чтобы уйти, когда  он
спросил:
     - На кого работает наш объект, как вы думаете?
     Я укоризненно глянул на него: спрашивать такое не полагалось,  каждый
делает свое дело. Он понял. Но я, пожалуй, даже сказал  бы  ему,  на  кого
именно работает наш объект; я теперь уже знал это почти наверняка.  Но  не
нужно, если нет настоятельной необходимости, вселять в человека сомнения в
надежности и  порядочности  той  власти,  которой  он  служит.  Работникам
спецслужб, как правило, известно  о  всякой  власти  намного  больше,  чем
остальным, и сведения  эти,  зачастую  отнюдь  не  украшающие  даже  самых
главных руководителей. Но информированность не должна переходить в  полное
разочарование. Разуверившийся  во  всем  работник  теряет  свою  ценность,
становится опасным для правопорядка. Поэтому я сказал лишь:
     - Предотвратим катастрофу - тогда выясним.
     Иванов, правильно расшифровав мой немногословный  ответ,  все  же  не
счел тему закрытой, напротив, даже обиделся,  кажется,  тому,  что  я  мог
заподозрить его в служебной бестактности.
     - Я не из любопытства, - сказал он. - Вот посмотрел на него вблизи  -
и почудилось, что когда-то мы с ним пересекались.
     Это было уже интересно.
     - Где - вспомнили? Служба, отдых, театр, у знакомых...
     - Вот это и стараюсь сейчас сообразить. Не помню пока  даже  -  здесь
или за границей где-нибудь... Понимаете - ощущение непривычное.  Лицо  его
мне ничего не говорит. Но вот  движения...  Походка,  манера  поворачивать
голову,  наклонять  ее  при  разговоре  к  правому  плечу,  стоя  -   этак
покручивать правой ногой, словно окурок давит... Это все - клянусь, где-то
я уже видел.
     - Взгляд, голос?
     - Голоса такого я раньше не слышал, но он может быть и скорректирован
каким-то прибором или искусственно изменен.
     - Запись голоса анализировали?
     - Послал, сейчас этим занимаются. Дело ведь не в моем интересе. Знать
бы - от какой он службы, легче было бы понять, чего бояться. У всех нас  -
свои почерки.
     - Ладно, - сказал я, чтобы не тратить больше времени.  -  Меня,  если
понадобится, ищите около него.
     - Вас понял.
     Я поднялся на  второй  этаж.  Здесь  было  более  людно;  большинство
участников предпочитали почему-то именно этот холл, хотя отсюда был  выход
к задним рядам амфитеатра, а все, как мне казалось, должны  бы  стремиться
занять  места  поближе  к  сцене.  Что  это,  подумал  я?  Осознанное  или
инстинктивное ощущение того, что может произойти нечто опасное? Кто знает?
Очевидно, слухи о поиске взрывчатки  все  же  просочились.  Но  паника  не
наступила, и желание приобщиться к  истории  оказалось  у  людей,  видимо,
сильнее страха.
     Объект своего внимания я увидел почти  сразу  и  направился  прямо  к
нему.
     Он тоже заметил меня и, когда я приблизился, доброжелательно кивнул и
улыбнулся.
     - Вижу вас нынче в печальном одиночестве, - констатировал он.  -  Ну,
как пишется?
     - Так себе, - сказал я  безразличным  тоном  человека,  уставшего  от
всего на свете.
     - Понятно - репортерская рутина. Кстати, а о замысле покушения вы уже
сообщили в ваш журнал?
     - Что вы имеете в виду?
     Он усмехнулся:
     - Слухом мир полнится. Я не вижу сегодня здесь одного из нас,  членов
руководства партии - от ее зарубежной секции. Вы понимаете, надеюсь,  кого
я имею в виду. Так вот я слышал, что он оказался американским агентом,  но
его раскрыли и взяли...
     - Что вы говорите! До меня эта новость  еще  не  дошла.  У  вас  есть
какие-то подробности?
     - Ну откуда же? Этим  делом  наверняка  занимаются  спецслужбы.  Наша
партия  -  не  правительственная  организация...  До  нас  все  доходит  в
последнюю очередь. А вот вы должны были быть в курсе.
     - Ну, - усмехнулся я, - западных журналистов тут  тоже  не  стремятся
информировать в первую очередь.
     - Понимаю, понимаю...
     Во время этого трепа я мысленно восхищался им:  человек  этот  должен
был понимать, что ходит по лезвию ножа, если его напарник уже схвачен.
     Впрочем, наверняка тот должен был в таком случае покончить  с  собой.
Но ведь это не всегда срабатывает. И тем  не  менее  держался  мой  объект
совершенно естественно; только правая нога  его  никак  не  успокаивалась,
исполняя очень сдержанный шейк.
     - А что вы здесь? - спросил я. -  Вам  же,  как  одному  из  главных,
придется, я думаю, сидеть вместе с сотоварищами в президиуме?
     Он ответил мне то, что я и предполагал.
     - Не на сцене, - сказал он. - В первом ряду. Мы  единогласно  решили,
что президиума не будет. Мы будем в партере. Хотя с  балкона  бывает  куда
лучше видно. Будь моя воля, я смотрел бы с балкона.
     Это было уже и вовсе нахально. Сукин сын.
     - Интересно, а Аргузин, президент России, почтит?..
     Он пожал плечами:
     - С какой стати? Хотя, как известно, к идеям азороссов  он  относится
сочувственно. Думаю, он хотел бы еще править, несмотря на то,  что  правит
уже два срока. Выдвигая свою кандидатуру, он хотя  бы  менее  смешон,  чем
Лыткин. Но все это ерунда. У республики в России уже  практически  никаких
шансов. Вы, может быть, заметили, что  и  плакатов  в  пользу  президентов
почти не видно?
     Я вспомнил один на Европейском вокзале, но других припомнить не мог.
     - Действительно, - согласился я. - Вот если бы Романовых не  было  на
сцене...
     - Ну, - сказал мой визави, - как бы их могло не быть?
     - Я неточно выразился. Имелось в виду - если бы оба они вдруг выбыли,
сошли с дорожки.
     - Это маловероятно, - протянул он таким  тоном,  словно  речь  шла  о
пустяках. После маленькой паузы повторил: - Очень, очень маловероятно.
     Практически таких шансов нет.
     Он сказал - шансов, отметил я про себя. Любопытно. Весьма.
     - Ну а вы? - спросил он в свою очередь.  -  Тоже,  наверное,  займете
местечко поближе?
     Я похлопал пальцами по своему "Никону":
     - У  меня  хорошая  камера.  Шпрокоугольник.  Так  что  мне  выгоднее
находиться подальше и повыше. Может быть, залезу на балкон верхнего яруса.
Самый лучший обзор; тем более что там народу будет, я надеюсь, не много.
     - Разумно, - кивнул он. - Ну что же - пора мне,  пожалуй,  спуститься
вниз. Время усаживаться.
     - Может быть, встретимся после закрытия? - предложил я. - Хотелось бы
задать вам еще несколько вопросов.
     - Отчего же нет, - согласился он. - С удовольствием.
     Он двинулся к широкой лестнице. Я смотрел ему вслед. Он старался идти
не прихрамывая - но, видимо, прыжок с крыши шестиэтажного дома все  же  не
прошел совершенно бесследно, хотя устройство, давшее  возможность  мягкого
приземления, каким бы оно ни было, сработало, надо сказать, неплохо.
     В моем  распоряжении  оставалось  еще  несколько  минут.  И  я  решил
прогуляться по залу, уже  почти  совершенно  заполненному,  -  прежде  чем
занять заранее выбранную позицию.
     Люди вели себя спокойно, хотя легкое волнение витало в воздухе.
     Свободнее всех, как и полагалось, держались телевизионщики, давно уже
привыкшие ощущать себя выше всех условий и условностей,  словно  были  они
стихией, явлением природы, от нее неотъемлемым. Большинство тяжелых  камер
было  уже  установлено  на  точках,  несколько   человек   с   ручными   в
сопровождении ассистентов бродили по залу.  Пробегая  глазами  таблички  с
названиями телекомпаний, наших и множества зарубежных, я прикидывал:  кому
на этот раз удалось занять лучшие позиции? "Российскому глоб-каналу"? РТР?
Или, может быть, на этот раз НТК - "Национальной телекомпании"? Между ними
обычно шла тихая борьба за наиболее выгодную точку в  таких  вот  случаях,
когда вызревала сенсация, хотя и относились они к одним и тем же ОТК.
     Странно: на сей раз выиграл не кто-то из этих  трех  китов,  а  некто
четвертый. В таком случае это была наверняка  акула.  Я  невольно  подошел
поближе. "Президентский телеканал"? Гм. Я слышал о том, что  такой  возник
специально  для  предвыборной  кампании  Аргузина  и  его  борьбы   против
референдума  и  реставрации  монархии.   В   выступлениях   разного   рода
публицистов, в фильмах и даже развлекательных программах,  шедших  на  ПТ,
велась агитация за сохранение республиканского  правления  в  России.  Эта
телефирма была, по моим данным, достаточно хилой. Возможно, став  "Царским
телеканалом", она и процветет, но пока...
     Любопытствуя, я подошел поближе. И убедился в том, что,  несмотря  на
отсутствие у ПТ богатых рекламных спонсоров, аппаратура  у  него  была  не
просто хорошей, но прямо-таки шикарной: похоже,  последний  крик  SONY,  с
совершенно новым дизайном и электроникой,  надо  полагать,  не  уступавшей
внешности. В этом деле я кое-что смыслю и сейчас с удовольствием глядел на
новый шедевр, не без труда порой распознавая  знакомые  вещи  в  их  новом
облике.  Красиво,  ничего  не  скажешь.  Пришлось  президенту  потратиться
напоследок. Хотя и это вряд ли ему поможет...
     Так, ну а этим что управляется? Вроде бы что для чего служит,  я  уже
понял, а  лишнего  ничего  на  этой  камере,  как  и  в  любом  приборе  и
устройстве, быть не должно. Интересно, зачем нужна эта  штука?  Я  подошел
еще ближе. Помимо обычных кабелей питания и трансляции, от  камеры  уходил
еще один, тонкий; у других камер ничего подобного не было. В это время она
начала медленно и плавно поворачиваться, хотя  никто  и  не  управлял  ею.
Дистанционное управление? Но зачем? Кто-то сзади тронул меня за  плечо.  Я
оглянулся  и  увидел  человека  со  значком  службы  порядка  съездовского
оргкомитета.
     - Вы мешаете работать телевидению, - сказал он требовательным  тоном.
- Сядьте, пожалуйста, на свое место.
     Спорить я не стал; место мое было наверху,  и  я  направился  туда  -
однако так и не добрался. Я пошел вдоль кабелей в вестибюль и оттуда  -  к
выходу. От крыльца все провода  уходили  и  скрывались  в  расположившихся
поблизости вагенах, увенчанных параболами  антенн,  но  один,  тот  самый,
тонкий, уходил  совершенно  в  другую  сторону  и  вползал  в  неприметный
микроавтобусик, приютившийся в ближайшем дворе, куда я попал, шагая  вдоль
кабеля. Стекла машины были тонированы и снаружи казались черными.
     Не иначе как именно отсюда управляли "президентской" камерой.
     Вот, значит, как обстояло дело... Не останавливаясь, я прошел в глубь
двора, зашел в подъезд, поднялся на второй этаж и оглядел из окошка пустой
двор. Вскоре из микроавтобуса вышли двое мужчин. По  одним  их  спортивным
фигурам можно  было  предположить,  что  телеоператор  -  не  основная  их
профессия. Но я вышел и миновал их совершенно спокойно.
     Я вернулся в театр, на ходу принимая  решение  о  порядке  дальнейших
своих действий.
     Добравшись до пустого балкона, я занял место в первом ряду, в  правом
углу. Отсюда мне было хорошо видно  все,  что  следовало  видеть.  Правда,
качественных снимков журнал от меня скорее всего не получит. Но я даже  не
был уверен, что это хилое издание просуществует еще пару месяцев. И черт с
ним, в конце концов.

     На трибуну воздвигся Сухов, военный  промышленник,  король  танков  и
великий князь самоходных ракетных установок. Вот, значит, как, подумал  я.
Напрасным было опасение, что первым выступит, перекричав  всех,  Зеленчук.
Фашисты умеют перекричать кого угодно; однако здесь,  похоже,  подходят  к
делу серьезно, и место человека в этой  команде  определяется  не  уровнем
продуцируемых им децибеллов. Ну, посмотрим, каков  из  оружейника  оратор.
Впрочем, слушать некогда, да и все равно нового он ничего не  скажет.  Все
выверено и отредактировано заранее. Пользуясь тем, что никому другому  тут
не могу помешать, я вышел на связь с Ивановым.
     - Немедленно возьмите  под  контроль  телевизионный  микроавтобус  (я
назвал номер) - тут рядом,  во  дворе.  Ничего  не  предпринимать,  только
наблюдать.
     Кто  сядет,  кто  выйдет,  куда  пойдет  -  словом,  полную   картину
происходящего.
     - Понятно, - ответил он. - Тут у нас новости. К  театру  приближается
демонстрация противников ислама. Боюсь, что скоро начнут пошумливать...
     - Что же, как мы и  ожидали,  верно?  Поэтому  немедленно  реализуйте
третью программу. "Петра Петровича" с шумом. Все остальное - тихо.
     - Вас поняли. Фауст!
     - Слушаю.
     - Можете принять текст?
     - Сейчас?
     - Торопят. Сказали - очень срочно. Текста там не очень много.
     Я оглядел балкон еще раз. Было вроде бы спокойно.
     - Ладно, - сказал я. - Давайте - на скорости. Я готов.
     - Пошел текст.
     В наушнике просвистело. Я глянул на индикатор.
     Записалось.
     - Порядок, - сказал я. - Итак, жду событий.
     - "Петр Петрович" в пути. Но... Ага, новое сообщение. К сожалению, не
из ободряющих.
     - Давайте.
     - Задержанный сбежал.
     - Тот, взятый в Чистом переулке?
     - Так точно.
     - Каким же образом...
     - Его грузили в машину. Он был, казалось, в отключке. И вдруг  словно
взорвался...
     Действительно, скользкий мальчик. Это значит, что теперь нужно  ждать
его здесь.
     - Понял. Конец связи.
     - Ко...
     Грохот взрыва перед театром заглушил последнее слово.

     Как написано в суре тридцать восьмой "Сад": "Вот что вам обещано  для
расчета".
     Взрыв, против моих ожиданий, не привел к  панике  в  зале.  Сухов  на
мгновение умолк, поднял взгляд от трибуны; видимо, кто-то просигналил  ему
нечто успокоительное, он кивнул и громко скомандовал:
     - Все остаются на местах! Продолжаем работать. Мы находимся в  полной
безопасности!
     И  продолжил  свой  доклад.  Начавшие  было  вставать  люди  послушно
уселись.
     Моим же первым движением было - рвануться к выходу, на бегу  доставая
из  кейса  "узи".  На  улице  могла  возникнуть  перестрелка.  Если  среди
демонстрантов есть вооруженные, только что прогремевший взрыв  должен  был
послужить  для  них  сигналом.  После  него,  означавшего,  что   Искандер
уничтожен, сброду  осталось  бы  только  разметать,  а  по  возможности  и
совершенно выключить  из  игры  незадачливых  сторонников  несостоявшегося
государя. И трудно сказать, на чьей стороне оказалась бы тут милиция.
     Однако я вовремя остановился. Мои  предположения  скорее  всего  были
неверными. Я неторопливо спустился с балкона в фойе и подошел к стеклянной
двери театра.
     Взорванная машина горела, но не тем высоким и буйным пламенем,  какое
бывает, когда взлетает на воздух автомобиль  с  полными  баками;  у  этого
комфортабельного лимузина представительского класса  горючего  было  ровно
столько,  чтобы  добраться  до  того  места,  где  его  обломки  сейчас  и
находились.  Машину  было  жаль,  как  и  любое  другое  произведение  рук
человеческих, но она была обречена заранее, по плану. В  машине  никто  не
пострадал, потому что людей там не  было.  Она  управлялась  по  радио  из
автомобиля сопровождения, сохранявшего необходимую  дистанцию.  Никого  из
толпившихся перед театром также не задело - милиция позаботилась.
     Конечно, пострадал находившийся  в  лимузине  Петр  Петрович,  как  и
несколько его спутников; однако они были всего  лишь  куклами,  достаточно
грубо сделанными, поскольку лимузин был,  понятно,  оснащен  тонированными
стеклами. И вся простенькая операция эта была чистой  воды  провокацией  -
для того и осуществленной, чтобы заставить противников новой партии раньше
времени  выдать  себя  или  вовсе  отказаться  от  своих   намерений.   Но
бдительности терять было нельзя. Мы все, участники игры, понимали, что наш
враг не лыком шит и может не поддаться на такую провокацию.
     Вскоре мне доложили, что демонстрация была невооруженной  и  довольно
быстро рассеяна милицией особого назначения, которой  не  полагалось  быть
пристрастной к тому или иному соискателю власти, но всего  лишь  сохранять
установленный порядок - чем она  и  занималась  сейчас  с  полным  знанием
своего дела.
     Среди публики, вышедшей  посмотреть,  что  случилось,  и  заполнившей
фойе, видимо, прошел слух о том, что все  в  порядке,  и  помещение  стало
стремительно пустеть - словно кто-то начал нагнетать в него сжатый воздух,
выдавливавший людей  в  открытые  двери  зрительного  зала.  Движение  это
сопровождалось заметно  усилившейся  толкотней,  гулом,  какой  возникает,
когда внимание людей привлекается к чему-то важному.
     Так оно на самом деле и было. Даже ни у кого не  спрашивая,  я  знал,
что пару минут назад  у  служебного  входа  остановились  две  неприметные
машины, несколько человек высадились сразу изо  всех  дверец  и  мгновенно
оказались внутри, где их уже ждали. Это означало, что блуждавшие весь день
слухи  о  приезде  и  выступлении  претендента   наконец-то   оправдались:
престолонаследник  Александр  прибыл  на  встречу   со   своими   будущими
подданными.
     Я стоял, провожая взглядом последних ускользавших из фойе  участников
съезда, и не спешил последовать за ними.  У  меня  еще  оставались  важные
дела.
     Ко  мне  подошел  человек  -  серенький,  неприметный,  в  мешковатом
костюме,  под  которым  при  нужде  можно  было  бы  спрятать  хотя  бы  и
противотанковый гранатомет. Я вопросительно взглянул на него. Он кивнул:
     - Подтверждается.
     Я сказал:
     - Не думаю, чтобы он предпринял что-то немедленно. Он  постарается  в
назначенный миг быть у всех на глазах, чтобы ясно было - он тут совершенно
ни при чем. Думаю, он вообще и не собирался действовать сам.
     Долинский - организатор, а не исполнитель. Его делом было техническое
обеспечение, это ему удалось. Теперь он должен лишь дождаться результатов.
Однако если он  поймет,  что  операция  срывается,  -  может,  конечно,  и
пуститься во все тяжкие. Так что присмотр за ним нужен неослабный.
     - А кто исполнитель - известно? - спросил мой собеседник.
     - Они поблизости от театра, мы их пасем.  Плохо  только,  что  мы  не
знаем, как именно они собираются действовать.
     - Не беспокойтесь. Здесь мы начеку.
     Я, собственно, и не беспокоился. Человек повернулся - и через секунду
растворился, перестал существовать в  поле  видимости.  Исчезнуть  намного
труднее, чем внезапно появиться. Хорошая школа.
     В зале все еще стоял ровный гул, что  означало  -  Искандер  пока  не
вышел к народу. Меня не отпускало тревожное чувство,  что  вот-вот  придет
очередное экстренное сообщение. Но пока его не было, я вошел  в  зал.  Мне
повезло  найти  Наташу  довольно  скоро.  Она  и  мне  заняла  место.  Она
посмотрела на меня - в ее взгляде читался испуг. Я  попытался  улыбнуться,
но получилось это, по-моему, не очень убедительно.
     А зал словно взорвался. На сцену вышел  Искандер,  будущий  император
Александр  IV.  В  этот  исторический  момент  я  захотел  сказать  Наташе
несколько нежных слов - пока еще можно было. Сейчас мы с нею балансировали
на лезвии самурайского меча. Долго на нем не протанцуешь.
     И нужно было сделать что-то, чтобы мы спрыгнули не по разные  стороны
клинка.
     - Наташа... - начал я.
     Но писк связи прервал меня.
     - Экстренно, - раздался  в  наушнике  голос  Иванова.  -  Только  что
зафиксировали: в наблюдаемую машину сел знакомый.  Тот,  кого  упустили  в
Чистом.
     Упорный, однако, парень. Не думал я, что  на  наших  врагов  работают
такие фанатики.
     - Может, двойник какой-нибудь? - попытался я уточнить.
     - Не  знаю,  но  вроде  бы  тот  же.  Выглядит  он  нормально,   хотя
передвигается, похоже, с некоторыми затруднениями. Пожалуй, стоило бы  вам
самому взглянуть.
     - Иду, - ответил я.
     Наташа посмотрела на меня так, словно видела последний раз  в  жизни.
Она боялась за меня и, похоже, даже устала от этого. Я наклонился к ней. И
сказал самым нежным тоном, на какой только был способен:
     - Пожалуйста.  Дождись  меня.  Она  подняла  брови  и  хотела  что-то
спросить, но я замахал на нее руками и заспешил к выходу.
     По дороге оглянулся на камеры. Все