перед даст!
   Но разговор по телефону был короткий:
   - Южная, три сорок три. Да нет же, нет! Я просил  -  Южная,  три  сорок
три! Что за чертовщина! Барышня,  неужели  нельзя  правильно  соединить  -
Южная, три сорок три! То есть как это не отвечают? Алло, алло,  три  сорок
три? Можно мистера Рислинга? Мистер Бэббит у телефона... Ты, Поль?
   - Я.
   - Это Джордж.
   - А-а!
   - Ну, как ты, старая калоша?
   - В общем, ничего. А ты?
   - Отлично, Полибус! Какие новости?
   - Как будто никаких.
   - Где ты пропадаешь?
   - Да нигде особенно. А что у тебя, Джорджи?
   - Может, позавтракаем вместе после двенадцати?
   - Не возражаю. В клубе?
   - Ага. Давай встретимся в половине первого.
   - Договорились. Ровно в половине. Пока, Джорджи.


   Утро Бэббита не было строго размечено по графику. Между диктовкой писем
и составлением рекламы вклинивались тысячи назойливых пустяковых  дел:  то
звонили  мелкие  служащие  в  несбыточной  надежде   найти   пятикомнатную
меблированную квартиру с ванной не дороже шестидесяти долларов в месяц, то
надо  было  инструктировать  Мэта  Пеннимена  -  как  взыскать  деньги   с
квартирантов, у которых денег не было.
   Главными достоинствами Бэббита  как  посредника  по  продаже  и  аренде
недвижимости, то есть как слуги общества, призванного  подыскивать  жилища
для людей семейных и торговые помещения для тех, кто их снабжает,  -  были
его добросовестность и усердие.  Он  был  честен  в  общепринятом  смысле,
аккуратно вел списки своих клиентов, как  продавцов,  так  и  покупателей,
обладал большим опытом по части аренды и контрактов и отличной памятью  на
цены. Плечи у него были достаточно широкие, голос  -  достаточно  громкий,
шутки - достаточно крепкие, чтобы дать ему возможность выдвинуться и войти
в правящую касту Порядочных Людей. Правда, значение его  для  человечества
несколько умалялось полным и блаженным  неведением  по  части  архитектуры
(кроме строительства), а также по части доходных домов, садоводства (кроме
разбивки газонов, дорожек и посадки шести сортов декоративных кустарников)
и полным непониманием самых азбучных истин экономики. Он  искренне  верил,
что единственная цель агентства по продаже  недвижимости  -  дать  Джорджу
Ф.Бэббиту заработать как можно  больше.  Конечно,  для  саморекламы  очень
полезно было на завтраках в клубе Толкачей и на всяких юбилейных банкетах,
куда  приглашали  всех  Порядочных  Людей,  произносить  пышные   речи   о
"Бескорыстном  служении  Обществу",  о  "Долге  комиссионера   оправдывать
доверие своих клиентов" и о некоей туманной  штуке,  именуемой  Этикой,  о
которой известно только то, что, если она у тебя есть, ты -  Первоклассный
Посредник, а нету -  ты  пройдоха,  плут  и  проходимец.  Благодаря  своим
Добродетелям ты пользуешься Доверием и  можешь  обделывать  Крупные  Дела.
Однако это не значит, что надо быть простачком и не содрать за  дом  вдвое
против  настоящей  цены,  если  покупатель  такой  идиот,  что   не   стал
торговаться, когда ты запросил лишнее.
   Бэббит часто и очень красноречиво говорил на этих  оргиях  коммерческой
добродетели, что "роль посредника - прежде всего в том, чтобы видеть  путь
будущего развития своего города и пророчески планировать  расчистку  этого
пути для неизбежных перемен". Это означало, что комиссионер может  неплохо
заработать, если угадает, в каком направлении будет  застраиваться  город.
Такую догадливость Бэббит называл Прозорливостью.
   В одной речи на собрании клуба Толкачей он уточнил это положение. "Долг
и вместе с тем привилегия посредника - знать все  о  своем  городе  и  его
окрестностях.  Как  хирург  понимает  расположение  каждой  жилки,  каждой
потаенной клетки человеческого организма, как инженер знает  все  свойства
электрического  тока  и  каждый  винтик  огромного  моста,   величественно
возвышающегося над мощным потоком, так агент по недвижимости должен  знать
каждый дюйм своего города, знать все его недостатки и достоинства".
   Но хотя сам  Бэббит  знал  стоимость  каждого  дюйма  земли  во  многих
кварталах Зенита, он понятия не имел - достаточно ли  полиции  для  охраны
города, не потворствует ли она росту проституции и азартных игр. Он  знал,
какие противопожарные меры надо принимать при постройке  зданий  и  как  в
зависимости от этого повышается страховка, но не знал,  сколько  в  городе
пожарных команд, как они обучены, как оплачиваются  и  насколько  снабжены
оборудованием. Он вдохновенно воспевал преимущество близости школ к домам,
сдаваемым внаем, но не знал - и главное, не знал, что это  надо  знать,  -
хорошо ли отапливаются, освещаются и вентилируются школьные помещения, как
они  обставлены,  не  знал,  как  подбирают   учителей,   и   хотя   любил
разглагольствовать, что "Зенит гордится тем, как мы  прекрасно  оплачиваем
учителей", но слова эти он взял из "Адвокат-таймса".  Сам  он  понятия  не
имел о средней заработной плате учителей ни в Зените, ни в других городах.
   Он краем уха слышал, что "условия"  в  окружной  или  городской  тюрьме
далеко  не  отвечают  "современным  требованиям  науки",  и,  возмутившись
критикой родного Зенита, просмотрел доклад, в котором адвокат Сенека Доун,
пресловутый пессимист и радикал, доказывал, что  сажать  юнцов  и  молодых
девчонок в кутузку, битком набитую  сифилитиками,  запойными  пьяницами  и
проститутками,  далеко  не  самый  лучший  способ  перевоспитания.  Бэббит
пытался опровергнуть доклад, ворча: "Просто тошнит от этих людей,  думают,
что тюрьма - какой-нибудь шикарный отель! Не нравится  -  веди  себя  так,
чтобы  туда  не  попасть!  И  вообще  эти   психопаты-реформаторы   всегда
преувеличивают". Этим началось и навсегда кончилось  его  вмешательство  в
функции исправительных и карательных учреждений Зенита.  Что  же  касается
"притонов порока", то по этому поводу он бодро заявлял: "В такие  дела  ни
один порядочный человек носа не сунет! Но, между нами, откровенно  говоря,
когда в городе есть район, где всякие  подонки  могут  безобразничать  как
хотят, то для наших дочерей и для всех порядочных женщин  это  защита!  По
крайней мере, к нам этих людей не подпустят. Все  остается  в  стороне  от
нашего дома!"
   Что же касается рабочего вопроса, то Бэббит думал о нем довольно много,
и его точка зрения сводилась примерно к следующему:
   "Хороший профсоюз - ценная организация,  потому  что  он  не  допускает
радикальных объединений, которые хотят  уничтожить  собственность.  Однако
никого не надо насильно втягивать  в  профсоюз.  Всех  рабочих-агитаторов,
которые  пытаются  силой  заставить  рабочих  вступать   в   союзы,   надо
перевешать. Вообще-то, строго между  нами,  никаких  союзов  разрешать  не
нужно, и для всех деловых людей лучший способ бороться с профсоюзами - это
вступить в ассоциацию промышленников и  быть  членом  Торговой  палаты.  В
единении - сила. Значит, каждого эгоиста, который не желает  стать  членом
Торговой палаты, свинья этакая, надо заставить силой!"
   Но хотя по его компетентным советам  целые  семьи  переезжали  в  новые
кварталы, чтобы обосноваться там на много лет, - ни в чем  Бэббит  не  был
столь блистательно невежествен, как в вопросах санитарии. Он не отличил бы
малярийного комара от летучей мыши, он ничего не знал  о  пробах  питьевой
воды, а в вопросах устройства  водопровода  и  канализации  был  столь  же
неосведомлен,   сколь   красноречив.   Он   любил   подчеркивать,    какие
благоустроенные уборные и  ванные  в  домах,  которые  он  продает.  Он  с
удовольствием распространялся на тему о том, почему там, в Европе, никогда
не моются. Когда ему было двадцать два  года,  кто-то  объяснил  ему,  что
выгребные ямы - вредная вещь, и с тех пор он всегда бранил эти  ямы.  Если
клиент нахально пытался продать через него дом с  выгребной  ямой,  Бэббит
всегда поднимал этот вопрос, прежде чем принять дом на комиссию и  продать
его.
   Когда он стал застраивать участки в Глен-Ориоле - "Иволговом перелеске"
- и подчистую уничтожил леса и точные  луга,  превратив  всю  местность  в
выжженный  солнцем  пустырь  без  иволг  и  перелесков,  сплошь  утыканный
табличками с названиями воображаемых  улиц,  он  с  гордостью  заложил  на
участках настоящую канализационную сеть. Благодаря ей он почувствовал себя
головой выше всех и втихомолку мог подсмеиваться  над  выгребной  ямой  на
строительстве  Мартина  Ламсена  в  Эвонли  и  воспевать  свои  участки  в
многоречивых  рекламах:  в  них  говорилось   о   красоте,   дешевизне   и
сверхгигиеничном   оборудовании   участков    Глен-Ориоля.    Единственным
недостатком этой канализации  был  малый  диаметр  труб,  из-за  чего  там
скоплялись нечистоты, что было но особенно приятно, тогда  как  "выгребная
яма" в Эвонли представляла  собой  асептический  бетонированный  резервуар
системы Уоринга.
   Вообще весь проект застройки Глен-Ориоля говорил о том, что хотя Бэббит
не терпел явных жуликов, но и сам не отличался  бессмысленной  честностью.
Владельцы участков и эксплуатационники предпочитали, чтобы  посредники  по
распродаже не брали на себя их функций и заботились  только  об  интересах
своих клиентов. Предполагалось, что  "Агентство  Бэббит  и  Томпсон"  было
только посредником по распродаже участков Глен-Ориоля, только представляло
настоящего владельца, Джека Оффата, но на самом деле Бэббит и Томпсон были
держателями шестидесяти двух  процентов  акций  Глен-Ориоля,  президент  и
управляющий  Зенитской  Транспортной  компании   имели   двадцать   восемь
процентов  всех  акций,  а  Джек  Оффат  (бессовестный  политикан,  мелкий
заводчик,  старый  шут,  вечно  жевавший  табак  и  увлекавшийся  грязными
политическими махинациями, деляческим дипломатничаньем и шулерской игрой в
покер) владел только десятью процентами акций, которые ему выдали Бэббит и
Транспортная компания  за  то,  что  он  "умаслил"  санитарную  инспекцию,
пожарную охрану, а также члена государственной комиссии по транспорту.
   Но Бэббит был человек добродетельный. Он проповедовал сухой закон, хотя
сам его  не  придерживался;  он  хвалил,  хотя  и  не  соблюдал,  правила,
запрещающие быструю езду, он платил долги; он делал взносы на церковь,  на
Красный Крест, на ХАМЛ, он следовал  обычаям  своего  клана  и  мошенничал
только там, где это было освящено традицией, и он никогда не опускался  до
прямого обмана, хотя и говорил Полю Рислингу:
   - Конечно, я не собираюсь утверждать, что каждая моя реклама  -  чистая
правда или что я сам  верю  во  все,  что  я  наворачиваю  покупателю.  Ты
понимаешь...  ты  вот  что  пойми:   во-первых,   может   быть,   владелец
недвижимости преувеличил, когда сдавал мне ее на комиссию, и, уж  конечно,
не мое дело идти и доказывать, что мой комитент - лгун. А во-вторых,  люди
в большинстве - такие мошенники, что они и от  других  ждут  вранья,  хоть
самого ничтожного; значит, если бы я, как дурак, никогда бы  не  блефовал,
меня все равно считали бы  вруном.  Ради  самозащиты  я  должен  сам  себя
хвалить, как адвокат, который защищает  клиента,  -  разве  он  не  обязан
выявить все лучшее в этом  несчастном?  Да  сам  судья  напустился  бы  на
адвоката, который не вступился бы за своего подзащитного, даже если бы оба
знали, что тот виновен! Но при всем при  том  я  не  искажаю  правду,  как
Сесиль Раунтри, или Сейер, или все прочие  комиссионеры.  Больше  того,  я
считаю, что тех, кто врет  исключительно  ради  собственной  выгоды,  надо
расстреливать, да!
   Насколько ценным советником Бэббит был для своих клиентов, лучше  всего
выявилось на совещании, которое  состоялось  в  это  утро,  в  одиннадцать
тридцать, между ним самим, Конрадом Лайтом и Арчибальдом Парди.


   Конрад  Лайт  спекулировал  недвижимым  имуществом.  Спекулянт  он  был
беспокойный.  Прежде  чем  начать  игру,  он  советовался   с   банкирами,
адвокатами, архитекторами, подрядчиками и со всеми их  стенографистками  и
клерками, которых можно было схватить за пуговицу и допросить,  каково  их
мнение. Он был решителен и предприимчив, но  обязательно  требовал  полной
гарантии для своих капиталовложений, не желал входить  в  мелочи  и  сверх
всего претендовал на те тридцать или сорок процентов, которые,  по  мнению
всех авторитетов, причитались каждому зачинателю дела за то,  что  он  все
предвидел и шел на риск. Лайт был коротенький человечек с копной  вьющихся
седых волос, и даже в  костюме  от  самого  лучшего  портного  он  казался
обтрепанным. Под глазами у него были огромные впадины, будто ему клали  на
веки тяжелые серебряные монеты.
   Всякий  раз  Лайт  неизменно  советовался  с  Бэббитом  и   верил   его
неторопливой осмотрительности.
   Шесть месяцев тому назад  Бэббит  узнал,  что  некто  Арчибальд  Парди,
владелец бакалейной лавки в отдаленном предместье  под  названием  Линтон,
поговаривает об открытии мясной лавки рядом со своей бакалейной торговлей.
Разузнав имена владельцев соседних участков, Бэббит обнаружил,  что  Парди
владеет только участком под своей лавкой,  но  что  единственный  участок,
продававшийся рядом, ему не принадлежит. Бэббит посоветовал Конраду  Лайту
купить  этот  участок  за  одиннадцать  тысяч  долларов,  хотя  оценка  по
налоговому листу составляла всего около десяти тысяч. Бэббит объявил,  что
аренду брали слишком скромную и что, выждав некоторое  время,  они  смогут
заставить Парди пойти на их условия. Это и называлось Прозорливостью.  Ему
пришлось чуть ли не силой заставить Лайта купить участок. Как агент Лайта,
он  первым  делом  повысил  арендную  плату  за  полуразвалившийся  склад,
стоявший на этом  участке.  Арендатор  сказал  немало  скверных  слов,  но
все-таки заплатил.
   И  вот  теперь  Парди  как  будто   склонялся   к   покупке,   но   его
нерешительность должна была обойтись ему в лишние десять тысяч долларов  -
эту сумму мистеру Конраду Лайту переплачивали за то, что  он  сумел  найти
себе агента, который  обладал  Прозорливостью,  учитывал  всяческие  Точки
Зрения,  Стратегические   Преимущества,   Решающие   Моменты,   Недооценку
Обстановки и Психологию Коммерции.
   Лайт пришел на  совещание  в  прекрасном  настроении.  В  это  утро  он
особенно  любил  Бэббита  и  назвал  его  "старичина".  Бакалейщик  Парди,
длинноносый  медлительный  человек,  особых  чувств  к  Бэббиту   за   его
Прозорливость не питал, хотя тот встретил его у входной двери в контору  и
самолично проводил к себе в кабинетик, не без приятности восклицая: "Сюда,
Парди, сюда, братец!"  -  Бэббит  вытащил  из  ящика  картотеки  непочатую
коробку сигар и заставил гостей закурить. Он двинул их кресла  сначала  на
два дюйма вперед, потом - на три дюйма назад,  что  придало  всему  нужный
оттенок гостеприимства, потом сам развалился в кресле,  веселый,  толстый.
Но разговаривал он со слабовольным бакалейщиком решительно и твердо:
   - Так вот, брат Парди, у нас есть очень и очень выгодные предложения  и
от мясников, и от множества других людей, которые хотят купить соседний  с
вами участок. Но я уговорил брата Лайта, что в первую  очередь  мы  должны
дать вам возможность подумать насчет этого участка. Я так и сказал  Лайту:
"Нехорошо выйдет, говорю, если кто-нибудь вдруг откроет бакалейную лавку и
мясную торговлю под самым носом у Парди и все дело ему испортит.  И  плохо
будет, если... - тут Бэббит наклонился вперед, голос у него стал резким, -
если вдруг там обоснуется один из этих филиалов универмага и трест  станет
снижать цены ниже себестоимости,  пока  не  прижмет  вас  к  стенке  и  не
избавится от вашей конкуренции!"
   Парди рывком вынул костлявые руки из карманов,  подтянул  брюки,  снова
сунул руки в карманы, развалился в  кресле  и,  стараясь  сделать  веселое
лицо, стал отстаивать свои интересы.
   - Да, конечно, с ними не потягаешься. Но вы, должно  быть,  не  знаете,
что значат Личные Отношения и Свой Человек на такой окраине.
   Великий Бэббит улыбнулся:
   - Это верно. Ну, как вам угодно, старина. Хотели  дать  вам  фору,  так
сказать. Что же, значит, так...
   - Погодите! - умоляюще протянул Парди. - Я наверняка  знаю,  что  почти
такой же самый участок, рядышком, продали меньше чем за восемь с половиной
тысяч всего года два назад, а вы тут с меня запрашиваете  двадцать  четыре
тысячи долларов! Мне же сразу придется все заложить - ну, тысяч двенадцать
куда ни шло, это я мог бы, но такую сумму... нет, ей-богу, мистер. Бэббит,
вы запросили вдвое! Да еще грозитесь разорить меня, если не куплю!
   - Послушайте,  Парди,  что-то  мне  ваш  тон  не  нравится!  Совсем  не
нравится! Ну, положим, мы с Лайтом  такие  скоты,  что  способны  разорить
ближнего, но неужели же вы думаете, что мы не понимаем,  насколько  это  в
наших собственных интересах, чтобы в Зените  было  побольше  состоятельных
людей? Впрочем, это к делу не относится. Я вам вот что скажу:  мы  спустим
цену до двадцати трех тысяч - пять наличными, а остальное - под  залог,  а
если вы захотите снести эту старую развалину и  построиться,  я,  пожалуй,
смогу уговорить Лайта, чтобы он  засчитал  ссуду  на  постройку  на  самых
льготных условиях. Господи, да разве мы не хотим пойти вам  навстречу?  Мы
сами  терпеть  не  можем  этих  иногородних  трестовиков-бакалейщиков.  Но
неужели мы должны терять одиннадцать тысяч из одной любви к ближнему?  Что
скажете, Лайт? Согласны на уступку?
   Бэббит так горячо принял к сердцу интересы Парди, что тут  же  уговорил
отзывчивого мистера Лайта спустить цену до двадцати одной тысячи. В  самый
подходящий момент Бэббит вытащил из ящика договор - его уже с неделю назад
отпечатала мисс Мак-Гаун - и протянул  Парди.  С  добродушной  улыбкой  он
тряхнул свое вечное перо, чтобы убедиться, что чернила хорошо идут,  подал
его Парди и одобрительно следил, как тот ставит свою подпись.
   В общем, дело провернули. Лайт  заработал  что-то  около  девяти  тысяч
долларов, Бэббит получил  четыреста  пятьдесят  долларов  комиссионных,  а
Парди благодаря сложной системе современных финансовых отношений  приобрел
торговое помещение, откуда вскоре счастливые обитатели Линтона будут щедро
снабжаться мясом по ценам, только слегка превышающим городские.
   Да, бой был дан хороший, но после него Бэббит  как-то  весь  обмяк.  Из
всех дел, которые он сегодня вел, только на это  и  стоило  тратить  силы.
Больше ничего интересного не предвиделось, кроме мелких  вопросов  аренды,
оценки, заклада.
   Он пробормотал:
   -  Даже  подумать  противно,  что  Лайт  загреб  львиную  долю,  старый
скупердяй, а всю работу, в сущности, проделал я! Да, хорошо бы -  какие  у
меня там еще дела? - хорошо бы отдохнуть как следует, подольше. Проехаться
на машине. Вообще...
   Но тут он вскочил, с удовольствием вспомнив о том,  что  ему  предстоит
завтрак с Полем Рислингом.



        "5"

   Подготовка, которую проводил Бэббит перед завтраком, прежде чем бросить
на целых полтора часа свою бедную контору на произвол судьбы, была  только
немногим упрощеннее подготовки всеобщей войны в Европе.
   Он совсем задергал мисс Мак-Гаун:
   - В котором часу вы  пойдете  завтракать?  Пусть  тогда  мисс  Бенниген
посидит тут. Объясните ей, что если позвонит Биденфелд, пусть скажет,  что
я уже заказал опись. Да, кстати, напомните мне завтра распорядиться, чтобы
Пеннимен ее заготовил. И еще,  если  кто-нибудь  спросит  насчет  дома  за
сходную  цену,  помните,  что  нам  надо  сбыть  с  рук  тот  домишко   на
Бенгор-роуд. Еще вот что... еще... Словом, я вернусь к двум.
   Он смахнул сигарный пепел с жилетки. Потом положил письмо,  на  которое
трудно  было  сразу  дать  ответ,  в  стопку  недоделанных  работ,   чтобы
непременно заняться им после завтрака. (Уже третий день он клал это  самое
письмо в  стопку  недоделанных  работ.)  Он  нацарапал  на  клочке  желтой
оберточной бумаги для памяти "поч. кв. дв."  -  и  у  него  было  приятное
чувство, будто он уже починил квартирные двери доходного дома.
   Он  поймал