ководством.  Генерал
Исаков, подбор специалистов - за вами.  Я  возьму  на  себя  финансовую  и
техническую сторону вопроса. С иракской  стороны  формально  задействованы
будут тоже только частные лица.
     - Опять они не заплатят, - хмуро сказал Близнюк.
     - Заплатят, -  уверенно  ответил  маршал.  -  Не  одним,  так  другим
способом.
     - Стоит ли нам ввязываться?..
     Вслух вопрос задал Сизарев, но по  легкому,  как  дуновение,  шепотку
стало ясно, что вопрос этот занимает и всех остальных.
     - Разве непонятно? - спросил маршал,  переводя  прищуренные  глаза  с
одного на другого. - Если мы этого не сделаем, то  где-то  через  месяц  в
Багдаде сменится режим - и новый будет с  нетерпением  ждать  указаний  из
Овального кабинета. Это будет  для  России  означать  проигрыш  исламского
Востока. Но о нам нужен - да и мы ему можем со  временем  понадобиться  не
меньше, чем он нам. Ирак, конечно не  представляет  всего  этого  Востока;
нам, однако, нужно лишь зацепиться. Твердой ногой встать хотя бы  в  одном
месте. Давайте мыслить глобально и учиться предвидеть на годы вперед, если
мы хотим возродить величие России. Еще вопросы есть?
     Вопросов больше не оказалось.
     - Выполняйте".

     Я снова отложил папку. Вот, значит, когда прозвучал первый звонок:  в
самом начале века. И вот где главный корень того изоляционизма, что  столь
пышно стал разрастаться в Штатах с  тех  самых  пор.  Причиной  его  стало
неожиданное и для большинства необъяснимое поражение в очередной  операции
по наказанию Ирака. Дела тогда развернулись молниеносно. Уже  склонившийся
было  к  очередному  самоограничению  в  экспорте  нефти   и   прекращению
строительства атомных электростанций Ирак внезапно - буквально за  день  -
круто изменил позицию и заявил, что ни на какие уступки  насильнику  более
не пойдет, а все те условия, что были продиктованы Багдаду  за  предыдущие
двадцать лет, с негодованием отвергает.  Подобная  наглость,  естественно,
требовала немедленной реакции. И президент Соединенных  Штатов  немедленно
отдал команду, к выполнению которой войска были готовы.  Авианосцы  и  так
уже стояли на исходных,  ракетные  крейсеры  и  подводные  лодки  -  тоже.
Самолеты поднялись. Ракеты стартовали. Все катилось по привычным  рельсам.
И тут же все перевернулось.  Крылатые  ракеты  были  перехвачены,  еще  не
долетев до границ Ирака. Никто не мог понять - как. Самолеты начали падать
в море - ни один из них не дотянул до посадочной палубы.  Три  или  четыре
ракеты повернули назад  -  к  своим  стартовым  устройствам.  Их  пришлось
взорвать самим же хозяевам, но на одной команда самоуничтожения не прошла,
и крейсер, рядом  с  которым  она  финишировала,  вынужден  был  выйти  из
операции.
     Никто не мог понять, что  же  происходит.  Иракские  перехватчики  не
поднимались, вся авиация была, напротив, убрана в укрытия, антиракеты тоже
не были запущены. На самом же деле битву в воздухе  выиграли  компьютерные
вирусы,  которые  не  позволили  ни  единому  устройству  ни  в  одной  из
выпущенных ракет и ни на одном из стартовавших истребителей сработать так,
как полагалось. Идея была не новой, однако новым оказался способ внедрения
вирусов, разработанный в России. Он позволял вторгаться в чужие  схемы  на
любом расстоянии и взламывал всякую защиту.  Это  и  было  тем  средством,
которое  имели  в  виду  генералы  во  время  записанного  Филиным-старшим
разговора.
     В Америке реакция - вероятно, благодаря неожиданности - оказалась  на
порядок сильнее,  чем  можно  было  предполагать.  Негодование  по  поводу
вьетнамской войны в свое время по сравнению с этим взрывом возмущения было
легким  бризом  по  сравнению  с  торнадо.  Встал  вопрос  об   импичменте
президента.  Объявили  национальный  траур.  Но  самым  сильным  оказалось
чувство обиды на весь мир. В то время как Америка желала всем только добра
и всегда и везде лишь охраняла и поддерживала  мировой  порядок  (как  это
представлялось не только властям, но и  едва  ли  не  любому  американцу),
неблагодарные арабы вместо признательности осмелились противиться! Кричали
о возмездии. Но для возмездия нужна прежде  всего  уверенность  в  успехе;
теперь ее, естественно, не осталось. И сразу же стало ясно, в какое  русло
пойдет народное волеизъявление: "Они нас не хотят - будем жить для  себя!"
Разумеется, транснациональные компании полагали иначе,  но  тем  не  менее
изоляционизм  в  СЩд  стал  укореняться  все  основательнее.  Россия   же,
официально никак в эти иракские события не втянутая (что вскоре оказалось,
конечно, секретом полишинеля), почувствовала надежную почву под той  своей
ногой, которой намеревалась встать - и встала,  вновь  встала  на  Ближнем
Востоке.
     Интересно, что Израиль в то время скромно промолчал,  не  поддерживая
ни   вашингтонский   плач,   ни   арабский   триумф.   Но   движение    на
"иерусалимско-московском шоссе" сразу же стало на порядок интенсивнее. Вот
такие были плюшки.
     Надо  полагать,  эти  события  и  дали  толчок  передовой  российской
геополитической мысли, придали ей не только ускорение, но и  ориентировали
в нужном направлении: на мусульманский Восток.
     Следовательно,  отсюда  и  надо  начинать  отсчет   той   марафонской
дистанции, к финишу которой мы сейчас (постучать  по  дереву!)  более  или
менее благополучно приближались.

     Я взглянул на часы. Оказывается, уже почти ночь.
     Я не утерпел - снова позвонил в "Реанимацию". Мне доложили, что все в
порядке, кроме того, что о  Наташе  никаких  новостей  не  было.  Исчезла,
растворилась где-то в Московской губернии.
     Почему? По своей воле? По чужой?..
     Хорошо было бы уснуть. Но я знал,  что  не  получится.  Не  отпускало
ощущение того, что день пока не кончен и что-то еще должно произойти.
     А мне еще следовало разобраться с охотой, объектом которой являлся  я
сам. Завтра не должно было произойти никаких неожиданностей. А  если  меня
кто-нибудь  все-таки  пришьет  -   это   окажется   если   и   не   совсем
неожиданностью, то, во всяком случае, крупной неприятностью. Сейчас, когда
Наташи не было рядом, собственное  земное  бытие  вовсе  не  казалось  мне
вещью, столь уж ценной. Но важнейшим продолжала  оставаться  игра  -  а  в
нашей команде у меня была далеко не последняя роль.
     Ну что же - разложим по полочкам, попытаемся подумать.
     Эпизод первый: уже на вокзале меня опознали как Салах-ад-Дина Китоби.
     Это  было  бы  мелочью,   достойной   забвения,   если   бы   не   то
обстоятельство, что два с лишним года тому  назад  я  действительно  побыл
недолго в Москве именно под таким именем. Тогда, да и потом мне  казалось,
что никто - кроме двух человек, ради встречи с которыми я тогда и вынужден
был приехать, - об этом визите не знал. Выходит - знали.
     Интересно, чего  хотел  человек,  обратившийся  ко  мне  на  вокзале?
Вывести меня из строя? Или, наоборот, о чем-то предупредить?
     Если он  был  от  друзей  -  почему  назвал  меня  тем,  одноразового
пользования, именем, а не обратился  как  к  Веберу?  Своим  моя  нынешняя
ипостась была известна.
     Однако кроме известных  друзей  могли  быть  еще  и  неизвестные,  не
обладавшие информацией насчет условий моего нынешнего приезда.  Пусть  это
будет "иксом" в уравнении. Дальше: существует ли связь между человеком  на
вокзале и тем, кто стрелял в меня после посольского приема? Возможно,  это
один и тот же человек. Но вполне  допустимо  и  противоположное  -  совсем
другая служба. Ведь устранить меня можно было  и  прямо  на  вокзале  или,
скажем, прилепить пластик к такси в последний миг, когда и шофер, и я  уже
сидели в машине. Видимо, это все-таки разные силы. Очевидно что  покушение
в Неопалимовском было организовано плохо, поспешно, и это указывало на то,
что идея покушения возникла спонтанно, там же на приеме.  Официант?  Очень
похоже. Что я делал на приеме? Только разговаривал. С персом, с шейхом и с
американцем. Один из этих разговоров и был поставлен  мне  в  вину.  Какой
именно? Это - "игрек"?
     Хотя нет -  пожалуй,  уже  "зет".  "Игреком"  же  следует  обозначить
носильщика, купившего  для  меня  газеты,  одна  из  которых  оказалась  с
сюрпризом; а может быть, и не носильщик, а  киоскер,  видевший,  для  кого
предназначены газеты.
     "Нет, - подумал я, перебивая сам свои мысли. - Таким путем  я  ни  до
чего не доберусь. Нужна другая система. Сперва обозначим всех, кто в  моей
работе как-то заинтересован - и в том, чтобы я ее делал,  и,  наоборот,  в
том, чтобы не смог выполнить. И уже с таких позиций начнем тянуть  ниточки
к действующим лицам. Итак, кому я полезен?
     Первое: претенденту Искандеру.
     Второе: следовательно, и всей  его  команде,  в  которую  я  вхожу  -
правда, не совсем на общих основаниях.
     Третье: всему исламскому миру.
     Четвертое: моим друзьям. Их немного, тем не менее они есть.
     И, наконец, пятое: всей России. Хотя она в таки случаях, как правило,
далеко не сразу понимает, что ей полезно и что - вредно. Нередко же так  и
не понимает до самого конца.
     Вот пятеро, которые за меня - потому что я за них. И  как  сказано  в
суре "Женщины", айяте сто четвертом: "И не слабейте в поисках этих людей".
     Это, так сказать, дебет. А что с кредитом? Против меня:
     Претендент Алексей.
     Его команда.
     Православная церковь в целом.
     Весь Запад с Америкой во главе.
     Курды и палестинцы. Хотя они  и  мусульмане,  но  пройдет  еще  много
времени, прежде чем удастся как-то сочетать их интересы с интересами  всех
остальных. Я уважаю тех и других; однако объективно  -  вынужден  работать
против их интересов.
     И надо полагать, мои личные враги, которых не может не  быть,  потому
что они имеются у каждого. Персонально же - тот, кому поручено  выбить  из
игры Искандера. Он знает, что  я  за  ним  охочусь,  и,  естественно,  сам
вынужден охотиться за мной.
     Недаром написано в суре "Йунус", айяте двадцать  четвертом:  "Вот,  -
они злочинствуют на земле без права".
     Логично как будто бы. Но особой ясности все равно не получается.
     То есть что самовоспламеняющуюся газету  мне  продали  не  из  добрых
побуждений - совершенно ясно. Однако - кто? Это мог  быть  любой  из  моих
противников. Впрочем - не любой.
     Не мог,  например,  охотник  за  Искандером.  До  самого  отъезда  из
Германии я и не знал, что мне придется заниматься его охраной. Потому  что
те, кому я известен в  моей  подлинной  сущности,  отлично  понимают,  что
вообще-то  это  не  моя  специальность.  И  если  бы  не  крайняя  острота
ситуации...
     Нет, охотник - не мог. Еще и потому, что он  вряд  ли  стал  бы  меня
вначале запугивать. А вспыхнувшая газета предназначалась скорее всего  для
этого.
     Та-ак.  Возможно,  газету  подсунул  кто-то  из  своих   в   качестве
предупреждения: мол, держи ухо востро, ты приехал не на курорт.
     Точнее, не из своих, но  какой-то  доброжелатель.  Потому  что  своим
предупреждать меня  нужды  не  было.  Они-то  знали,  что  я  настроен  на
серьезную игру. Неизвестный доброжелатель. Как в  старом  романе.  Но  вот
стреляли-то явно не с целью предупредить. Мои разговоры не  понравились  -
кому? Одно из двух. Если с персом, да еще не  по-русски  -  то  это  могло
вызывать негативную реакцию работающих на Запад. Зато если кто-то  неверно
воспринял мой контакт с янки, то это скорее был некто с Востока.
     Который решил, что я тут же, не отходя от кассы, продаюсь Штатам.
     Подумал, что я переметнулся. Видимо, наши с американцем  старания  не
быть услышанными навели кого-то на такие вот соображения. Взыграло ретивое
- и он схватился за пушку. Ну и плюс еще аудиенция у кувейтского шейха.
     Явно в пику противникам Искандера.
     Ладно, до этого ребята докопаются. Что было, то прошло, а что  прошло
- по известному речению будет мило. Даже пуля -  потому  именно,  что  она
прошла мимо.
     Тут серьезно другое: после неудавшейся попытки, если  дело  серьезно,
заинтересованные люди стараются довести дело  до  конца.  Убийство  Ольги,
видимо, все же было вторым  неудачным  покушением  на  меня.  Когда  ждать
следующей  попытки?  Очевидно,   завтра.   Позже   это   окажется   просто
бессмысленно. Естественно - до покушения на  Искандера,  чтобы  я  не  мог
помешать.
     Если охотник на Искандера полагает, что я его уже вычислил, он должен
обезвредить меня еще до того, как мы встретимся с ним лицом  к  лицу.  Моя
репутация ему, надо думать, известна.
     Как же моему противнику это сделать? Использовать снайпера?
     Вряд ли. Я достаточно долго ходил в  открытую  по  Москве,  выманивая
снайперов на себя. Хотя все равно - береженого Бог бережет.
     Следовательно, моя задача - не высовываться. Ускользнуть утром отсюда
так, чтобы даже свои увидели меня  только  в  зале.  А  до  этого  времени
безвылазно сидеть тут, в  номере.  Тут  меня  страхуют.  Здешний  официант
наверняка не единственный наш человек. Да мне ничего и не нужно, все  есть
- и выпить, и закусить, и даже снотворные таблетки, которых я, впрочем, на
этот раз принимать не собираюсь. С  утра  голова  должна  быть  совершенно
ясной. Следовательно,  пора  баиньки.  В  доказательство  этого  я  сладко
зевнул. Встал. Потянулся.
     И конечно, именно в этот миг телефон опять заголосил.
     Только теперь я сообразил, как ждал этого звонка. Как  надеялся,  что
он будет.
     Я сорвал трубку. Заставил себя произнести спокойно:
     - Да?
     - Это я, - сказала Наташа.
     - Куда ты девалась? Черт знает что! Где ты?
     - Виталий, мне плохо.
     - Что с тобой?
     - Пожалуйста... приезжай, забери меня отсюда.
     - Тебя увезли силой?
     - Нет... Это потом,  все  объясню  потом.  Приезжай,  я  хочу  отсюда
уехать.
     "Наверное, придется стрелять", - как-то механически подумал я.
     - Ты где?
     - За городом. В Нахабине... Туда надо ехать...
     - Знаю, как. Адрес?
     Она назвала.
     - Выйдешь на улицу?
     Она словно посомневалась секунду, потом сказала:
     - Скорее всего да. Если нет - войдешь сам. Это просто.
     - Их там много?
     Мне послышалось - она усмехнулась. Почудилось, наверное.
     - Один.
     - Уверена?
     - Вполне.
     - Выезжаю.
     - Только будь осторожен.
     - Да уж, с тобою только и делать, что остерегаться!...
     И я швырнул  трубку,  не  особенно  заботясь,  чтобы  она  легла  как
следует.

     Я успел уже пролететь всю Тверскую, ни о чем не думая,  следя  только
за огнями и знаками, когда за Европейским вокзалом меня вдруг что-то вроде
бы толкнуло под ребра - недоумение. До сей поры я считал, что ему положено
возникать где-то в голове, но на этот раз получилось именно так.
     Недоумение совершенно ясно  сформулировало  вопрос,  недвусмысленный,
как красный огонь светофора: что же это ты, слабоумный, делаешь  и  зачем?
Ты спокойно или почти спокойно  сидел  у  себя  в  номере,  где  пришел  к
единственно верному выводу: до самого утра -  никуда  не  показываться.  И
после  того  как  здравый  смысл  одержал  над  всем  остальным  полную  и
безоговорочную, казалось, победу - по  одному  звонку,  по  одной  просьбе
женщины, о которой ты, если разобраться, ни черта не знаешь, срываешься  с
места, прыгаешь в машину и катишь неизвестно куда. Ты сейчас  уязвим,  как
беззащитная мошка. Тебя могут таранить, смять в лепешку на  трассе,  могут
расстрелять, когда будешь подъезжать к указанному дому,  могут  поймать  в
ловушку и с большим пристрастием допросить - а что касается  желающих,  то
их я успел перечислить раньше. Ты ставишь под угрозу не только себя - ну и
черт бы с тобой, - но ты еще своими руками проваливаешь великое  дело.  За
меньшие грехи виноватых в свое время сажали на кол -  и  тебя  стоило  бы.
Просто непонятно, как это  до  этого  мгновения  с  тобой  еще  ничего  не
произошло.  Так  что  тормози,  выкручивай   руль,   даже   не   дожидаясь
разрешенного разворота, - и назад, в город, в отель,  в  номер,  где  тебя
охраняют, где должны охранять!..
     Нога непроизвольно дернулась, стремясь всей подошвой встать на педаль
тормоза, чтобы следовать разумному совету. Но, видимо,  решимости  на  это
оказалось еще слишком мало и все, на что нога оказалась способной,  -  это
самую малость уменьшить газ. Сие, однако, вовсе не означало, что сомнения,
возникавшие где-то в печени, притихли; напротив - зажужжали еще громче:
     Ну подумай трезво: откуда взялась эта женщина, кто подставил ее тебе?
     Да, разумеется, ты думал о ней как о дочери, но сразу же после  того,
как понял, что это не так, - почему не повернулся и не ушел? Почему вообще
не мог выяснить все по телефону? Ты не знаешь, не задумывался даже над тем
- на кого она может работать, какая перед ней поставлена задача?
     Может быть, сейчас вот эта самая: вытащить тебя среди ночи, загнать в
такое место, где окажешься один против всех, и как  бы  ни  везло  тебе  -
быстро проиграешь, потому что это не фильм, где герой  обязательно  должен
одержать победу; это жизнь, где героя чаще уносят, чем  он  уходит  своими
ногами...
     И снова нога дрогнула; но в следующий миг монолог превратился в обмен
мнениями. Второй голос возник где-то в области сердца. Голова  по-прежнему
оставалась лишь местом для дискуссии.
     Послушай,  ты,  трусливый  ливер!  -  молвил  второй  голос,   весьма
пренебрежительно обращаясь к моей печенке. - Хватит тебе трястись за себя!
Что касается судеб России, то не ты главный в сегодняшней игре с ними,  ты
только один из команды, всего лишь один. И даже если  ты  в  этот  же  миг
исчезнешь - оставшиеся поднатужатся и доведут партию до конца.
     Это не теннис и не шахматы, это игра командная. Но даже быть  на  сто
процентов обманутым, проведенным за нос, околпаченным и так далее  -  куда
менее позорно, чем не  прийти  на  помощь,  о  которой  просит  женщина  -
женщина, с которой у тебя уже возникло нечто такое, на что ты более  и  не
мог  рассчитывать.  Если  она  обманывает,  хитрит,  работает   на   твоих
противников и в результате ты проиграешь - это ее потом замучает  совесть,
не тебя, потому что и она все то, что успела сделать, делала не  по  одной
только обязанности, это совершенно очевидно. И ты для нее не ровное место.
Быть настоящим мужчиной - значит быть способным  вот  так  мчаться  очертя
голову на помощь. Не сказано ли в суре "Совет", айяте тридцать девятом: "А
те, которых постигнет обида, - они ищут помощи".
     Так что вперед - и только вперед, остальное будет видно на месте.
     Машина на удивление летела словно новенькая; движение было неплотным,
обгонять приходилось в основном  дальнобойные  трейлеры,  порою  целые  их
караваны, но серьезных помех не возникало. Лишь однажды встречный едва  не
ослепил меня, но привычка помогла справиться. Так что пока шла  внутренняя
полемика, я достаточно быстро приближался к месту, которого хотел и должен
был достигнуть.
     И все же, снова возражал первый голос, как ты  объяснишь  то,  что  с
самого  начала  знакомства   ты   не   принял   совершенно   никаких   мер
предосторожности, даже самых обычных. Не попросил, например, "Реан" заодно
с прочими разобраться и в этой женщине. Они в  два  счета  представили  бы
тебе полное досье. И сейчас не возникло бы никаких проблем...
     Не знаю, что ответил бы второй голос, но тут вмешался  третий.  И  то
был наконец голос с верхнего этажа  -  голос  рассудка,  профессионального
разума.
     Постойте-ка оба, проговорил он весьма спокойно. Что-то вы  на  полном
газу проскакиваете мимо интересных  дорожных  знаков  вот  на  этой  самой
дискуссионной трассе. Ты, ливер, стремишься назад, в номер, под защиту.
     Но скажи, сделай милость - что это была за защита, которая  позволила
тебе спокойно выйти, сесть в машину и умчаться в ночь? За тобой ведь никто
не поехал, теперь это уже ясно. Где же охрана?  А  если  она  по  каки