и  совсем  уже  удалось  справиться  с  подстраховкой;  не
хватило самой малости, чтобы отключить ее. Значит,  в  следующий  раз  это
окажется им по силам. Похоже на то, что в обозримом будущем квартирка  эта
не сможет играть роль убежища, так что нужно найти другую  крышу  для  нас
обоих и другое  местечко,  где  можно  будет  сохранить  материалы  -  уже
полученные, и те, которые возникнут в дальнейшем. Дела...
     Впрочем, журналистика никогда не была делом безопасным, и  всякий,  у
кого может возникнуть неразумное намерение посвятить себя  этому  ремеслу,
должен прежде всего затвердить эту истину.
     Плавно, на волосок перемещая ползунки настройки на карманном  пульте,
я привел страховку в порядок и только  после  этого  отпер  дверь.  Внутри
следов пребывания непрошеных гостей, похоже, не было. Ну а на самом  деле?
Наивно думать, что  в  помещение  можно  проникнуть  только  через  дверь,
выходящую на лестничную клетку; на что же тогда балкон, окна,  вентиляция?
Пришлось потратить время на осмотр того и другого. Воистину, чем только не
приходится заниматься репортеру в свободное время!
     Заключение  было  пока  утешительным:  этим  путем   никто   еще   не
воспользовался. Но это не значило, что не воспользуются в ближайшее время.
Превратить квартиру в крепость невозможно. Ну что  же,  значит,  несколько
часов оставалось еще в нашем распоряжении - но из этих часов  нельзя  было
более терять впустую ни одной минуты.
     Прежде всего я привел в рабочее состояние свою  аппаратуру  и  набрал
короткий номер. Мне ответили почти сразу:
     - "Реан".
     - Доктор Фауст.
     - Передаю информацию.
     - Пишем.
     - Я передал спрессованную в кратковременный пакет запись разговора  с
протоиереем отцом Николаем.
     - Принято.
     - Что для меня?
     - Пишите. Большой текст.
     - Готов.
     Информацию для меня передали точно так  же  -  на  высокой  скорости.
Потом еще придется ее расшифровывать.
     - Принял. Благодарю. Вопрос у меня. Как прошла изоляция?
     Там помешкали - самую малость.
     - Объект не возникал.
     - Уверены? -  на  всякий  случай  переспросил  я,  новость  оказалась
неожиданной.
     - Полностью.
     Ах ты, Седов-Липсис! Неужели учуял? Не  прийти  на  такое  заманчивое
свидание! Нехорошо... Но ничего не поделаешь - будем искать.
     - Конец связи.
     - Конец.
     Так. Одно дело сделано, хорошо ли, плохо ли.
     - Наташ!
     Она ответила не сразу; была на кухне и наверняка что-то уже грызла.
     Наконец откликнулась:
     - Ты что не идешь есть? Объявил голодовку?
     Такого намерения у меня не было.
     - А что дают?
     - Бутерброды с паштетом. Соленая рыбка. Чай или кофе - на выбор. Хлеб
черный.
     - Кофе. Принято единогласно.
     - А уже нолито. Стынет.
     - Если нолито - бегу. А потом давай послушаем  твою  кассету  -  пока
есть еще возможность. Если там будет интересный рассказ...
     Наташа вздохнула:
     - Все-таки ужасные мы люди.
     - Почему?
     - Человека убили... А мы как ни в чем не бывало...
     - Нет, Наташа. Мы сейчас просто стараемся не пополнить число  убитых.
И это - самое лучшее и самое целесообразное.
     - Не знаю... Да ты идешь или нет, в конце концов?..

     Расшифровка переданного мне "Реаном" и медленное, вдумчивое прочтение
текста заняли чуть ли не полдня.

     Это было не очень развернутое описание жизненного пути претендента на
престол  Александра  Александровича  Романова  и  его  прямых  предков   и
вытекающее из этого неоспоримое право Александра на российский трон.
     Повествование было интересным и смахивало на приключенческий роман.
     Впрочем, жизнь зачастую закручивает сюжеты похлеще самого изощренного
автора. Не очень мешал, а потом  и  вовсе  перестал  тревожить  восприятие
стиль изложения, местами сильно смахивавший на казенный доклад.
     Если верить составителю и автору или авторам этого текста,  Александр
Александрович, великий  князь,  являлся  прямым  и  законным  потомком  по
мужской линии последнего правившего государя из дома Романовых  -  Николая
Александровича.
     Приведенные материалы свидетельствовали о том, что  единственный  сын
Николая  Второго  цесаревич  Алексей  Николаевич   не   погиб   во   время
екатеринбургской расправы с царской семьей. Он, как и одна из царевен, был
спасен, почему их останки  и  не  были  обнаружены  во  время  розысков  и
идентификации  в   конце   прошлого   века.   Оказывается,   спасители   с
престолонаследником и его сестрой под охраной  отряда  казаков  Уральского
войска были выведены из рокового дома буквально за пару  часов  до  начала
расправы. Цесаревич чувствовал себя  плохо,  и  его  пришлось  вынести  на
руках. Предполагалось вывести и вообще  всю  царскую  семью,  но  по  ряду
причин их  могли  забирать  лишь  по  два  человека,  и  очередность  была
установлена волею самого государя. Естественно, что престолонаследник  был
назван первым, а  кому  быть  первой  из  дочерей,  определила  Александра
Феодоровна. По этому плану августейшая  чета  выходила  последней.  Первую
пару успели спасти; для остальных, увы, не хватило  времени,  и  они  пали
жертвами политической дикости, вовсе не удивительной для всех мало-мальски
знающих российскую историю.
     Вся Россия и в те  дни,  и  в  последующие  годы  представляла  собою
кипящий котел, наполненный отнюдь не водой, но смесью самых крепких кислот
с кровью; в  ней  оставаться  было  очень  опасно.  Среди  людей,  спасших
цесаревича и царевну, - не было сколько-нибудь крупных  деятелей,  которые
обладали бы международными, да и внутрироссийскими связями  на  достаточно
высоком уровне. Они в своих действиях повиновались скорее  инстинкту,  чем
какому-то политическому или иному расчету. Вот почему они почли  за  благо
прежде всего поелику возможно обезопасить жизнь спасенных от новых  угроз.
Было ясно также, что цесаревич, не  обладавший,  увы,  крепким  здоровьем,
должен быть обеспечен медицинским надзором и помощью, но  прежде  всего  -
спокойными и более или менее достойными условиями жизни.
     Спасители (имена их, замечалось в докладе, известны и  сохраняются  в
архиве претендента, но будут оглашены лишь  в  случае  его  воцарения)  не
только не рискнули двигаться в сторону, где разгорались антибольшевистские
восстания под монархическими лозунгами, то есть в Сибирь и на Кубань,  они
даже не смогли никого оповестить о совершенном ими подвиге.
     Отряд, увозивший мальчика и девушку, состоял в ровном из казаков,  но
включал в себя и несколько матросов из Гвардейского экипажа и возглавлялся
лейтенантом Российского императорского флота. Пробиться в Европу  им  было
практически невозможно, да и лейтенант флота (пока его  настоящее  имя  не
обнародовано, условно назовем его Измайловым; он принадлежал  к  небогатой
дворянской  семье,  имевшей   в   числе   предков   и   людей   азиатского
происхождения) не  доверял  Европе  с  тех  пор,  как  Британская  империя
отказалась предоставить убежище государю всея Руси.
     Измайлов  принял  решение:  спуститься  на  юг.  В   ходе   недолгого
обсуждения  с  казаками,  сперва  ратовавшими  за  переход  в  направлении
казахских земель, чтобы потом оттуда уйти в Китай, лейтенант смог  все  же
настоять на своем. Китай ему казался слишком далеким и чужим. Персия - вот
куда надумал он пробраться. План  Измайлова  предусматривал  добраться  до
Каспийского побережья - а там идти в Персию морем.  Правда,  добраться  до
Гурьева оказалось совсем не так легко, как  думалось  вначале.  Много  раз
августейшим детям и  их  спутникам  угрожала  опасность.  Хорошо,  что  за
небольшую мзду им помогали башкиры. Несколько  башкирских  всадников  даже
присоединились к отряду.  За  время  этого  путешествия  цесаревич  дважды
чувствовал себя очень плохо, однако оба раза  выздоравливал.  Похоже,  что
участие в таком походе даже потом пошло престолонаследнику на пользу.
     Строго говоря, тогда уже не наследником он был, а  государем,  только
официально не коронованным. Но путешественники еще не верили, что с  царем
могли поступить столь жестоко, и надеялись, что  отец,  матушка  и  сестры
цесаревича все еще живы. Алексей Николаевич однажды даже высказал сомнения
- стоило ли искать спасение вне России; однако лейтенанту удалось  убедить
его - внушить, что, в конце концов, не столько даже о  персоне  цесаревича
шла речь, но о сохранении самой монархической идеи и законной династии.
     В Гурьеве, ветреном и грязном, они задержались на несколько  суток  -
столько  времени  потребовалось  лейтенанту  флота,  чтобы  найти   способ
перебраться через Каспий. Главные затруднения были с оплатой проезда.
     Быть может, раскрой офицер подлинные имена своих подопечных,  нашлись
бы охотники перевезти их  и  задаром,  почли  бы  даже  за  честь;  однако
лейтенант флота не хотел рисковать ничем, в том числе и  той  малой  долей
семейных драгоценностей, что императрица успела  передать  лейтенанту  для
нужд  детей.  Измайлов  намеревался  сохранить  их  как  можно  дольше   и
использовать лишь в крайнем случае, если ими  можно  будет  откупиться  от
гибели.
     Цесаревич понял уже, что на Измайлова можно положиться во  всем.  Ему
оставалось только глядеть по сторонам широко раскрытыми глазами, знакомясь
со страной, которой ему согласно божественному праву предстояло  (как  все
они  еще  надеялись)  править.  Впечатления  подростка   были   совершенно
неожиданными и нимало не похожими на те, что имелись.
     Прежде  все  фрагменты  реальной  действительности  проходили  сквозь
фильтры  барона  Фредерикса  и  других  царедворцев.   Раньше   наследнику
казалось, что народ - это очень много  Распутиных,  что  все  простолюдины
обязательно должны походить на этого мужика, которого цесаревич не любил и
в глубине души  побаивался  -  сердце  сжималось  каждый  раз,  когда  они
оказывались вблизи друг от друга. В  этом  мужике  чувствовалась  странная
злая  сила,  а  в  народе  -  насколько  престолонаследник  успел  с   ним
познакомиться - прежде всего бросалось в глаза дурное  воспитание,  однако
какой-либо злой силы не ощущалось.
     Итак, с деньгами в  отряде  было  плохо  и  подрядить  сколько-нибудь
надежную посудину, не трогая  бриллиантов,  не  представлялось  возможным:
цены ломили несусветные. В конце концов Измайлов был уже  готов  захватить
силой если не пароход, то хотя бы  более  или  менее  пристойный  рыбацкий
дубок. Некоторые из его моряков были обучены ходить и  под  парусами,  так
что шансы на успех, пусть и не особенно большие, все же были. И  когда  он
совсем уже принял было решение, ему неожиданно повезло. В этот же  день  в
Гурьев  пришел  пароход  -   доброфлотский   пятисоттонник   "Астраханец",
капитаном которого оказался  вышедший  в  отставку  балтийский  кавторанг,
участник  несчастливого  Цусимского  сражения.  Тогда  он  служил  третьим
штурманом на "Сисое Великом" в звании лейтенанта. Измайлов познакомился  с
ним в шестнадцатом в Кронштадте. Встреча сослуживцев - а тут,  на  Каспии,
любой балтиец был сослуживцем, - никак не могла пройти всухую.
     Капитан  "Астраханца"  пригласил  лейтенанта   на   судно.   Измайлов
согласился с тем, что опекаемые им молодые люди  будут  сопровождать  его.
Капитан  не  стал   возражать,   и   цесаревич   с   царевной,   а   также
матросы-балтийцы взошли на борт. Стол был накрыт по тем временам  обильно.
Капитан заблаговременно настроился на крупный прием, поскольку  он  должен
был простоять в порту еще  самое  малое  двое  суток  -  раньше  груза  не
обещали.
     Порядок в России уже, по словам того же капитана, дал крен  на  сорок
пять градусов, и с минуты на минуту грозил оверкиль. Капитан, как и  очень
многие, еще не понял, что оверкиль уже произошел. За столом  находились  и
офицеры "Астраханца". Сейчас уже невозможно установить, кто из них  первым
опознал  цесаревича.  О  судьбе  государя  и  его  семьи  здесь  были  уже
наслышаны, и то, что цесаревич и  одна  из  царевен  выжили  и  находились
теперь на борту, вызвало подлинный взрыв патриотического энтузиазма.
     Лейтенант Измайлов рассказал о своих затруднениях,  но  ему  даже  не
дали договорить. К счастью, экипаж парохода не был еще  распропагандирован
большевиками, на него  можно  было  положиться.  Не  долго  думая  капитан
предложил немедленно отвалить и взять курс на порт  Энзели,  где  доверить
дальнейшую  жизнь  Алексея  оккупировавшим  Персию  англичанам.  Измайлов,
однако, воспротивился  и  объяснил  -  почему.  Но  потом  согласился  при
условии, что в Персии цесаревичу будет необходимо также хранить инкогнито.
Порт Энзели  был  капитану  парохода  (имя  этого  достойного  офицера,  к
сожалению, утрачено, хотя  теперь,  может  быть,  начнутся  поиски  его  в
архивах)   хорошо   знаком   и,   неодобрительно   высказавшись,   правда,
относительно погоды,  он  согласился,  пренебрегая  неприятностями,  какие
могли у  него  возникнуть  впоследствии  по  причине  несанкционированного
выхода в море - в том случае, разумеется, если  он  решит  возвращаться  в
Россию. За два дня были сделаны  необходимый  мелкий  ремонт  и  покраска,
заполнены бункера. Хотя команду несколько и удивило  то,  что  идти  через
море предстояло в балласте.
     Порядка в порту в те дни  не  было  уже  никакого,  так  что  пароход
беспрепятственно снялся с якоря - он стоял на рейде - и ушел в ночь.
     Когда на траверзе был Дербент,  сорвался  шторм.  Цесаревич  достойно
перенес качку; похоже, морской воздух и ощущение свободы от большевистской
угрозы  стали  для  мальчика  благотворными.  Шли  со  средней   скоростью
одиннадцать узлов и на исходе пятых суток оказались в видимости Энзели.  В
порт вошли и бросили  якорь  без  осложнений,  несколько  удивив,  правда,
таможенников  зияющей  пустотой  трюмов.  Офицеры  парохода,   сложившись,
снабдили лейтенанта  небольшой  суммой  денег  из  собственных  заначек  в
звонкой монете, чтобы снять сколько-нибудь приличный номер в гостинице для
августейших детей. Остальные разместились  на  постоялом  дворе.  Портовые
власти до выяснения обстоятельств подвергли пароход секвестру.  Дальнейшая
судьба и судна, и экипажа до некоторой степени выяснится впоследствии.
     После  несколько  затянувшегося  объяснения  с  местными  властями  и
хорошей взятки, на  которую  ушло  кое-что  из  драгоценностей,  лейтенант
Измайлов со своими спутниками получили  разрешение  двигаться  в  Тегеран.
Измайлову  даже  удалось  переодеть  всех  в  восточные  одежды  и  нанять
переводчика, дабы избежать постороннего любопытства. Особенно  со  стороны
англичан. На арендованных лошадях отряду удалось без  особых  происшествий
добраться сперва до Решта, потом - в четыре перехода - до Кереджа,  откуда
столица была уже едва ли  не  видна  простым  глазом.  И  наконец  беглецы
растворились, как бы  канули  в  неизвестность  в  обширном,  многолюдном,
многошумном и пыльном  Тегеране,  городе  царя  царей,  шахиншаха,  оплота
ислама - как, во всяком случае, принято считать в шиитской его ветви.
     Никому из сильных мира  сего  не  было  известно  о  судьбе  царевича
Алексея.
     Большевикам же удалось скрыть, что не все члены  императорской  семьи
убиты. И никому не могло прийти в голову искать его в Тегеране, где  можно
было затеряться так легко...

     - Наташа! Ты чем занята?
     Она подошла.
     - Чем занята? Продолжаю бояться...
     - Сядь...
     И в самом деле: я зачитался, а она продолжала переживать.  Надо  было
чем-то отвлечь ее.
     - Слушай, а ведь я до  сих  пор  не  спросил  тебя:  а  как  ты  сама
относишься к исламским порядкам? Она, похоже, не ожидала такого вопроса  и
на секунду-другую задумалась.
     - Знаешь, мне, наверное, все равно. Странно?
     - Но ведь ислам достаточно суров с женщинами. Шариат...
     Она оказалась вовсе не  малограмотной  в  таких  вопросах.  Это  было
приятно.
     - В  России,  -  сказала  она,  -   никогда   не   будет   исламского
фундаментализма, как мне кажется. А  кроме  того...  женщины  уже  были  в
руководстве, даже во главе исламских стран: Пакистан, Турция...
     - Значит, наденешь чадру?
     - К чему? Ее ведь только в Иране носят...
     - Ну что же, - сказал я, - ты права. А что из этого следует?
     - Что?
     - Что нам придется совершить кражу со взломом.
     - Она снова не удивилась.
     - У Хилебина?
     - Я кивнул.
     - К сожалению, - сказала она, - этого я просго не умею.
     - Увы, я тоже, - соврал я. - Но придется рискнуть.
     И снова вернулся к тексту.

     Итак,  некоронованный  император  в  изгнании  добрался  наконец   до
Тегерана.
     Сперва маленький отряд остановился на каком-то  занюханном  постоялом
дворе,  где  новоприбывшие  вроде  бы  никого  не  интересовали  и  потому
чувствовали себя в относительной безопасности. Жить пришлось скудно.
     Вскоре казаки и башкиры  заговорили  о  возвращении:  на  родине  шла
большая война, и им казалось неприемлемым отираться здесь,  когда  там  на
колеблющихся весах лежала судьба России. В конце концов, там  и  семьи  их
оставались, и  дома.  В  ту  пору  многим  еще  казалось,  что  все  может
закончиться хорошо. Подъесаул Горбач  откровенно  переговорил  об  этом  с
лейтенантом флота, воинство стало готовиться к возвращению.
     Окончательное решение было принято, когда до  них  добрался  посланец
капитана "Астраханца", чтобы сообщить, что после долгих переговоров  судно
освобождено и собирается в обратный  рейс.  Так  что  если  кто-то  желает
возвратиться домой, может воспользоваться этим удобным случаем.
     Капитан обещал перевезти людей бесплатно.
     Итак,  почитая  свой  долг  выполненным,  они  решили   возвратиться.
Измайлов всю последнюю ночь не смыкая глаз раздумывал об этом. Под утро он
пришел к выводу, что иначе не получится. Приказать им остаться? Однако  ни
по какому уставу лейтенант Российского флота не был для них начальником  -
даже для казаков, башкиры же вообще не принадлежали к армии. Участвовали в
спасении цесаревича они по своей доброй воле, и вот  сейчас  эта  же  воля
звала их назад. Такой силы, чтобы удержать их, у Измайлова не было: моряки
находились туг в  меньшинстве.  Но  даже  если  бы  ему  удалось  каким-то
способом склонить их к невозвращению -  к  чему  бы  это  привело?  Группа
вооруженных молодых людей, не знающих ни языка,  ни  местных  обычаев,  не
могла не обратить на себя внимания сперва ближайших  соседей,  а  потом  и
властей. А это было  не  в  интересах  престолонаследника.  Англичан  и  в
Тегеране было не так уж мало - а в них лейтенант разуверился навсегда.
     Они могли, по его твердому убеждению, если  того  потребуют  какие-то
сиюминутные интересы Британской империи, выдать наследника  большевикам  -
если те, разумеется, утвердятся у власти. Кроме  того,  все  это  воинство
надо было бы как-то содержать. А денег - кот наплакал. Заработать на жизнь
своим трудом в Тегеране казаки и башкиры не могли.  Измайлова  и  так  уже
беспокоило  все  более  пристальное  внимание,  какое  его  воины   начали
оказывать персиянкам; здесь это могло привести к страшным неприятностям.
     Так что, с одной стороны, желание людей вернуться в Россию  следовало
даже поощрить, а вовсе не противиться ему. Без  них,  с  маленькой  кучкой
верных людей, куда проще было затеряться на Востоке.  Но  это  -  с  одной
стороны.
     С  другой  же  -  все  получалось  совсем  наоборот.  Все  эти  люди,
собравшиеся вернуться в Россию, прекрасно знали, кого спасли. И забыть это
их не заставишь. Возвратившись домой, они волей-неволей вступят в  общение
с неопределенно большим количеством людей.  Даже  если  никто  из  них  не
попадет к большевикам - все равно нет реальной  возможности  заставить  их
молчать. Своим проболтаются во хмелю, чужим - под пыткой. Так или иначе, о
спасении  царевича  и  царевны  узнают  те,  кому