ми. Его усадили в машину с бутылкой виски и
с крикливой приземистой кассиршей от Парчера и Штейна. Он  сидел  рядом  с
ней и не знал, что делать. Очевидно,  от  него  ждали,  что  он  ее  будет
"развлекать", но когда она взвизгнула: "Эй, рукам воли не давать, не жмите
меня!" - он растерялся и не знал, как быть  дальше.  Потом  все  сидели  в
задней комнате какого-то кабака, у Бэббита трещала голова, он  не  понимал
их нового жаргона, смотрел на них снисходительно, мечтал поскорее  попасть
домой и пил - слишком много пил.
   Дня  два  спустя  Фултон  Бемис,  тот  самый  пожилой,   угрюмый   член
"компании", отвел Бэббита в сторону и сказал:
   - Слушайте, это, конечно, дело не мое, и видит  бог,  что  я  сам  свою
порцию спиртного всегда вылакаю,  но  вам  не  мешает  быть  поосторожней.
Характер у вас чересчур восторженный, такие всегда перехватывают. Разве вы
не замечаете, что пьете без передышки, закуриваете одну сигарету о другую?
Лучше бы вам малость передохнуть.
   Со слезами на глазах Бэббит сказал, что добрый старый Фулт - король над
всеми и что он непременно передохнет малость, но  тут  же  закурил,  выпил
виски и дико поссорился с Танис, когда она увидела, как  он  заигрывает  с
Керри Норк.
   На следующее утро он ненавидел себя за то, что упал столь низко:  такое
ничтожество, как Фултон Бемис, смеет ему указывать! Заметил он также, что,
с тех пор как он стал ухаживать за всеми женщинами подряд, Танис перестала
быть его единственной ясной звездой, и он усомнился, не была  ли  она  для
него всего-навсего Женщиной. И если уж Бемис делает ему замечания, то  что
же говорят другие? В этот день он подозрительно следил за всеми  знакомыми
в Спортивном клубе. Ему казалось, что им неловко. Значит, они  говорили  о
нем за его спиной? Он рассердился. Он  впал  в  воинственный  тон.  Он  не
только защищал Сенеку Доуна, он даже издевался над  ХАМЛом.  Верджил  Гэнч
отвечал довольно резко.
   Но потом  Бэббит  перестал  сердиться.  Он  перепугался.  На  очередной
завтрак в  клубе  Толкачей  он  вообще  не  пошел,  а  скрылся  в  дешевом
ресторанчике и, взяв бутерброд с ветчиной и яйцом,  запивал  его  кофе  из
чашки, стоявшей на ручке кресла, и маялся от беспокойства.
   Дня через четыре "компания" затеяла одну  из  самых  веселых  прогулок.
Бэббит повез их всех на каток, устроенный на реке Чалузе.  После  оттепели
все мостовые  покрылись  гладкой  наледью.  Ветер  завывал  в  бесконечных
широких  улицах,  меж  деревянных  домов,  и  весь  район  Бельвю  казался
окраинным городком. Даже надев цепи на все колеса, Бэббит боялся за машину
и, когда пришлось ехать по обледеневшему спуску, поехал медленно, на обоих
тормозах. Из-за угла выскочила менее осторожная машина. Ее занесло, и  она
чуть не зацепила их задним крылом. Обрадовавшись избавлению от  опасности,
вся "компания" - Танис, Минни Зоннтаг, Пит, Фултон Бемис  -  заорала:  "Ух
ты!.." - и замахала руками перепуганному водителю  второй  машины.  И  тут
Бэббит увидел профессора Памфри - он тяжело подымался в гору пешком и  как
сыч уставился на веселых кутил. Бэббит был уверен, что Памфри узнал его  и
видел,  как  Танис  его  расцеловала,  щебеча:  "Ах,  вы  так  изумительно
правите!"
   На  следующий  день,  за  завтраком,  он  пустил  пробный  шар,  сказав
профессору Памфри:
   - Ездил вчера с братом и его друзьями.  Ну  и  дорога!  Скользкая,  как
стекло! Кажется, вы в это время шли вверх по Бельвю-авеню?
   - Нет, нет... Не шел... Я вас не видел! - виновато заторопился Памфри.
   А еще дня через два Бэббит повез Танис завтракать  в  отель  "Торнлей".
Она, которая сначала так охотно ждала его у себя, стала часто  намекать  с
печальной улыбкой, что он, видно, ее не уважает, если не  хочет  знакомить
со своими друзьями, не желает нигде с ней показываться, кроме как в  кино.
Он подумал было пригласить ее в "дамский салон" при Спортивном  клубе,  но
это было слишком опасно. Пришлось бы ее со всеми знакомить,  да  и  вообще
люди могли подумать бог знает что, а  тогда...  Он  пошел  на  компромисс,
выбрав отель "Торнлей".
   Она была необычайно элегантна, вся в черном; маленькая  черная  шляпка,
короткая каракулевая шубка, свободная и широкая, строгое, наглухо закрытое
черное бархатное платье, хотя в том сезоне даже уличные  костюмы  походили
на вечерние наряды. Может  быть,  она  была  даже  чересчур  элегантна.  В
ресторане, отделанном под дуб с позолотой, все оборачивались, когда Бэббит
вел ее к столику. Ему было неловко, и он надеялся, что метрдотель  устроит
их в укромном уголке, за колоннами, но их усадили в самой  середине  зала.
Танис,  как  будто  не  замечая  восхищенных  взглядов,  расточала  улыбки
Бэббиту, восторгаясь:  "Ах,  как  тут  чудесно!  Какой  веселый  оркестр!"
Бэббиту было не до восторгов: через два столика он увидел Верджила  Гэнча.
Вовремя завтрака Гэнч следил за ними, а Бэббит следил, как за ними следят,
и делал смехотворные попытки вести себя так, чтобы не испортить настроение
Танис. "Сегодня мне так весело! - заливалась она. - Мне ужасно нравится  в
"Торилее"! Здесь очень оживленно и вместе с тем так... так изысканно!"
   Он старался говорить о ресторане,  о  том,  что  и  как  им  подают,  о
знакомых, которых он узнал, обо всех, кроме Верджила Гэнча. Больше ему  не
о чем было говорить. Он добросовестно улыбался шуткам Танис, он соглашался
с ней, что "с Минни Зоннтаг так трудно дружить" и что "юный Пит -  ленивый
глупый мальчишка, просто негодник!". Но добавить ему было нечего.  Сначала
он хотел рассказать ей, как его беспокоит Гэнч, а потом  решил:  "Нет,  не
стоит, слишком долго придется объяснять и про Верджа, и вообще про все".
   Он облегченно вздохнул, усадив Танис в трамвай, а вернувшись в контору,
сразу повеселел в привычной простой обстановке.
   В четыре часа к нему пришел Верджил Гэнч.
   Бэббит заволновался, но Гэнч начал дружески:
   - Ну, как живешь? Знаешь, у нас есть один план, и  нам  очень  хотелось
бы, чтобы и ты присоединился!
   - Отлично, Вердж. Выкладывай!
   - Помнишь, как во время войны мы весь этот нежелательный элемент,  всех
красных, с их делегациями, ну и вообще всяких там разных ворчунов  -  всех
прижали к ногтю, да и после войны им ходу не было,  но  люди  забывают  об
опасности,  а  этим  смутьянам  только  того  и  надо,  они  снова  начали
исподтишка свою работу, особенно эти салонные социалисты.  Так  вот,  надо
людям разумным, сознательным объединиться и помешать  этому  сброду.  Один
парень там, в восточных штатах, именно  для  этой  цели  организовал  Лигу
Честных Граждан. Разумеется, и Торговая палата, и Американский  легион,  и
все остальные изо всех сил стараются, чтобы порядочные люди взяли верх, но
у них столько других дел, что этой задаче они не могут отдавать достаточно
времени. Но Лига Честных  Граждан  -  ЛЧГ,  -  она  только  этим  и  будет
заниматься. Конечно, для видимости у Лиги должны быть и  другие  задачи  -
скажем, тут, в Зените, Лига будет  поддерживать  проект  насаждения  новых
парков и городской комитет плановой застройки, а  кроме  того,  она  будет
представлять определенные слои общества, в нее войдут только избранные, и,
скажем, при устройстве вечеров и тому подобного можно будет не  приглашать
всяких смутьянов,  а,  как  известно,  нет  ничего  сильнее  общественного
бойкота, когда речь идет о людях более или менее заметных,  которых  ничем
другим не проймешь. А если и это не поможет, Лига в  конце  концов  пошлет
небольшую депутацию к тем, кто слишком распоясался, члены Лиги укажут, что
надо держать себя в рамках пристойности и не  трепать  языком  почем  зря.
Тебе не кажется, что такая организация может принести огромную пользу?  Мы
уже получили согласие лучших людей города и, конечно, хотим,  чтобы  и  ты
присоединился. Как ты на этот счет?
   Бэббиту было очень не по себе. Он чувствовал, что  его  насильно  тянут
назад, в ту стандартную жизнь, от которой он так  бессознательно,  но  так
настойчиво старался убежать. Он неловко забормотал:
   - Наверно, вы особенно будете нападать на таких,  как  Сенека  Доун,  -
хотите их тоже припугнуть...
   - Вот именно, можешь голову прозакладывать! Слушай, Джорджи, друг, ведь
я-то ни на минуту не верил, что ты всерьез защищаешь Доуна и забастовщиков
и все такое, когда ты за них вступался в клубе.  Я  знал,  что  ты  просто
разыгрываешь  всяких  дурачков,  вроде  Сидни  Финкельштейна...   Ей-богу,
хочется верить, что ты их разыгрывал.
   - Да, конечно... только, видишь ли... - Под беспощадным  проницательным
взглядом Гэнча Бэббит почувствовал, как неубедительно звучит его голос.  -
Да ты сам знаешь, чем я дышу! Разве я какой-нибудь агитатор? Я  -  деловой
человек, всегда, везде и во всем. Но... но честно говоря, я не думаю,  что
Доун такой уж вредный, и потом не забывай, что он мой старый товарищ!
   - Знаешь, Джордж,  когда  речь  идет  о  борьбе  за  наши  порядки,  за
безопасность наших очагов, против шайки ленивых  псов,  которым  только  и
нужно, что пить пиво на даровщинку, ты должен порвать  даже  самую  старую
дружбу. "Тот, кто не со мною, тот против меня!"
   - Д-а-а, может, это и верно...
   - Так как же? Вступаешь к нам, в Лигу Честных Граждан?
   - Надо подумать, Вердж.
   - Ладно, как знаешь. - Бэббит обрадовался было, что все так легко сошло
ему с рук, но Гэнч снова заговорил: - Джордж, я  не  могу  понять,  что  с
тобой приключилось, и никто из нас не понимает, мы о тебе не раз говорили.
Сначала мы думали, что тебя расстроила эта история с несчастным Рислингом,
мы прощали тебе все, что ты болтал, но это дело давнее, Джордж,  а  мы  до
сих пор никак не поймем, что с тобой творится. Сказать по правде,  у  меня
уже терпение лопнуло. Да и все наши - и в Спортивном, и в клубе Толкачей -
злы на тебя за то, что ты нарочно хвалишь  этого  Доуна  и  его  проклятую
шайку, болтаешь, что надо, мол, быть терпимым - а  по-нашему,  это  значит
слюнтяем! - и даже уверяешь, что этот чертов проповедник, Ингрэм, вовсе не
профессиональный сутенер. А как ты себя ведешь! Джо  Памфри  говорил,  что
видел тебя вчера с какими-то непотребными бабами, пьяного в дым, а сегодня
черт тебя дернул явиться прямо в "Торнлей" с  этой...  нет,  я  ничего  не
говорю, может быть, она и вполне порядочная женщина,  настоящая  леди,  но
вид у нее был что-то слишком легкомысленный, с такими не ходят завтракать,
когда жены нет в городе! Нехорошо это выглядит. Что за чертовщина с  тобой
творится, Джордж?
   - Слишком вы все суете нос в мои личные дела, я и сам про себя того  не
знаю, что вы...
   - Брось ты на меня обижаться, я с тобой откровенно  говорю,  как  друг,
прямо в глаза, а не сплетничаю за спиной, как другие. И еще скажу, Джордж,
ты занимаешь видное положение в обществе, и общество требует, чтобы  ты  и
жил как подобает. Словом, подумай-ка хорошенько и вступай в  Лигу  Честных
Граждан. Мы еще об этом поговорим.
   И он ушел.
   Вечером Бэббит обедал  в  одиночестве.  Ему  казалось,  что  весь  Клан
Порядочных Людей заглядывает в окна ресторана, шпионит за ним. Страх сидел
с ним рядом, и он уверял себя,  что  сегодня  не  пойдет  к  Танис,  и  не
пошел... до позднего вечера.



        "30"

   Прошлым летом миссис Бэббит во всех своих письмах трещала о том, как ей
хочется поскорее домой, в Зенит. Теперь ничего такого в них  не  было,  но
мелькнувшая между сухими сообщениями о погоде и болезнях  грустная  строка
"надеюсь, вы без меня прекрасно обходитесь"  ясно  намекала,  что  Бэббит,
мол, не очень-то жаждет ее приезда. Он без конца об этом думал: "Если б  я
тут, при ней, загулял, как сейчас, ее бы хватил удар. Надо  взять  себя  в
руки. Надо научиться и жить в свое удовольствие, и не валять  дурака.  Мне
это не так уж трудно, только пускай такие,  как  Вердж  Гэнч,  ко  мне  не
лезут, да и Майре лучше быть от меня подальше.  Бедняжка,  видно,  здорово
истосковалась по дому. Господи, да разве я хочу ее обидеть!"
   В порыве жалости он написал, что все по ней соскучились, и в  следующем
письме она радостно сообщила, что возвращается.
   Он уговаривал себя, что хочет ее видеть. Он  накупил  роз,  заказал  на
обед дичь, велел вычистить и отполировать машину.
   По дороге с вокзала он еще с воодушевлением рассказывал ей  об  успехах
Теда в баскетбольной команде, но, подъезжая  к  Цветущим  Холмам,  уже  не
знал, о чем говорить, и, всем существом чувствуя, какая  она  недалекая  и
бесцветная, думал, сможет ли он остаться хорошим мужем и все-таки хоть  на
полчасика удрать сегодня вечером в "компанию". Поставив машину в гараж, он
побежал наверх, в знакомую, пахнущую пудрой теплоту ее комнаты и  нарочито
весело пробасил:
   - Помочь распаковать чемодан?
   - Нет, я сама.
   Она медленно подошла к нему,  держа  в  руках  небольшую  коробочку,  и
медленно проговорила:
   - Привезла тебе подарок... так, пустяки -  новый  портсигар.  Не  знаю,
нужен он тебе или нет.
   Сейчас она походила на ту  застенчивую  девушку,  смуглую  милую  Майру
Томпсон, на которой он когда-то женился, и он, чуть не плача от жалости  и
целуя ее, умоляюще шептал:
   - Милая ты моя, милая, да как же "не  нужен"!  Еще  как  нужен.  Ты  не
знаешь, какое ты мне доставила удовольствие. Да  и  старый  мой  портсигар
никуда не годится!
   А мысленно он прикидывал, куда ему  деть  портсигар,  купленный  неделю
назад.
   - И ты вправду рад, что я вернулась?
   - Бедняжка ты моя, еще что выдумала!
   - Мне показалось, что ты не особенно по мне скучал.
   После его вранья она снова почувствовала себя крепко связанной с ним. К
десяти часам вечера ему уже не верилось,  что  она  вообще  уезжала.  Одно
только изменилось:  надо  было  придумать,  как  остаться  добропорядочным
мужем, как полагалось на  Цветущих  Холмах,  и  вместе  с  тем  продолжать
по-прежнему видеться с Танис и с ее "компанией". Он обещал позвонить Танис
в тот же вечер, но сейчас это оказалось трагически невозможным. Он  кружил
около телефона, бессознательно протягивал руку, чтобы снять трубку, но  не
смел рискнуть. Не мог он и найти предлог, чтобы выскочить из дому в аптеку
на Смит-стрит, где  был  телефон-автомат.  Его  мучило  это  невыполненное
обещание, пока он не плюнул на него, сказав  себе:  "А  какого  черта  мне
волноваться из-за того, что нельзя  позвонить  Танис?  Может  и  без  меня
обойтись. Я у нее не в долгу. Она славная женщина, но мы с  ней  оба  дали
друг другу все, что могли... А, черт их подери, этих баб, вечно из-за  них
начинаются осложнения!"


   Целую неделю он был внимателен к жене, водил ее  в  театр,  на  обед  к
Литтлфилдам, но потом пошли привычные вялые увертки и отговорки, и  Бэббит
по крайней мере два вечера в неделю проводил с "компанией". По-прежнему он
делал вид, что ходит на собрания ордена Лосей или на  заседания  комиссии,
но все реже заботился о том, чтобы выдумывать правдоподобные  предлоги,  а
жена все реже и реже делала вид, будто верит им. Он был убежден,  что  она
знает,  с  какой  "легкомысленной",  как  говорили  на  Цветущих   Холмах,
компанией он связался, но оба молчали. В брачной географии  расстояние  от
первых безмолвных признаков разрыва до окончательного признания его  столь
же велико, как расстояние от первого наивного доверия до первого сомнения.
   Но чем больше он отдалялся от жены, тем яснее видел в ней  человека  со
своими достоинствами и недостатками, а не просто принимал  ее,  как  некое
движимое имущество. С жалостливой нежностью он  думал  об  их  отношениях,
ставших за двадцать пять лет супружеской жизни чем-то реальным,  отчетливо
ощутимым. Он вспоминал лучшие минуты  их  жизни:  летний  отдых  в  долине
Виргинии, у подножия синих гор, автомобильное путешествие по штату Огайо с
заездами в Кливленд, Цинциннати и  Колумбус;  рождение  Вероны;  постройку
этого дома, рассчитанного на спокойную и счастливую старость,  -  у  обоих
стоял комок в горле, когда они сказали друг другу, что,  может  быть,  для
них это будет последнее жилище.  Но  самые  трогательные  воспоминания  не
мешали ему рычать за обедом:
   - Да, ухожу часа на два! Не жди меня!
   Он не смел являться домой пьяным, и хотя его радовало такое возвращение
к высоконравственной жизни и он внушительно делал выговоры Питу и  Фултону
Бемису за их пьянство, его раздражали невысказанные попреки  Майры,  и  он
угрюмо размышлял: "Разве человеку  можно  научиться  жить  самостоятельно,
когда им вечно командуют женщины!"
   Танис уже не казалась ему постаревшей и сентиментальной. По сравнению с
медлительной Майрой она  представлялась  ему  легкой,  крылатой,  сияющей,
словно дух огня, снизошедший к очагу смертных, и с какой бы жалостью он ни
думал о жене, его всегда влекло к Танис.
   Но вдруг  миссис  Бэббит  сорвала  покров  приличий  со  своих  горьких
переживаний, и удивленный супруг обнаружил, что и она  в  меру  своих  сил
решительно взбунтовалась.


   Они сидели вечером у холодного камина.
   - Джорджи, - сказала она, - ты мне еще не показал  запись  расходов  по
дому за время моего отсутствия.
   - Да я... я еще не записал... -  И  спокойным  голосом  он  добавил:  -
Придется нам в этом году сократить расходы.
   - Конечно. Не знаю, куда столько уходит. Стараюсь экономить, но  деньги
просто улетучиваются.
   - Нельзя мне столько тратить на сигары. Пожалуй, буду меньше курить,  а
то и совсем брошу. Я придумал, как  отучиться:  надо  брать  эти  душистые
сигареты, от них сразу начинает тошнить и курить не хочется.
   - Ах, как было бы хорошо, если б ты бросил! Не то чтобы мне это мешает,
но, честное слово, Джордж, тебе так это вредно! Может быть,  ты  бы  курил
поменьше? И еще, Джорджи... я замечала, что, когда ты возвращаешься  домой
с этих собраний, от тебя иногда пахнет виски. Ты знаешь, милый,  что  меня
не так беспокоит нравственная сторона, но у  тебя  такой  слабый  желудок,
тебе вредно пить!
   - Слабый желудок, черт подери! Да я могу пить ничуть не хуже других!
   - И все-таки тебе следует быть осторожнее. Понимаешь, милый, я не хочу,
чтобы ты заболел.
   - Заболел, еще чего! Я не младенец! Как это я могу заболеть оттого, что
опрокину раз в неделю стаканчик-другой! Ох уж эти женщины - беда  с  ними!
Вечно преувеличивают!
   - Джордж, пожалуйста, не говори таким тоном, ведь я хочу тебе добра!
   - Знаю, знаю, но в этом-то вся загвоздка - беда с вами,  бабами!  Вечно
критикуют, и попрекают, и пристают, а потом, изволите  видеть,  "я  хотела
тебе добра!".
   - Послушай, Джордж, нехорошо так говорить со мной, что за резкости!
   - А-аа, да я и не хотел говорить  резко,  но,  черт,  сама  доводишь...
разговариваешь со мной, будто я сопляк из детского сада,  не  могу  выпить
стаканчик - сразу надо вызывать "скорую помощь"!  Хорошо  же  ты  обо  мне
думаешь!
   - Не в этом дело. Просто мне... мне не хочется,  чтобы  ты  заболел,  и
я... Ох, я и не заметила, что уже так поздно! Не забудь показать мне счета
за то время, что меня не было!
   - Да на кой черт я буду с ними возиться? Забудем о них - и все!
   - Слушай, Джордж Бэббит, за все годы, что мы женаты, мы с тобой  каждый
цент записывали!
   - В том-то и беда!
   - Да ты понимаешь, что говоришь?
   -  Ничего  я  особенного  не  сказал,  только  иногда   мне   до   того
осточертевает вся эта рутина - и  в  конторе  считай,  и  дома  считай,  и
крутись, и вертись, и ни отдыха, ни сроку, а все из-за какой-то чуши, черт
ее дери, сидишь и корпишь, о господи, твоя воля!.. Да неужто, по-твоему, я
создан для такой жизни? Я мог  бы  стать  замечательным  оратором,  а  тут
только и знаешь одни заботы, и возню, и хлопоты...
   - А я, по-твоему, не устаю от всех этих забот? До того надоело три раза
в день заказывать завтраки, обеды, ужины, триста шестьдесят  пять  дней  в
году подряд, и портить себе глаза у этой проклятой швейной машины,  чинить
платье и тебе, и Роне, и Теду, и Тинке - всем,  и  о  стирке  заботься,  и
носки штопай, и на рынок ходи, и корзину сама носи, тол