вольствия не доставляет, когда я с тобой?
   И тут его прорвало. В страшной  истерике  он  закричал,  завизжал,  как
младенец:
   - Да, да, да! Да, черт подери! Неужели ты не понимаешь, что я больше не
могу! Я устал! Мне надо прийти в себя!  Слышишь  -  надо,  надо!  Мне  все
осточертело, надоело - все надоели! Мне надо, надо...
   И тут она сразу стала его заботливым старшим другом:
   - Да, да, милый, конечно! Поезжай один! Возьми с  собой  Поля,  езжайте
вдвоем, порыбачьте, отдохните! - Она погладила его по плечу, для  чего  ей
пришлось стать на цыпочки. Он весь дрожал от беспомощности и в эту  минуту
не только испытывал к ней привычную привязанность, но и  пытался  найти  у
нее поддержку.
   - А теперь марш наверх! - бодрым  голосом  приказала  она.  -  И  сразу
спать! Мы все устроим. Двери я сама запру. Ну, беги!
   Много минут, часов, целую вечность он лежал без сна,  дрожа  от  самого
примитивного страха, понимая, что он вдруг обрел свободу, и не зная, что с
ней делать, с этой непривычной, обременительной вещью - свободой.



        "10"

   Ни  один  доходный  дом  в  Зените  не  строился  с  таким  решительным
намерением выиграть площадь, как Ревельсток-Армс, - дом,  в  котором  жили
Поль и Зилла Рислинг. Кровати были вдвинуты в низкие  альковы,  а  спальни
превращены  в  гостиные.  Кухня  походила  на  шкаф,  где  еле  помещалась
электрическая плита, медная раковина, холодильник, а иногда втискивалась и
прислуга из балканских иммигранток. Все в этом доме было в высшей  степени
современным и в высшей степени тесным - кроме гаражей.
   Бэббиты пришли в гости к Рислингам. Заходить  к  Рислингам  было  делом
рискованным,  очень  увлекательным,  но  иногда  неприятным.  Зилла   была
подвижная,  решительная,  пышная  и  полногрудая  блондинка.   Когда   она
снисходительно старалась быть веселой, настроение у нее  повышалось,  и  с
ней  было  занятно.  О  людях  она  говорила  с  едкой  иронией  и  всегда
разоблачала человеческое лицемерие. "Верно, верно!" - обычно  отвечали  ей
растерянные собеседники. Она  танцевала  как  одержимая,  заставляла  всех
веселиться, но вдруг ни с того  ни  с  сего  принимала  оскорбленный  вид.
Оскорблялась она без конца. Вся жизнь была сплошным заговором против  нее,
и она яростно разоблачала этот заговор.
   Сегодня вечером она была вполне  любезна.  Она  только  намекнула,  что
Орвиль Джонс носит накладку на лысине, что пение миссис  Т.Чамондли  Фринк
напоминает визг фордовских тормозов и что достопочтенный Отис Дибль -  мэр
Зенита и кандидат в конгресс, - набитый дурак, что, кстати, было  правдой.
Бэббиты и Рислинги неуютно восседали на жестких, как камень, обитых плюшем
стульях в тесной  гостиной  Рислингов,  где  был  фальшивый  камин,  а  на
сверкающей лаком пианоле лежала тяжелая, шитая золотом дорожка.
   -  Чего  мы  сидим?  -  завизжала  вдруг  миссис  Рислинг.  -   Давайте
веселиться. Ну-ка, Поль, доставай скрипку, а я поучу Джорджи танцевать как
следует!
   У Бэббитов настроение было серьезное. Они  хотели  обсудить  поездку  в
Мэн. Но стоило только миссис Бэббит с улыбкой на пухлых  губах  намекнуть:
"Скажи, а Поль тоже устал после зимней работы, как мой Джордж?" - и  Зилла
сразу вспомнила все обиды,  а  когда  Зилла  Рислинг  вспоминала,  как  ее
обижали, жизнь останавливалась, пока не выяснялось, кто виноват.
   - Устает? Нет, он не устает, он просто сходит с ума! Все  думают,  Поль
такой благоразумный, - о  да,  конечно,  он  любит  притворяться  невинным
ягненком, а сам упрям, как мул. Вы бы с ним пожили! Сами бы почувствовали,
какой он милый! Нарочно притворяется кротким, а сам ни в чем не уступит. А
про меня все только и говорят, что я старая ворчунья,  но  если  бы  я  не
лезла из кожи вон и не раскачивала его, мы бы совсем заплесневели, подохли
бы от тоски! Никуда его не вытащишь... Да вот вчера,  только  из-за  того,
что машина не в порядке, - а он сам виноват, надо было  раньше  поехать  в
ремонтную мастерскую и показать аккумулятор механику, -  Поль  не  захотел
пойти в кино, надо было ехать на трамвае. Все-таки мы поехали, и кондуктор
попался такой нахал, а Поль даже не заступился!
   Понимаете, стою я на площадке, жду, пока меня пропустят в вагон, а  эта
скотина кондуктор начинает орать на меня: "Ну, скорее,  поторапливайтесь!"
Да на меня никто в жизни так не орал! Я просто остолбенела,  обернулась  к
нему и говорю, - я решила, что он ошибся! "Вы это  мне?"  -  говорю  самым
вежливым тоном,  а  он  опять  как  закричит:  "Да,  вам!  Вы  весь  вагон
задерживаете!" Тут я посмотрела на  него,  вижу  -  грязная  свинья,  хам,
которого добрым словом не проймешь; тогда  я  остановилась  и  говорю  ему
прямо в глаза: "Я извиняюсь, но вы ошибаетесь, говорю, я никому не  мешаю,
задерживают те, кто впереди, а кроме того, разрешите вам сказать,  молодой
человек, что вы  низкий,  грязный,  нахальный,  вонючий  щенок,  -  так  и
сказала! - и не джентльмен! Я про вас непременно напишу вашему начальству,
посмотрим, допустят ли там, чтобы каждый пьяный скот, только  оттого,  что
он надел драную форму, смел оскорблять настоящую леди,  и  вообще  попрошу
вас оставить вашу грязную ругань при себе!" Говорю, а сама жду,  что  Поль
будет вести себя как настоящий мужчина и заступится за меня, а  он  стоит,
будто его это не касается, и делает вид, что ничего не слышит. Ну,  тут  я
ему все выложила: "Как, говорю..."
   - Да брось, Зилл! - простонал Поль, - все знают, что  я  тряпка,  а  ты
нежный бутончик, ну и хватит!
   - Хватит? - Лицо Зиллы перекосилось, как у Медузы, голос колол,  словно
ржавый клинок. Она захлебывалась  в  приступе  злости,  в  сознании  своей
правоты.  Она  чувствовала  себя  рыцарем-крестоносцем   и,   как   всякий
крестоносец, наслаждалась возможностью творить зло во имя  добродетели.  -
Хватит? Если бы люди только знали, что я тебе все спускаю...
   - Да не ори ты на меня!
   - Хорош бы ты был, если б я на тебя не орала! Валялся бы по целым  дням
в постели или играл до полуночи на своей дурацкой скрипке! Ты от  рождения
лентяй, бездельник, ты от рождения трус, Поль Рислинг...
   - Ах, Зилла, перестань! Ты сама ни одному своему  слову  не  веришь!  -
запротестовала миссис Бэббит.
   - Нет, не перестану, и каждое мое слово - правда!
   - Ну, Зилла, как можно! - Миссис Бэббит  всполошилась,  как  заботливая
мамаша. Она была ровесницей Зиллы, но казалась старше - правда,  только  с
первого взгляда. Она была такая  спокойная,  расплывшаяся,  перезрелая,  а
глядя на сорокапятилетнюю  Зиллу,  крашеную,  затянутую  в  корсет,  сразу
думалось,  что  она,  наверно,  старше,  чем  кажется.  -  Как  можно  так
разговаривать с бедным Полем!
   - Да, он бедный, это верно! Мы были бы оба бедняки, мы бы давно по миру
пошли, если б я его не теребила!
   - Ну, как можно, Зилла! А мы-то с Джорджем только недавно говорили, как
много Поль работал весь год и как  хорошо  бы  отпустить  наших  мальчиков
вдвоем! Я сама уговариваю  Джорджа  поехать  вперед,  без  нас,  в  Мэн  и
отдохнуть там как следует до нашего приезда, и я  считаю,  что  Полю  тоже
нужно было бы уехать вместе с ним, это было бы просто чудесно!
   Поль даже привскочил при таком разоблачении его тайных планов  бегства.
Он потер руки. Пальцы его дрожали.
   - Еще бы! - взвизгнула Зилла. - Ты  счастливица!  Ты  можешь  отпустить
Джорджа и не следить за ним! Джорджи у тебя  старый,  толстый.  На  других
женщин и не смотрит! Смелости не хватает!
   - Как это не хватает, черт возьми? -  Бэббит  с  жаром  встал  было  на
защиту своего драгоценного  права  -  быть  безнравственным,  но  тут  его
перебил Поль - и вид Поля не сулил ничего хорошего. Он вскочил с  места  и
вкрадчивым голосом спросил Зиллу:
   - Ты, кажется, намекаешь, что у меня много романов?
   - Да!
   - Что ж, дорогая моя, раз ты сама об  этом  заговорила...  Да,  За  эти
десять лет  не  было  такого  времени,  чтобы  я  не  находил  утешения  с
какой-нибудь милой ласковой женщиной, и до тех пор, пока ты не перестанешь
осыпать меня своими любезностями, я, вероятно, буду тебе изменять. Да  это
и не трудно. Ты слишком глупа!
   Зилла хотела что-то  сказать  и  вдруг  закричала,  заплакала  навзрыд.
Нельзя было разобрать ни слова в этом потоке слез и непристойной ругани.
   И тут благодушный Джордж Ф.Бэббит внезапно преобразился. Если Поль стал
злым, а Зилла превратилась в  яростную  фурию,  если  все  благопристойные
чувства,  какие  полагалось  испытывать  в   квартире   Рислингов,   вдруг
обернулись самой неприкрытой ненавистью, то больше всего это сказалось  на
Бэббите. Он был страшен. Он вскочил с места. Он казался огромным. Рука его
впилась в плечо Зиллы. Весь лоск добропорядочного дельца  мигом  слетел  с
него, в голосе зазвучала жестокость:
   - Я этого не потерплю, слышишь! Прекрати эти  глупости!  Двадцать  пять
лет я тебя знаю, Зилл, и ни разу ты не упустила случая выместить  на  Поле
свои неудачи! Нет, ты не злая, ты хуже, ты - дура.  Благороднее  Поля  нет
человека на божьем свете, слышишь? Всем порядочным людям надоело  на  тебя
смотреть! Пользуешься тем, что ты женщина, и оскорбляешь его самым гнусным
образом! А кто ты есть, чтобы такой человек, как Поль,  спрашивал  у  тебя
разрешения уехать со мной? Вообразила себя не то королевой  Викторией,  не
то самой Клеопатрой. Дура ты, дура, неужели ты  не  видишь,  как  все  над
тобой смеются, как все издеваются?
   Зилла безудержно рыдала:
   - Никогда... никогда за всю мою жизнь... никто не говорил...
   - Да, в глаза не говорили, а за глаза только так и говорят. Только так!
Все говорят, что ты сварливая старуха! Да, старуха, клянусь богом!
   Низость этого выпада совсем доконала ее. Глаза у нее сразу потухли, она
тихо заплакала. Но Бэббит был неумолим. Он чувствовал, что  он  всемогущий
хозяин положения, что Поль и миссис Бэббит смотрят на него со страхом, что
только он один может справиться с Зиллой.
   Дрожащим, жалким голосом Зилла прошептала:
   - Это неправда!
   - Нет, правда!
   - Да, я скверная женщина! Простите меня! Я покончу с собой!  Я  на  все
пойду! Я... ну, чего, чего ты от меня хочешь?
   Она унижалась до последней степени. И ей это  доставляло  удовольствие.
Для любителя скандалов нет ничего приятнее, чем довести себя  до  полного,
мелодраматического, эгоистического самоуничижения.
   - Хочу, чтобы ты отпустила Поля со мной в Мэн! - потребовал Бэббит.
   - Как же я могу помешать ему? Ты сам сказал, что я идиотка,  что  никто
на меня не обращает внимания!
   - Можешь, можешь! Главное, ты должна прекратить намеки, будто стоит ему
ступить за порог, как он сию минуту начинает бегать за какой-нибудь юбкой.
Сама наводишь его на дурные мысли. Надо быть умней.
   - Хорошо, Джордж, я тебе обещаю, честное слово. Я знаю,  что  поступала
плохо. О, простоте меня, простите!
   Она наслаждалась собой.
   И Бэббит тоже наслаждался. Он осуждал с высоты своего величия, и он  же
отпускал грехи. Торжественно покинув дом Поля  вместе  с  женой,  он  стал
важно поучать ее:
   - Конечно, нехорошо было так запугивать Зиллу, но иначе с ней ничего не
сделаешь. Да, она у меня попищала, ей-богу!
   - Да, - сказала его жена спокойно. - Ты был  очень  противный.  Ты  так
петушился! Видно было, что тебе доставляет  удовольствие  воображать  себя
прекрасным, благородным человеком.
   - Ну, знаешь ли! Это уж слишком! Конечно, чего от тебя ждать, я  так  и
думал, что ты пойдешь против меня! Так и думал, что ты будешь  заступаться
за нее - женское дело!
   - Правильно! Бедная Зилла, она так несчастна. Оттого и вымещает все  на
Поле. Ей совершенно нечего делать в их квартирке.  Целыми  днями  сидит  и
думает. А какая она была веселая, хорошенькая! Конечно, ей обидно, что все
это кончилось. А ты с ней так нехорошо, так некрасиво разговаривал -  хуже
нельзя! Мне стыдно за тебя и за Поля, он тоже хорош, нашел чем хвастать  -
своими гадкими романами!
   Бэббит рассердился и замолчал, и пока они  шли  пешком  домой,  он  все
четыре квартала дулся с видом оскорбленной добродетели. У  подъезда  он  с
высокомерной вежливостью открыл перед ней дверь, а сам остался  и  зашагал
по двору.
   И вдруг его словно кольнуло в сердце:  а  что,  если  она  права,  хоть
отчасти  права?  Должно  быть,  от  усталости  он  стал   таким   необычно
чувствительным:  с  ним  редко  бывало,  чтобы  он  сомневался   в   своем
непоколебимом превосходстве. Он почувствовал  всю  прелесть  летней  ночи,
запах влажной травы.
   "Ну и пускай! - подумал он. - Я своего добился.  Вырвемся  на  свободу!
Ради Поля я на все готов!"


   Рыбачью снасть они покупали  у  братьев  Иджемс,  в  лучшем  спортивном
магазине, с помощью самого Виллиса Иджемса, их товарища по клубу Толкачей.
Бэббит точно с цепи сорвался. Он напевал, приплясывал. Полю он  все  время
бормотал на ухо: "Славно, а? Интересно все это  покупать!  Молодец  Виллис
Иджемс, сам нас обслуживает! Слушай-ка, если б вон те типы -  видишь,  они
покупают снасти для Северных озер - если б они узнали, что мы едем прямо в
Мэн, они бы в обморок упали, верно?.. Ну-ка, брат Иджемс, я хочу сказать -
Виллис!  Дерите  с  нас  побольше!  Нас  легко  уговорить!  Ну-ка,  ну-ка,
покажите! Весь ваш магазин скуплю!"
   Он восхищался спиннингами, роскошными резиновыми сапогами, палатками  с
целлулоидовыми  окошечками,  складными  стульями,  термосами.  В  простоте
душевной ему хотелось купить все. И тот самый  Поль,  которому  он  всегда
покровительствовал, теперь удерживал его от этого пьяного азарта.
   Но даже Поль  просветлел,  когда  Виллис  Иджемс,  дипломат  и  поэт  в
торговле, заговорил о наживках.
   - Вы, друзья, конечно, знаете, что спор идет о том, что лучше - сушеная
наживка или свежая. Я лично за сухую наживку. Куда увлекательней!
   - Ясно. Это гораздо увлекательней! - Бэббит весь так и пылал,  хотя  он
понятия не имел ни о свежей, ни о сухой наживке.
   - Если хотите послушаться  моего  совета,  Джорджи,  наберите  побольше
мотыля, червей и муравьиных яиц. Да-с, муравьиные яйца - вот это наживка!
   - Еще бы! Всем наживкам наживка! - радовался Бэббит.
   - Да, милый мой! - еще раз подтвердил Виллис Иджемс. - Это, брат, такая
наживка, что лучше не сыщешь!
   - Да, вряд ли старушке форели долго придется  гулять,  когда  я  закину
такую наживочку! - объявил Бэббит и сделал толстой ручкой жест, как  будто
подсекал рыбу.
   - Да, и лосось тоже не уйдет! - сказал Иджемс, который никогда лосося и
в глаза не видел.
   - Лососи! Форели! Эй, Поль, ты только представь себе, как дядя  Джордж,
засучив штаны, подсекает этакую рыбешку часов в семь утра! Ух ты!


   И вот они, как ни странно, едут в нью-йоркском экспрессе прямо  в  Мэн,
и, как ни странно, без своих семейств. Наконец  они  на  свободе,  в  мире
настоящих мужчин - в курительном салоне пульмановского вагона.
   За окном вагона - тьма, золотистые точки  далеких  неведомых  огней.  В
качке вагона, в решительном грохоте колес Бэббит все время ощущал  одно  -
он едет, едет, едет! Наклонившись к Полю, он ласково проворчал:
   - А неплохо попутешествовать, верно?
   В  небольшом  помещении  с  выкрашенными  желтой  охрой  металлическими
стенками сидели главным, образом такие мужчины, которых  Бэббит  определял
как "самых славных парней на  свете,  настоящих  компанейских  ребят".  На
длинном  диване  расположилось   четверо:   толстяк   с   хитрой   круглой
физиономией, остролицый человек в зеленой фетровой  шляпе,  очень  молодой
человек с мундштуком из поддельного  янтаря  и  сам  Бэббит.  Напротив,  в
кожаных  креслах,  сидели  Поль  и  худощавый,  в   старомодном   сюртуке,
хитроватый с виду мужчина с глубокими складками  у  рта.  Все  они  читали
газеты, коммерческие журналы или специальные каталоги магазинов  посуды  и
обуви, выжидая, когда завяжется приятная беседа. Начал  ее  очень  молодой
человек, который, видимо, впервые ехал в пульмановском вагоне.
   - Слушайте, ну и погулял я в Зените, лучше не надо! - похвастался он. -
Если знаешь,  куда  сунуться,  так  можно  повеселиться  не  хуже,  чем  в
Нью-Йорке!
   - Да, вы небось там все вверх дном перевернули! Я сразу подумал, что вы
- прожженный  гуляка,  стоило  только  на  вас  посмотреть!  -  осклабился
толстяк.
   Все с удовольствием отложили газеты.
   - Да будет вам!  Я,  может,  в  Арборе  такое  видел,  чего  вам  и  не
привелось! - жалобно сказал юнец.
   - Не  сомневаюсь!  Наверно,  выпили  там  все  молоко,  как  заправский
пьяница!
   Разговор  с  молодым  человеком  послужил   предлогом   для   всеобщего
знакомства, и, забыв о юнце, все заговорили на  более  существенные  темы.
Только Поль, углубившись в газету, где печаталась повесть с  продолжением,
не присоединился к ним,  и  все,  кроме  Бэббита,  решили,  что  он  сноб,
оригинал и вообще скучный человек.
   Кто о чем говорил - определить трудно, да это  и  неважно,  потому  что
мысли у них у  всех  были  одинаковые  и  выражали  они  их  с  одинаковой
самоуверенной  и  нагловатой  безапелляционностью.  И  если  окончательный
приговор  выносил  не  сам  Бэббит,  то  он,  сияя  улыбкой,  слушал,  как
высказывает свое суждение другой верховный жрец.
   - Кстати  сказать,  -  заявил  первый,  -  в  Зените  все-таки  торгуют
спиртным. Как везде, впрочем. Не знаю, что вы, господа,  думаете  о  сухом
законе, но мое мнение, что он хорош для бедняков, у которых нет силы воли,
а для таких людей, как мы с вами, это - просто нарушение свободы личности!
   - Правильно! Конгресс не  имеет  права  нарушать  свободу  личности!  -
подтвердил другой.
   Из вагона в курительную зашел какой-то человек, но так  как  все  места
были заняты, он выкурил сигарету стоя. Он был Чужак, он не  принадлежал  к
старожилам-аристократам курительного  салона.  На  него  смотрели  мрачно.
После тщетной  попытки  держать  себя  непринужденно,  для  чего  он  стал
осматривать в зеркало свой подбородок, он вынужден был молча уйти.
   - Недавно я по делу объехал весь Юг. Неважная там обстановка, - заметил
один из синклита.
   - Неужели? Неважная, говорите?
   - Нет, мне показалось, что дела там хуже, чем обычно.
   - Хуже? Скажите пожалуйста!
   - Да, я сказал бы, много хуже!
   Весь синклит глубокомысленно наклонил головы и решил:
   - М-да, значит, такое дело...
   - Да и на Западе дела тоже не блестящи, далеко не блестящи.
   - Верно, верно! И это здорово отражается на гостиницах. Правда, есть  в
этом и своя хорошая сторона: в тех гостиницах, где за паршивый номер брали
пять, а то и шесть-семь долларов  в  день,  теперь  рады-радехоньки  сдать
самую лучшую комнату за четыре, да еще с услугами!
   - Тоже верно. М-да, слушайте, насчет  этих  самых  гостиниц.  Заехал  я
недавно в первый раз в  отель  "Сен-Фрэнсис"  -  это  в  Сан-Франциско,  -
шикарное место, клянусь богом!
   - Правда ваша, друг. "Сен-Фрэнсис" - шикарное место. Первый класс!
   - Верно, верно. Согласен с вами. Первоклассная гостиница.
   - Так-то оно так, а вот бывал кто из вас в "Риппльтоне", в  Чикаго?  Не
люблю наговаривать - всегда предпочту хвалить, если только можно, но среди
всех скверных трущоб, которые пытаются сойти за первоклассный  отель,  нет
ни одной хуже "Риппльтона"! Когда-нибудь я до них доберусь,  я  им  так  и
сказал, этим типам. Вы знаете, я  такой  человек  -  правда,  вы  меня  не
знаете, но поверьте,  я  привык  к  первоклассному  обслуживанию  и  готов
платить как следует. Приезжаю я недавно в Чикаго поздно ночью. "Риппльтон"
этот у самого вокзала, раньше я там не останавливался,  но  говорю  шоферу
такси - я считаю, что надо брать такси, когда приезжаешь ночью; может, оно
выходит дороже, но все равно окупается: утром надо вставать рано,  ходить,
распространять свой товар. В общем, говорю я шоферу: "Вези в "Риппльтон"!"
   Приезжаем мы туда, я разлетаюсь к конторке,  говорю  портье:  "Ну  как,
братец, есть у тебя хороший номер для кузена Билла,  да  чтоб  с  ванно