петуха. Не в знамени тогда было дело,
а в расползании  экономики.  Невозможность  прийти  к  налоговой  системе,
которая была бы одновременно разумной и  реализуемой,  привела  к  полному
отсутствию денег у государства: все они перетекли в теневую, как тогда еще
говорили, или реальную, как стали называть в начале века, экономику.
     Все понимали, что эмиссия равна самоубийству -  но  ничего  иного  не
оставалось. Панацеей казалась твердая рука, хотя  не  существовало  ясного
представления о том, как эта самая рука сможет исправить положение.
     Отсюда и Первый Генералитет, поддержанный, каким бы странным  это  ни
показалось, демократами - тогда еще не  объединенными,  но  в  критические
мгновения  достаточно  крепко  сплотившимися.  Генералитету  при   смирном
парламенте  почти  удалось  избежать  гиперинфляции  и  наладить   военное
строительство.  Еще  более  успешными  оказались  действия   по   изоляции
кавказских "горячих точек" -  как  от  притока  помощи  извне,  так  и  по
информационной блокаде - накрытие непроницаемым куполом. Изгонов  обижался
на Генералитет вовсе не  за  это  и  не  за  пренебрежение  идеями,  а  за
усмирение парламента, в котором до тех пор его  тогдашние  единомышленники
старались заправлять всем. Так бы ему и сказать. Но  он  боялся,  что  его
неправильно поймут...
     "Выборы  2004:  сохранение  Генералитета.   Напряженная   борьба   за
приоритет  в  правительстве  между  коммунистами  и   возникшим   к   этой
предвыборной кампании Евразийским блоком. Объединение сил, до сих пор себя
порознь  не  проявлявших,  состоялось  по  инициативе  либерал-демократов,
взявших на себя и всю организационную  работу.  В  блок  вошли  не  только
азороссы и (несколько неожиданно) многие монархисты, но и исламские партии
и  движения,  успевшие  к  тому  времени  организационно  оформиться;   их
набралось четыре. В результате  -  во  втором  генеральском  правительстве
премьером оказался татарин, что воспринималось скорее как лозунг, чем  как
шаг  в  определенном  направлении.  Вы  понимаете,   конечно,   что   нас,
интернационалистов, волновала здесь не проблема  русского  или  нерусского
главы правительства. Оказалось, однако, что не принимать это  во  внимание
означало недооценивать проблему..."

     В этом Изгонов был прав. Потому что если окинуть взглядом всю картину
мира той поры, а не одной лишь России, то окажется, что смена  приоритетов
и авторитетов происходила практическими на всех других континентах.
     В те годы уже явственно  просматривались  первые  признаки  серьезной
политико-экономической  стагнации  всесильных  Штатов,  чья   мощь   была,
несомненно, огромной - но вовсе не  беспредельной.  Стремление  установить
контроль над всей мировой нефтью и путями  ее  транспортировки  во  многом
осталось лишь желанием; местами пришлось  даже  уступать,  чтобы  избежать
новых гражданских  войн,  приводивших  лишь  к  усилению  антиамериканских
настроений во всем мире. Экономика США начала давать сбои, когда так и  не
удалось найти компромисса с Японией и, следовательно,  всем  Тихоокеанским
блоком. Это  немедленно  сказалось  и  на  поведении  Европы,  традиционно
считавшейся покорной; однако Старый Свет пережил уже  столько  всего,  что
неизбежно выработал в своей крови необходимые антитела  -  и  Америка  это
почувствовала. Начались лихорадочные поиски новых союзников.
     Такой реальный союзник на планете был лишь один: мир ислама. Но  даже
не самым дальновидным политикам в Вашингтоне было ясно, что  и  тогда  мир
ислама вряд  ли  пошел  бы  с  ними  на  сближение:  слишком  сильна  была
историческая традиция  противостояния.  Сообразив  это,  власть  имущие  в
Штатах разыграли единственного козыря, какой имелся у них в этой  игре,  -
афроамериканцев, в большинстве своем исповедовавших  мусульманство.  Чтобы
карта  сыграла,  надо  было  демонстративно  избрать  президентом  черного
магометанина. Но консервативные круги слишком сопротивлялись этому.
     Американскому обществу, чтобы сохранить спокойствие, оставалось  одно
лишь: самоизолироваться. Так и  случилось,  и  новый  президент  -  белый,
конечно - выбросил именно этот лозунг, что успокоило общество, но лишь  на
короткий срок.
     А остальной мир продолжал жить и развиваться независимо от того,  что
происходило в Соединенных Штатах. Ислам, легко воспринимаемый и бедными, и
богатыми, динамичный и нередко фанатичный, быстро распространялся в Африке
и в Юго-Восточной Азии. Исламские миссионеры зачастили в Китай, и  не  без
успеха. Пекин даже стал терпимо относиться к  сепаратистскому  движению  в
мусульманском Восточном Туркестане, возникшем еще  в  двадцатом  веке.  На
Олимпийских играх-2004 в Кейптауне многочисленная китайская делегация даже
выставляла напоказ свои дружеские отношения со спортсменами  мусульманских
стран - но то была, разумеется, лишь вершина айсберга...
     ...Размышляя так, я пропустил мимо ушей солидную  часть  изгоновского
текста, а когда хотел снова вслушаться, мне помешал  кто-то,  опустившийся
на стул рядом со мной; стул этот еще минуту  назад  был  занят,  но  вдруг
освободился, как по заказу. Я совладал с собой и даже не повернул  головы,
когда прямо в ухо мне едва слышно прошептали:
     - "Реан" - доктору. В центре все в порядке. Смена произошла.
     Предупреждение оказалось  полезным.  Яичко  было  гусиным.  Извлечено
целым и сварено.
     Я лишь поднял брови, продолжая смотреть на докладчика, но  совершенно
перестав слышать его.  Присевший  рядом  правильно  истолковал  этот  знак
удивления - ко мне следовало обращаться по рации - горошина с самого  утра
лежала у меня в ухе, - но никак не  путем  личного  контакта.  Он  так  же
шепотом пояснил:
     - Сильные помехи: театр заэкранирован, сигнал не доходит.
     Я чуть кивнул; это было разрешением продолжать информацию.
     - Вас просят до события разобраться со списком. Непременно до начала.
     Второе: интересующий вас не найден. Продолжать поиски?
     Тем же движением головы я выразил согласие.  Курьер  исчез,  и  можно
было вновь обратиться к докладу.

     Продолжал повсеместно расти терроризм. Чаще всего  к  нему  прибегали
наркодельцы. Но не только они! - вещал Изгонов.  -  Для  первого  деценния
двадцать первого века угроза мировой войны, спровоцированной  терроризмом,
вовсе не  была  пустым  звуком,  напротив.  Европа  изо  всех  сил  искала
союзников, и кое-кто там уже  заговорил  о  каких-то  уступках  России,  в
частности об очередной отсрочке выплаты процентов по кредитам.
     Были даже начаты переговоры - но без ощутимого успеха. Похоже,  в  те
дни в России стали потихоньку рассчитывать уже на другие вливания. Кстати,
если уж о том пошла речь, в Москве, Питере, Новосибирске  к  тому  времени
появились отделения банков, о которых еще недавно никто и не слышал.
     Банки были не российскими, имелись подозрения, что при их  посредстве
осуществляется  финансирование  крупных  террористических  организаций.  И
деньги на это шли прежде всего - откуда? С Востока, разумеется...
     Товарищи! Попрошу тишины! Господа! Так невозможно!.."

     Этот крик был исторгнут из  самых  глубин  изго-новской  души,  чтобы
остановить залп выкриков из зала, который обрушился  на  докладчика  после
этого его заявления:
     "- Это не доказано! - Клевета, клевета!.. -  Вы  оскорбляете  честных
банкиров! - А кто обучал и снабжал террористов, если не ваши  политические
предки, когда они еще находились у власти?!.
     - Тише, господа! Ясно, что он врет, но дадим ему договорить!  Он  уже
саморазоблачается, разве не понятно?.."
     На самом деле в вопросе взаимоотношений банков и террористов  до  сих
пор оставалось много загадок.
     В целом уже в первом деценнии этого века в России  возникли  и  стали
уже определенным образом проявляться пусть еще и  не  вполне  четкие  идеи
относительно развития страны  в  ближайшие  десятилетия.  Изгонов  пытался
доказать, что их развитию надо положить предел. Мы же полагали иначе.
     Нам было совершенно ясно, что при сохранении прежнего положения вещей
у России оставался только один путь:  с  воспоминаниями  о  былом  мировом
величии отправляться в лагерь поставщиков сырья  и  рабочей  силы  во  все
отрасли - от фундаментальной науки до укладки асфальта...

     ...Тут  размышления  мои  снова  прервались,   потому   что   недолго
пустовавшее место рядом со мной снова оказалось занятым. Вначале я  уловил
целый комплекс ароматов преуспевающего мужчины: горьковатый запах дорогого
лосьона, чуть приторный -  дезодоранта,  привычный  -  хорошего  табака  и
вызывающий  легкую  ностальгию  коньячный   букет.   Все   это   прекрасно
монтировалось с давно  знакомым  образом  несостоявшегося  адмирала  Игоря
Седова.
     - Привет четвертой власти, - проговорил он в полный голос, не обращая
внимания на слушавших доклад соседей. - Так и  думал,  что  ты  где-нибудь
здесь тусуешься. У тебя уши не вянут от его болтовни?
     - Ну почему же, - сказал я.  -  Интересно  ведь,  в  каком  гробу  он
собирается похоронить идею монархии.
     - Да плевать ему на монархию, на деле они всего лишь против ислама.
     Потому что Изгонов  пытался  как-то  договориться  с  азороссами,  но
требовал идеологических уступок. Он их идеологии никак не приемлет, а  без
собственной догматики и  популизма  его  партия  -  пустое  место,  полный
вакуум...
     На нас зашикали: оказывается, мы мешали  слушать  людям,  принимающим
все говорившееся всерьез. Были тут, оказывается, и такие.
     - Давай выйдем, разомнем кости, а то у тебя,  наверное,  дейдвуд  уже
онемел и вал не проворачивается... Поболтаем где-нибудь в буфете, как  два
разумных человека, - предложил Изя.
     Я пожал плечами: в конце концов, почему бы и нет?
     - Только застолбим места. Мне еще мое может понадобиться.
     Изя наклонился к соседям и грозно предупредил, я же на всякий  случай
положил на кресло носовой платок. Изя вытащил из кармана небольшой пакетик
из оберточной бумаги и бросил на свое место.
     - Что там у тебя? - поинтересовался я. - Как бы не увели.
     - Пусть попробуют. Ну, пошли.
     Мы  выбрались  в  коридор  и  направились  к  буфету.  По  дороге  он
заговорил. Я ожидал, что Липсис начнет хохмить, но он, как оказалось,  был
настроен серьезно.
     - Я вот тут слушал его - с балкона,  пока  тебя  не  обнаружил,  -  и
подумал: что касается позиции Федеральной партии, то давно  известно,  что
сам по себе факт - ничто, зато его интерпретация - все. Я бы  сказал  даже
больше: фактов как таковых вообще не существует, ибо мы  с  самого  начала
имеем дело только и исключительно с истолкованиями.  -  Он  усмехнулся.  -
Даже если событие в миг своего совершения запечатлено на пленку -  слишком
многое зависит от точки, в которой помещалась камера. Что  уж  говорить  о
показаниях свидетелей! Но если это справедливо  по  отношению  к  частному
случаю, то  тем  более  относится  к  истории  в  целом,  поскольку  здесь
количество интерпретаций  следует  перемножить  на  число  самих  событий,
верно? Произведение этих чисел и дает нам количество возможных вариантов -
во всяком случае, порядок величины. Согласен?
     Я  кивнул.  Я  никогда  не  берусь  утверждать,  что  мои,  допустим,
истолкования предпочтительнее других, отнюдь; но они - мои, а для меня это
значит достаточно много.
     - Например, - сказал я, продолжая тему, - насчет хронологии он плетет
чушь. Вряд ли кто-либо станет всерьез оспаривать то, что весь  полувековой
период, начиная с  распада  СССР  и  кончая  сегодняшним  днем,  органично
разлагается на два  этапа.  Первому  из  них  -  он  закончился  в  начале
двадцатых годов - я присвоил название Западного...
     - Знаю, - сказал Изя. - Попалась мне как-то на глаза  одна  из  твоих
статеек...
     Я мог бы обидеться на его пренебрежительный  тон,  но  махнул  рукой:
обижаться на Изю всегда было бессмысленно.
     - Второй период - с двадцатых и до наших дней - я  назвал  Восточным.
То есть именно тогда, в двадцатые годы - точнее,  в  конце  2024-го,  -  и
свершился крутой поворот, приведший нас в беспокойное,  но  многообещающее
сегодня.
     - Ну, - сказал Изя, взяв  меня  под  локоть  и  буксируя  к  буфетной
стойке, - Западный период, конечно, начался не в девяностых годах прошлого
века, это натяжка. Его начало можно датировать почти с таким же успехом  и
со времен Петра, и даже  с  Никоновской  реформы,  поскольку  уже  Алексей
Михайлович, как ты помнишь, поглядывал в сторону солнечного заката со  все
возраставшим интересом. Я бы не стал также утверждать, что в  2024-м  этот
период завершился окончательно и бесповоротно.
     - Возможно, - согласился я, проглядывая карточку предлагаемых яств, -
но давай не будем выходить за пределы нашего времени.  При  желании  можно
Западный период отсчитывать с крещения Руси. И по-моему, не  важно,  когда
началась эра, но большое значение имеет, когда и почему она закончилась  и
какими были этапы, приведшие к ее завершению.
     - Ну, тут все ясно, - сказал Липсис,  в  свою  очередь  выбирая,  что
заказать,  и  одновременно  быстрым  профессиональным  взглядом   окидывая
помещение. - Суть двадцатых годов: отворот России от Европы. Это ты и  сам
прекрасно помнишь. Россия всей душой стремилась сочетаться с ней,  начиная
еще с тех же девяностых; процесс был длительным и отнюдь не прямым, бывали
времена, когда казалось, что до вожделенного  объединения  оставались  уже
считанные дни. Однако, как сказал поэт - "дни проходят, и годы проходят, и
тысячи, тысячи лет". Я уже уехать успел, а до вожделенного соединения дело
так и не дошло. Скорее всего  весь  фокус  тут  был  даже  не  в  каких-то
конкретных политических или экономических соображениях или и тех и других,
вместе взятых... Пошли, удобный столик освободился. Да убери ты деньги,  я
пригласил - я и заплачу... Да, не в политике и экономике, а в менталитете,
в  чисто  подсознательном,  подкорковом,  интуитивном  неприятии   Европой
России, Россией же - Европы.
     Мне это из эмиграции было ясно видно, куда яснее, чем изнутри.
     Фигурально выражаясь, кошачий мир никак не в состоянии был искренне и
бесповоротно  включить  в  свои  пределы  весьма  многочисленную  стаю  не
совершенно одомашненных собак; а наши волкодавы, в свою очередь, никак  не
могли до конца подавить в себе генетическую реакцию  на  кошачий  облик  и
запах. Так что улыбки  стай  при  встречах  и  переговорах  слишком  часто
напоминали оскал.  Собакам  предлагали,  по  сути  дела  ради  объединения
перестать быть псами. Но даже согласись они,  это  не  помогло  бы;  можно
было, конечно, научиться гулять ночами по крышам, пусть и не испытывая  от
этого ни малейшего удовольствия, но вот залезать на деревья псы не то  что
не хотели - они просто не могли. Просто-напросто не так они устроены.  Так
что, по сути, неприятие было обоюдным.
     Изя разлил по бокалам заказанный им венгерский  мускат  и  неожиданно
грустно сказал:
     Ну, за память об Оле - земля ей пухом...
     Мы  выпили  до  дна,  кивнув  друг  другу.  Липсис   продолжил   свои
рассуждения:
     - Ладно, то, что я говорил, - так сказать, принципиальные положения.
     Практически же Северо-Атлантический блок медленно, но  уверенно,  как
ползут  материки,  подползал  к  российским  пределам,  и  это   неизбежно
заставляло шерсть на собачьих загривках угрожающе щетиниться.
     Экономического альянса не происходило,  поскольку  Россия  все  менее
хотела продавать сырье, а Запад не желал покупать российскую  продукцию  и
вовсе  не  собирался  вкладывать  деньги  в   осовременивание   российской
промышленности,  опасаясь  конкуренции.  Политически  Россия   не   смогла
предотвратить в конце десятых годов украинско-польскую войну - так же  как
в девяностых не смогла сколько-нибудь успешно повлиять  на  балканские  со
бытия. Разве не так?
     - Ну, тут не надо особенно винить русскую дипломатию, - сказал  я.  -
Украине необходимо бы воевать, потому что это оставалось единственным  спс
собом предотвратить распад  страны  на  Восточную  и  Западную  Украину  и
Новороссию.
     - Хохлы все  время  балансировали  на  пороге  НАТО  по  принципу  "и
хочется, и колется", чтобы все расходы взяли  на  себя  будущие  союзники.
Америка же не соглашалась. Мне в Хайфе один старик  рассказывал  как-то  о
тех переговорах, когда  им  в  субсидиях  было  напрочь  отказано.  Не  по
политическим соображениям. Просто в тот  момент  в  Штатах  шла  очередная
волна изоляционизма, и они стали критически рассматривать свои отношения с
НАТО; а Германии и Франции Украина была не очень-то по вкусу.
     Согласись, просто какие-то мастера парадоксов эти киевские орлы. Надо
же додуматься: путем локальной войны  убедить  Запад,  что  дешевле  иметь
Украину в составе  НАТО,  чем  вне  ее.  Решающим  же  толчком  оказались,
по-видимому, исходившие от низов требования референдума о воссоединении  с
Россией. Умные люди там ведь предвидели уже  или  угадывали,  куда  Россия
пойдет, а их это пугало. Война - последний путь ко внутреннему миру.
     Воевать же можно было лишь с Польшей, так  и  не  вступившей  в  НАТО
из-за своих коммунистических заскоков. Не с Россией  же,  на  самом  деле,
было ввязываться в серьезную драку. Она-то успела к тому времени поставить
наконец армию на ноги. И как ни заманчиво казалось начертать  на  прапорах
традиционные антимоскальские лозунги, у украинской военной партии  хватило
розуму воздержаться от этого. Задирать Белоруссию было то  же  самое,  что
лезть на Россию. Тягаться с Румынской  конфедерацией  было  заманчиво,  но
политически неприемлемо. У румын тогда  с  Объединенной  Европой  началось
явное сближение. Можно было затеять свару с Болгарией, но не  из-за  чего.
Оставалась Польша. Тут все вроде бы находилось на  месте:  и  исторические
предпосылки  в  национальном  сознании,  застрявшие  со   времен   Богдана
Хмельницкого,  и  серьезный  уровень  противника  -  а  первая  в  истории
незалежной Украины война обязательно должна была быть значительной,  чтобы
не получилось, что от государства ожидали великих дел, а оно чижика съело;
и, наконец, нигде вслух не  высказанное,  но,  несомненно,  существовавшее
согласие противной стороны на такую войну, поскольку идея "державы от моря
до моря" а Речи Посполитой не умерла. И если кто-то готов был предоставить
возможность   для   реализации   этой   идеи,   то    согласие    общества
гарантировалось. Некоторою время казалось, что возможен мирный путь удовле
творения  желаний  обеих   сторон.   Но   требования   оказапись   взаимно
неприемлемыми, и оставалось только хвататься за сабли.
     Как эта война завершилась, известно: формально - по нулям, но  Польша
практически ничего не проиграла в отличие от Украины.
     Я кивнул. Изя излагал прописные истины по  поводу  этой  последней  в
Европе войны.
     - Война эта началась не вдруг, - говорил Изя, очищая  мандарин,  -  и
Европа ожидала от России усилий по ее предотвращению; тем не менее  Россия
помочь делу не смогла. Многие, правда, у нас считали, что не  больно-то  и
старалась, поскольку в результате этого конфликта  решился  наконец  вечно
больной крымский вопрос: надо же было там как-то обеспечить безопасность и
защитить всякого рода интерес русскоязычного населения...
     На какое-то время я перестал его слышать. Полузакрыв глаза, потягивал
вино, думая о том же, о чем говорил он, но - иначе.
     Да, Россия таким путем  утратила  еще  частицу  своего  авторитета  в
Европе (к тому времени и так не Бог весть какого) и, естественно,  на  это
обиделась.
     В ту пору в постсоветской истории завершился уже период, о котором  я
иногда вспоминаю как о поре паханства и который с таким же  успехом  можно
назвать порой суматошного беспамятства. Беспамятства - потому что развитие
событий  того  времени  очень  во  многом  повторяло  дела  самого  начала