   оранжевый   гигант.   Тингл   остановился
полюбоваться на эту красоту и великолепие.
     Наверху,  вдоль  стены  здания,  располагались  мощные  воздуходувки,
однако дирижабли миновали их и висели в относительно спокойном воздухе над
огромной крышей, где ничто не затрудняло  им  свободу  маневрирования.  Не
было никакой  необходимости  встречать  их,  притягивая,  как  это  обычно
бывает, корабль за сброшенные с него причальные канаты. Пилот имел в своем
распоряжении двенадцать реактивных  двигателей,  способных  компенсировать
любые  нестабильности  в  воздухе.  Корабль   не   спеша   приближался   к
специальному гнезду на верху мачты  -  и  вот  его  нос  уже  заблокирован
захватным механизмом.
     Тингл с удовольствием посмотрел бы  за  тем,  как  будут  перегружать
находящихся в состоянии окаменения, защищенных  от  любых  случайностей  и
рутинной скуки пассажиров дирижабля. Однако взглянув на часы,  он  увидел,
что приближается назначенное время  обычной  встречи  с  боссом  в  начале
рабочего дня. Он вошел в приемную, из которой дверь вела  в  его  кабинет.
Секретарь сидел за своим столом, глядя на  него  грустными,  полными  боли
глазами, словно у него раскалывалась голова. Тингл проскользнул мимо него,
бросив на ходу:
     - Доброе утро, Сэлли!.. Плохое настроение? - спросил  он,  услыхав  в
ответ на приветствие лишь невнятное бормотание. - Доброе утро, Маха Тингл.
Маха Паз уже...
     - Знаю, знаю. С нетерпением ждет меня. Спасибо.
     Куполообразный кабинет начальника был уставлен элегантной, как и  сам
его хозяин, мебелью. Вардхамана Паз, приветствуя  Тингла,  поднялся  из-за
стола во весь свой огромный рост - никак не меньше семи  футов.  Блестящая
многоцветная рубаха и брюки в напряжении натянулись,  удерживая  огромное,
словно шар, туловище и толстые ягодицы. Над тремя подбородками и  отвисшей
складкой на шее возвышалась округлая голова с массивным выступающим  лбом.
Он кивнул и протянул, словно в молитву, руки  вперед;  казалось,  от  него
требуются  значительные  усилия,  чтобы  поднять  многочисленные   кольца.
Которыми были унизаны пальцы. На каждом пальце толстяка красовалось по два
кольца, украшенных массивными бриллиантами и изумрудами. Золото колец было
фальшивым, а драгоценности - искусственными, да и сам Паз  казался  Тинглу
нереальным - наверно, потому, что  тучные  и  уродливые  люди  встречались
столь редко.
     - Доброе утро, шеф, - сказал Тингл, предварительно кивнув и вытянув в
приветствии сжатые руки вперед.
     - Доброе утро. Боб.
     Паз, словно надувной шар,  из  которого  сквозь  малюсенькую  дырочку
медленно выходит горячий воздух, аккуратно опустился в кресло.
     Предложив Тинглу присесть, он сказал:
     - Для других, может быть, это  утро  и  доброе,  но  вот  для  нас  с
тобой...
     "Мерцающие персты",  как  его  называли  за  глаза,  взмахнул  рукой,
напомнившей Тинглу тяжелый плавник неуклюжего моржа. Лицо его  скривилось,
будто он объелся бобов.
     - Я слышал о твоих  неприятностях...  о  наших  неприятностях...  Мне
передали по специальным каналам.
     Тингл напряженно передернулся и пробежал глазами по  комнате,  однако
ничего не сказал. Было бы глупо спрашивать Паза, проверена  ли  комната  и
включена ли глушилка. Конечно же, все,  что  нужно,  было  сделано.  Кроме
того, в комнате на полную громкость работали три экрана.
     Тингл придвинул стул так, что живот уперся в кромку стола, и  подался
вперед.
     - Вы связывались с Тони? - спросил он.
     - Нет. Это другой канал.
     - Рутенбик и Гриль сегодня меня не  занимают.  Вот  Кастор...  Думаю,
информатор сказал вам, насколько он для нас опасен?
     Паз кивнул. Щеки его шлепали, как листья на ветру.
     - Один высокопоставленный органик ищет Кастора. Однако  пока  у  него
связаны руки, поскольку официальные меры он принять не может. Вот если  бы
он  получил  подтверждение   властей   Вторника,   что   Кастор   является
дэйбрейкером, можно было  бы  действовать  быстро  и  решительно.  Конечно
пришлось бы убить его, чтобы предотвратить арест. Нельзя допустить,  чтобы
его стали допрашивать.
     Хотя по чину Тинглу не следовало знать имя того человека,  о  котором
упомянул Паз, оно было ему известно. Поиски, которые  он  провел  в  банке
данных,  не  получив,  однако,  разрешения  на  них  ни  от   сегодняшнего
правительства, ни от Совета иммеров,  открыли  ему  имя  заинтересованного
лица.
     - Мы должны найти Кастора! - сказал Паз.
     - Буду работать, как бобер на плотине, - сказал Тингл.
     - Вы смеетесь? По-моему, не время.
     - Нет, нет. Это просто каламбур [игра слов: Castor (англ.) - бобер].
     - Каламбур? Что за каламбур? Сейчас не время для легкомыслия, Боб.
     -  Американский  бобер  принадлежит  к  роду  Castor  canadensis,   -
пробормотал Тингл.
     - Что?
     - Не обращайте внимания, - сказал Тингл,  повышая  голос.  -  Знаете,
шеф, мне необходимо указать неправильное время в  отчете  по  работе.  Мой
непосредственный начальник,  Гэлор  Писвэк  [Galore  Piecework  (англ.)  -
изобилие сдельщины], слишком  усердна.  Она  почти  всегда  проверяет  мои
отчеты.
     - Гэлор Писвэк? - нахмурившись, переспросил Паз.
     - Глория Питсворс. Мы, подчиненные, так ее называем.
     Паз не улыбнулся.
     - Я же сказал тебе. Боб. Легкомыслие... сейчас неуместно.
     - Знаю, шеф. Прошу прощения.
     Паз громко вздохнул.
     - Я позабочусь о Питсворс. Но...
     Наступила пауза. Выждав несколько секунд, Тингл спросил:
     - У вас еще более плохие новости?
     - Ты очень проницателен. Боб.
     Он еще раз глубоко вздохнул.
     - Мой информатор передал,  что  здесь  находится  один  из  органиков
Воскресенья. Это детектив-майор Пантея Пао Сник.  У  нее  временная  виза.
Боб. Временная!
     - И это, конечно, касается нас. Иначе вы бы о ней не упомянули.
     - Боюсь, что так, - сказал Паз. - Из сообщения  информатора  следует,
что только комиссар-генералу известно о ми