аникюршей  и  мало  чему
училась, так она уже бог знает кто, но он. Бэббит, демократ,  он  в  людях
разбирается! Он старался уверить себя, что она  славная  девушка,  хорошая
девушка - хорошая, но, слава богу, не  ханжа.  Он  спросил  с  глубочайшим
сочувствием:
   - Наверно, вам попадаются страшные нахалы?
   - Ох, да еще какие!  Слушайте,  ей-богу,  есть  такие  франты,  которые
считают, - раз девушка работает в парикмахерской, значит,  им  все  с  рук
сойдет. И чего они только не наговорят, кошмар! Но  можете  мне  поверить,
я-то знаю, чем отвадить этих котов! Как гляну на пего, как спрошу: "Вы что
ж, не знаете, с кем разговариваете?" - и он тут  же  смывается,  исчезает,
как сон любви молодой. Не хотите ли  баночку  пасты  для  ногтей?  Придает
блеск, безвредна в употреблении, сохраняется очень долго!
   - Конечно, отчего не попробовать. Скажите... скажите,  я  тут  бываю  с
самого открытия и до сих пор... - С деланным удивлением: - До сих  пор  не
знаю, как вас зовут!
   - Правда? Вот потеха! А я тоже не знаю, как вас звать!
   - Нет, кроме шуток! Как ваше прелестное имя?
   - О, не такое уж оно прелестное! Что-то в нем есть жидовское. Но  мы-то
не жиды. Папаша моего папы был каким-то знатным типом в Польше, а здесь ко
мне как-то заходил один джентльмен, он что-то вроде графа...
   - Вроде графина, наверно!
   - Кто рассказывает - вы или я? Какой умный! Так вот этот клиент сказал,
что он знал папиных родичей там, в Польше, и у них был  роскошный  большой
дом. Прямо на берегу озера. - С сомнением: - Может, вы мне не верите?
   - Нет. То есть да, конечно, конечно, верю! Что ж тут такого? Я вам  вот
что скажу, крошка, и не думайте,  будто  я  вас  разыгрываю,  но,  честное
слово, каждый раз, как я вас видел, я говорил себе: "В этой девочке  течет
голубая кровь!"
   - Ей-богу, не врете?
   - Конечно, не вру! Ну, говорите же - мы ведь с вами друзья, - как  ваше
прелестное имечко?
   - Ида Путяк. Не особенно красиво, верно? Я всегда говорю матери: "Мама,
почему вы не назвали меня Долорес или еще как-нибудь пошикарней?"
   - А по-моему, расчудесное имя - Ида!
   - А я угадала, как вас зовут!
   - А может, и  не  угадали!  Конечно,  нет!  Не  такой  уж  я  известный
человек...
   - Ведь вы -  мистер  Зондгейм,  коммивояжер  фирмы  "Дивная  посуда"  -
угадала?
   - Ну нет! Я - мистер Бэббит, посредник по недвижимому имуществу!
   - О, простите, пожалуйста! Да, конечно! И вы живете в Зените?
   - Да-с! - коротко отрезал он, как человек, оскорбленный в лучших  своих
чувствах.
   - Ах, да, да! Я читала ваши объявления. Очень красивые!
   - М-мм... Н-да... А может быть, вы читали и о моих выступлениях?
   - Ну конечно, конечно!  Правда,  читать  мне  особенно  некогда,  но...
наверно, вы меня считаете за дурочку!
   - Нет, вы - душечка!
   -  Что  вы!  Знаете,  в  нашей  работе  есть  одна   хорошая   сторона.
Встречаешься с ужасно интересными людьми, с настоящими джентльменами, и от
разговоров становишься такой  развитой,  потом  прямо  с  первого  взгляда
определяешь человека!
   - Послушайте, Ида, прошу вас, не считайте меня нахалом... -  Ему  стало
жарко при мысли, как унизительно получить от этой  девочки  отказ,  и  как
опасно, если она согласится. Он отведет ее пообедать,  но  что,  если  его
друзья увидят их, осудят... Но он уже не мог удержаться: - Не сочтите меня
нахалом, но как было бы чудно, если б мы с вами как-нибудь вечерком вместе
пообедали...
   - Право,  не  знаю,  можно  ли...  Один  джентльмен  меня  тоже  всегда
приглашает. Ко как раз сегодня я свободна.


   А почему, собственно говоря, уверял он себя, почему бы и не пообедать с
бедной девушкой, для которой истинное благо - общаться с  таким  зрелым  и
образованным человеком, как он. Но чтобы не попасться на  глаза  тем,  кто
этого не поймет, он решил свезти ее в  ресторан  Биддлмейера,  на  окраине
города. В такой тихий жаркий вечер приятно  прокатиться,  может  быть,  он
пожмет ей ручку - нет, он даже этого не станет  делать!  Правда,  девушка,
как видно, покладистая, стоит только взглянуть на  ее  голые  плечики,  но
пусть его повесят, если он начнет приставать к ней только потому, что  она
этого ждет.
   Но в этот  день  его  машина  вдруг  испортилась:  что-то  случилось  с
зажиганием. А ему до зарезу нужна была машина  к  вечеру!  Со  злостью  он
проверил свечи, долго осматривал распределительный  щит.  Однако  даже  от
самых свирепых его взглядов упрямая машина не  тронулась  с  места,  и  ее
пришлось со стыдом волочить в гараж. Бэббит снова ожил при мысли о  такси.
В такси было что-то шикарное и вместе с тем заманчиво грешное.
   Но когда они встретились на углу, в двух кварталах от отеля  "Торнлей",
девушка сказала:
   - Ах, такси?.. А я думала, у вас своя машина!
   - Ну конечно! Конечно, у меня своя машина. Но сегодня она в ремонте.
   - Ага... - протянула она таким тоном, будто не в первый раз слышала эти
сказки.
   Всю дорогу  до  ресторана  Биддлмейера  он  пытался  завести  дружеский
разговор, но все попытки как  об  стену  разбивались  об  ее  болтовню.  С
бесконечным возмущением она рассказывала во  всех  подробностях,  как  она
осадила этого наглеца, старшего мастера, и как она с ним расправится, если
он еще раз осмелится сказать, что она "лучше  умеет  трепать  языком,  чем
чистить людям копыта".
   В  ресторане  Биддлмейера  нельзя  было   достать   ничего   спиртного.
Метрдотель не  желал  понять,  кто  такой  Джордж  Ф.Бэббит.  Они  сидели,
обливаясь потом, перед огромным блюдом жаркого и разговаривали о бейсболе.
Когда он попытался взять Иду за руку, она  весело  и  дружелюбно  сказала:
"Осторожней!  Этот  официант  подсматривает!"  Но  когда  они  вышли,   их
встретила лукавая летняя ночь, недвижный воздух и молодой месяц,  плывущий
над неузнаваемо преображенными кленами.
   - Поедем куда-нибудь, где можно выпить и потанцевать, - настаивал он.
   - С удовольствием, только не сегодня! Обещала маме вернуться пораньше!
   - Глупости! Кто же в такую чудную ночь сидит дома!
   - Мне и самой хочется, но мама меня заругает!
   Его пробирала дрожь. В ней воплотилась  для  него  вся  молодость,  вся
прелесть... Он обнял ее за талию. Она бесстрашно прижалась к его плечу,  и
он торжествовал. Но она тут же сбежала по ступенькам ресторана, щебеча:
   - Поедем, Джорджи, прокатимся, может быть, станет не так жарко.
   То была настоящая ночь для влюбленных. У  обочин,  по  всему  шоссе  до
самого Зенита, под ласковым невысоким месяцем, стояли машины, и  в  каждой
смутно виднелись мечтательные пары. Бэббит жадно протянул руки  к  Иде  и,
когда она погладила их, замер от благодарности. Никаких подходов,  никакой
борьбы, - он поцеловал ее,  и  она  ответила  непринужденно  и  просто  за
неподвижной спиной шофера.
   У нее упала шляпка. Ида высвободилась из объятий Бэббита, чтобы поднять
ее.
   - Не надо, брось! - умолял он.
   - Что? Бросить шляпу? Дудки!
   Он ждал, пока она приколет шляпку, потом его рука  снова  прокралась  к
ней. Она отстранилась и сказала наставительно-материнским голоском:
   - Не шали, мой дружок! Не  огорчай  мамочку.  Сядь  как  следует,  будь
умницей, смотри, какая хорошая ночь! Если будешь  пай-мальчиком,  я  тебя,
может быть, поцелую на прощание! А теперь дай-ка мне сигаретку!
   Он заботливо зажег  сигарету,  спросил,  удобно  ли  ей  сидеть.  Потом
отодвинулся от нее как можно дальше. Он весь похолодел от  такой  неудачи.
Никто не мог точнее, яснее и неоспоримее, чем сам Бэббит, сознавать, какой
он дурак.  Он  подумал,  что  с  точки  зрения  почтенного  доктора  Джона
Дженнисона Дрю он нехороший человек, а с точки зрения  мисс  Иды  Путяк  -
старый  зануда,  которого  приходится  терпеть  ради  того,  чтобы  хорошо
пообедать.
   - Миленький, да ты, никак, вздумал дуться?
   Голосок у нее был нахальный. Больше всего ему хотелось выпороть ее.  Он
мрачно подумал: "Еще смеет так со мной разговаривать, оборвыш  несчастный!
Эмигрантское отродье! Нет, надо  поскорей  от  нее  отвязаться,  вернуться
домой, а там можно поносить себя за глупость сколько душе угодно!"
   Он фыркнул вслух:
   - Я? Дуться? Глупышка, чего мне на тебя  дуться?  Но  вот  что  я  тебе
скажу, Ида,  послушай  дядю  Джорджа  внимательно.  Я  хочу  сказать,  что
нехорошо все время ссориться со старшим мастером. У меня огромный  опыт  в
обращении с подчиненными, и я тебе скажу - нельзя  восстанавливать  против
себя старших.
   Около убогого деревянного домишка, где она жила, он торопливо и вежливо
распрощался с ней, но,  отъезжая,  мысленно  взмолился:  "О  господи  боже
мой!.."



        "25"

   Он проснулся, блаженно потягиваясь и слушая, как  чирикают  воробьи,  и
тут же вспомнил, что все плохо, что он решил было сойти с пути  истинного,
но это занятие  ничуть  его  не  прельщает.  А  зачем,  подумал  он,  надо
бунтовать? И против чего? Почему не  взяться  за  ум,  не  прекратить  эту
идиотскую беготню, жить спокойно для своей семьи, для дела, для друзей  по
клубу? Что для него этот бунт? Одни терзания и стыд  -  стыд  оттого,  что
всякая нищенка, вроде Иды Путяк,  обращается  с  ним,  как  с  нашкодившим
мальчишкой! И все же... Вечно он возвращался к этому "и все же"!  Несмотря
на терзания, он уже не мог примириться с миром,  в  котором  усомнился,  с
миром, который казался ему нелепым.
   И только в одном он поклялся себе: "Кончена эта беготня за юбками!"
   Правда, к середине дня он уже и в этом не совсем был уверен. Если ни  в
мисс Мак-Гаун, ни в Луэтте Свенсон,  ни  в  Иде  Путяк  он  не  нашел  той
единственной - прекрасной и нежной, это еще  не  значит,  что  ее  нет  на
свете. Его преследовало старое наваждение, что  где-то  существует  вполне
реальная "она", которая поймет его, оценит и осчастливит.


   Миссис Бэббит вернулась в августе.
   Раньше, когда она уезжала, он скучал без ее  успокоительного  голоса  и
устраивал праздник по случаю ее приезда. А теперь, хотя он  и  не  решался
огорчить  ее  даже  отдаленным  намеком  в  письмах,  он  жалел,  что  она
возвращается, прежде чем он пришел в себя, и его смущало, что  надо  ехать
встречать ее на вокзал, делая веселое лицо.
   Не спеша он приехал на вокзал и  начал  пристально  изучать  объявления
разных курортов, лишь бы не разговаривать со знакомыми и  не  выдать  свое
беспокойство. Но он был человек привычный. Когда поезд с грохотом подкатил
к перрону, он был уже там, заглядывал во все окна  и,  увидев  жену  среди
пассажиров, двигавшихся к  выходу,  замахал  шляпой.  Подойдя  к  ней,  он
поцеловал ее и воскликнул:
   - Ну, здравствуй, здравствуй! А ты чудесно выглядишь, ей-богу, чудесно!
   Тут же стояла Тинка. Вот это настоящее - эта смешная курносая  девчонка
с веселыми глазами, она любит его, она в него верит, - и он  обнял  Тинку,
подхватил на руки и так стиснул, что она запищала. В эту  минуту  он  стал
опять таким, как прежде, - уравновешенным, спокойным.
   Тинка уселась рядом с ним в машину, держась одной рукой за руль и делая
вид, что помогает править, а он громко кричал жене:
   - Честное слово, девочка будет водить машину  лучше  нас  всех!  Держит
руль, как заправский шофер!
   И все время он боялся той минуты, когда останется с женой наедине и она
терпеливо будет ждать проявлений страсти.


   В семье было молчаливо принято решение, что отпуск он  должен  провести
один, съездить на недельку-другую в Катобу, но его мучили  воспоминания  о
том, как год назад он был с Полем в Мэне.  Он  представлял  себе,  как  он
возвращается туда и там обретает мир  в  воспоминаниях  о  Поле,  в  жизни
простой и мужественной. Словно молнией пронзила его мысль, что теперь он и
вправду может поехать один. И  все-таки  как  ему  поехать?  Как  оставить
контору, - да и Майре покажется странным, чего это он  вдруг  поехал  туда
один. Конечно, он давно решил делать все, что  ему  вздумается,  -  какого
черта, в самом деле... Но как это вдруг уехать в Мэн!
   После долгих раздумий он все же уехал.
   Так как невозможно было объяснить жене, что  он  едет  в  лесную  глушь
искать призрак Поля, он пустил в ход ложь, подготовленную  еще  в  прошлом
году и до сих пор практически не использованную. Он сказал, что  ему  надо
повидать по делу одного человека в Нью-Йорке. Но даже самому  себе  он  не
сумел бы объяснить, почему он взял из  банка  на  несколько  сот  долларов
больше, чем могло понадобиться, и почему так нежно поцеловал  на  прощание
Тинку, приговаривая: "Господь с  тобой,  крошка!"  Он  махал  ей  из  окна
поезда, пока она не  стала  казаться  маленьким  алым  пятнышком  рядом  с
большим коричневым пятном, в которое превратилась миссис Бэббит,  стоявшая
в конце длинного бетонного перрона  с  широкими  решетчатыми  воротами.  С
грустью он смотрел на убегающие предместья Зенита.
   Всю дорогу на север ему мерещились мэнские проводники: простые, сильные
и смелые, веселые за игрой в покер, в хижинах  под  бревенчатым  потолком,
опытные охотники на лесных дорогах и переправах через стремнины.  Особенно
вспоминался ему Джо Пэрадайз - полуянки-полуиндеец. Если  б  только  можно
было купить дальнюю делянку в лесу и вместе с таким  человеком,  как  Джо,
заняться тяжелой физической работой, жить на приволье,  носить  фланелевые
рубашки и никогда не возвращаться к скучным приличиям и условностям!
   А  не  то  стать  траппером,  каких  показывают  в  канадских  фильмах,
врубаться в чащу, ночевать в Скалистых горах, превратиться в  молчаливого,
сурового пещерного человека! Почему бы и нет? Он _может_ так жить! У семьи
хватит денег, а потом Верона выйдет  замуж,  Тед  станет  самостоятельным.
Старый Генри Т. о них позаботится. Честное слово! Почему бы и не жить так?
_Жить по-настоящему!.._
   Ему очень хотелось этого, он признался себе, что  ему  только  этого  и
хочется, и вдруг сам почти поверил, что непременно так и сделает. И  когда
здравый смысл ворчал: "Чепуха! Порядочные люди не  убегают  от  семьи,  от
компаньонов, это не полагается - и все!" - Бэббит с мольбой ответил  себе:
"Неужто это труднее, чем Полю пойти в тюрьму, - о господи,  какая  бы  это
была жизнь! Мокасины - шестистволка - пограничный городок - азартная  игра
- ночевки под звездами - стать настоящим  мужчиной  с  настоящими  людьми,
вроде Джо Пэрадайза - о черт!"
   И снова он очутился в Мэне, снова стоял на той  же  пристани  у  лесной
гостиницы, снова храбро сплевывал в подернутую тонкой рябью  воду,  и  над
ним шумели сосны, сияли вершины  гор,  и  форель  выскакивала  из  воды  и
падала, оставляя расходящиеся круги. Он поспешил в хижину проводников, как
в родной дом, к родным людям, по которым давно стосковался.  Они  так  ему
обрадуются! Вскочат, крикнут: "Ого! Мистер Бэббит приехал! Он не  из  этих
городских франтов! Настоящий парень!"
   В дощатой, тесно  заставленной  хижине,  у  засаленного  стола,  играли
засаленными картами проводники: их было человек шесть,  все  немолодые,  в
старых штанах  и  просторных  старых  шляпах.  Они  мельком  взглянули  на
Бэббита, кивнули ему. Джо Пэрадайз, загорелый старик  с  огромными  усами,
проворчал: "Здорово! Приехали?"
   Наступило молчание, прерываемое только стуком фишек.
   Бэббит сиротливо стоял около них. Понаблюдав их  сосредоточенную  игру,
он робко спросил:
   - Можно и мне, Джо?
   - Чего ж. Садитесь. Сколько вам фишек?  Вы,  что  ли,  в  прошлом  году
приезжали сюда с женой? - пробурчал Джо.
   Вот как было встречено возвращение Бэббита в родной дом!
   Целых полчаса он играл молча. Голова у него трещала от  дыма  трубок  и
дешевых сигар, и ему надоели флеши и пары, надоело, что никто не  обращает
на него внимания. Он заговорил с Джо:
   - Заняты?
   - Нет.
   - Хотите ко мне в проводники?
   - Ну что ж. Я до следующей недели свободен.
   Особой радости по поводу предложенной ему дружбы Джо не проявил. Бэббит
уплатил свой проигрыш и вышел из хижины в какой-то ребяческой  обиде.  Джо
высунул голову из клубов дыма, как тюлень из прибрежной  пены,  проворчал:
"Завтра зайду!" - и снова углубился в созерцание своих трех тузов.
   Ни в безмолвии охотничьего домика, пахнущего  свежеоструганной  сосной,
ни на озере, ни в красоте закатных  облаков,  выплывших  из-за  фиолетовой
дымки гор, Бэббит не мог ощутить рядом с  собой  Поля,  почувствовать  его
успокоительное  присутствие.  Он  был  так   одинок,   что   после   ужина
разговорился у  камина  в  холле  гостиницы  с  древней  старушкой,  очень
восторженной и очень болтливой. Он рассказывал ей о будущих успехах Теда в
университете  и  о  том,  как  умно  разговаривает  Тинка,  пока  от  этих
воспоминаний его не охватила тоска по дому, откуда он уехал навсегда.
   Сквозь тьму, сквозь северную сосновую тишь он пробрался к озеру и нашел
лодку. Весел не было,  но  он  взял  доску  и,  неловко  примостившись  на
середине скамьи, не греб, а скорее тыкал  в  воду  этой  доской,  пока  не
выбрался на простор озера. Освещенные окна гостиницы  и  охотничьих  хижин
стали желтыми точками, роем светляков у подножья  горы  Сэчем.  Сама  гора
казалась еще выше, еще невозмутимее в  усеянной  звездами  темноте,  озеро
блестело, словно выложенное черным мрамором, и конца ему  не  было  видно.
Бэббит чувствовал себя ничтожным, безгласным, слегка  запуганным,  но  это
сознание собственного ничтожества заставило его забыть, что  он  -  мистер
Джордж Ф.Бэббит, важный гражданин города Зенита. На душе стало  грустно  и
легко. Теперь ему казалось, что Поль с ним, он представлял себе,  как  его
друг, свободный от тюрьмы,  от  Зиллы  и  от  деловой  спешки,  играет  на
скрипке, сидя на корме. "Так и буду жить! - клялся Бэббит. - Ни за что  не
вернусь! Поля нет, а больше я не хочу никого видеть, надоели! Дурак я, что
обиделся на Джо за то, что он не вскочил,  не  бросился  мне  на  шею.  Он
человек лесной, себе на уме, не станет он гоготать и трещать  без  умолку,
как городские люди. Надо уйти с ним в  горы,  на  лесные  тропы!  Вот  где
настоящая жизнь!"


   Джо явился в охотничью хижину к Бэббиту в  девять  часов  утра.  Бэббит
встретил его, как пещерный житель - пещерного жителя.
   - Ну  как,  Джо,  хочется  уйти  в  леса,  подальше  от  этих  дурацких
сопляков-дачников, от всяких баб и прочен ерунды?
   - Как угодно, мистер Бэббит.
   - Что, если мы отправимся на  озеро  Бокс-Кар  -  говорят,  там  хижина
пустует - и поживем в ней?
   - Да как хотите, мистер Бэббит, до  озера  Скаутвит  будет  поближе,  а
рыбалка там тоже хороша.
   - Нет, хочется в настоящую глушь.
   - Как угодно.
   - Навьючим на спину тюки, пойдем лесом, побродим как следует!
   - А не проще ли водой, через озеро Чог? До самого места  на  моторке  -
там есть плоскодонка с новым мотором.
   - Нет уж, слуга покорный! Нарушать тишину грохотом мотора? Ни за что на
свете! Захватите пару носков и рюкзак да скажите в отеле, какой  харч  нам
дать с собой. Я вас не задержу.
   - Туристы как-то больше любят на моторке. Больно далеко идти.
   - Слушайте, Джо, неужто вы не любите ходить?
   - Не то что не люблю,  могу  и  пойти.  Только  я  так  далеко  уж  лет
шестнадцать не ходил. Туристы больше на лодке ездят. Но раз вам угодно,  -
что ж, могу и пойти. - Джо ушел в очень плохом настроении.
   Бэббит позабыл эту жестокую обиду еще до того, как Джо вернулся за ним.
Он представлял себе, как Джо разойдется и начнет рассказывать  занятнейшие
истории. Но Джо не разошелся даже в лесу. Он упорно тащился сзади Бэббита,
и как Бэббиту ни резал плечи рюкзак, как ни пыхтел он на подъемах, он  все
время слышал, что  его  проводник  пыхтит  ничуть  не  меньше.  Но  дорога
оказалась приятной: тропа, усыпанная коричневой хвоей, с  торчащими  везде
корневищами, вилась между лиственниц, папоротников, неожиданных  березовых
рощиц. К Бэббиту вернулась прежняя вера, он радовался, что пот льет с него
градом. Остановившись передохнуть, он с довольным смешком сказал:
   - Для таких старикашек мы