сполагать  временем.
Его бывает достаточно у госбезопасности; но тайник заложен не от нее, а от
налетчиков. Они же, как правило, спешат.
     - Все верно. Положи мои кассеты туда же и побежим. Хотя - постой... А
что у тебя там еще?
     - Да ничего особенного. Есть одна книжечка. - Она вынула  и  показала
мне брошюрку. - Возьми - может быть, прочитаешь на досуге...
     - Тоже дедовская?
     - Нет. Липсис оставил маме - сказал, что любопытно...
     Я машинально сунул книжку в карман.
     - Бежим. Мы и так уже опаздываем.
     - На богослужение? - не удержалась она.
     - Сложный вопрос, - сказал я серьезно, Богу  мы  служим  или  кому-то
другому. Это мы потом узнаем.

     До Николы на сене добрались без  происшествий.  Храм  был  маленький,
давних  времен,  но  капитально   отремонтированный   и   совсем   недавно
покрашенный.
     Уютная  церквушка,  какими  в  свое  время  славился  город   "сорока
сороков", и хотелось думать, что и Господь в ней не такой, как  где-нибудь
в  кафедральном  соборе,   величественный   и   строгий,   а   -   добрый,
провинциальный этакий,  всепрощающий,  похожий  на  сельского  батюшку  на
склоне  лет.  Прежде  чем  войти  за  церковную  ограду,  я  перекрестился
по-православному. Вообще-то я  никогда  крещен  ни  в  православие,  ни  в
католичество, ни в лютеранство не был, но положил себе за правило в  храме
любой  конфессии  соблюдать   необходимые   религиозные   обряды.   Наташа
посмотрела на меня не без удивления, но ничего не сказала.
     Небольшая, отдельно стоящая пристройка с крестом на куполе,  как  мне
показалось, и есть байтистерий. Я не ошибся. Отец Николай ожидал нас  там.
Ничего в облике иерея вроде бы не изменилось после того, как мы расстались
у входа в театр - и тем не менее выглядел он  тут  совершенно  по-другому:
значительнее и, так сказать,  органичнее,  и  наперсный  крест  его  здесь
воспринимался уже не как принадлежность униформы, но воистину как  великий
символ.
     - Прошу  пожаловать,  -  широким   жестом,   особенно   выразительным
благодаря плавному взлету широкого рукава,  пригласил  нас  отец  Николай.
Здесь стояла большая купель, еще одна маленькая, в коей крестят младенцев,
стол, несколько стульев. Тут казалось как-то уютнее, чем в общем храме.
     Отец Николай  пригласил  сесть  и  сам  уселся,  привычным  движением
справившись со своим долгополым одеянием.
     - Итак, чем могу служить?
     - Прежде всего разрешите представиться...
     - Мне вас представили  заочно,  -  отклонил  он  мое  предложение.  -
Профессор Бретонский объяснил мне, кто  вы  и  с  какой  нуждой.  Я  готов
ответить  поелику  это  будет  в  моих  малых  возможностях.  Спрашивайте.
(Пожалуй,  для  сохранения  стилистического  единства  ему  следовало   бы
сказать: "Вопрошайте".) - Благодарю вас. Моих  читателей  будет  наверняка
интересовать прежде всего вот что: вы, православный священник, иерей...
     Он чуть заметно качнул головой.
     - Протоиерей, - поправил  он  меня.  -  Если  вам  нужна  точность  -
митрофорный протоиерей. - На его губах промелькнула улыбка. -  Это  высший
чин, которого может достигнуть  духовное  лицо,  не  принявшее  монашеских
обетов.
     - Спасибо за разъяснение, - кивнул я. - Итак, вы, будучи православным
митрофорным протоиереем, настоятелем этого храма... Я не ошибся?
     - Ни в коем случае. Дело обстоит именно так. Правда, был я  отстранен
от служения - но лишь на краткий срок.
     - И, разумеется, человеком глубоко верующим...
     Он только кивнул.
     - ...принимаете весьма активное участие в  деятельности  политической
партии, ставящей своей целью  избрание  на  российский  престол  человека,
который, не являясь, конечно, врагом православия, тем не  менее  никак  не
может быть назван его горячим сторонником. Мало того:  который  пользуется
очень  сильной  поддержкой  людей,  исповедующих  ислам.  Конечно,  нельзя
смешивать  политику  с  религией  -  но  в  чем  причина  того,  что  ваши
религиозные убеждения  оказываются  в  таком  противоречии  с  убеждениями
политическими?
     Протоиерей помолчал секувду-другую, словно  желая  убедиться,  что  я
закончил свой вопрос. И ответил:
     - Причина - в моей вере в Бога.
     Мысленно  я  зааплодировал:   ответ   был   хорош   хотя   бы   своей
непредсказуемостью.  Обычно,  беседуя  с  политиками,  ответы  их   знаешь
заранее.
     - Не могли бы вы объяснить несколько подробнее?..
     - С охотой. Христианство, иудаизм, ислам - все это  формы  поклонения
единому Богу.  Одному  и  тому  же.  Потому  что  если  признать,  что  мы
поклоняемся своему Богу Христу, а мусульмане - своему Аллаху,  являющемуся
другим, мы впали бы в грех язычества, то  есть  признания  многобожия.  Но
человек истинно верующий никак не может быть язычником, политеистом. Бог -
один, разъединяют же нас форма религиозной организации, обрядовая  сторона
и ряд богословских проблем. Однако теологические проблемы -  это  проблемы
людей, а никак не Господа: у него нет проблем. Вот вам еще одно сравнение.
Существуют страны  с  правосторонним  дорожным  движением  и  другие  -  с
левосторонним.
     Соответственно руль в автомобиле  расположен  у  первых  -  слева,  у
вторых - справа.  Разница  существенная,  и  никак  нельзя,  оказавшись  в
левосторонней стране, продолжать ездить по ее  дорогам  по  правосторонним
правилам: катастрофа неизбежна. Однако же наши водители  далеки  от  мысли
считать,  что  только  их  автомобили  являются  истинными,  а,  допустим,
английские, австралийские или японские машины - ложны.  Что  же  касается,
скажем, того города, в который вы намерены попасть, и дороги,  по  которой
движетесь, - то  к  городу  этому  могут  вести  с  одной  стороны  дороги
правосторонние, с другой - левосторонние. Но город достижим и для  тех,  и
для других.
     Теперь предположим, что в какой-то стране по некоторым причинам - ну,
скажем, туда навезли так много автомобилей с противоположным расположением
руля, что уже нельзя  не  принимать  их  во  внимание,  -  в  этой  стране
возникает  необходимость  пользоваться  обеими   формами   движения.   Это
возможно?  Да,  но  только  при  одном  условии:  необходимо  параллельное
существование двух дорожных систем, которые нигде не будут соединяться или
пересекаться - что при наличии туннелей и эстакад вовсе не так трудно.
     У него широкие рукава, подумал я, и в рукавах этих, похоже,  упрятано
великое  множество  доходчивых  сравнений.  Надо  думать,  он   произносит
интересные проповеди своим прихожанам.
     - Так вот, - продолжал тем временем отец  Николай.  -  Вам,  конечно,
ясно, как называется тот город, куда мы все стремимся, и кто в нем правит.
     Теперь, чтобы закончить эту притчу, предположим, что я живу  в  доме,
рядом с которым проложили левостороннюю дорогу. До сих пор я, как  и  все,
ездил на машине для  правостороннего  движения,  но  сейчас  левосторонняя
дорога пролегла между моим домом и той старой дорогой. У меня  все  та  же
машина с рулем слева; но ко мне приходят и  предлагают  машину  для  новой
дороги - новую, совершенную и на крайне льготных условиях.  Меня  даже  не
уговаривают отдать старую, наоборот - обещают расширить гараж, чтобы в нем
умещались обе. Разве, если я соглашусь на эти  условия,  я  как-то  нарушу
интересы города, которому нужно только одно: чтобы я в конце  концов  туда
доехал?  Разумеется,  убежденные  сторонники  правосторонней  езды  станут
утверждать - и некоторое время многие даже будут им верить, -  что  вторая
дорожная сеть на самом деле ведет вовсе не к тому городу, в котором  царит
Добро, но к другому, где обитает Зло. Почему им поверят на  время?  Потому
что описания города в путеводителях одной дорожной компания  и  другой  не
вполне совпадают. Однако они и не могут совпадать в  деталях,  потому  что
дороги впадают в город с разных сторон, а ни один  город  не  выглядит  со
всех сторон одинаково. Но добравшись до центра города, люди убедятся,  что
центр для всех один. Вот как я могy это представить.
     - Вы мастер метафоры, - не удержался я  от  похвалы.  -  Однако  дело
происходит не в воображаемой стране, но в России, в которой и пристрастия,
и антипатии всегда стремятся к крайним значениям.
     Православная Россия...
     Я удивился: мое возражение он встретил не  с  улыбкой,  но  скорее  с
гримасой, которая могла бы сойти за улыбку.
     - Православная Россия... - повторил он с расстановкой. - А вы уверены
в точности такой формулировки?
     - Принято думать так. - Мало ли как принято думать.  Да,  собственно,
так не думают; так считают. А если  думать...  -  Он  помолчал.  -  Ладно,
скажу, рискуя впасть в ересь, не богословскую, но политическую: Россия как
была тысячу с лишним лет назад языческой, так ею и осталась. Христианство,
по сути, не вошло в кровь, не стало основой мышления. Даже основой веры не
стало. Разве  что  на  словах  -  но  ведь  от  слова,  как  известно,  не
станется... Религия органичная,  растворенная  в  крови,  всегда  идет  от
мироощущения человека - идет от человека к организации, то  есть  -  снизу
вверх. Как христианство в Риме. Из катакомб - во храмы. А не из  храмов  в
землянки.  Потому  христианство  так  органично   в   Италии:   итальянцы,
наследники Древнего Рима, они его  выстрадали.  В  катакомбах.  Кровью  на
аренах.  В  России  же  все  вводилось  сверху,  приказным   порядком:   и
христианство, и - позже - его реформа, и еще позже - коммунизм. Конечно, у
России были шансы стать подлинно христианской страной, и она стала бы  ею,
если бы не Никонианская реформа. Все, искренне верившее, ушло в раскол - и
погибло,  как  Аввакум,  человек  уровня   апостола   Павла.   А   церковь
превратилась  в  государственную  институцию  -  и  так  утратила   всякую
возможность стать народной. Вспомните: реформа на Западе -  протестантство
- тоже ведь шло снизу вверх, от внутренней потребности. А у нас и  реформа
- от властей. И с коммунизмом повторилось то же самое - не  говоря  уже  о
том, что он нередко взывал к самым темным сторонам природы человеческой...
Да, безусловно - сохранились форма, и храмы,  и  купола,  обрядность...  И
организация... Но ведь сие - не вера, а лишь изображение ее. А в Бога надо
верить, а  не  изображать  веру.  Нет,  господин  журналист,  вы  серьезно
подумайте перед тем, как утверждать, что  Россия  -  страна  христианская.
Если начальство приходит в храм и обедню отстаивает со свечкой в  руках  -
это еще никак не факт веры,  это  факт  политики.  Но  политика  -  стихия
изменчивая, и нельзя на ее фундаменте строить вечное здание!
     Священник умолк; он смотрел на меня серьезно и печально, и я подумал,
что говорил он совершенно искренне.
     - Ну а ислам?
     Он кивнул.
     - Логичный вопрос. Ислам... Прежде всего он - религия снизу.
     - Но разве он во многих местах не насаждался мечом?
     - Да, наверное... не без того. Однако в этом, пожалуй, только буддизм
нельзя упрекнуть - да и то не уверен. Но сейчас не это  важно.  Во-первых,
ислам интернационален. Порой приходится слышать, что русские его не  могут
усвоить.  Факты  свидетельствуют  об  ином.  Если  бы  вы   интересовались
историей...
     - Я интересуюсь.
     - В  таком  случае  вы,  возможно,  помните,  что  еще  в   последние
десятилетия минувшего века, когда России приходилось скрещивать  оружие  с
исламскими народами - и за пределами страны, и внутри ее - некоторое число
наших воинов, попав в плен, стали исповедовать ислам. Одни  из  них  потом
вернулись домой, другие отказались, не желая порвать с исламской средой, с
которой сроднились. Но и многие из тех, кто возвратился в  свои  дома,  не
изменили своей новой религии. А между тем были  они  русскими.  Вообще  не
бывает веры, принципиально  чуждой  для  какого  угодно  народа,  как  нет
народа, не  способного  усвоить  какое  угодно  вероучение.  Далее:  ислам
синтетичен.  Он  объединяет  всех:  и  ветхозаветных,  и  новозаветных,  и
иудаистских святых. Изложение его основ не  столь  зашифровано  и  намного
доступнее пониманию рядового верующего, чем, скажем. Священное Писание.
     Это  важно.  Что  еще?  Вы  и  сами  наверняка  заметили,  что  ислам
динамичен.
     Потому ли, что  он  моложе?  Вряд  ли  только  по  этой  причине.  Он
энергичен.
     И главное - силен верой. Они - мусульмане - верят, понимаете?  А  это
мне  представляется  самым  главным.  Для  них  Бог  не  деталь  жизненной
декорации, но - основа основ.  А  народ,  чтобы  совершать  великие  дела,
должен верить, иного выхода нет, это -  непременное  условие,  хотя,  быть
может, и не достаточное.
     - И вы полагаете, он может восторжествовать в России?
     - Не знаю; речь ведь не  о  торжестве  в  политическом  смысле  этого
слова.
     Но, во всяком случае,  русский  мусульманин  -  такое  словосочетание
вовсе не кажется мне противоестественным. Хотя бы потому,  что  славянские
прецеденты существуют давно: хотя бы боснийские мусульмане, к  примеру.  О
наших отечественных я уже упоминал только что.
     - Ну, чтобы уцелеть, и не на то пойдешь... - вставил я. - У ислама  в
России вполне возможно будущее, поскольку он несет с собой  очень  немалые
инвестиции и кредиты...
     - Уже принес и  еще  принесет  гораздо  больше.  А  ведь  не  сегодня
сказано, что Париж стоит мессы. Сейчас для России  главное  -  устоять.  А
сколько будет ради этого построено мечетей - вопрос не первостепенный.
     - А народ не восстанет?
     - Если поверит своему государю - не восстанет.
     - Я вам очень благодарен, отец Николай. Еще два маленьких вопроса,  с
вашего позволения. Первый: вот эта ваша позиция  не  может  отразиться  на
вашей судьбе?
     - Пока не отразилась. Хотя я ее не скрываю.
     - Как вы думаете - почему? Он улыбнулся.
     - Видимо, есть какие-то причины. Но думать о себе мне  сейчас  просто
некогда.
     Мне не хотелось довольствоваться столь неопределенным  ответом.  И  я
решил проявить настойчивость.
     - Скажите, не может ли ваша уверенность в себе быть следствием  того,
что укоренение ислама в России, сколь бы  парадоксально  это  ни  звучало,
пошло бы на пользу православной церкви?
     Он прикинулся  удивленным,  но  не  старался  сделать  это  очень  уж
искусно.
     - Каким же это образом?
     - Ну, тут достаточно простое умозаключение. Православное духовенство,
так сказать, растренировалось из-за отсутствия серьезной конкуренции.
     Власти уже много лет  смотрят  на  вас  весьма  благосклонно,  охотно
демонстрируют свою приверженность православию. Правда,  время  от  времени
ваши иерархи обращаются с настоятельными просьбами ограничить деятельность
в России иных конфессий. Ну, это естественно, было бы странно им этого  не
делать. Однако по-настоящему ведь секты вам не противники -  и  вы  можете
жить с ленцой, ограничиваясь соблюдением необходимой формы. А вот  если  в
местах,  которые  вы  привыкли  считать  исконно  своими,  начнет  всерьез
укореняться такая мощная и динамичная религия, как ислам - тут вам, хочешь
не хочешь, придется бороться всерьез. А поскольку применение  оружия  вряд
ли будет возможно, то придется мобилизовать  все  иные  силы  -  духовные,
организационные, все прочие.  Придется  омолаживаться.  Это  будет  словно
подсадка молодой железы в дряхлеющий организм.  И  как  раз  поэтому  ваше
участие в происходящем процессе может рассматриваться как дело благое. Как
знать, может быть, у вас есть и благословение Его Святейшества?
     Отец Николай слегка улыбнулся:
     - Это ваши предположения, не мои.
     - Вы их опровергаете?
     - Будем считать,  что  я  их  не  слышал,  что  ваш  монолог  остался
мысленным.
     Я понял, что большего он  не  скажет.  Но  как  говорится,  sapientii
satis.
     Ну что же - еще один вопрос...
     - Отец Николай, собираетесь ли вы изложить все эти  ваши  соображения
претенденту при личной встрече?
     - Не думал об этом. Он все это, я уверен, знает лучше меня.
     - Но вы будете просить аудиенции? Или хотя бы участвовать во встрече?
     - Если Богу будет угодно. Но вряд ли моя скромная персона  вызовет  у
государя - или будущего государя - интерес.  Я  ведь  политик  всего  лишь
постольку поскольку.
     - Сердечно благодарю вас. И приношу извинения за то, что отнял у  вас
столько времени.
     - Мое время принадлежит людям. Но не  думаю,  чтобы  мы  провели  его
совсем уж бесполезно. А сейчас, увы, меня ожидают другие дела.  Я  провожу
вас до выхода.
     - Не затрудняйтесь, спасибо.
     - Просто во избежание осложнений.
     Я вспомнил предупреждение,  сделанное  им  еще  на  совещании:  храм,
принадлежащая ему территория, на  первый  взгляд  казавшиеся  пустыми,  на
самом деле охранялись. Интересно было бы узнать, кому принадлежала охрана.
     - В таком случае мы готовы, - сказал я.
     - Куда теперь? - спросила Наташа, когда мы сели в машину.
     - А куда бы ты хотела?
     - Куда-нибудь, где можно купить что-нибудь вкусненькое.
     - Хорошо. И надо, пока есть время, послушать - что  старик  наговорил
на последнюю кассету.
     - Это можно будет сделать вечером.
     Я покачал головой:
     - Не исключено, что вечер мы проведем совсем в другом месте.
     Я ожидал вопросов, но их  не  последовало.  Наташа,  видимо,  успешно
осваивалась со спецификой журналистской деятельности такого рода.
     Неплохого работника я нанял. Немножко ее подучить, и...
     Я ударил по  тормозам.  И  вовремя.  Отреагируй  я  на  долю  секунды
медленнее - и тупорылый "КамАЗ" нокаутировал  бы  наш  легонький  седанчик
крюком в правый  бок,  отшвырнув  на  глухой  бетонный  забор,  тянувшийся
справа.
     - Ого! - только и пробормотала Наташа. - Не слабо.
     - Ты не заметила, откуда он вынырнул?
     - По-моему, из того вон проезда - впереди, справа. Станешь догонять?
     - Нет смысла. Он уже далеко.
     - Жаль, я не заметил номер.
     - Я заметила.
     - Ты что же - не испугалась совсем?
     - Еще как! Внутри все трясется.
     - Ты молодец, - сказал я и поцеловал ее.
     - Этим лучше заниматься в домашней обстановке, - заметила Наташа.
     - Тонкое замечание. Ну что же - поехали.
     - Думаю, сейчас они больше не станут рисковать.
     - Интересно, кто это "они"?
     - Если бы я знал...
     Я и в самом деле не знал. Но кое-какие новые  подозрения  начали  уже
складываться.
     Ведь обещано в суре "Совет", айяте сорок четвертом: "Ты увидишь,  как
их приведут туда поникшими от  унижения,  они  будут  смотреть,  прикрывая
взор". Знать бы только - куда?



                              Глава седьмая


     Как я и предполагал, больше нас в пути не тревожили,  хотя  наверняка
мы не избежали наблюдения. Да я и не старался скрыться, сейчас в  этом  не
было бы никакого смысла. По этой же  причине  я  оставил  машину  рядом  с
Натальиным подъездом, втеревшись в  узенькое  пространство  между  пожилым
"мерседесом" и серебристым "ЗИЛ-Эмиром", на котором, казалось, и  лак  еще
не успел просохнуть.
     Я испытывал ощущение, что кто-то всерьез вознамерился помешать мне  в
работе и сейчас никак не мог помешать моим оппонентам добиваться того, что
они поставили своей целью. Я мог только  уйти  в  глухую  защиту,  которая
прикрывала бы теперь уже не только меня одного, но и Наташу,  безо  всякой
вины виноватую. Если бы я мог представить себе, как  будет  поворачиваться
дело, то, конечно же, не стал бы втягивать ее в эту игру.
     Все мы умны ретроспективно, да что толку. Во  всяком  случае,  сейчас
следовало каждый следующий шаг делать с наибольшей осторожностью.
     Я окончательно убедился в этом, когда, попросив Наташу  держаться  за
моей спиной, знакомился с состоянием двери  и  ее  страховки,  прежде  чем
вложить ключ в замок и повернуть. Оказалось, что предосторожность не  была
излишней: тем,  кто  упорно  стремился  посетить  Наташино  жилье  в  наше
отсутствие, почт