ей  воплотилась  для  него  вся
молодость, вся прелесть, от которой становилось грустно. Он подумал, какой
незаменимой спутницей она была бы  в  далеком  путешествии  на  машине,  в
горах, на привале в сосновом лесу, над глубоким ущельем.  Его  трогала  ее
хрупкость, он сердился, что Эдди вечно с ней ссорится. Луэтта сразу  стала
для него юной волшебницей его снов. Он вдруг с удивлением открыл, что  они
оба всегда чувствовали романтическое влечение друг к другу.
   - Наверно, вы ведете ужасную жизнь, когда жены нет! - сказала она.
   - Еще бы! Я - скверный мальчишка, и тем горжусь. Вы как-нибудь вечерком
подсыпьте своему Эдди снотворного в кофе и  перебегите  улицу:  уж  я  вам
покажу, как сбивать коктейли! - захохотал Бэббит.
   - А может быть, и прибегу! Ничего нельзя сказать заранее!
   - Отлично, как только надумаете, вывесьте в окне чердака полотенце, и я
помчусь за джином!
   Все смеялись этим шалостям. Эдди Свенсон с довольным видом сказал,  что
заставит врача ежедневно делать анализы своего кофе.  Остальные  увлеклись
разговором о наиболее  сенсационных  убийствах,  случившихся  в  последнее
время, но Бэббит вовлек Луэтту в интимную беседу.
   - Никогда в жизни не видел такого прелестного платья!
   - Вам действительно нравится?
   - Нравится? Да я заставлю Кеннета Эскотта написать в газетах, что лучше
всех в Америке одевается миссис Луэтта Свенсон!
   - Зачем вы меня дразните! - Но она вся сияла. - Давайте потанцуем. Нет,
Джорджи, вы непременно должны со мной потанцевать!
   Он запротестовал:
   - О, вы знаете, как я плохо танцую! - но сам уже неуклюже  подымался  с
места.
   - Я вас научу. Я кого хотите могу научить!
   Глаза ее увлажнились, голос возбужденно звенел.  Он  был  убежден,  что
покорил Луэтту. Крепко обняв ее, чувствуя  ее  нежную  теплоту,  он  важно
пошел кругами в тяжелом уанстепе. Всего раз  или  два  он  натолкнулся  на
других танцующих. "Ей-богу, не так уж плохо у меня выходит, смотрите, веду
вас как настоящий танцор!" - ликовал он, а она деловито отвечала: "Да, да,
- я вам говорю - я кого хотите  могу  научить,  только  не  делайте  таких
больших шагов!"
   На миг он потерял уверенность, даже испугался и  напряженно  попробовал
двигаться в такт музыке. Но его снова захватило  очарование  Луэтты.  "Она
должна меня полюбить, я ее  заставлю!"  -  мысленно  клялся  он.  Он  даже
попытался поцеловать локон над ушком. Она машинально отвела головку и  так
же машинально шепнула: "Не надо!"
   На миг она стала ему неприятна, но  тут  же  в  нем  вспыхнула  прежняя
страсть. Танцуя с миссис Орвиль Джонс, он следил,  как  Луэтта  летает  по
всей комнате в объятиях мужа. "Берегись! Не валяй дурака!"  -  предостерег
он сам себя, подпрыгивая и сгибая толстые коленки в паре с миссис Джонс  и
бормоча этой  достойной  даме:  "Фу,  как  жарко!"  Неизвестно  почему  он
подумал, что Поль сейчас в таком мрачном месте, где никто не  танцует.  "Я
совсем спятил сегодня, надо бы уйти домой", - подумал он с  беспокойством,
но, оставив миссис Джонс, поторопился к прелестной Луэтте и потребовал:
   - Следующий - со мной!
   - О, мне так жарко! Я пропущу этот танец.
   - Тогда... - Он осмелел. - Тогда выйдем на веранду, посидим, отдохнем в
прохладе.
   - Пожалуй...
   В ласковой темноте, под грохот  и  смех,  доносившийся  из  комнат,  он
решительно взял ее  руку.  В  ответ  она  сжала  его  пальцы  и  сразу  же
отпустила.
   - Луэтта! Вы лучше всех на свете!
   - Вы тоже хороший!
   - Правда? Вы должны меня полюбить! Я так одинок!
   - Ну, ничего, это пройдет, когда ваша жена вернется!
   - Нет, я всегда так одинок!
   Она подняла руку к подбородку, и он не решался до нее  дотронуться.  Он
вздохнул:
   - Знаете, когда мне очень скверно и я... - Он чуть было не рассказал  о
Поле, о его трагедии, но даже ради любовных ухищрений нельзя было касаться
таких священных чувств. - И когда я устаю от работы, от всего на свете,  я
люблю смотреть в окно, через улицу, и думать  о  вас.  Знаете,  однажды  я
видел вас во сне!
   - Хороший был сон?
   - Очаровательный!
   - А говорят, сны никогда не сбываются! Ну, мне надо идти! - Она встала.
   - Не уходите, прошу вас! Луэтта!
   - Нет, нельзя! Надо занимать гостей!
   - А, пусть они сами себя занимают!
   - Ну, как  же  можно!  -  Она  беззаботно  потрепала  его  по  плечу  и
ускользнула.
   Минуты две он испытывал стыд и  ребячливое  желание  удрать  домой,  но
потом сказал себе: "Да я и не старался! Знал заранее, что ничего у меня не
выйдет!" - и тут же побрел в зал и пригласил на танец миссис Орвиль Джонс,
стараясь с подчеркнутой добродетельностью не смотреть на Луэтту,



        "24"

   Свидание с Полем в тюрьме казалось таким же нереальным, как та ночь,  в
тумане и путанице нерешенных вопросов. Ничего не видя,  Бэббит  прошел  по
тюремным  коридорам,  где  воняло  карболкой,  в  помещение,   уставленное
светло-желтыми деревянными скамьями, с дырочками в  виде  розеток,  совсем
как скамейки в сапожных лавках, где Бэббит бывал в детстве. Тюремщик  ввел
Поля - грязно-серая одежда, бледное, застывшее лицо. Он робко  повиновался
приказам тюремщика, покорно подал ему для осмотра табак и журналы, которые
принес Бэббит. Он ни о чем не  рассказывал,  только  проговорил:  "Ничего,
привыкаю!" - и еще: "Работаю в портняжной мастерской. Пальцы болят".
   Бэббит понял, что в этом мертвом доме и Поль  омертвел.  В  поезде,  по
дороге домой, он подумал, что и в нем самом что-то умерло: умерла честная,
непоколебимая вера в то, что мир  хорош,  умер  страх  перед  общественным
мнением, гордость своими  успехами.  Он  был  рад,  что  жена  уехала.  Он
признался в этом себе, не оправдываясь. Ему было все равно.


   На ее визитной карточке стояло: "Миссис Дэниэл Джудик". Бэббит слышал о
ней: вдова крупного торговца  бумагой.  Вероятно,  ей  было  лет  сорок  с
лишним, но в тот день она показалась  Бэббиту  много  моложе.  Пришла  она
узнать насчет квартиры, и, отстранив неопытную секретаршу, он сам  занялся
ею. Его тревожило и  привлекало  ее  изящество,  стройная  фигура,  черное
полотняное платье в белую крапинку -  такое  легкое,  элегантное.  Широкая
черная шляпа затеняла ее лицо. У нее были блестящие глаза, нежный округлый
подбородок, гладкие розовые щеки. Бэббит гадал, накрашена она или нет,  но
в женских уловках он разбирался хуже любого мужчины.
   Она села, вертя в руках лиловый зонтик. Голос у нее был мягкий, но  без
всякого кокетства.
   - Не знаю, сможете ли вы мне помочь.
   - С наслаждением!
   - Я везде искала, по... Знаете, мне нужна небольшая  квартира,  одна  -
или, может быть, две спальни, гостиная, кухонька  и  ванная,  но  главное,
хочется найти что-нибудь приятное, не в этих унылых старых домах, но и  не
в самых новых, там обычно такие ужасные, крикливые канделябры.  И  платить
слишком дорого я тоже не в состоянии. Меня зовут Танис Джудик.
   - Кажется, у меня есть одна подходящая  квартирка.  Хотите  проехаться,
посмотреть?
   - Хорошо, у меня есть часа два свободных.
   В новом доме на Кэвендиш-стрит у  Бэббита  была  квартира,  которую  он
придерживал для Сидни Финкельштейна, но при мысли, что можно проехаться  с
этой приятнейшей дамой, он изменил своему другу Финкельштейну  и  галантно
сказал:
   - Посмотрим, чем я могу быть вам полезен!
   Он вытер для нее сиденье в машине и  дважды  рисковал  жизнью,  хвастая
своими шоферскими талантами.
   - А вы отлично правите! - сказала она.
   Ему нравился ее голос. "Такой музыкальный, - подумал он, -  чувствуется
культура, не то что у Луэтты Свенсон, - сплошной визг и хохот".
   Он гордо сказал:
   - Знаете, многие боятся и ведут машину так медленно,  что  только  всем
мешают. Самый надежный, водитель тот, кто умеет владеть машиной и вместе с
тем, когда надо, не боится скорости. Вы со мной согласны?
   - Ода!
   - Ручаюсь, что вы правите как бог!
   - О нет, по правде говоря - не очень хорошо... Конечно, у нас была своя
машина, - я хочу сказать, при покойном муже, и я иногда делала вид,  будто
правлю, но я не верю, что женщина может научиться водить  машину  не  хуже
мужчины!
   - Как сказать, некоторые женщины отлично правят!
   - Да, конечно, те, кто подражает мужчинам,  играет  в  гольф  и  вообще
портит себе цвет лица, не бережет руки...
   - Это верно. Я сам никогда не любил мужеподобных женщин.
   - Нет, я хочу сказать - я их, конечно, очень  уважаю,  по  сравнению  с
ними чувствуешь себя такой беспомощной, ненужной.
   - О, какая чепуха! Ручаюсь, что вы играете на рояле как бог!
   - О нет, по правде сказать, - не очень хорошо...
   - А я уверен, что играете!
   Он взглянул на ее гладкие руки, на кольца с бриллиантом и рубином.  Она
перехватила его взгляд, мягким  кошачьим  движением  сплела  тонкие  белые
пальцы, что окончательно привело его в восхищение, - и грустно протянула:
   - О, я люблю играть, вернее, люблю побренчать на рояле, но я никогда не
училась по-настоящему. Мистер Джудик всегда говорил, что из меня вышла  бы
прекрасная пианистка, если я бы  только  училась,  но,  по-моему,  он  мне
просто льстил!
   - А по-моему - нет! Я уверен, что у вас есть темперамент.
   - О-оо... А вы любите музыку, мистер Бэббит?
   - Еще бы! Только, пожалуй, я не очень люблю всякую эту классику!
   - Что вы! Я обожаю Шопена!
   - Неужели? Ну конечно, я тоже хожу на  всякие  серьезные  концерты,  но
больше всего  я  люблю  хороший  джаз,  знаете,  когда  они  разойдутся  и
контрабасист как завертит свою бандуру, как заколотит по ней смычком!
   - Ах да! Я тоже люблю  танцевальную  музыку.  Люблю  танцевать,  а  вы,
мистер Бэббит?
   - Еще бы! Но, по правде говоря, танцую я не очень хорошо.
   - О, я уверена, что вы научитесь. Хотите, я поучу вас?  Я  кого  хотите
могу научить.
   - И вы согласитесь дать мне когда-нибудь урок?
   - Ну конечно!
   - Берегитесь, не то поймаю вас на слове! Вот погодите, приду к  вам  на
новую квартиру и заставлю меня учить!
   - Ну что ж... - Она не обиделась, но и не проявила особой  радости.  Он
мысленно предостерег себя: "Опомнись, балда! Не сваляй опять дурака!" -  и
снисходительно стал объяснять своей спутнице:
   - Конечно, мне хотелось бы танцевать, как танцует молодежь,  но  я  вам
скажу вот что: я считаю, что каждый человек должен принимать полное, я  бы
сказал, творческое участие в созидании жизни, изменять мир, да  и  чего-то
достигнуть для себя лично. Вы со мной согласны?
   - О, безусловно!
   - Потому-то мне и приходится жертвовать многим, чем я  с  удовольствием
занялся бы, хотя должен сказать, что  в  гольф  я  играю  ничуть  не  хуже
других.
   - О, я так и думала!.. Вы женаты?
   - М-мм... да... и мм-ммм... у меня много общественных  обязанностей.  Я
вице-председатель клуба Толкачей  и  ведаю  одной  из  комиссий  Всеобщего
объединения посредников по реализации недвижимости, а это влечет за  собой
большую работу  и  ответственность  -  хотя  фактически  дело  это  весьма
неблагодарное!
   -  О,  я  знаю!  Общественные  деятели  никогда  не  получают  должного
признания!
   Они  посмотрели  друг  на  друга   с   величайшим   уважением,   а   на
Кэвендиш-стрит он рыцарски помог  ей  выйти,  широким  жестом  обвел  дом,
словно преподнося ей подарок, и внушительно приказал лифтеру  поторопиться
с ключами. В лифте они стояли  совсем  близко  друг  к  другу,  и  он  был
взволнован, но сдержан.
   Квартира оказалась прелестной, с белыми дверными и оконными наличниками
и серо-голубыми стенами. Миссис Джудик  в  полном  восхищении  согласилась
взять ее, и, когда они возвращались к лифту, она тронула Бэббита за  рукав
и проворковала:
   - Ах, я так счастлива, что обратилась  к  вам!  Так  приятно  встретить
человека с настоящим  Пониманием.  О,  вы  не  представляете  себе,  какие
квартиры мне показывали _некоторые_ люди!
   Он инстинктивно, но отчетливо ощутил, что мог бы обнять ее за талию, но
воздержался, с преувеличенной вежливостью подсадил ее  в  машину  и  отвез
домой. Возвращаясь в контору, он всю дорогу ругательски ругал себя:
   - Слава богу, очухался... А, черт, и почему я не попытался...  Чудо,  а
не женщина!  Очарование!  Настоящая  фея!  Чудные  глаза,  губы  -  просто
прелесть, и эта тонкая талия  -  никогда  не  расплывется,  как  у  других
женщин!.. Нет, нет, нет! Она - настоящая культурная леди! И умница  какая,
удивительно, я таких никогда не  видел.  Все  понимает  -  и  общественные
вопросы, и все... Эх, черт бы меня подрал, ну почему было не попытаться...
О, Танис!!!


   Он был расстроен, он недоумевал, но ему  стало  ясно,  что  его  влечет
молодость, именно молодость как  таковая.  И  особенно  смущала  его  одна
девушка - хотя с ней он не сказал ни слова.  Она  работала  маникюршей  за
крайним столиком справа в парикмахерской "Помпея". Девушка была маленькая,
черненькая, быстрая и веселая. Ей было лет девятнадцать, от силы двадцать.
Она всегда носила прозрачные розовые блузки, сквозь  которые  просвечивали
ее плечи и черные ленточки рубашки.
   В обычный день он отправился стричься в  парикмахерскую  "Помпея".  Как
всегда, он чувствовал себя  предателем  по  отношению  к  соседней  с  ним
парикмахерской в Ривс-Билдинг.  Но  впервые  он  тут  же  отбросил  всякие
угрызения совести: "К черту, не стану ходить туда, раз  мне  неохота!  Кто
они мне, эти парикмахеры? Буду стричься, черт возьми, там, где  мне,  черт
подери,  захочется!  И  не   желаю   больше   об   этом   думать!   Хватит
покровительствовать кому попало против собственного желания! Ничего это не
дает! Кончено!"
   Парикмахерская "Помпея" помещалась  в  нижнем  этаже  отеля  "Торнлей",
самого большого  и  самого  вызывающе  модного  отеля  в  Зените.  Покатые
мраморные ступени с изогнутыми медными перилами вели из холла отеля вниз в
парикмахерскую. Она была отделана черными, белыми и красными  плитками,  с
потрясающим вызолоченным потолком и фонтаном, куда дебелая нимфа без конца
лила воду  из  малинового  рога  изобилия.  Сорок  парикмахеров  и  девять
маникюрш работали без передышки, а  у  дверей  шестеро  цветных  швейцаров
встречали посетителей, почтительно отбирали у них  шляпы  и  воротнички  и
провожали в зал ожидания, где на ковре,  расстилавшемся,  как  тропический
остров,  среди  белизны  пола,  стоял  десяток  кожаных  кресел  и   стол,
заваленный журналами.
   Швейцар, встретивший Бэббита, услужливый седовласый  негр,  оказал  ему
честь, высоко ценившуюся в городе Зените: он приветствовал его  по  имени.
Но Бэббит сразу огорчился: его  хорошенькая  маникюрша  была  занята.  Она
делала ногти какому-то расфуфыренному франту, пересмеиваясь с ним.  Бэббит
возненавидел этого человека. Он подумал - не переждать  ли,  но  немыслимо
было остановить мощную машину парикмахерской, и Бэббит был тут же  посажен
в кресло.
   Вокруг него все дышало роскошью,  утонченностью,  богатством.  Один  из
посвященных подвергался облучению ультрафиолетовыми лучами,  другому  мыли
голову шампунем. Подмастерья подкатывали чудодейственные электромашины для
вибрационного массажа. Парикмахеры хватали горячие  салфетки  из  какой-то
никелированной гаубицы и, приложив их на секунду к щеке клиента,  небрежно
отшвыривали прочь. Напротив кресел на широкой мраморной полке стояли сотни
лосьонов - янтарных, рубиновых, изумрудных. Бэббиту льстило, что ему лично
прислуживают два раба  -  парикмахер  и  чистильщик  ботинок.  Он  был  бы
совершенно счастлив, если бы при нем  была  еще  и  маникюрша.  Парикмахер
подстригал ему волосы и спрашивал его мнение о скачках в Гавр-де-Грасе,  о
бейсбольном сезоне и мэре Прауте. Мальчик-негр мурлыкал: "Прощайте, летние
встречи!" -  и  в  такт  песенке  полировал  башмаки  вытертой  до  блеска
бархаткой, натягивая ее с такой силой, что она щелкала, как струна банджо.
Парикмахер отлично знал, как угождать  клиентам,  Бэббит  чувствовал  себя
богатым и знатным от одних только почтительных вопросов: "Какой лосьон  вы
предпочитаете, сэр? Есть ли у вас сегодня время, сэр, для массажа лица?  У
вас кожа на голове суховата, разрешите, я вам сделаю также массаж головы".
   Больше всего Бэббит любил мыть  голову.  Парикмахер  взбил  у  него  на
волосах  пышную,  как  крем,  пену  и  потом,  когда   Бэббит,   укутанный
полотенцами, нагнулся над чашкой,  облил  его  горячей  водой,  щекотавшей
кожу, и под конец окатил ледяной струей. От неожиданного ощущения ледяного
холода у  Бэббита  заколотилось  сердце,  дыхание  перехватило,  по  спине
пробежал электрический ток. Такие ощущения вносили разнообразив  в  жизнь.
Бэббит поднял голову и величественно обвел взглядом парикмахерскую. Мастер
с особым старанием вытер его мокрые волосы и обернул голову  полотенцем  в
виде тюрбана, так что Бэббит сразу стал похож на пухлого калифа,  сидящего
на превосходно сконструированном передвижном троне. Тоном доброго  малого,
который, однако, потрясен величием калифа, парикмахер спросил:
   - Разрешите протереть лосьоном "Эльдорадо",  сор?  Чрезвычайно  полезно
для кожи. Кажется, в  прошлый  раз  я  протирал  вам  волосы  именно  этим
составом?
   Хотя этого и не было, но Бэббит согласился:
   - Что ж, давайте!
   И тут у него екнуло сердце: его маникюрша освободилась. "Пожалуй,  надо
сделать маникюр!" - прогудел он и с волнением смотрел, как она  подходила,
черненькая,  улыбающаяся,  такая  маленькая  и  нежная.  Маникюр  придется
кончать за ее столиком, можно будет поговорить так,  чтобы  парикмахер  не
подслушивал. Он ждал, довольный, стараясь не смотреть  на  нее,  пока  она
подпиливала ему ногти, а мастер брил его и потом натирал его горящие  щеки
теми диковинными смесями, которые  парикмахеры  начали  изобретать  еще  с
незапамятных времен. Когда парикмахер кончил свое дело и Бэббит пересел за
столик девушки, он с восхищением осмотрел мраморную доску  с  вделанной  в
нее чашкой для воды и  крохотными  серебряными  кранами  и  остался  очень
доволен, что ему доступна такая роскошь. Когда она  вынула  из  чашки  его
мокрую руку, кожа на  ладони  стала  настолько  чувствительной  от  теплой
мыльной воды, что он особенно  остро  почувствовал  прикосновение  крепких
девичьих пальчиков. Его умиляли ее розовые  блестящие  ноготки.  Вся  рука
показалась ему прелестней, даже изящней, чем тонкие пальцы миссис  Джудик.
С каким-то мучительным восторгом переносил он  боль  от  острого  ножичка,
которым девушка отодвигала кожицу на ногтях. Он старался  не  смотреть  на
линию очень  юной  груди,  на  тонкие  плечи,  особенно  выделявшиеся  под
прозрачным  розовым  шифоном.  Вся   она   казалась   ему   очаровательной
безделушкой,  и,  когда  он  заговорил,   стараясь   произвести   на   нее
впечатление, голос его прозвучал робко, как  у  провинциального  парня  на
первой вечеринке:
   - Что, жарко сегодня работать, а?
   - Да, страшно жарко. Вы в  последний  раз,  видно,  сами  стригли  себе
ногти?
   - М-да, кажется, сам.
   - Надо всегда делать маникюр.
   - Да, пожалуй, надо... Я...
   - Нет ничего приятнее хорошо отделанных ногтей. Я считаю, что по ногтям
сразу можно узнать настоящего джентльмена. Вчера тут у нас был один  агент
по автомашинам, так он говорит, что сразу можно оценить  человека  по  его
машине, а я ему прямо сказала: "Глупости,  умному  человеку  стоит  только
глянуть на ногти, он сразу скажет, джентльмен перед ним или деревенщина".
   - Да, пожалуй, это  верно.  А  особенно...  я  хочу  сказать,  у  такой
хорошенькой девчушки всякому захочется почистить когти.
   - Что ж, может, я еще молодая,  но  я  стреляный  воробей,  порядочного
человека отличу с первого взгляда - я всех насквозь вижу!  Никогда  бы  не
стала так откровенно говорить с человеком, если бы не  видела,  что  он  -
славный малый.
   Она улыбнулась. Ее глаза казались  Бэббиту  ласковыми,  как  апрельская
капель. Он внушительно и серьезно сказал себе:  есть,  конечно,  грубияны,
которые могут подумать, что если девушка служит  м