чудесно. А теперь мне вроде бы пора...
     Я встал.
     И тут мне в голову пришла еще одна прекрасная мысль:
     - Кстати, Наташа... Независимо от вашего решения, можете  вы  оказать
мне услугу?
     - Если в моих силах...
     - Безусловно. Скажите, у вас дома есть какое-то подобие сейфа?
     Она, улыбнувшись, покачала головой:
     - У меня нет таких ценностей, которые надо было бы прятать в сейф.
     - Ну а просто укромное местечко? Бумаги деда ведь лежат где-то?  Вряд
ли вы зарыли их во дворе в пластиковом мешочке.
     - Такие тайнички найдутся у всякой женщины. Но...
     - Прекрасно. Не можете ли вы на день-другой спрятать там вот это? - И
я вынул из кармана мои кассеты.  -  Не  бойтесь:  это  не  краденое  и  не
противозаконное. Просто я опасаюсь, что, таская с собой, я это потеряю.
     Что было бы весьма печально.
     Она кивнула:
     - Я спрячу. Только, простите уж, не вместе с бумагами. Еще  не  знаю,
как ими распорядятся.
     Я сказал:
     Все те же друзья?
     - Они - хорошие люди, - сказала Наталья с каким-то вызовом.
     - Охотно верю. Может быть, слишком бестактно с  моей  стороны,  но  я
хотел бы напомнить вам, Наташа: не вы ли сказали, что ваша мама собиралась
передать эти бумаги мне?
     - Не все. Но часть - определенно.
     - Это оказалось своего рода завещанием. Почему бы  вам  не  выполнить
его сейчас? Я - здесь, бумаги - тоже. Или я ошибаюсь?
     Она явно колебалась:
     - Не знаю, право же. Не успела подумать об этом.
     - Послушайте, - сказал я настойчиво. - Я  даже  не  стану  брать  эти
бумаги с собой, если уж вы так хотите дождаться чьего-то разрешения. Но  я
хотя бы загляну в них - тут, в вашем присутствии;  всего  лишь  пролистаю.
Это займет очень немного времени, право  же.  Но  может  оказаться  весьма
важным для меня. Ваш дед был очень серьезным человеком.
     - Я знаю, - пробормотала она. - Ну хорошо. Только не ходите за мной и
не подглядывайте. Обещаете?
     - Обещаю.
     Я и на самом деле не стал ни подглядывать, ни  подслушивать,  Наталья
же через две минуты вернулась, держа в руках большой, но не очень  толстый
конверт.
     - Вот они.
     - Не стесню вас, если присяду вот здесь?
     - Нимало, - сказала она.  -  Я  тем  временем  сварю  кофе.  Как  раз
собиралась перед вашим приходом.
     Я уселся, вынул бумаги и положил на стол.
     Это была ксерокопия машинописного протокола допроса, хотя  на  бумаге
стояло: "Запись беседы". Это означало лишь, что допрашиваемый не находился
под стражей  и  ему  не  было  предъявлено  обвинение.  Содержание  беседы
относилось к делам давно минувших  дней,  а  именно  -  к  первой  попытке
реставрации монархии в России.
     Попытка была скорее символической - она не решила проблемы и не могла
решить.  Однако  именно  она  эту  проблему  впервые  обозначила  во  всей
четкости. Относится она к 2013 году; уже одна эта дата указывает на весьма
прозрачную символику: в четырехсотую годовщину своего  воцарения  династия
Романовых должна была  вновь  занять  русский  престол,  почти  целый  век
пустовавший.  Реставрацию   готовило   несколько   монархических   партий,
существовавших в стране еще с прошлого века, а также дворянство - потомки,
действительные  или  мнимые,  известных  фамилий,  в  посткоммунистические
времена вспомнившие о своем происхождении и объединившиеся в разного  рода
организации  и  собрания.  Методика  предполагавшегося   переворота   была
донельзя примитивной - авторы считали, чтэ нужно лишь через  СМИ  и  путем
манифестаций напомнить многострадальному и истосковавшемуся  по  законному
правлению народу о его историческом прошлом - и большинство уверится,  что
без царя Россия существовать не может (что она успешно доказала)  и  сразу
же  потребует  восстановления  попранной  справедливости   и   законности.
Абсолютная  практическая  бесперспективность  этого  проекта  была   людям
мало-мальски мыслящим  настолько  ясна,  что  движению,  с  минуты  своего
зарождения  находившемуся  под  пристальным  надзором  тех,  кому   ведать
надлежало (Ольгин отец был одним  из  них),  даже  не  пытались  мешать  в
работе, предполагая, что мертвая идея воскреснуть не в  силах  и  лишенное
корней движение изживет само себя. Вторая  часть  этого  рассуждения  была
совершенно  верной,  первая  же  являлась  заблуждением,  что  выяснилось,
однако, несколько позже. Пока же сверху с ироническим интересом  наблюдали
за деятельностью адептов монархии, поскольку на самых верхах  существовало
мнение - не препятствовать. Самими заговорщиками эта тактика властей  была
ошибочно принята за сочувствие. На деле же она выражала лишь безразличие.
     Отцы-реставраторы, своим историческим предтечей видевшие, разумеется,
не кого иного, как генерала Монка, и в будущем зрившие себя не иначе как у
самого  подножия  трона,  сделали  все,   что   полагали   необходимым   и
достаточным, и в назначенный  день  и  час  вышли  на  Красную  площадь  в
количестве не более ста пятидесяти человек - вдохновенные и безоружные.
     Их  там  ждали.  Надо  сказать,  что  власти   обошлись   со   своими
ниспровергателями крайне гуманно: их даже не стали  бить  при  задержании,
просто усадили в заранее подогнанные автобусы, доставили в назначенные для
этого места, побеседовали с  главарями,  с  каждым  в  отдельности,  взяли
подписку об отказе от  злодейских  замыслов  и  отпустили  на  все  четыре
стороны, полагая, что тема исчерпана.  Изрядно  перепуганные,  заговорщики
отказались  на  ближайшее  будущее  от  активных   действий,   справедливо
заключив, что час еще не пробил, однако самое идею хоронить не собирались.
Да это было бы и невозможно при самом искреннем  желании,  поскольку  (как
это уже ясно сегодня) идея оказалась не только жизнеспособной, но и крайне
актуальной, что отлично понимали уже тогда наиболее умные из причастных  к
этим делам людей - с обеих сторон.
     И  вот  сейчас  передо  мною  лежала  запись  беседы   с   одним   из
возглавлявших заговор людей. Почему покойный генерал  хотел  передать  это
мне? Вероятно, он знал обо мне больше, чем я думал...  Не  стану  называть
имени допрашиваемого, поскольку он и  сегодня  здравствует,  хотя  в  силу
преклонного возраста отошел  от  всяких  дел.  Вел  же  беседу,  как  было
отмечено, Натальин дед лично.

     "Вопрос. Скажите, что заставило вас, человека образованного, умного и
авторитетного в достаточно широких кругах, обратиться к  такой  идее,  как
восстановление монархии в России? Разве вам априорно  не  было  ясно,  что
идея эта мертва?
     Ответ. Позвольте с вами не согласиться. Идея монархии не умерла и  не
может умереть, потому что она фундаментальна. А следовательно,  необходима
народу, необходима государству. И то, что  мы  сейчас  потерпели  неудачу,
вовсе не означает, что идея рухнула. Видимо, общественное сознание еще  не
дозрело до восприятия этой простой истины. Однако оно неизбежно дозреет и,
я уверен, быстрее, чем вы склонны думать.
     В.  Однако  Россия  вот  уже  почти  столетие  существует  без   этой
фундаментальной, как вы говорите, идеи, и есть все основания полагать, что
просуществует и в дальнейшем. Неужели этот факт вам ничего не говорит?
     О. Простите, вы не совсем точны. Я имею в виду прежде всего  не  идею
монархии  именно,  а  само  понятие  фундаментальной  идеи,  без   которой
существование государства, нации немыслимо. Монархия - одна из  конкретных
идей,  дававшая  России  возможность  успешно  развиваться  на  протяжении
столетий. Но, разумеется, это не единственная фундаментальная идея.  После
свержения монархии фундаментальной идеей стало коммунистическое учение,  и
оно  давало  стране  возможность  двигаться   на   протяжении   нескольких
десятилетий.
     В. Вы хотите  сказать,  что  попытки  коммунистов  восстановить  свою
власть тоже являются борьбой за фундаментальную идею? Вы им сочувствуете?
     О.  Разумеется,  являются.  И  я,  безусловно,  никак  не   могу   им
сочувствовать, поскольку их идея  исключает  ту,  приверженцем  которой  я
являюсь. Да, и то, и другое -  фундаментальные  идеи.  Однако  между  ними
существует колоссальная  разница.  И  заключается  она  в  том,  что  идея
коммунизма доказала полную свою непригодность к практической реализации  -
во  всяком  случае,   в   современном   обществе.   Может   быть,   спустя
тысячелетия... Хотя в ней так  много  положений,  в  корне  противоречащих
человеческой сущности, что я и в этом сомневаюсь, что, впрочем, не  мешает
коммунизму оставаться фундаментальной идеей по своей сути.
     Фундаментальная идея не обязательно должна быть верной, ей достаточно
быть привлекательной и правдоподобной, чтобы на какой-то срок, больший или
меньший,  овладеть  умами.  Срок  этот  определяется   темпом   увеличения
разногласий  между  идеей  и  мерами  по   ее   воплощению.   К   примеру,
космогоническая гипотеза Канта-Далласа была фундаментальной, хотя по  мере
развития науки ее признали неверной.
     В. Вы несколько уклонились...
     О. Да, в самом деле... Приношу  извинения.  Так  вот,  в  отличие  от
коммунистической   идеи    монархическая    доказала,    напротив,    свою
жизненность...
     В. Вам не кажется, что это утверждение по меньшей мере  рискованно  -
если вспомнить хотя бы 1917 год - Февраль, затем Октябрь...
     О. Нет,  нисколько.  Февраль  всего  лишь  продемонстрировал  простую
истину, что после отказа от монархии Россия немедленно впадает в хаос. Что
же касается Октября, то  он  в  противоположность  хаосу  вообще  устранил
реальное движение, демонстрируя лишь видимость его. Результат известен.
     Что же касается идеи монархии... Вам наверняка  известны  лучше,  чем
мне,  факты  автомобильных,  железнодорожных,  авиационных   катастроф   -
страшных, со множеством жертв... не правда ли?  Но  разве  эти  катастрофы
дискредитируют самые идеи автомобилизма или гражданской авиации? Нимало.
     Они являются всего  лишь  частными  примерами,  свидетельствующими  о
легкомысленном подходе к реализации идеи в каждом данном случае. Так  и  с
монархией в России и не только в России, но и в Германии,  Франции...  Все
это - частные случаи. В целом идея себя полностью  оправдала.  Соединенное
Королевство,  скандинавские  монархии,  Голландия,  Бельгия,   наконец   -
реставрация монархии в Испании, а кроме того - Япония, многие  государства
Юго-Восточной Азии, Ближний Восток... Как видите,  примеров  -  обилие.  И
множество доказательств того, насколько гибкой является монархическая идея
при  ее  осуществлении  и  насколько  совместима  она  с   самой   широкой
демократией. Поймите, монархия - не строй, а именно идея!
     Фундаментальная же идея - это позвоночник нации,  или  даже,  скорее,
это ее душа; не разум, а именно душа. Без  фундаментальной  идеи  нация  -
существо  без  позвоночника  и  без  души  одновременно.  Это  заметили  и
сформулировали еще в конце  прошлого  века.  Такой  народ  -  искалеченный
зомби, не более того.
     В. И вы полагаете, что Россия этой души лишена?
     О. Вы это знаете не хуже меня - если видите в жизни еще что-то, кроме
телеэкрана и газет.
     В. Но ведь монархия, которую вы исповедуете, является не единственной
фундаментальной идеей? Или я ошибаюсь и других нет?
     О. Есть, разумеется. Так же, как из пищевых продуктов  существует  не
только хлеб, да и хлеба есть множество сортов. Пищи много, но традиционные
кухни разных народов сильно  отличаются  одна  от  другой.  В  Соединенных
Штатах, например, существует фундаментальная  идея  "американской  мечты",
основанная на сознании того, что эта страна - самая, самая, самая во  всем
на свете. Такая идея моээдабы возникнуть и у нас - при условии, что Россия
была бы хоть соизмерима с теми же Штатами в экономике, политике, богатстве
и государства, и его граждан, в широте свободы выбора возможностей,  ну  и
так далее. Но вы  прекрасно  знаете,  как  нам  далеко  до  этого.  А  вот
демократия сама по себе стать фундаментальной идеей  не  может,  поскольку
она - понятие слишком широкое, она - лишь методика,  однако  самая  лучшая
методика  остается  звуком  пустым,  если  она  ни  к  чему  реальному  не
приложена. Нет просто  методик,  они  должны  быть  конкретными:  методика
образования, или методика  хлебопечения,  или  автомобилестроения...  Нет,
американская идея может удовлетворять каждого из нас в отдельности - но не
страну в целом, потому  что  там  как-то  исторически  научились  сочетать
неограниченный    индивидуализм     со     столь     же     неограниченной
государственностью; нам же до этого еще беспредельно далеко - а идея нужна
сейчас. Сегодня. Элементарно простая. Доходчивая, понятная даже кретину. И
в то же время достаточно возвышенная, иначе это не идея.  Именно  поэтому,
кстати, "американская мечта" - вовсе не одно и то  же,  что  "американский
образ жизни", хотя на практике,  быть  может,  это  лишь  разные  названия
одного и того же. Нет, в  идее  обязательно  должна  быть  мечта.  В  идее
монархии она есть: это мечта о власти, стоящей над мирской суетой,  прежде
всего  политической,  мечта  о  высшей  справедливости,  не  связанной   с
очередной избирательной кампанией..."

     Наталья вошла с джезвой и чашками. Только сейчас  я  понял,  что  уже
несколько минут как бессознательно принюхивался  к  долетавшему  из  кухни
великолепному аромату. Она разлила густую черную жидкость  по  чашечкам  и
уселась напротив меня. Я поблагодарил ее взглядом - и несразу смог вернуть
глаза к тексту.

     "В. Но не кажется ли вам, что для нас сегодня больше подошла бы  идея
могучей мировой державы? Пусть не самой сытой, зато... У этой идеи имелось
бы еще то преимущество, что Россия была такой державой и после  того,  как
перестала быть монархией. Или по-вашему, это не столь фундаментально?
     О. Попробуем  поразмыслить.  Мне  эта  идея  представляется  чересчур
конкретной. Ее осуществление обходится весьма дорого,  не  правда  ли?  Вы
думаете, это сейчас нам под силу? Это первое возражение.  И  второе:  быть
сверхдержавой - это все-таки тоже всего  лишь  методика.  Методика  защиты
чего-то - именно защиты, потому что лозунг нападения в  своем  неприкрытом
виде  сегодня  не  пользуется  популярностью.   Следовательно,   неизбежно
требуется  нечто,  что  нуждается  в  защите.   Что?   Именно   та   самая
фундаментальная идея.
     В. Но ведь, если вдуматься, такая идея у нас  уже  есть,  и  ради  ее
реализации не надо устраивать гос  дарственных  переворотов.  И  даже  две
идеи. Идя нации. И - православная церковь. Она как-никак постарше  русской
государственности, не то что династия Романовых...
     О. На ваш тезис можно ответить  несколькими  способами.  Идея  нации?
Какой?
     Русской - или российской? Если русской - то  что  должны  делать  все
нерусские, которых в стране больше, чем вам кажется. А если российской, по
своей структуре подобной американской  нации,  единой  при  любом  внешнем
воздействии, невзирая на множество этнических групп, составляющих ее, - то
опять-таки    эта    нация    может     возникнуть,     концентрироваться,
кристаллизоваться из раствора только при наличии точки, вокруг которой она
будет  кристаллизоваться;  центра  тяготения,  в  круг   которого   станет
формироваться небесное тело...
     Для создания нации нужна центростремительность;  у  нас  же  с  конца
прошлого века преобладает центробежность и индивидуумов, и целых народов и
народностей. Опять-таки: где взять этот центр? Вот мы и предлагаем его.
     В. И вы думаете, что народ пошел бы на это?
     О. Мы разговариваем серьезно?
     В. Я надеюсь.
     О. Вот и давайте разговаривать серьезно.
     В. Ну хорошо. Если серьезно:  вы  полагаете,  что  у  нас  когда-либо
существовал  недеспотический  способ  правления?  Надеюсь,  что  вы  такие
думаете. В противном случае я чувствовал бы себя сильно разочарованным.
     О. Не стану вас огорчать. Конечно, у нас во все времена  существовало
единоличное правление; менялись только названия.
     В. Так чего же вы в таком случае хотите: еще одной смены вывески,  не
более того? Стоит ли огород городить?
     О. А вот в этом никак не могу с вами  согласиться.  У  государя  есть
великое  преимущество  по  сравнению  со  всеми  президентами,  генсеками,
председателями президиумов, et  cetera.  Он  не  избирается.  Или  если  и
избирается - то единожды на столетия. Избирается  династия.  И  -  никаких
больше электоральных кампаний,  претендентов,  теледебатов,  фальсификации
результатов, никаких громадных расходов - и великолепное  ощущение  полной
законности власти. А мы уже забыли, каково это ощущение. И еще: о государе
уж никак нельзя сказать, что, мол, какой из него  правитель,  если  он  до
того был - да кем  угодно:  директором  завода,  заведующим  лабораторией,
секретарем обкома или начальником милиции, допустим. Кем был? Наследником.
Цесаревичем. И никаких проблем.
     В. Ну что же, во всяком случае, мне  теперь  ясна  ваша  позиция.  Вы
понимаете, разумеется, что я никак не могу согласиться с вами в главном: в
том, что Россия без такого рода перемен существовать не  может.  Может,  я
вас уверяю, и надеюсь, что жизнь вам это докажет достаточно скоро.
     О. Ну, если вы  полагаете,  что  для  России  просто  существовать  -
достойная судьба, то...
     В. Не придирайтесь к словам. Я выразился неправильно.
     О. Вы выразились совершенно правильно. Россия  сейчас  не  более  чем
существует. И до возникновения фундаментальной  идеи  своего  самоощущения
только и сможет, что кое-как  существовать.  И  это  в  лучш  случае.  Или
перестанет существовать как единая Россия - в худшем. Вас устроил бы такой
вариант?
     В. Ни в коей мере. Да и никого другого, я думаю.
     О. А вот тут вы ошибаетесь. Потому что в  отсутствие  фундаментальной
идеи центром моего мышления - и, следовательно, всей жизни - является  мое
личное,  ну,  пусть  семейное  благополучие.  А  тогда  уже   все   равно,
достигается ли это благополучие в пределах великой страны, мировой державы
- или княжества Тверского  или  Ярославского.  Вы  думаете,  россиянин  не
способен усвоить образ мыслей обитателя Люксембурга? Не каждый,  наверное,
но очень многие..."

     Вот   такие   беседы   работников   госбезопасности   с    тогдашними
монархистами, еще немногочисленными и весьма наивными, происходили  уже  в
начале века.
     И нельзя не признать, что при всей  своей  наивности  обстановку  они
оценивали в общем совершенно правильно. В отличие от тогдашних властей.
     Хотя есть основания считать, как я  уже  упоминал,  что  и  в  кругах
власти люди наиболее дальновидные начали уже об этом задумываться. Я  имею
в виду не тех, кто представлял  власть,  был,  так  сказать,  фигурами  на
доске, но тех, кто  эти  фигуры  передвигал.  Люди,  обладающие  подлинной
властью, чаще всего остаются в тени: это позволяет  им  не  нести  никакой
ответственности перед историей. Чаще всего их ищут (и находят)  на  вторых
ролях неподалеку  от  кормила  власти;  однако  самых  главных  вообще  не
находят. Они конспирируются куда успешнее, чем,  скажем,  профессиональные
разведчики. Таким вот образом.

     Я аккуратно упрятал бумаги в конверт и вернул Наташе.
     - Большое спасибо, Наташа. Очень интересно. Теперь  вернемся  к  моей
просьбе. Мне хотелось бы видеть, где и как вы спрячете мое добро.
     Она немного подумала.
     - Хорошо. Идемте. Я вам покажу.
     Мы вышли в прихожую. Она отворила дверь во  вторую  комнату  -  здесь
была спаленка. Как и в том, первом,  помещении,  здесь,  с  мужской  точки
зрения, царил порядок, однако самой хозяйке, видимо, так  не  казалось.  У
женщин свои представления об аккуратности и чистоте; здесь  же,  возможно,
пыль не вытирали дня два. И еще - постель на диване  не  была  убрана  или
хотя бы заправлена. Видно, Наталья забыла об этом, иначе вряд ли позволила
бы мне з