м-то
причинам исчезла из гостиницы - то не значит ли это, что в  номере  сейчас
еще более опасно, чем здесь?
     Это  другой  разговор,  возразил  нижний  голос.  С  охраной   вообще
странности.
     Тебе был обещан надежный телохранитель. Когда в игре возник официант,
ты автоматически решил, что это он и есть, - и успокоился. Но, может быть,
это был просто курьер, а телохранителя так и не прислали? Или посылали, да
он не дошел? Что бы это могло значить?
     Ну, что могло... ответил голос сверху. Конечно, тут много неясностей.
     Можно предположить, что тебя  хочет  устранить  кто-то  из  вашей  же
команды - вероятно, потому, что ты значишь в ней больше, чем он. Или -  не
менее вероятно - по той причине, что он, находясь в одной с тобой команде,
фактически играет против Искандера. Но и этот вариант  наводит  на  мысль:
здесь сейчас безопаснее, чем там. А вообще-то начатое дело  надо  доводить
до конца; вот и сейчас тоже.
     Не знаю, до чего бы они  там  еще  договорились.  Но  пора  было  уже
сворачивать с магистрали. Я  уменьшил  скорость,  чтобы  плавно  повернуть
направо.
     По улице, скверно освещенной, тянувшейся меж двумя рядами приземистых
домиков, я ехал, погасив огни, каждым квадратным сантиметром своей латаной
шкуры ощущая, как  мне  казалось,  чей-то  пристальный  недоброжелательный
взгляд, и  даже  чудилось  рубиновое  пятнышко  лазерного  прицела.  Нервы
играли, словно по ним прошлись скверно смазанным длиннейшим смычком. Я был
на пределе и знал, что каждая минута и  каждая  секунда  времени,  которым
предстояло еще истечь до конца игры, будут  оставлять  на  мне  все  более
глубокий и болезненный след. Наташа  появилась  совершенно  неожиданно.  Я
чуть было не сбил ее  и  лишь  в  последнюю  долю  секунды  среагировал  и
вывернул руль, одновременно тормозя. Машину занесло;  Наташа  метнулась  в
противоположную сторону и потому уцелела. Я выскочил, схватил ее за  плечи
и почувствовал, как она медленно оседает.
     Встряхнул.
     - Ты в уме? Выскакивать на самую середину...
     Она только мотнула головой. Я ощутил запах.
     - Ты что - пьяна? Она пробормотала:
     - Есть немного. Погоди... Я испугалась...
     Я почувствовал, что зверею.
     - И, напившись, не придумала ничего лучшего, чем...
     Но она, похоже, уже приходила в себя. Утвердилась на ногах. Вцепилась
в мой рукав. Потянула.
     - Пойдем...
     - Куда еще? Лезь в машину. Поехали.
     - Нет. Зайдем.
     Мне показалось, что это не хмельной каприз.
     - Ладно.
     Пригнувшись, подхватил с  сиденья  "узи".  Вытащил  ключи,  захлопнул
дверцу.
     Она предостерегла:
     - Тсс...
     Дверь домика оказалась открытой. В тесных сенях  было  темно.  Наташа
отворила дверь в комнату. Там горела лампочка,  подобие  ночника,  плотные
гардины были задернуты. На столе стояла бутылка, вторая, пустая,  попалась
мне под ногу и откатилась в сторону. Две большие рюмки,  остатки  закуски.
Было накурено; пахло не только табаком, но и еще чем-то знакомым.
     - Травкой балуешься?
     - Не я,- покачала головой Наташа.
     Это было сказано каким-то чужим, посторонним голосом. И только тут  я
углядел в темном углу диван и на  нем  -  человека,  похоже,  спящего  без
задних ног. Я повернулся к Наталье. И сейчас  только  разглядел,  что  она
была в одном лишь едва запахнутом  халатике,  а  под  ним  -  голое  тело,
которое я уже знал, как мне казалось, достаточно хорошо.  Халатик  был  ей
великоват. Очевидно, нашла в этой халупе. Какую-то секунду  я  пребывал  в
растерянности, хотя руки не забыли сразу же направить оружие на лежавшего.
Потом медленно опустились. С той стороны, похоже, мне ничто не угрожало. Я
снова перевел взгляд на нее.
     - Надеюсь, тут не витает здоровый дух коллективизма?
     - Больше никого.
     - Прекрасно. И зачем же я тут понадобился? Подержать свечку?
     Наталья задрала подбородок:
     - В таком тоне я с тобой разговаривать не стану.
     Ах, скажите пожалуйста!
     - В таком случае зачем же ты  меня  вызвала?  Чтобы,  не  откладывая,
заявить, что между нами все кончено? Могла бы и повременить до утра.
     - Об этом поговорим потом, - сказала Наталья как-то устало. -  Сперва
подойди к нему, вглядись внимательно.
     Она включила верхний свет, неожиданно яркий, я повиновался.
     - Ты никогда не встречался с ним?
     Я насупился, пытаясь вспомнить.
     - Н-нет... По-моему,  нет.  Хотя  -  постой...  Что-то  забрезжило  в
памяти.
     Отдельные черты... Да, он кого-то, пожалуй, напоминал.  Сходящиеся  к
переносице  брови.  Нос  с  аристократической  горбинкой.  Высокие,   чуть
выдающиеся скулы. Жаль, что у него закрыты глаза.
     Я покосился на Наталью:
     - Но ты хоть, надеюсь, знаешь, кто это?
     Мне показалось, что она как бы сжалась, стала поменьше.
     - Я думала, что... да. Но потом сообразила...
     - Там? - перебил я, великолепным обличающим жестом  прострев  руку  к
дивану.
     - Да... Поняла: очень похож - внешне; но это не он.
     - Будь добра, побольше ясности. Не - кто?
     Она глубоко вздохнула, как бы запасаясь воздухом.
     - Мы с ним... то есть не с ним - с тем, за кого его приняла - были...
ну, в смысле, жили некоторое время вместе. Всерьез.  И,  думали,  надолго.
Потом я отчего-то... Ну, взыграло, бывает... словом, разругалась с ним. На
что-то обиделась, наверно...
     - Про психологию, может быть, в другой раз?
     - Потерпи, - на сей раз это было сказано  уверенным,  не  допускающим
возражений тоном. - Иначе ничего не поймешь.
     - Да надо ли объяснять, по каким таким мотивам ты  с  ним  переспала?
Право же, не время и не место.
     - К мотивам сейчас подойду. После этого я переживала. И он тоже...
     В этот миг лежавший пошевелился. Я напрягся. Наталья успокоила:
     - Не бойся, он усыплен глубоко.
     - Обожаю наркоманов. Хотя в наше время кто не употребляет? Разве  что
старики вроде меня.
     Мне почудилось движение с ее  стороны,  прерванное  в  самом  начале:
хотела прикоснуться, что ли, но вовремя остановилась.
     - Он не наркоман. Это я его...
     - Травкой? Ненадежно.
     - Нет. Травкой я только усугубила...  немного.  А  ему  теперь  сутки
спать.
     Пожалуйста, больше не перебивай. На чем я?.. Да. И он тоже переживал.
     Наверное, мы быстро восстановили бы с ним... во всяком случае, я  ему
пообещала. Но случилась беда - он  попал  в  катастрофу,  долго  пробыл  в
больнице. Был в тяжелом состоянии, к нему даже не пускали.  И  вот  совсем
недавно, перед твоим... возникновением, он позвонил. И говорил, что заново
родился на свет, что не может вновь найти себя и что только я, близость со
мной может ему помочь. Он ведь потерял в катастрофе  всех  -  только  отец
выжил. Его отец сразу после клиники уехал куда-то на юг - долечиваться,  а
Павел не захотел, я ему была нужнее - так он говорил...
     - Павел - это вот этот?
     - Да... Паша Долинский. То есть я думала, что это он...  Ну,  я  ведь
уже сказала. И я ему пообещала, дала слово, что  все  будет,  как  раньше,
даже лучше. А потом появился ты. Дальше - сам знаешь. Его для меня как  бы
не стало...
     - Он тебе звонил в последние дни?
     - Да. Я избегала его... Потому что у меня появился ты...  Думала,  он
поймет, объясняла ему, что жизнь повернулась иначе. И он  правда  на  пару
дней умолк. А вот сегодня... появился неожиданно. Там, на выставке. Просил
хотя бы поговорить - мол, вопрос жизни для него. Я же обещала, как  только
окажемся вместе - все вернется. А ты - это так, случайность,  забуду  тебя
быстро... Ну, что все вы в таких случаях говорите, когда неймется.
     - И ты, значит...
     Она кивнула, не отводя глаз:
     - Но я ведь обещала - пусть и раньше. И потом - на  какие-то  секунды
поверила, что это ддя него действительно - жизнь или  смерть.  Ради  жизни
другого можно ведь на многое пойти. Он и с собой  собирался  покончить,  и
говорил, что меня убьет... Поверила. А потом...
     - Потом - сам вижу, - сказал я невесело, но такой горячей обиды,  что
была несколько минут назад, более не ощутил.
     - Еще не видишь. И сама я увидела до  конца  только  здесь,  на  этом
диване...
     - Что же ты увидела до конца только здесь?
     - Но я ведь уже сказала тебе в самом начале: это не он. Не Павел.
     Хорошая копия, да и только. Там, когда  встретились,  и  потом,  пока
ехали, разговаривали,  мне  уже  мерещилось  -  что-то  не  так.  Но,  сам
понимаешь, после такой беды, после больницы, где его,  как  говорится,  из
кусочков собирали, и его, и отца его...
     - Стой. Кирилл Максимович Долинский?
     - Ну  конечно   же.   То   есть...   Погоди.   В   катастрофу   попал
Долинский-старший. А тот, с кем ты разговаривал на выставке...  Я  уже  не
уверена, что это был настоящий Долинский.
     - Ты раньше с Кириллом Максимовичем часто встречалась?
     - Ну,  видала,  конечно...  Он  вообще-то  был  нелюдимым.  Даже   до
катастрофы... Помню, как он однажды говорил, что никогда и ни  к  кому  не
собирается идти в советники, говорил, что для этого  надо  обладать  двумя
"X": хитростью и холуйством, а у него таких талантов нет...
     - Именно так и говорил?
     - Да.
     - Так-так. Постой-постой. А твоя покойная мама его знала?
     - Когда-то с ним работала. Но вот после больницы он наотрез отказался
принять ее даже на пять минут, хотя повод был серьезным. После этого  наши
друзья запретили ей...
     - Постой-постой. Значит, допустим, отца  и  сына  подменили.  А  сын,
значит, грозился тебя убить. А меня?
     - Тебя? - переспросила Наташа как-то растерянно.
     - Нет, не помню...
     - Но обо мне он знает? В смысле - кто я, откуда, чем  занимаюсь,  как
выгляжу?
     - Д-да. Знает.
     - Ты ему меня показала?
     - Нет. Он сам тебя увидел.
     - Значит, знал. Еще один вопрос - и уезжаем. Почему ты мне позвонила?
     Если ты его усыпила - могла ведь спокойно одеться, выйти, сесть в его
машину. Водить ты умеешь...
     Этого я, правда, не знал, но сказал весьма утвердительным тоном. И не
ошибся. Она лишь кивнула:
     - Умею. А позвонила  по  той  причине,  по  которой  и  его  усыпила,
когда... когда уверилась, что  это  не  настоящий.  Сперва  хотела  просто
разобраться - а может, мне все это просто мерещится, и его усыпила, только
чтобы не мешал... А потом поняла, что тебе тоже будет интересно  взглянуть
на него.
     - В самом деле?
     - Да. Вот, посмотри, что я у  него  нашла.  Из  кармана  халатика,  в
который она куталась, теперь уже, наверное, озябнув, Наташа достала  узкую
синюю пластиковую карточку,  на  которой  вроде  бы  ничего  не  было,  ни
надписей, ни изображений. Такие  карточки  были  мне  знакомы.  Оставалось
только присвистнуть, что я и сделал мысленно.
     - Ты знаешь, что это такое? - спросил я Наталью.
     Она пожала плечами:
     - Догадываюсь.
     - Хорошо, - сказал я. - В свете,  как  говорится,  вновь  открывшихся
данных признаю, что позвонила ты мне правильно. Что же, будем разбираться.
Я сейчас позвоню,  а  ты  пока  одевайся.  Когда  приедут  нащи  люди,  мы
отправимся по домам.
     - Вит... Я покачал головой.
     - Ни о чем сейчас, Наташа, не будем. Потом...
     Она,  однако,  уже  по  тону  наверняка  почувствовала:   ничего   не
произойдет, никуда я от нее не денусь. Да я и сам так думал.
     - Одевайся, - повторил я. - Где тут телефон?
     - В той комнате.
     Я  пошел  к  телефону  не  сразу.  Обыскал  одежду  спящего.   Ничего
интересного  не  нашел,  кроме  маленькой,  плотно   закрытой   коробочки,
содержавшей, как оказалось, две ампулы  без  маркировки.  Мне  приходилось
встречаться с такими. Коробочку я сунул себе в карман. В соседней  комнате
в шкафу - никаких неожиданностей. Когда я вернулся, Наталья оказалась  еще
не одетой, только собирала свои раскиданные по углам шмотки.
     - Освежусь, - объявила вдруг она.  -  Тут  есть  ванная.  Воду  можно
согреть электрическим бойлером.
     - Только побыстрее. Постой, а это что там стоит?
     Я заметил этот предмет, стоявший в темном углу, только сейчас. Футляр
характерных очертаний.
     - Это? Его скрипка, - сказала она. - Он ведь скрипач  -  разве  я  не
сказала? То есть Павел Долинский... Этот, исполнявший его  роль,  говорил,
что переживает оттого, что руки после  аварии  какие-то  не  те,  и  много
времени пройдет... - Она на секунду запнулась.  -  Если  честно,  я  из-за
пальцев  начала  сомневаться...   У   Павла   были   пальцы   скрипача   -
представляешь, что такое. А у этого - слесаря.
     - Да нет, - сказал я. - Вряд ли он слесарь. Но с  металлом  работает,
это уж точно. - Я подошел к спящему,  взял  за  пальцы,  перевернул  кисть
ладоно вверх. - Похоже, руки тоже для тонкой работы. A инструмент?
     Я  поднял  футляр.  Скрипка  была  увесистой.   Раскрыл.   Инструмент
находился в полуразобранном состоянии.  Но  специалист  соберет  такой  за
несколько секунд. Вместе с лазерным прицелом. Он лежал тут же рядом. Все -
без номеров, без фабричных клейм. Штучная работа, стоящая немалых денег.
     Закрыв футляр, я позвонил в "Реан". Сказал, что если есть  неподалеку
человек, пусть подошлют принять спавшего клиента тепленьким. Мне ответили,
что человек по соседству есть и сейчас его пришлют. Минут через десять.
     - Обожду, -  сказал  я.  -  Пишите  адрес.  Установите,  кстати,  кто
владелец этой хибары. И пусть потом здесь сразу же осмотрят по всей форме.
Я передам одну штуку на анализ. О результатах доложите. Я буду в номере.
     Мне ответили:
     - Противопоказано. Там... небольшой беспорядок.
     - Яснее?
     - Был визит к вам. - Жертвы?
     - Есть. Охранявший вас нейтрализован иголочкой с ядом. Из пневматики.
     Все профессионально.
     - Понял. А что с игрой?
     - Пока все тихо.
     - Значит, надо ждать утром.
     - Ждем. Как вас информировать? Куда вы сейчас? Я назвал Наташин адрес
и телефон. И сказал Наташе, вошедшей в комнату:
     - Значит, так: едем к тебе.
     Она кивнула, словно ничего другого и не ожидала.
     - Сейчас сюда приедет один человек, и тронемся. Кстати, а чем ты  его
усыпила?
     - Обычное снотворное. Хорошо действует с алкоголем и  растворяется  в
вине, - сказала она спокойно. - Всегда ношу с собой. Ему просто  увеличила
дозу.
     - Ага, все ясно, -  сказал  я,  подошел  к  дивану  и  повнимательнее
вгляделся в лицо спящего. И мозаика в памяти стала постепенно складываться
в ясную картинку.
     Незнакомец  на  Европейском   вокзале,   назвавший   меня   Саладином
Акбаровичем.
     Там, правда, была еще бородка - аккуратная такая бородка, обрамлявшая
круглое лицо. Но эта растительность - дело, так сказать, исправимое.
     А вот на посольском приеме, когда он же разносил  дринки,  бороды  не
было.
     Изменилась и прическа: волосы другого  цвета,  прилизанные,  покрытые
лаком - все как полагается.
     Он, очевидно, и  стрелял  в  меня  в  переулке.  Одинокий  солист  со
скрипкой, снабженной глушителем. Но не  только  там  встречались  мне  эти
черты лица. Я нагнулся, повернул его голову, вглядываясь.  Да,  совершенно
очевидно - на этом лже-Павле была специальная тонкая маска.
     ...Послышался звук снаружи: подъехали.  Через  минуту  постучались  в
дверь.
     Я на всякий случай взял автомат и пригласил войти.
     Пароль, отзыв - все в порядке, это был человек из "Реана". Я приказал
прибывшему дожидаться группы, передал найденную в кармане  у  неизвестного
коробочку с ампулами и сказал Наташе:
     - Ну, поехали? Она кивнула.
     Уже в машине я, не удержавшись, спросил:
     - Жалеешь, что оказался не тот?
     Она ответила не сразу:
     - Нет. Но тут же добавила: - Пока - не жалею. Иначе...
     Что "иначе", так и осталось при ней. Впрочем, не зря сказано  в  суре
семьдесят четвертой: "И мы погрязали с погрязавшими". Так что ни  кого  не
станем винить. Право это - не у нас.

     До жилья Наташи, ставшего  для  меня  уже  достаточно  привычным,  мы
добрались не без препятствий;  хотя  то  были,  если  можно  так  сказать,
препятствия  приятного  свойства,  ни  ей,  ни  мне  никакими  бедами   не
грозившие. Скорее напротив.
     Я намеревался свернуть с МКАД на Ярославку, но меня  остановили.  Эта
дорога была  закрыта,  надо  было  съезжать  на  параллельную.  Ничего  не
оставалось, только подчиниться. Жизнь в Германии научила меня  уважительно
относиться к полиции. Запрет относился, естественно, ко  всем  машинам.  Я
все-таки вышел поинтересоваться,  в  чем  дело,  и  тут  только  разглядел
колонны военной техники. Что это значит? Военный переворот?  Но  этого  не
может быть! И тут ко мне подошел офицер из оцепления, чтобы  поторопить  с
отъездом. Мне пришлось предъявить документ - не журналистскую карточку,  -
и это очень хорошо подействовало. Офицер отдал честь и объяснил,  что  это
войска  двигаются  на  специальный  подмосковный  тренировочный  плац  для
репетиции  парада  в  честь  столетия  Победы.  Столь  ранняя   подготовка
объяснялась тем, что парад предстоял грандиозный,  этого  требовала  столь
круглая дата. И не исключено, что она совпадет  с  не  менее  важным,  чем
победа 100 лет назад, событием в истории России. Я  кивнул  ему,  заглушил
мотор, попросил полусонную Наташу обождать немного и прошел за  оцепление.
Увидеть перед собой и, может быть, даже потрогать руками боевую мощь  моей
родины - для меня именно сейчас было чем-то очень близким к счастью.
     Я всегда любил не только Военно-Морской Флот, которому отдал  столько
лет, но и армию. И последние двадцать с лишним лет видел ее разве  что  по
TV. Но ящик не передает тепла и запаха разогретых боевых машин, солдатских
комбинезонов и сигарет, кожи и смазки; микрофоны не улавливают  того,  что
говорится не на публику, а между собою;  объективы  камер  не  заглядывают
солдатам в глаза. Именно всего этого мне не хватало,  и  сейчас  я  спешил
утолить свой голод по этой информации, хотя никакого оперативного значения
для меня она и не имела.
     Я неторопливо шел вдоль колонны техники.  Шел  и  думал  о  том,  как
ухитрилась  армия  выжить  в  тяжелейшие  для  нее  (и  для  других  тоже)
девяностые   и   последующие   годы    -    полураздетая,    полуголодная,
недовооруженная, разучившаяся побеждать, недоумевающая относительно своего
будущего, запутавшаяся в реформах, до конца не понятных даже  их  авторам,
потерявшая уважение в мире и - что куда важнее и  горше  -  в  собственном
народе. Что удержало ее от полного  разложения?  Боевая  слава  предков  и
воинская честь? Разумеется; но одной чести, одной страстной  любви,  одних
талантов недостало  бы.  Нужны  были  деньги;  и  когда  они  со  временем
появились, золотые семена упали на добрую почву. И пошли в рост...
     Вот  они,  российские   войска   наконец,   совсем   рядом.   Колонна
остановилась.
     Здесь были тяжелые машины, крейсеры полей, - огромные, но удивительно
маневренные  ракетные  установки,   оснащенные   новейшими   компьютерами,
восхитительно-страшные даже в неподвижном  безмолвии.  Дальше  можно  было
заметить боевые машины пехоты. Не исключено,  что  те  модели,  которые  я
недавно видел далеко за пределами России, или уже что-нибудь поновее.
     Возле них солдаты разминали ноги,  тлели  редкие  сигареты.  На  меня
никто из офицеров не обращал внимания - доверяли своему оцеплению.
     Тут движение колонны  возобновилось.  Она  шла  мимо  меня  упруго  и
напористо, и я  остановился.  Мне  было  приятно  думать  о  празднике,  к
которому готовились войска. Но чтобы он  начался  и  завершился  так,  как
нужно было для России, мне надо было еще поработать...
     Я повернул назад и возвратился к машине. Офицер  из  оцепления  снова
отдал мне честь, я кивнул в ответ. Машина стояла на месте, Наталья  спала,
пристроившись боком на сиденье. Хрюкнул стартер. Мне пришло в голову,  что
стоило бы заехать в отель, посмотреть - что же там произошло, а главное  -
з