н был невероятно занят: то добродушно  покрикивал
на Поля, то заговаривал с Мак-Келви: "Слыхал, что ты  собираешься  строить
какие-то плотины в Бруклине?" - то отмечал  про  себя,  с  какой  завистью
неудачники его выпуска, уныло сидящие в сторонке, смотрят, как он общается
с аристократией, то просто наслаждался  светским  разговором  Мак-Келви  и
Макса Крюгера. Они разговаривали о том, как  Мона  Додсворт  для  "бала  в
джунглях" украсила свой дом  сотнями  орхидей.  С  великолепной,  но  явно
напускной небрежностью они упоминали  о  званом  обеде  в  Вашингтоне,  на
котором Мак-Келви познакомился с сенатором, английским  генерал-майором  и
балканской принцессой. Мак-Келви запросто  называл  принцессу  "Дженни"  и
довел до всеобщего сведения, что танцевал с пей.
   Бэббит был  восхищен  и  потрясен,  хотя  не  настолько,  чтобы  самому
молчать. Пусть они не приглашают его к себе на обеды, но  он  тоже  привык
разговаривать с банкирами, членами конгресса и председательницами  клубов,
где выступают поэты. Он острил и даже ударился в воспоминания:
   - А помнишь, Чарли, как мы с тобой на  первом  курсе  наняли  шлюпку  и
поехали в Ривердейл, где мадам Браун показывала  своих  девочек?  Помнишь,
как ты избил этого дурака полисмена, который пытался нас арестовать, и как
мы потом украли вывеску "Здесь  гладят  брюки"  и  повесили  ее  на  дверь
профессора Моррисона? Веселые были деньки, ей-богу!
   Мак-Келви согласился, что деньки и  впрямь  были  веселые.  Бэббит  уже
заговорил было о том, что  "дело  не  в  книжках,  которые  ты  зубришь  в
колледже, а в друзьях, которых там приобретаешь", когда сидевшие во  главе
стола затянули песню. Но Бэббит пристал к Мак-Келви:
   - Жалко, право, жалко, что мы так мало встречаемся только  потону,  что
наша... м-мм, как бы сказать... деловая жизнь проходит в разных  областях.
А так приятно было вспомнить старину, Вы с женой непременно должны  прийти
к нам пообедать.
   - Ну что ж... - Ответ прозвучал неопределенно.
   - Хотелось  бы  поговорить  с  тобой  о  застройке  участков  за  твоим
грентсвилским складом. Мог бы тебе кое-что посоветовать!
   - Отлично! Непременно надо вместе пообедать, Джорджи! Ты только  позови
- мы придем. И вас с женой будем  рады  видеть  у  себя!  -  На  этот  раз
Мак-Келви говорил гораздо определенней.
   Но тут голос председателя - тот самый оглушительный  голос,  который  в
студенческие  дни  не  раз  подстегивал  их,  когда  надо  было  орать  на
футбольных матчах всякие оскорбительные слова по адресу команд  из  Огайо,
Мичигана или Индианы, - вдруг загремел на весь зал:
   - А ну-ка, вы, кисляи!  Давайте  все  вместе  дружно!  Затягивай  нашу,
студенческую!
   И Бэббит чувствовал, что никогда жизнь  не  будет  так  прекрасна,  как
сейчас, когда он вместе с  Полем  Рислингом  и  вновь  обретенным  героем,
Мак-Келви, вопит изо всех сил:

   По-орра!
   Эй, ура!
   Не жалей топора!
   Уррра-аа!


   Бэббиты пригласили чету Мак-Келви к обеду  в  начале  декабря,  и  чета
Мак-Келви не только приняла приглашение, но и действительно в конце концов
явилась, хотя этот обед откладывался из-за них раза два.
   Бэббиты подробнейшим образом обсудили все детали - от марки шампанского
до количества соленого миндаля,  которое  следует  положить  перед  каждым
гостем. Особенно трудно было решить, кого еще  позвать.  Бэббит  до  конца
настаивал, чтобы дать  и  Полю  Рислингу  возможность  побыть  в  обществе
Мак-Келви.
   - Наш Чарли - славный старик, ему куда  приятнее  посидеть  с  Полем  и
Верджем Гэнчем, чем с какими-нибудь высокоумными чучелами, - утверждал он,
но миссис Бэббит обычно прерывала его рассуждения, не слушая их:
   - Да... да, конечно... Знаешь, пожалуй, я возьму линхэйвенских  устриц.
-  А  потом  перед  самым  обедом  она  пригласила  доктора   Д.-Т.Ангуса,
специалиста по глазным болезням, и мрачного,  но  весьма  респектабельного
адвоката по фамилии Максвелл вместе с их ослепительно шикарными женами.
   Ни Ангус, ни Максвелл не были  членами  ордена  Лосей  или  Спортивного
клуба, никто из них не звал Бэббита "братец" и не спрашивал его  мнения  о
карбюраторах. Бэббит очень сердился на  жену.  Хорошо,  что  она  хотя  бы
пригласила Литтлфилдов - единственные живые люди! Да и то Говард Литтлфилд
иногда до того погружался в свою статистику, что Бэббит начинал мечтать  о
бодром окрике Гэнча: "Ну, лимонная образина, что скажешь хорошенького?"
   Сразу после второго завтрака миссис  Бэббит  начала  накрывать  стол  к
обеду - Мак-Келви были званы к половине восьмого, а Бэббиту было приказано
вернуться домой к четырем. Но для него никакого дела  не  нашлось,  и  три
раза миссис Бэббит сердито говорила: "Не мешай  ты  мне,  бога  ради!"  Он
стоял в дверях гаража, надув губы, и ему ужасно хотелось, чтобы  Литтлфилд
или. Сэм Доппелбрау, словом, хоть кто-нибудь вышел поговорить с  ним.  Тут
он увидел, что по двору как неприкаянный слоняется Тед.
   - Что с тобой, старина? - спросил Бэббит.
   - А-а, и ты тут,  несчастный  мученик!  Да,  мамаша  нынче  воинственно
настроена! Я проговорился, что нам с Роной  вовсе  неохота  участвовать  в
сегодняшней фиесте, так она мне чуть голову не откусила! Да еще говорит  -
прими ванну!  Знаешь,  сегодня  мужчины  семейства  Бэббит  зададут  шику!
Подумай, крошка Теодор - и тот в смокинге!
   Выражение  "мужчины  семейства  Бэббит"  очень  понравилось  Бэббиту  -
здорово сказано! Он обнял сына за плечи. Эх, если бы у Поля Рислинга  была
дочка и Тед мог на ней жениться!
   - Да, наша мама сегодня вьюном вьется! - сказал он, и  оба  засмеялись,
вздохнули и послушно пошли одеваться.
   Чета Мак-Келви  опоздала  всего  на  пятнадцать  минут.  Бэббит  втайне
надеялся, что  Доппелбрау  увидят,  как  лимузин  Мак-Келви  с  шофером  в
форменной куртке ждет у его дома.
   Обед был отлично приготовлен и необыкновенно обилен, миссис Бэббит даже
поставила на стол серебряные подсвечники своей  бабушки.  Бэббит  старался
вовсю. Он вел себя отлично. Он не рассказал ни одного анекдота, хотя ему и
очень этого хотелось. Он слушал других. Он  заставил  говорить  Максвелла,
громогласно объявив: "Расскажите-ка нам о вашей поездке в Йеллоустон".  Он
всем сумел польстить как следует. При первой возможности  он  заявил,  что
доктор Ангус - благодетель человечества, Максвелл и Литтлфилд - выдающиеся
ученые, Чарльз Мак-Келви - пример для подрастающего  поколения,  а  миссис
Мак-Келви - украшение светского общества  Зенита,  Вашингтона,  Нью-Йорка,
Парижа и ряда других городов.
   Но он никак не мог поднять настроение своих  гостей.  Обед  прошел  без
всякого воодушевления. Бэббит не понимал, отчего всем так тягостно, отчего
разговор идет вяло, с трудом.
   Он устремил все свое внимание на Люсиль Мак-Келви, усердно стараясь  не
смотреть  на  ее  напудренные   красивые   плечи   и   золотистую   ленту,
поддерживавшую шелковое платье.
   - Вы, наверно, скоро опять поедете в Европу? - начал он.
   - Да, очень хочется прокатиться в Рим на недельку-другую!
   - Должно быть, вы  там  смотрите  много  картин  и  всяких  древностей,
слушаете музыку?
   - Нет, я, главным образом, езжу вот из-за чего:  на  виа  делла  Скрофа
есть малюсенькая траттория, и там подают лучшие макароны в мире!
   - А где это... О, да, да... Наверно, это очень приятно. Да, конечно!
   Без десяти десять мистер Мак-Келви с  глубоким  прискорбием  обнаружил,
что у его жены болит голова. Он снисходительно бросил Бэббиту,  когда  тот
помогал ему надевать пальто:
   - Надо бы нам вместе позавтракать, поболтать о старине...
   Когда все остальные гости, досидев до половины  одиннадцатого,  наконец
ушли, Бэббит сообщил жене умоляющим голосом:
   - Знаешь, Чарли сказал, что мы должны с ним позавтракать... сказал, что
он скоро пригласит нас с тобой к обеду.
   Она через силу выжала из себя несколько слов:
   - О, вечер вышел очень милый, так приятно  посидеть  спокойно,  гораздо
приятнее, чем эти шумные сборища, когда все говорят разом и никто не может
как следует отдохнуть и развлечься.
   Но, лежа  в  своей  кровати  на  веранде,  он  слышал,  как  она  тихо,
безнадежно плачет.


   Целый  месяц  они  следили  за  светской  хроникой  и  ждали  ответного
приглашения.
   После званого обеда у Бэббитов имя Мак-Келви всю неделю  не  сходило  с
первых страниц газет - у них гостил сэр Джеральд Доук. Зенит  принял  сэра
Джеральда с  распростертыми  объятиями  (он  приехал  в  Америку  закупать
уголь). Газетчики интервьюировали его по поводу сухого закона,  событий  в
Ирландии, безработицы, морской авиации, обменного курса валюты, спрашивали
его  мнение  о  том,  что  лучше  -  пить  чай  или  виски,  о  психологии
американских женщин, о будничной жизни английской знати. Сэр Джеральд  как
будто имел некоторое представление обо всех этих предметах. Чета Мак-Келви
дала в его честь сингалезский обед, и мисс Эльнора  Пэрл  Байте,  репортер
светской хроники "Адвокат-таймса", заливалась по этому  поводу  соловьиной
трелью. Бэббит читал вслух за завтраком:

   "Никогда еще оригинальное восточное убранство, необыкновенно изысканный
стол, знаменитые гости, очаровательная хозяйка дома и всеми уважаемый  его
хозяин не создавали столь исключительной атмосферы, как  та,  в  какую  мы
попали на балу, данном мистером и миссис Мак-Келви в честь сэра  Джеральда
Доука. И мнится  нам,  счастливцам,  которые  имели  честь  созерцать  эту
экзотически сказочную обстановку, что ни  в  Монте-Карло,  ни  при  лучших
посольствах в иностранных столицах не бывало таких  очаровательных  балов.
Недаром Зенит приобретает все более широкую известность в светских  кругах
как один из самых рафинированных городов нашего штата.
   Несмотря на то, что скромность  мешает  ему  признать  это,  лорд  Доук
придает  нашему  аристократическому  кварталу  такое  cachet  [своеобразие
(франц.)],  какого  не  было  со  времени  памятного   посещения   герцога
Ситтингбурнского. Лорд Доук не только принадлежит к британской  знати,  но
также, on dit [говорят (франц.)], является одним  из  крупнейших  деятелей
британской  металлургической  промышленности.  Родом  он  из   Ноттингема,
любимого убежища Робина Гуда, и хотя теперь там, по  словам  лорда  Доука,
вырос оживленный, вполне современный город, где 275  тысяч  573  жителя  и
значительное производство кружев, а также и другие отрасли промышленности,
нам хочется думать, что в жилах нашего гостя течет  мужественная,  алая  и
вместе с тем благородная голубая кровь его предка, хозяина дремучих лесов,
доброго и лукавого Робина Гуда.
   Очаровательная миссис Мак-Келви никогда еще не была так прелестна,  как
в этот вечер, в платье из черных  кружев,  изящно  отделанном  серебряными
кружевами и с букетом алых роз у безукоризненно тонкой талии".

   Бэббит мужественно сказал:
   - Надеюсь, они не станут приглашать нас знакомиться с этим самым лордом
Доуком. Ей-богу,  гораздо  приятнее  спокойно  пообедать  с  Чарли  и  его
хозяюшкой.
   В зенитском Спортивном клубе это событие обсуждалось со всех сторон.
   - Небось теперь нам придется звать Мак-Келви "Лорд Ча-аальз", -  сказал
Сидни Финкельштейн.
   - Удивительная безграмотность! - изрек ученый муж, Говард Литтлфилд.  -
До чего некоторым людям трудно усвоить самые простые вещи. Называют  этого
человека "лорд Доук", когда следовало бы сказать "сэр Джеральд".
   Бэббит был потрясен:
   - Да неужели? Вот так штука! Значит, надо говорить "сэр Джеральд"?  Так
их называют, что ли? Ну, дорогой мой, спасибо, что вы мне это сказали!
   Потом он сообщил своим агентам:
   - Просто животики надорвешь,  как  подумаешь,  что  иные  люди,  только
оттого что у них набиты карманы, принимают у себя знатных  иностранцев,  а
как обращаться к ним, чтобы те себя чувствовали не хуже, чем дома, понятия
не имеют, - кролик и тот, наверно, больше понимает!
   В тот же вечер, по дороге домой, он обогнал лимузин Мак-Келви и  увидел
сэра Джеральда, большого, краснолицего, пучеглазого англичанина,  похожего
на немца, которому обвислые рыжие усы придавали унылый и растерянный  вид.
Бэббит медленно вел машину, угнетенный  мыслями  о  тщетности  всех  своих
попыток. Он вдруг, непонятно почему, с ужасом почувствовал, что  Мак-Келви
над ним смеются.
   Он выдал свою обиду в разговоре с женой.
   - Занятым людям нечего тратить время на  всяких  Мак-Келви,  -  сердито
сказал он. - Светская жизнь - такое же дело,  как  всякое  другое:  только
тогда чего-нибудь добьешься, если посвятишь себя  этому  целиком.  Но  мне
гораздо приятнее посидеть в гостях с тобой, с детьми,  а  не  крутиться  в
этом идиотском водовороте.
   Больше они о Мак-Келви не разговаривали.


   Как на грех, в такое невеселое время приходилось думать об Овербруках.
   Эд Овербрук, товарищ Бэббита по университету, оказался  неудачником.  У
него была огромная семья и плохонькая страховая контора на окраине  Зенита
- в Дорчестере. Сам он был седой,  изможденный,  незаметный.  Таких  людей
обычно забывают познакомить с другими гостями, а  спохватившись,  знакомят
особенно настойчиво. В университете Эд восхищался общительностью  Бэббита,
а потом всю жизнь восхищался его  успехами  в  делах,  его  чудным  домом,
прекрасно сшитыми костюмами. Бэббиту это было приятно, хотя и налагало  на
него своего рода ответственность. На товарищеском обеде он увидел  бедного
Овербрука в потертом синем костюме, скромно сидевшего  в  уголке  с  тремя
другими неудачниками. Бэббит подошел к нему, сердечно поздоровался:
   - А, Эд, дружище! Слыхал, что ты ведешь все страховые  дела  у  себя  в
Дорчестере. Ты молодец!
   Они вспомнили доброе старое  время,  когда  Овербрук  писал  стихи.  Но
Овербрук смутил Бэббита, стыдливо забормотав:
   - Слушай, Джорджи, обидно подумать, что наши пути  разошлись.  Хотелось
бы, чтобы вы с миссис Бэббит пришли как-нибудь пообедать к нам.
   - Отлично! - загудел Бэббит. - Непременно! Только скажи, когда. А мы  с
женой рады будем видеть вас у себя!
   Бэббит совсем забыл об этом разговоре, но Эд Овербрук, к сожалению,  не
забыл. Несколько раз он звонил Бэббиту, приглашая его на обед.
   - Придется пойти, иначе от него не отвяжешься! - ворчливо сказал Бэббит
жене. - И ты только обрати внимание, до чего этот горемыка не  разбирается
в самых простых правилах хорошего тона. Звонит мне без конца но  телефону,
вместо того чтобы жена села и написала нам настоящее приглашение. В общем,
мы влипли! Беда с этими однокашниками, нянчись теперь с ним!
   Наконец он  внял  жалобным  просьбам  Овербрука  и  принял  приглашение
пообедать через две недели. Даже семейный обед, если  он  предстоит  через
две недели, не кажется таким страшным,  но  эти  две  недели  пролетают  с
невероятной быстротой, и вдруг с ужасом видишь,  что  незаметно  подкрался
роковой час. Пришлось переменить  день,  потому  что  у  Бэббитов  обедали
Мак-Келви, но  в  конце  концов  они  нехотя  отправились  в  Дорчестер  к
Овербрукам.
   С самого начала все было ужасно. Овербруки обедали  в  шесть  тридцать,
тогда как Бэббиты не садились за стол раньше семи.  Бэббит  позволил  себе
опоздать на десять минут.
   - Давай не засиживаться, - предложил  он  жене.  -  Постараемся  удрать
поскорее. Скажу, что мне завтра надо очень рано быть в конторе.
   Квартира Овербруков производила угнетающее впечатление. Она  помещалась
на втором этаже деревянного двухквартирного  дома.  Везде  стояли  детские
коляски, в коридоре висели  старые  шляпы,  пахло  капустой,  на  столе  в
гостиной лежала фамильная Библия. У Эда Овербрука и его жены был  все  тот
же забитый, жалкий вид, и к обеду были приглашены еще какие-то две  жуткие
семьи, чьи фамилии Бэббит не расслышал, да и не желал слышать. Но  он  был
растроган и сконфужен похвалами Овербрука:
   - Мы гордимся, что наш дорогой Джордж сегодня с нами! Вы все,  конечно,
читали в газетах о его речах, обо всех его выступлениях,  смотрите,  какой
он красавец! Но я-то всегда вспоминаю университетские годы: какой  он  был
тогда компанейский парень, как замечательно плавал - лучше всех  на  нашем
курсе!
   Бэббит пытался быть душой общества, он из кожи лез,  но  не  мог  найти
ничего   интересного   в   робком   Овербруке,   его   тупых   гостях    и
болезненно-глупой миссис Овербрук с ее большими очками,  увядшей  кожей  и
стянутыми в узел волосами. Он рассказал свой лучший ирландский анекдот, но
анекдот провалился, как корка недопеченного пирога.  Бэббит  почувствовал,
что его обволакивает какая-то муть, когда миссис  Овербрук,  выбиваясь  из
мрака  вечной  заботы  о  восьмерых  ребятах,  стряпни  и  уборки,   вдруг
попыталась завести светский разговор:
   - Наверно, вы скоро опять поедете в Чикаго и Нью-Йорк, мистер Бэббит?
   - Да, я частенько езжу в Чикаго!
   - Должно быть, там очень интересно. Вы, вероятно, ходите во все театры?
   - Нет, говоря по правде, миссис Овербрук,  мне  больше  всего  по  душе
хорошие сочные бифштексы в одном голландском ресторанчике на Лупе.
   Больше им говорить было не о чем. Бэббит немного расстроился, но ничего
не  поделаешь:  обед  не  удался.  В  десять  часов,  с  трудом  стряхивая
сонливость, навеянную пустым разговором, он сказал:
   - Боюсь, что нам пора идти, Эд. Завтра у меня с самого утра клиенты.  -
А когда Овербрук помогал ему надевать пальто,  Бэббит  сказал:  -  Приятно
вспомнить  старые  времена!  Надо  нам  с  тобой  вместе  позавтракать  не
откладывая в долгий ящик!
   На обратном пути миссис Бэббит тяжело вздохнула:
   - Ужасная скука! Но как мистер Овербрук тобой восхищается!
   - Да! Бедняга думает,  что  я  сусальный  ангелочек  и  самый  красивый
мужчина в Зените.
   - Ну конечно, это преувеличение, но все ж...  Кстати,  Джорджи,  неужто
нам придется пригласить их обедать?
   - О-ох! Надеюсь, что нет!
   - Я тебя всерьез спрашиваю,  Джордж!  Неужели  ты  как-нибудь  намекнул
мистеру Овербруку, что мы их позовем?
   - Да нет же! Господи! Конечно, нет! Я нарочно  сказал,  что  мы  с  ним
вдвоем где-нибудь позавтракаем.
   - Ах, так... Боже мой! Мне очень не хочется их обижать! Но я просто  не
представляю себе, как можно еще раз выдержать  такой  вечер!  И  представь
себе, вдруг к нам зайдет доктор Ангус с  женой,  когда  у  нас  будут  эти
Овербруки, еще, чего доброго, подумают, что они наши друзья!
   Целую неделю Бэббиты беспокоились:
   - Право, следовало бы пригласить этого несчастного Эда с женой!
   Но, никогда не встречаясь с Овербруками, они совсем  забыли  о  них,  и
через месяц-другой сказали друг другу:
   - Так лучше: просто не подымать разговора! И по отношению к ним было бы
жестокостью звать их к себе.  Они  чувствовали  бы  себя  такими  лишними,
такими нищими в нашем доме!
   Больше об Овербруках не вспоминали.



        "16"

   Когда Бэббит окончательно убедился, что Мак-Келви не  принимают  его  в
свой круг, он почувствовал себя в чем-то  виноватым,  попавшим  в  нелепое
положение. Но он стал регулярнее посещать собрания ордена Лосей,  выступил
на завтраке в Торговой палате с красноречивым разоблачением всей гнусности
забастовок и снова почувствовал себя Выдающимся Гражданином.
   Эти клубы и общества давали ему подлинную духовную пищу.
   Всякий порядочный человек в Зените должен был принадлежать  хотя  бы  к
одному - а то и к двум-трем из бесчисленных орденов  и  клубов,  двигавших
жизнь  вперед:  к  клубу  Ротарианцев,  Кивани  или  Толкачей,  к  орденам
Независимых Одиночек,  Оленей,  Лосей,  Масонов,  Краснокожих,  Лесовиков,
Сычей, Орлов, Маккавеев, Рыцарей Пифии, Рыцарей Колумба, - словом, к одной
из   многочисленных   тайных   организаций,   где   процветала   сердечная
доброжелательность, строгая мораль и полное уважение к конституции. В  эти
общества вступали  по  четырем  причинам:  во-первых,  это  было  принято.
Во-вторых, это было полезно для дела, так как  собратья  по  ордену  часто
становились клиентами. В-третьих, американцы,