ть, не так уж меня  и
тянет в те края, когда я еще не видел всех великих  городов  и  гор  своей
собственной родины, - но мне кажется, что и за границей есть много  людей,
близких  нам  по  духу.  Недавно  я  слышал,  как  один  из  самых  рьяных
"ротарианцев" хвалил деловую хватку и сметку стопроцентного американца  на
таком раскатистом диалекте, что сразу запахло доброй старой  Шотландией  и
цветущим вереском Бобби Бернса. Но в то же самое время одно  отличает  нас
от наших братьев, дельцов  Старого  Света:  они  охотно  повторяют  мнения
всяких снобов, журналистов и политиков, а современный  американский  делец
умеет постоять за себя и всякому скажет ясно и вразумительно, что  он  сам
себе хозяин. Ему не  надо  нанимать  какого-нибудь  высоколобого  ученого,
когда приходится отбиваться от тех, кто занимается гнусной критикой нашего
здорового и дельного образа жизни. Это в старину купцы двух  слов  связать
не умели. А у современного коммерсанта и язык  хорошо  подвешен,  и  кулак
крепкий.
   И при всей своей скромности, я хочу встать во весь рост перед вами, как
представитель деловых кругов, и сказать: "Вот они, наши люди! Вот  образец
Стандартного  Американского   Гражданина!   Вот   оно,   новое   поколение
американцев: настоящие мужчины, с волосатой грудью, с ласковыми глазами  и
новейшими арифмометрами в конторах. Нет, мы не  хвастаемся,  но  мы  собой
крепко гордимся, а если мы вам не нравимся - берегитесь и лучше убирайтесь
подальше, не то вас сметет циклон новой жизни...
   Ну вот... Попытался я тут, как умел, нарисовать вам портрет  Настоящего
Парня, со сметкой и хваткой. И только потому, что  в  Зените  таких  очень
много,  наш  город  стал  самым  крепким  и  самым  выдающимся   из   всех
американских городов. Конечно, есть настоящие люди и в Нью-Йорке, но  этот
город одолевают иностранцы. И в Чикаго и в  Сан-Франциско  от  иностранцев
отбою нет. Разумеется, у нас есть свои жемчужины - Детройт и Кливленд с их
знаменитыми заводами, Цинциннати  с  его  машиностроением  и  мыловаренной
промышленностью, Питсбург  и  Бирмингем,  где  варят  сталь,  Канзас-Сити,
Миннеаполис и Омаха,  чьи  гостеприимные  двери  широко  распахнуты  среди
океана плодородных  нолей,  есть  множество  других  городов  во  всем  их
великолепии, - да, по  последней  переписи,  в  Америке  ровно  шестьдесят
восемь замечательных городов с населением  более  ста  тысяч!  И  все  эти
города являются нашей опорой, нашей силой и нашей чистотой, нашим  орудием
против всяких иноземных выдумок и коммунизма, - тут и Атланта с Гарфортом,
и Рочестер с Денвером,  и  Милуоки  с  Индианаполисом,  и  Лос-Анжелес  со
Скрентоном, и Портленд в  штате  Мэн,  и  Портленд  в  Орегоне.  Настоящий
хороший Боевой Малый из Балтиморы, Сиэтла и Дулута как  близнец  похож  на
Славного Делягу из Буффало или Экрона, Форт-Ворса или Оскалусы!
   Но именно у нас, в Зените, на родине мужественных  мужчин,  женственных
женщин и резвых ребят, вы найдете больше всего вот таких Настоящих Парней,
- потому-то наш город и  стоит  особняком,  потому-то  Зенит  и  войдет  в
историю, как первенец в эре всеобщей цивилизации, которая наступит,  когда
навеки исчезнет старый медлительный образ жизни  и  заря  всеобщих  смелых
упорных дерзаний воссияет над землей!
   И я надеюсь,  что  придет  время,  когда  люди  перестанут  восхищаться
старыми, изъеденными  молью,  заплесневелыми  европейскими  городишками  и
отдадут должное великому гению Зенита, боевому  духу,  который  заставляет
нас решительно бороться за успех, за то, чем "Зенит знаменит" во всех  тех
широтах и долготах, где известно, что такое сгущенное молоко  и  картонные
коробки! Верьте мне, слишком долго весь мир  находился  под  влиянием  тех
стран, где нет ничего, кроме чистильщиков сапог, пейзажей и спиртного, где
на сто человек едва ли приходится одна ванная  комната,  где  не  отличают
папки от подшивки! И давно пора кому-нибудь из нас,  зенитцев,  встать  во
весь рост и крикнуть вслух, кто мы такие!
   Поймите, что Зенит и другие города - его сверстники - рождают новый тип
цивилизации. Да, между Зенитом и его соседями много сходства,  и  я  лично
этому  очень  рад!  Разумная  стандартизация  все  растет,  и  стандартные
магазины, конторы, улицы, отели, одежда и газеты показывают, как крепок  и
прочен наш образ жизни.
   Я всегда с удовольствием вспоминаю стихи, которые Чам Фринк написал для
газет о своих лекционных турне.  Многие  из  вас  их  читали,  но  все  же
разрешите мне огласить эти стихи.  Это  -  классические  стихи,  как  стих
Киплинга "Заповедь" или поэма Эллы Уилер Уилкокс "Стоящий человек", и я не
расстаюсь с этой газетной вырезкой:

   "Когда я мчусь во весь опор, - поэт и коммивояжер, я  не  кляну  судьбу
свою, жую резинку и пою. Я подарить любому рад  сердечный  смех  и  бодрый
взгляд; как подобает рифмачу,  напропалую  я  шучу.  Развею  со  студентом
грусть, с ротарианцем посмеюсь, мне  жизнь  приятна  и  легка,  и  знаю  я
наверняка, что не похож на дурака. Но старый хитрый сатана не знает отдыха
и сна, покрутит он хвостом -  и  вот  меня  весь  день  хандра  грызет.  Я
грустен, словно пес цепной, забытый дома в выходной. В своей машине модной
мчась, я проклинаю день и час, когда стал лектором, и мне противно шляться
по стране. От самых дорогих сигар в моей башке стоит угар, я одного хочу -
домой, вновь есть омлеты с ветчиной, в кругу, где  вся  моя  родня  и  где
всегда поймут меня.
   А дом далек - плевать на грусть! - в  отеле  лучшем  поселюсь,  неважно
где: будь то Мекон, Колумбу с или  Вашингтон,  Толедо  или  Джефферсон.  И
чувствую себя я в нем, как будто это отчий дом. Чтоб разогнать тоску свою,
у входа молча постою, увижу площадь, а на ней перед кино толпу людей:  все
тот же ряд знакомых лиц, и те же шляпки у девиц, и носят все - ну  что  за
черт! - материи знакомый  сорт.  К  мужчинам  подойду  -  и  тут  знакомый
разговор ведут: бейсбол, политика, авто, -  короче  говоря,  все  то,  что
слышал я уже не раз, о чем болтают и у нас!
   Войдя в отель, кругом взгляну и радостно скажу: "Ну-ну..." Знакомо все:
стенд для газет, и запах крепких сигарет, и старые сорта конфет, - и дом я
вспомяну. Услышу поутру галдеж, - влетит, гурьбою молодежь на завтрак. Все
спешат присесть и с аппетитом станут есть. И, встав, я зареву: "Друзья! Не
уезжал из дома я!" Довольный, сяду в уголке и к  человеку  в  котелке  так
обращусь: "Скажи-ка, Биль, как ходит твой автомобиль? Как  чувствует  себя
жена? Что с акциями, старина?" Затем мы встанем и вдвоем неспешно к выходу
пойдем, два джентльмена, от души болтающих, как малыши, друзья  по  клану,
брату брат, веселой встрече каждый  рад...  Приятель,  если  дьявол  вдруг
захочет повторить свой трюк, и ты поедешь в дальний край, ты точно так  же
поступай. Ведь где бы в Штатах ни был ты, во всем знакомые черты узнаешь и
в краю чужом найдешь свой дом, родимый дом".

   Да, все эти города - настоящие наши партнеры, участники  великой  игры,
настоящей жизни. Но давайте внесем ясность в этот вопрос. Я настаиваю, что
лучший партнер из всех, самый растущий и передовой - наш  Зенит.  Надеюсь,
вы мне простите, если я в доказательство приведу некоторые  статистические
данные. Может быть, кое-кому из вас они давным-давно известны,  но  цифры,
отражающие наше процветание, сколько бы раз их ни  повторяли,  никогда  не
устанешь слушать, как доброе  слово  Библии,  если  ты  настоящий  деляга.
Всякий образованный человек знает, что Зенит производит больше  сгущенного
молока, сухих сливок, больше упаковочных коробок и электрических ламп, чем
любой город в США, а то и во всем мире. Но  мало  кому  известно,  что  мы
стоим на втором месте по производству фасованного масла,  на  шестом  -  в
великой  индустрии  моторов  и  автомашин  и  примерно  на  третьем  -  по
производству  сыра,  кожаных  ремней,   толя,   пищевых   концентратов   и
спецодежды.
   Но величие нашего города не только в небывалом его процветании, а также
и в  гражданском  духе,  в  передовых  идеалах  и  братской  солидарности,
которыми отмечен Зенит со времени его основания нашими  предками.  И  наше
право, вернее, нага долг по отношению к этому чудесному  городу  -  широко
распространять сведения о наших школах, сих прекрасными участками и лучшей
в стране вентиляцией, о  наших  великолепных  новых  отелях  и  банках,  с
фресками и мраморными колоннами в вестибюлях, о Второй Национальной Башне,
которая является вторым по величине муниципальным зданием во всех  городах
Среднего Запада. И если я добавлю, что у нас  несравненно  больше  мощеных
улиц, ванных комнат, пылесосов  и  других  признаков  цивилизации,  чем  в
других местах, что наши библиотеки и музеи отлично содержатся и  размещены
в хорошо оборудованных зданиях, что наша система паркового хозяйства стоит
на должной высоте и наши прекрасные дороги украшены газонами, кустарниками
и статуями, если я все это добавлю, то это будет лишь бледный пример того,
какой великий и прекрасный, какой растущий город наш Зенит!
   Но я нарочно оставил напоследок самое лучшее доказательство. И  если  я
вам напомню, что по статистике  у  нас  на  каждые  пять  и  семь  восьмых
человека приходится одна автомашина, я думаю, что этим я  вам  дам  яркое,
конкретное доказательство прогресса и общего умственного развития, которые
стали синонимом самого имени - Зенит!
   Но пути праведных не всегда усыпаны розами. Прежде чем  закончить  свою
речь, я должен привлечь ваше внимание к проблеме, с которой мы  столкнемся
в этом году. Самой худшей угрозой разумному управлению страной являются не
откровенные  социалисты,  но  те  трусы,  которые  работают   скрытно,   -
длинноволосые  субъекты,  называющие  себя  "либералами"  и  "радикалами",
"беспристрастными", "интеллигенцией" и  бог  знает  какими  еще  кличками!
Безответственные учителя и профессора представляют собой худшую часть этой
шайки, и мне стыдно сказать, что многие из них  преподают  в  университете
нашего штата. Этот университет - моя альма-матер, и я горжусь, что я - его
воспитанник, но там есть некоторые преподаватели, которые считают, что  мы
должны передать бразды  правления  нашего  государства  в  руки  бродяг  и
бездельников!
   Этих учителишек надо  истреблять,  как  змей,  -  их  и  всех  подобных
слюнтяев! Американский делец - человек великодушный, иногда даже  слишком,
но одного он требует от всех  учителей,  лекторов  и  журналистов:  хотят,
чтобы мы им  платили  нашими  честно  заработанными  деньгами,  так  пусть
помогают нам внедрять деловую хватку, поддерживать  тягу  к  рациональному
накоплению! И раз уж зашла речь об этих болтунах,  критиканах,  циниках  и
пессимистах из университетской профессуры, так разрешите мне сказать,  что
в этом текущем году мы должны выполнить наш долг и  добиваться  увольнения
этих ничтожеств с таким же усердием, с каким мы  будем  стараться  продать
как можно больше участков и скопить как можно больше доброй монеты.
   И  только  тогда  наши  сыновья,  наши   дочери   увидят,   что   идеал
мужественного, культурного американца не одинокий чудак, который только  и
знает,  что  сидеть  и  рассусоливать  о  своих   правах   и   обидах,   а
богобоязненный,  деловитый,  преуспевающий,  сильный   Настоящий   Парень,
который принадлежит к  какой-нибудь  хорошей,  крепкой,  здоровой  церкви,
состоит  членом  клуба  Толкачей,  или  Ротарианцев,   или   Кивани,   или
принадлежит к ордену Лосей, Оленей, Краснокожих, или  Рыцарей  Колумба,  -
словом, к  одной  из  десятков  организаций,  которые  объединяют  веселых
добряков, разбитных шутников, работающих до седьмого пота, всегда  готовых
помочь друг дружке Первоклассных Добрых Малых, которые и трудятся вовсю, и
веселятся вовсю,  и  сумеют  ответить  критикам  хорошим  пинком  крепкого
башмака, сумеют научить этих ворчунов и задавак уважать настоящего мужчину
и работать на дядю Сэма из США!"


   Бэббита ждала многообещающая карьера признанного оратора. Он даже сумел
развлечь всех мужчин в курительной клуба пресвитерианской церкви,  что  на
Чэтем-роуд, рассказывая  анекдоты  с  еврейским,  китайским  и  ирландским
акцентом.
   Но ни в чем так не выразилась вся его сущность Выдающегося  Гражданина,
как в лекции "Голые факты  о  недвижимом  имуществе",  которую  он  прочел
группе  молодежи,  изучающей   методы   торговли   при   зенитском   клубе
Христианской Ассоциации Молодых Людей.
   "Адвокат-таймс" изложил лекцию  с  такой  полнотой,  что  Верджил  Гэнч
заявил Бэббиту:
   - Становишься самым признанным краснобаем в  городе,  а?  Нельзя  взять
газету в руки, чтобы не прочесть, какой ты замечательный оратор.  Наверно,
это здорово пойдет на пользу твоим делам - отбою  не  будет  от  клиентов.
Молодец! Продолжай в том же духе!
   - Будет тебе! - слабо защищался Бэббит, но  в  душе  он  был  обрадован
таким признанием Гэнча, который и сам  считался  незаурядным  оратором.  И
Бэббит удивлялся, как он мог, перед летними каникулами,  сомневаться,  что
быть солидным гражданином - великое счастье.



        "15"

   Но и на пути к величию и славе он иногда встречал обидные препятствия.
   Известность не помогла Бэббитам продвинуться в те круги  общества,  где
им полагалось бы вращаться. Им не предложили вступить  в  загородный  клуб
Тонаванда, их не приглашали на балы в Юнион. Бэббит с досадой уверял,  что
ему самому в высокой степени наплевать на всю эту светскую шушеру, но жене
было бы приятно оказаться "среди присутствующих".  Он  с  волнением  ждал,
когда же  состоится  ежегодный  обед  его  товарищей  по  университетскому
выпуску, - вечер самой пылкой фамильярности с  такими  столпами  общества,
как Чарльз Мак-Келви - миллионер-подрядчик, Макс Крюгер  -  банкир,  Эрвин
Тэйт - фабрикант станков и Адалберт Добсон - модный архитектор. Внешне  он
был с ними в таких же приятельских отношениях, как и в  университете,  при
встрече они до сих пор звали его "Джорджи", но встречались они  как-то  уж
очень редко, а к себе  домой,  на  Ройял-ридж,  на  обеды  (где  дворецкий
разливал шампанское), - они его никогда не звали.
   Всю неделю до парадного обеда их выпуска Бэббит только и думал об  этих
людях: "Мне теперь ничто не мешает сойтись с ними поближе!"


   Подобно всем чисто американским сборищам,  дающим  повод  для  душевных
излияний, обед бывших студентов выпуска  1896  года  был  организован  как
нельзя лучше. Устроительный комитет  все  время  бил  в  одну  точку,  как
хорошая рекламная контора. Каждую неделю рассылались напоминания:

   "ШПИЛЬКА В БОК НОМЕР ТРИ
   Слушай, приятель, ты не забудешь прийти на наш обед  -  самый  веселый,
вольный вечер, какой только знали выпускники доброго старого У. Выпускницы
1908 года собрались почти все - 60%! Так  неужто  мы,  мальчики,  окажемся
хуже каких-то  юбок?  Собирайтесь,  ребята,  проявите  настоящий,  горячий
энтузиазм, давайте устроим отличный обед! Пусть  у  нас  будут  изысканные
блюда, краткие, острые речи и обмен воспоминаниями  о  лучших  днях  нашей
жизни".

   Обед был устроен в зале клуба Юнион.  Помещался  этот  клуб  в  мрачном
здании, перестроенном  из  трех  претенциозных  старинных  домов,  и  хотя
вестибюль напоминал погреб для хранения картошки,  Бэббит,  которому  было
доступно все великолепие Спортивного клуба,  вошел  сюда  с  трепетом.  Он
кивнул швейцару - престарелому важному негру в  синей  ливрее  с  золотыми
пуговицами, и  торжественно  проследовал  в  зал,  делая  вид,  что  он  -
полноправный член клуба.
   На обед собралось шестьдесят человек. Они растеклись по холлу,  образуя
островки и течения, толпились в  лифте  и  в  уголках  уютного  зала.  Они
старательно  проявляли  бурный  восторг  и  сердечность.  Друг  другу  они
казались совершенно такими же,  как  в  студенческие  времена  -  зелеными
юнцами, которые нацепили  на  себя  усы,  лысины,  животики  и  нарисовали
морщины просто ради развлечения,  на  один  вечер.  "Да  ты  ни  капли  не
изменился!" - изумлялись они. Тем, кого они  не  узнавали,  они  говорили:
"Да, да, старина, как приятно опять  с  тобой  встретиться.  А  что  ты  -
наверно, все тем же занимаешься?"
   Кто-то все время пытался  затянуть  университетский  гимн  или  веселую
песню, но его никто не поддерживал, и он  наконец  умолк  окончательно.  И
хотя все твердо решили вести себя демократично, группы  образовались  сами
собой - те, кто был в смокингах, и те, кто пришел в  пиджаках.  Бэббит,  в
изысканнейшем смокинге, переходил от одной группы к  другой.  Несмотря  на
то, что он, почти не скрывая этого, старался втереться в высшее  общество,
он первым делом все же отыскал Поля Рислинга. Поль  сидел  в  одиночестве,
как всегда, тщательно одетый и молчаливый.
   Поль со вздохом сказал:
   - Не умею  я  как-то  заниматься  всей  этой  чепухой:  пожимать  руки,
кричать: "Кого я вижу!"
   - Брось, Полибус, встряхнись, будь компанейским парнем!  Таких  славных
ребят свет не видал! Слушай, почему ты такой мрачный? В чем дело?
   - Да все то же. Поссорились с Зиллой.
   - Пустое! Пойдем в компанию, забудем все неприятности!
   Он не отпускал Поля от себя, но все же старался пробраться туда, где от
Чарльза Мак-Келви, как от огромной печки, шла теплота на его поклонников.
   Чарльз Мак-Келви был героем и любимцем выпуска девяносто шестого  года.
Он был не только капитаном футбольной команды и лучшим гранатометчиком, но
участвовал в дискуссиях и даже преуспевал  в  академических  занятиях.  Он
сделал  карьеру,   став   во   главе   строительной   компании,   когда-то
принадлежавшей Додсвортам - знаменитой  семье  первых  поселенцев  Зенита.
Теперь он строил административные здания,  небоскребы  и  вокзалы  узловых
станций. Широкоплечий и широкогрудый, он  сохранил  подвижность.  Глаза  у
него были насмешливые, и говорил он вкрадчиво и гладко, так что политиканы
терялись, а репортеры настораживались, и в его  присутствии  самые  ученые
профессора,  самые  талантливые  художники  чувствовали   себя   какими-то
неполноценными, неотесанными и немного жалкими.  Но  он  умел  быть  очень
обходительным,  очень  обязательным  и  щедрым,  когда   ему   приходилось
обрабатывать чиновников или нанимать шпиков для  слежки  за  рабочими.  Он
держался настоящим феодалом: он был пэром  новой,  столь  быстро  выросшей
американской  аристократии,  и  выше  него  стояли   только   высокомерные
"старинные"  семьи.  (Старинными  семьями  в  Зените  считались  те,   кто
поселился в городе до 1840  года.)  Мак-Келви  забрал  такую  силу  еще  и
потому, что был начисто лишен всякой совести и свободен  как  от  пороков,
так и от добродетелей старых пуританских времен.
   В данную минуту Мак-Келви был  сдержанно  весел,  окруженный  "великими
мира сего"  -  фабрикантами,  банкирами,  землевладельцами,  адвокатами  и
врачами, которые держали шоферов и ездили в Европу. Бэббит втиснулся между
ними. Он любил Мак-Келви не только потому, что  его  дружба  могла  помочь
продвинуться, но и за его улыбку. И если в обществе Поля он  казался  себе
могучим покровителем, то  в  обществе  Мак-Келви  чувствовал  себя  робким
обожателем.
   Он слышал, как  Мак-Келви  сказал  Максу  Крюгеру,  банкиру:  "Да,  сэр
Джеральд Доук остановится у нас", - и  демократическая  любовь  Бэббита  к
титулованным особам сразу расцвела пышным цветом.
   - Знаешь. Макс, он один из  крупнейших  тузов  английской  металлургии.
Сказочно богат... Ага, Джорджи, старина, здорово!  Смотри,  Макс,  Джорджи
Бэббит растолстел больше, чем я!
   - Рассаживайтесь друзья! - крикнул председатель.
   - Пойдем, пожалуй, Чарли? - небрежно спросил Бэббит у Мак-Келви.
   - Пойдем! Привет, Поль!  Как  поживает  наш  скрипач?  Ты  где  сидишь,
Джордж? Давай-ка сядем рядом. Пойдем, Макс!  Джорджи,  я  читал  про  твои
выступления. Ты молодец!
   После такого одобрения Бэббит окончательно был готов пойти за  Чарли  в
огонь и воду. Весь обед о