о мгновенным головокружением.
     Сценарий нашей встречи был у меня разработан заранее. Мы должны  были
сесть друг напротив друга за стол, за чашкой чаю, а  может  быть  -  и  за
рюмкой чего-нибудь. Как-никак предполагаемая дочь уже  несколько  лет  как
перевалила через  рубеж  совершеннолетия.  Мне  следовало,  подготовив  ее
несколькими осторожными фразами, в кратких  словах  изложить,  какая  беда
пришла к ней, избрав меня  своим  посланцем,  что  и  как  приключилось  с
Ольгой. Утереть неизбежные слезы, искренне, от всей души сочувствуя.
     Сказать, что все  расходы  и  организацию  похорон  возьму  на  себя.
Обождать, пока девочка хоть немного придет в  себя.  И  уж  тогда  заранее
сочиненными вопросами (вроде: "Не приходилось ли  вам  слышать  от  матери
такое имя...", "Не кажется ли вам, что я похож на кого-то, кого вы никогда
вживе не видели, но тем не менее..." - и так далее) и несколькими намеками
подвести ее к восприятию моей ключевой реплики: "Знаешь, Наташа, на  самом
деле я - твой отец. Ты уж прости, но так оно и есть" - после  чего  должны
были быстро сменить друг друга недоверие, удивление и, наконец, радость  с
неизбежными, по  моим  представлениям,  светлыми  слезами  и  родственными
объятиями. Так вот, этот сценарий сразу и  бесповоротно  полетел  ко  всем
чертям, Потому что Наталья и лицом, и даже в какой-то мере сложением  была
очень похожа на своего отца. На Костика Мухина. И не имела  ничего  общего
со мною. Это мог бы определить даже слабовидящий.
     Ее  можно  было  назвать  вторым  изданием  Кости   -   но   изданием
исправленным и намного улучшенным.
     Полому что он не был красивым, хотя и обладал  опрделенным  обаянием.
Она же оказалась женщиной, как бы сказать... весьма и  весьма  приглядной.
Во всяком случае, так я ее воспринял. Человек  более  эмоциональный  нашел
бы,  думаю,  куда  более  выразительные  определения,  но   я   привык   к
сдержанности в оценках...
     Короче говоря, мои  предположения  и  подозрения,  за  годы  успевшие
закапсулироваться в броню уверенности, беззвучно и незримо для  стороннего
взгляда взлетели на воздух, как если бы кто-то  заранее  заложил  под  них
увесистый заряд с дистанционным взрывателем, и  вот  теперь  решительно  и
невозвратимо нажал на кнопку.
     То есть второй акт пьесы сыгран не будет. Оставалось  лишь  исполнить
первый. Я вздохнул. И сказал достаточно грустно -  потому  что  мне  и  на
самом деле было грустно и даже куда хуже:
     - Наташа, к сожалению, я должен сообщить тебе...
     Выражение ее лица не изменилось, когда она перебила меня:
     - Вы хотите сообщить о маме. Не надо. Я знаю. Позвонили ее друзья.  С
работы.
     Делать мне здесь было больше нечего. Потому что я успел  уже  решить,
что подробности ей знать ни к чему -  в  том  числе  и  о  моем  невольном
участии в этом скверном деле. Ольгу мой рассказ не воскресит. Зато  дойдет
до слуха этих самых друзей. А я твердо знал, что друзья наших друзей часто
оказываются нашими врагами.
     Однако почему-то все медлил - стоял, даже не переминаясь  с  ноги  на
ногу, как это бывает в неловкой ситуации; может быть,  просто  ждал,  пока
она не попросит меня выйти и закрыть дверь с той стороны.
     Наталья же не делала этого; мне даже показалось,  что  она  забыла  о
моем присутствии, как-то перестала ощущать  его.  Она  смотрела  прямо  на
меня, но, судя по выражению ее  глаз,  меня  не  видела  -  словно  я  был
прозрачным, а Наталья видела нечто, находящееся за моей спиной и вообще за
пределами тесной прихожей и всего этого до нелепости длинного дома.  Может
быть, вспоминала, как сегодня в последний раз проводила мать, стоя на этом
самом месте? Хотя вряд ли... Дьявол, что за привычка - строить версии даже
в самой неподходящей обстановке!..
     Чисто механически я полез в карман, выудил пачку сигарет и  зажигалку
и щелкнул ею, даже забыв испросить разрешения. И, похоже,  этот  негромкий
четкий звук пробудил ее.
     - Дайте и мне, - сказала она.
     У нее оказался голос среднего тембра, какой-то слегка шершавый; может
быть, она была простужена. Хотя скорее всего просто успела выплакаться еще
до того, как я примчался, чтобы подставить плечо.
     Я повиновался и снова щелкнул. Она затянулась. И наконец взглянула на
меня, а не мимо, мне в глаза. Это было  несложно:  мы  оказались  примерно
одинакового роста. Я вообще не из высоких. Хотя лет сто  тому  такой  рост
считался вполне приличным, а во времена какого-нибудь Людовика  был  бы  и
вовсе выдающимся.
     Итак, она увидела меня. Но не выказала особого удивления. Она  просто
указала рукой:
     - Заходите. Что же мы тут стоим.
     - Вы смелый человек, - только и мог пробормотать я.
     Она повернулась и первой вошла в комнату. Поколебавшись, я последовал
за  ней.  В  комнате  остановился  и  осмотрелся  скорее  механически,  по
привычке, чем с какой-то целью. Почему-то мне  вдруг  стало  очень  не  по
себе.
     В этой маленькой жилой ячейке я никогда не был.  И  все  же  возникло
ощущение, что я нахожусь в знакомом месте. Лишь через несколько  секунд  я
понял - обстановка. Все или почти все, что стояло и  висело  на  стенах  в
этой комнате, было когда-то мне  знакомо.  Видимо,  Ольга,  перелетая  или
переползая с места на место, перетаскивала с собой столько мебели, сколько
могло вместить новое обиталище. Стол. Кресла. Акварели на стенах.  Древняя
персоналка, коей настоящее место было в музее, - двести восемьдесят Шестая
модель, начало девяностых годов прошлого века.  И  -  пара  фотографий  на
стенах. Старых фотографий, запечатлевших нескольких молодых людей,  сейчас
доброжелательно, но не без некоторой иронии любовавшихся на меня.
     Там была Ольга. И Константин. И  еще  -  я  сам.  Я  осматривался,  и
Наталья мне не мешала медленно приходить в  себя.  Когда  я  смог  наконец
перевести глаза на нее, то встретил ее спокойный взгляд.  Она  улыбнулась.
Хотя и не очень радостно.
     - Не удивляйтесь, - сказала она, - я вас узнала.
     Я смог только пожать плечами.
     - Правда, - продолжила она, - меня  предупредили,  что  вы  наверняка
зайдете. Так что я, пожалуй, даже ждала. А уж  когда  узнала  о  маме,  то
просто была уверена.
     Я снова не нашел что ответить. Откашлялся, чтобы скрыть смущение,  но
промолчал.
     - Я так и знала, что это случится, - продолжила она,  снова  глядя  в
сторону. - Без друзей! С ее сердцем - она могла  и  просто  так  упасть  и
умереть, и никто бы не смог  помочь...  Вы  успели  ее  увидеть?  Или  это
случилось без вас?
     - Успел, - пробормотал я.  -  Был  рядом.  Так  что  если  бы  только
сердце...
     Что еще сказать, я просто не знал. А повторное упоминание  о  друзьях
заставило меня еще внимательнее следить за своей речью.
     - Говорите же, - сказала она  тоном  приказа.-  Как  случилось,  кто,
почему?.. Знаю, что она пошла не по своим  делам.  Должна  была  встретить
вас, но это отменили. Вы знали?
     Я кивнул:
     - Да.
     - И все же позвали ее? Неужели вы не  смогли  сообразить,  что  в  ее
положении...
     Какое, к черту, положение? Больное сердце? Нет, Наталья имеет в  виду
что-то другое.
     - О чем вы говорите?
     - Ее же предупреждали: сейчас нельзя показываться... Тут нас охраняли
друзья.
     - Я никого не заметил.
     - Сейчас все ушли. Все равно ведь не уберегло.
     - В чем же было дело? В чем она провинилась, и перед кем? Она  же  не
занималась бизнесом, насколько могу судить?
     - Нет, конечно. Беда в том... дело в том, что она была  знакома...  с
одним человеком. А потом он погиб. Но как бы не погиб...
     - Не понимаю.
     - Ну, просто фамилия его попадается в печати, как-то  не  очень  ясно
начала она. - Но встретиться ним мы так и не смогли. Он переехал. Мама все
хотела с ним переговорить - она сомневалась. А я уверена:  это  не  он.  И
наши друзья - тоже. Но только мама знала его  в  лицо.  И  должна  была  в
какой-то определенный миг - никак не раньше - опознать его как самозванца.
Кажется, это стало известно... тем. И  ей  запретили  вообще  показываться
где-либо. И отменили ее встречу с вами...
     - Это очень интересно, Наташа. Как его фамилия? Кто он такой?  С  кем
связан? Имеет отношение к предстоящему Избранию?
     - Не знаю, мама никогда  его  не  называла.  Я  тоже  просила  ее  не
выходить.
     Но она не выдержала - очень хотела хотя бы  посмотреть  на  вас...  А
вообще - больше не хочу говорить об этом. Теперь рассказывайте вы.
     - Сейчас. Еще секунду. Может быть, у  вас  найдется  стакан  хотя  бы
воды?
     Она встала и вышла. Я поднялся со стула. Подошел к фотографиям. Очень
старым фотографиям, хотя нет, цетверть века  -  это  же  так  немного,  по
сути... Шел к стене, словно упираясь, но что-то очень влекло  меня.  Может
быть, Ольга. Она смотрела со стены  прямо  мне  в  глаза,  была  серьезна,
однако выражение лица было таким, что казалось - она вот-вот улыбнется.
     Можно было подумать, что ее развлекает создавшееся сейчас положение.
     Нет, я понимаю, разумеется, что снимок или даже портрет - всего  лишь
изображение, но все же... Все же... Может быть, мне надо сразу  же  бежать
отсюда? Дочь - не моя. Зато какие-то друзья - наверняка не по преферансу и
не по совместным походам в филармонию. В этом я был почти уже уверен.
     Значит, больше тут делать нечего. Однако ноги  не  хотели  ступать  к
выходу. Я перевел взгляд на Константина.  Удачливый  соперник  из  давнего
времени на этот раз смотрел угрюмо. Почему?
     Я отвернулся от него. Включил ящик. Транслировался какой-то очередной
процесс над хапугами. Эти судебные процессы начались еще при  коммунистах,
потом то затихали, то снова набирали обороты - в зависимости от того,  чья
стояла на дворе власть. Они были очень похожи  один  на  другой.  Но  люди
смотрели с немалым интересом.
     Ну хорошо; раз есть друзья, причем надежные, то они позаботятся  и  о
пристойном  погребении,  и  обо  всем  прочем.   Мне   в   этом   стечении
обстоятельств соваться со своей помощью, даже только денежной, не следует.
Наоборот - лучше всего отойти от событий подальше, благо и собственных дел
столько, что за жизнь не переделаешь.
     Но я еще не успел принять какое-либо решение, как Наталья вернулась с
водой. Я стал жадно пить. Горло и на  самом  деле  пересохло.  Черт  знает
отчего.
     Обстановка ведь не таила в себе сиюминутной  опасности.  Или  все  же
таила?
     Никогда  раньше  я  не  реагировал  так  необычно  на  какие   угодно
неожиданности. Переведя дыхание и поставив стакан на стол, я спросил:
     - Так о чем же мне рассказывать? Она немного подумала.
     - Ну, хотя бы... Почему вы пришли так поздно?
     Я пожал плечами, взглянув на часы:
     - Мне кажется, что не очень... Она усмехнулась одним углом рта:
     - Я не об этом. Теперь я сообразил.
     - Не знаю... Наверное, потому, что никто меня тут не ждал.
     - Нет. Вас ждали.
     - Простите. Не верю. Кто?
     - Она. Мама.
     - Меня?
     - Кого же еще? И сейчас, и раньше. Дед перед  смертью  просил  отдать
вам бумаги - мама все последние дни в них копалась...
     Бумаги деда. Гм. Ольга, кажется, о них говорила что-то. Но так  и  не
успела объяснить. Ничего не успела...
     - Какие бумаги?
     - Не знаю. Не заглядывала. У каждого свои бумаги: у нее,  у  меня,  у
деда покойного...
     Бумаг при Ольге не было. Разве что под пальто. Прокол, прокол...
     - Странно, - сказал я задумчиво. - Я знаю, кем был  ваш  дед.  Обычно
после смерти таких, как он, бумаги изымаются бывшими коллегами. Почему  же
их на этот раз не забрали?
     - Хотели. Они просто не нашли его архив.
     - А вам известно, где он?
     - У нас с мамой не было секретов друг от друга.
     - Это приятно.
     - Так что она ждала вас. - Наталья помолчала. -  И,  может  быть,  не
только она. Но и я.
     Это не было похоже на кокетство. Но чем еще могло быть?
     - Послушайте, Наталья... Наталья Константиновна, так?
     - Как будто вы не знали! Если бы знал, меня сейчас здесь не было бы.
     А если не  знали,  -  проговорила  она,  хмурясь,  -  тогда  и  вовсе
непростительно. С опозданием на двадцать с лишним лет! А ведь  она  ждала,
ждала...
     - Между прочим, мой адрес был вашей матушке известен.
     - Знаю. Но ей нужен был хоть какой-то намек... Вы  не  забыли,  каким
она была гордым человеком?
     Уж это я прекрасно помнил.
     - Почему вы... почему не сделали этого? Не могли  простить  ей  того,
что она ошиблась? Вы сами никогда не ошибались?
     - Больше, чем хотелось бы, - откровенно признался я.
     - Вы разве не знали, что она порвала с  ним...  с  моим  отцом  почти
сразу после моего рождения?
     - Откуда мне было знать? Когда вы родились, я был...  -  Я  попытался
вспомнить. - Ну конечно. В Австралии. Туда такие вести не доходили.
     Это не Германия, не Америка, не Израиль... Да и что толку говорить об
этом сейчас, когда ее нет?
     - Говорить никогда не поздно, - тихо, как бы про себя сказала она.  -
И все равно хорошо, что вы пришли. Что я вас увидела во плоти.  Знаете,  в
этой семье вы со временем стали  легендой;  а  теперь  легенды  больше  не
будет.
     - Вам от этого легче?
     - Не знаю... - пробормотала она. - Наверное, да.
     Такой разговор, чувствовал я, никуда не может привести. Да и  к  чему
мы могли прийти? Наши судьбы казались очень разными. Но все же -  зачем-то
я ведь шел сюда...
     - Ладно, Наташа. Минувшего не вернуть. Поговорим о нынешнем.  Как  вы
собираетесь жить? Как у вас с деньгами и вообще?
     Она повернула голову туда и сюда,  как  бы  для  того,  чтобы  заново
увидеть обстановку.
     - У меня все в порядке. Как видите.
     - Денег хватает? - спросил я еще раз.
     - Надо ведь еще мать похоронить, это везде дорого, наверное, в Москве
тоже... Она пожала плечами:
     - Денег, по-моему, никогда и никому не хватало.  Но  я  уже  привыкла
жить на свои, как мама - на свои. Похоронами займутся  друзья  -  за  счет
фирмы, конечно, где она работала. Так что, пожалуйста, не предлагайте  мне
ничего. Пусть сохранится хоть что-то из легенды  о  рыцаре  без  страха  и
упрека.
     Опять эти друзья. Да еще  какая-то  фирма.  Судя  по  всему  -  ветвь
какой-то государственной службы. Не исключено даже, что работающей на нашу
команду. Но похоже, что сейчас Наталья  не  намерена  распространяться  по
этому поводу.
     - Нет такого рыцаря, - сказал я, - и никогда не было.  Поверьте  мне.
Все это - ваше молодое воображение. Заурядный человек,  сбежавший  в  свое
время от сложностей жизни...
     На самом деле все обстояло не  совсем  так.  Но  знать  это  ей  было
совершенно ни к чему.
     - Нет-нет, - сказала она. - Мне не нужна помощь.
     - Вы работаете?
     - Естественно.
     - Где? Кем?
     Она пожала плечами:
     - Лицо свободной профессии,  если  угодно.  Не  числюсь  ни  в  каком
учреждении или фирме.
     - Чем же зарабатываете на жизнь?
     - Как когда. Сейчас, например, помогаю написать  воспоминания  одному
старому политику. Точнее - я их пишу, он только вспоминает.
     Наговаривает на аудиокассеты,  а  я  их  потом  расшифровываю,  пишу,
распечатываю и отвожу ему.
     - И платит хорошо?
     - Н-ну... мне кажется, неплохо.
     - Интересно. А кто такой ваш мемуарист?
     - Некто Блехин-Хилебин. В свое время был дипломатом, много работал за
границей...
     - Значит, Блехин-Хилебин... - медленно повторил я.
     - Вы что-нибудь о нем слышали?
     - Не уверен, но возможно... Интересно было бы с ним познакомиться.
     Наталья покачала головой.
     - Он ни с кем  не  встречается.  И  здоровье,  и  вообще  он  человек
нелюдимый. Хотя, наверное, в бытность свою дипломатом общался охотнее.
     - Работа интересная?
     - Ему есть что вспомнить. Хотя я не знаю, всему ли можно верить.
     - Знаете, а в этом я мог  бы  вам  помочь.  Я  неплохо  разбираюсь  в
событиях тех времен, когда он, видимо, был активен. Может быть, как-нибудь
покажете ваши записи? Я смогу сыграть роль как бы научного  редактора  или
консультанта.
     - Вряд ли он пойдет на дополнительные расходы.
     - Это не будет стоить ему ни пфеннига. И вам, разумеется, тоже. Когда
речь заходит о новейшей истории, я согласен работать совершенно даром.
     Кажется, это ее не удивило.
     - Я подумаю, - сказала она. - Наверное,  все  же  надо  спросить  его
разрешения. Иначе неудобно.
     - Он запрещал вам показывать материалы кому-либо?
     - Мы с ним об этом не говорили.
     - И не нужно. Поверьте - я не собираюсь обокрасть его  или  вас.  Вот
мой адрес... - Я вытащил визитную  карточку  и  написал  на  ней  название
гостиницы, номер и телефон. - Позвоните, когда у вас будет время.
     И вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, добавил:
     - И вообще звоните. Потому что... Вот дьявол! Что за "потому что"?  И
тут меня осенило:
     - Потому что... я, собственно, хочу предложить вам работу.
     Она чуть наклонила голову к плечу:
     - Интересно... Вы тоже решили писать мемуары?
     - Нет. Но мне нужен секретарь. Я представитель  германского  журнала,
и, видимо, мы создадим в Москве свой корпункт.  Тут  назревают  интересные
события. Но даже пока офиса нет, секретарь мне необходим. Там, в Германии,
у меня их было двое. Здесь пока не  могу  себе  этого  позволить.  Но  без
одного секретаря мне не обойтись. Я как раз хотел  просить  коллег,  чтобы
мне порекомендовали. И очень рад тому,  что  больше  искать  не  придется.
Соглашайтесь, Наташа. Работа посильная, платить я буду наверняка не  хуже,
чем ваш воспоминатель...
     Наталья засмеялась - впервые за вечер:
     - Быстрота и натиск... Совершенно в рыцарской манере. Но  я  не  могу
отказаться от моего старичка. Он ко мне привык, да и я к нему тоже...
     - Нет нужды. У вас останется  достаточно  времени  для  него,  твердо
обещаю. А я числю вас на работе с завтрашнего... нет, с сегодняшнего  дня.
Итак - договорились?
     - Она покачала головой:
     - Я не привыкла решать так - с кондачка...
     - Может быть, вам надо посоветоваться с кем-то? я  даже  не  спросил:
вы, наверное, замужем? Не могли же мужчины пройти мимо...
     - Она чуть улыбнулась.
     - Уже нет. А вы женаты? Я мотнул головой.
     - Нет. Хотя был.
     - Разошлись?
     - Нет.
     - Она поняла. И положила пальцы на мою руку.
     - Простите.
     - За что же? Ну а вы - почему? Я решил, что имею право  задать  такой
вопрос: как-никак она много лет была моей дочерью  -  пусть  лишь  в  моем
воображении.
     Она ответила не сразу, словно бы задумалась - как будто ей самой надо
было понять: почему же?
     - Может быть, потому, что он был слишком молод?  -  Она  сказала  это
полувопросительно, как если бы сама сомневалась. - На самом деле настоящих
причин ведь никто никогда не знает...
     В этом я не был уверен, однако промолчал. Ни к чему было бы  затевать
дискуссию на эту тему. Да и, в конце концов, в реальности она мне  никакая
не родня. Наверное - почувствовал я - теперь нужно было уходить.
     Чтобы ничего не испортить напоследок.
     - Хорошо, Наташа. Подумайте. До утра целый вагон времени.  И  сделаем
вот как: если принимаете мое предложение - завтра к десяти утра будьте вот
где. - Я вытащил блокнот, где был записан адрес. -  Вот:  Арбат,  двадцать
шесть...
     Она чуть улыбнулась:
     - А, это театр Вахтангова, я знаю.
     - Там  завтра   состоится   небезынтересное   сборище   -   совещание
представителей нескольких серьезных партий, которые еще  не  определились,
поддержат ли они Алексея, Александра или  же  останутся  на  президентских
позициях. Будет там  и  кто-то  из  азороссов.  Нам  предстоит  там  взять
несколько интервью и  вообще  -  оценить  обстановку,  перспективы  и  так
далее... Это интересно, честное слово, поверьте опытному газетчику.
     - Быть может, и вправду поверю, - сказала о серьезно.
     - И