ит.
   - И дальше пишут - недавно один мэр приступил к исполнению обязанностей
в рабочем комбинезоне. Да  притом  он  еще  проповедник!  Что  ты  на  это
скажешь?
   - М-мм-да!
   Бэббит и сам не знал, как к этому отнестись:  то,  что  он  был  членом
республиканской  партии,  пресвитерианцем,  завсегдатаем  собраний  ордена
Лосей и маклером по продаже недвижимости, еще не давало никаких  указаний,
как относиться к проповеднику, выбранному в мэры города. Поэтому он только
фыркнул  и  продолжал  читать  газету  вслух.  Жена   смотрела   на   него
сочувственно, но ничего не слушала. Потом она  сама  прочитает  заголовки,
светскую хронику и рекламы универмагов.
   - Нет, ты только послушай! Чарли Мак-Келви -  опять  в  роли  светского
льва! Слушай, что эта сплетница-репортерша пишет про вчерашний вечер:

   "Никогда  члены  Общества  -  с  самой,  самой  большой  буквы!  -   не
чувствовали себя более польщенными, чем получив  приглашение  на  вечер  в
изысканную и гостеприимную резиденцию мистера и миссис Чарльз Л.Мак-Келви,
на бал, состоявшийся вчера вечером. Супруги Мак-Келви  живут  в  одном  из
живописнейших поместий,  раскинувшихся  среди  обширных  лужаек  и  садов,
украшающих Ройял-ридж, и этот дом славится не только своей красотой, но  и
радушным, веселым уютом, несмотря на мощные каменные  стены  и  просторные
покои с пышной изысканной обстановкой. Вчера в этом  прекрасном  доме  был
дан бал в честь  знатной  гостьи  миссис  Мак-Келви  -  мисс  Дж.Снитс  из
Вашингтона. Огромный холл столь вместителен, что его без труда  превратили
в  великолепный  бальный  зал,  и  танцующие  пары  блистательной  феерией
отражались в зеркале сверкающего паркета. Но даже прелесть  танцев  меркла
перед соблазном интимных tete-a-tete'ов  [свиданий  наедине  (франц.)],  и
душа влеклась в укромную тишину  громадной  библиотеки,  к  средневековому
камину или в уют гостиной с ее глубокими, мягкими креслами  и  затененными
торшерами, словно созданными для лукавых намеков и  нежных  перешептываний
a-deux [вдвоем (франц.)]. Некоторых тянуло в бильярдную где,  взяв  кий  в
умелые руки, можно было проявить свое мастерство и в другой игре, несхожей
с играми Амура и Терпсихоры".

   Дальше все шло в том же духе,  в  самом  вдохновенно-изысканном  стиле,
каким только владела мисс Эльнора Пэрл Бэйтс - репортер  светской  хроники
"Адвокат-таймса". Но Бэббит не  выдержал.  Он  читал  и  фыркал.  Он  смял
газету. Он возмутился.
   - Это уж слишком! Конечно, я не  отрицаю,  что  Чарли  Мак-Келви  умеет
жить. Я его знаю, вместе учились, он был таким же голодранцем, как мы все,
а потом заработал миллион чистоганом на подрядах, хотя жульничал  и  давал
взятки городским чинам не больше, чем следовало. И дом у  него  хороший  -
хотя никаких "мощных каменных стен" там нет, и он не стоит  тех  девяноста
тысяч, которые Чарли за него выложил. Но мне надоела эта  болтовня,  будто
Чарли Мак-Келви и вся его  пьяная  компания  чуть  ли  не...  чуть  ли  не
Вандербильды, ей-богу!
   - Все-таки хотелось бы побывать у них в доме, - робко  заметила  миссис
Бэббит. - Наверно, красиво. Я никогда там не была.
   - А я часто бывал, верней, раза  два-три.  Заходил  к  Чарли  по  делу.
Ничего особенного там нет. И я ни за что не  пошел  бы  к  ним  обедать  в
компании со всякими... со всякими великосветскими олухами. Держу пари, что
я больше зарабатываю, чем эти... эти прыгуны, которые только и знают,  что
напяливать фраки, а у самих  приличной  пары  белья  за  душой  нет.  Ого!
Послушай! Что ты на это скажешь?
   Но  миссис  Бэббит   вполне   равнодушно   прослушала   объявление   из
"Адвокат-таймса" о продаже недвижимости:

   Аштабула-стрит, 496. Дж.К.Доусон - Томасу Маллэли,
   17 апреля, площ. 17,7 на 112,2 оцен. 4000 нал.

   Правда, в это утро Бэббит слишком нервничал и не стал занимать  супругу
выдержками из  объявлений  о  банковских  ссудах,  просрочке  закладных  и
заключении контрактов. Он встал из-за стола. И когда он посмотрел на жену,
его брови как будто взлохматились еще больше обычного.
   - Да, - сказал он вдруг, -  может,  и  вправду  глупо  не  поддерживать
отношений с  такими  людьми,  как  Мак-Келви.  Не  пригласить  ли  нам  их
как-нибудь пообедать? Нет, к черту, не стоит перед ними пресмыкаться! Наша
компания во сто раз веселей всех этих  плутократов!  Возьми  хоть  себя  -
настоящий  живой  человек,  а  не  кривляка-неврастеничка   вроде   Люсиль
Мак-Келви - одни ученые разговоры, и разряжена, как цирковая лошадь! Ты  у
меня душенька!
   И чтобы замять неожиданное проявление чувств, он добавил:
   - Ради бога, не позволяй Тинке объедаться ореховой халвой! Это для  нее
- яд! Не давай ты ей портить желудок, ради Христа! Сколько раз я говорил -
люди не понимают, как важно иметь хорошее пищеварение и  регулярный  стул.
Ну, я вернусь, как всегда.
   Он поцеловал ее, вернее, не поцеловал, а приложился неподвижными губами
к ее холодной щеке. И, уходя в гараж, пробормотал:
   - Ну и семейка, прости господи! Теперь Майра из меня душу  вымотает  за
то, что мы не якшаемся с этими миллионеришками! Эх, удрать бы от всего  на
свете! В-конторе тоже забот и хлопот не оберешься. Поневоле  взбесишься  -
доводят... Ох и устал же я...



        "3"

   Для Джорджа Ф.Бэббита, как  и  для  большинства  преуспевающих  граждан
города Зенита, собственный автомобиль был поэзией  и  драмой,  страстью  и
героизмом. Контора была для него пиратским кораблем, поездка в  автомобиле
- опасной вылазкой на берег.
   Самым решительным из всех решительнейших моментов дня был момент, когда
заводилась машина. В холодное утро она заводилась плохо: жалобно  и  долго
гудел стартер, время от времени приходилось подсасывать бензин, и это было
настолько увлекательно, что во время завтрака Бэббит рассказывал о  каждой
капле истраченного бензина и вслух  подсчитывал,  во  что  эта  капля  ему
обошлась.
   В это утро он смутно ждал, что все  пойдет  не  так,  и  был  несколько
обескуражен, когда зажигание легко и сразу включилось  и  машина  даже  не
задела дверную раму, исцарапанную и ободранную крыльями,  которые  столько
раз цеплялись, когда Бэббит выводил машину из гаража. Он даже  растерялся.
Оттого он и крикнул Сэму Доппелбрау "доброе  утро!"  гораздо  приветливей,
чем хотел.
   Зеленый с белым дом Бэббита,  построенный  в  голландском  колониальном
стиле, вместе с двумя другими занимал целый квартал на  Чэтем-роуд.  Слева
от него проживал мистер  Сэмюэл  Доппелбрау  -  новый  помощник  директора
процветающей фирмы санитарного оборудования. Дом у него был  удобный,  без
всяких претензий - большой, бревенчатый,  с  низким  мезонином  и  широкой
верандой  блестящего  ярко-желтого,  как  яичный  желток,  цвета.   Бэббит
неодобрительно называл мистера и миссис  Доппелбрау  "богемой".  Из  этого
дома далеко за полночь слышались музыка и непристойный смех, среди соседей
ходили слухи о контрабандном виски и веселых катаньях на машинах. Об  этой
семье Бэббит любил вести  долгие  разговоры  по  вечерам,  безапелляционно
заявляя:
   -  Я  не  святоша  и  не  возражаю,   если   человек   изредка   выпьет
стаканчик-другой, но когда люди позволяют себе бог знает что и думают, что
им все сойдет с рук, - этого я не терплю!
   По другую сторону от Бэббитов жил Говард Литтлфилд - доктор  философии.
Его дом был последним словом архитектуры - нижний этаж  из  темно-красного
матового кирпича с застекленным  портиком,  верх  светло  оштукатурен  под
мраморную крошку, крыша из красной черепицы. Литтлфилд был Великим  Ученым
этих мест, авторитетом по части чего угодно, кроме  автомобилей,  детей  и
кухни. Он получил звание бакалавра искусств  при  Блоджетском  колледже  и
доктора философии - при экономическом факультете  Йельского  университета.
Он  служил  директором-распорядителем   и   заведующим   отделом   рекламы
зенитского акционерного  общества  городского  транспорта.  Он  мог,  если
предупредить его не позже чем за десять часов, выступить  перед  собранием
членов городского  муниципалитета  или  перед  сенатом  штата  и  доказать
абсолютно точно, с цифрами в руках и примерами из истории Польши  и  Новой
Зеландии, что акционерное транспортное общество обожает своих акционеров и
нянчится со своими рабочими, что всеми  акциями  общества  владеют  только
вдовы и сироты и что все его начинания  благодетельствуют  домовладельцев,
повышая ценность квартир, а беднякам помогают,  снижая  квартирную  плату.
Все знакомые обращались к Литтлфилду, когда им нужно было узнать год битвы
при Сарагосе, значение слова "саботаж",  будущий  курс  германской  марки,
перевод латинской фразы  "hinc  illae  lacrimae"  [вот  откуда  эти  слезы
(лат.)]  или  количество  производных  антрацитовой  смолки.  Он   вызывал
глубочайшее уважение Бэббита, когда признавался ему, что  часто  сидит  по
ночам,  разбираясь  в  цифрах  и  примечаниях  к  отчетам  конгресса   или
просматривая (с легкой иронией по адресу невежественных авторов) последние
книги по химии, археологии и ихтиологии.
   Но главным образом Литтлфилд всем служил примером высокой религиозности
и морали. Несмотря на свои необычайные познания, он был столь  же  строгим
пресвитерианцем  и  столь  же  непоколебимым  республиканцем,  как  Джордж
Ф.Бэббит. И он поддерживал в деловых людях их веру. Эту их  инстинктивную,
горячую веру в то, что их коммерческая система и личное поведение  -  верх
совершенства, доктор Литтлфилд подкреплял и доказывал ссылками на историю,
экономику и на исповеди раскаявшихся радикалов.
   Бэббит искренне гордился, что живет по соседству с таким ученым мужем и
что  Тед  дружит  с  Юнис  Литтлфилд.  Хотя  в  шестнадцать  лет  Юнис  не
интересовалась никакой статистикой, кроме возрастов и  окладов  кинозвезд,
она все же, как подчеркивал Бэббит, "была дочерью своего отца".
   Разница между таким легкомысленным типом, как Сэм Доппелбрау,  и  таким
поистине превосходным  человеком,  как  Литтлфилд,  сказывалась  и  на  их
внешности. В сорок восемь лет  Сэм  выглядел  непозволительно  молодо.  Он
всегда носил котелок на затылке, и его красное  лицо  вечно  морщилось  от
бессмысленного смеха. Доктор Литтлфилд в сорок два года выглядел стариком.
Он был высокий, широкоплечий, толстый. Казалось,  очки  в  золотой  оправе
тонут в глубоких складках его длинного лица. Надо лбом  вздымалась  черная
лохматая копна сальных волос. Беседуя с кем-нибудь,  он  пыхтел  и  мычал.
Значок университетской корпорации Фи Бета  Каппа  сверкал  на  грязноватом
черном жилете. Пахло от Литтлфилда  застарелым  табаком,  и  во  всем  его
облике вообще было что-то похоронное и церковное: рядом с  посредником  по
продаже недвижимого имущества и  агентом  по  распространению  санитарного
оборудования он излучал какой-то дух святости.
   В это утро он стоял перед своим домом, разглядывая газон между мостовой
и  широкой  асфальтированной  дорожкой.   Бэббит   остановил   машину   и,
высунувшись, крикнул: "Доброе утро!" Литтлфилд вразвалку подошел к нему  и
поставил ногу на подножку машины.
   - Славное утро! - сказал Бэббит, незаконно рано закуривая вторую сигару
за этот день.
   - Да, утро действительно хорошее! - отозвался Литтлфилд.
   - Весна уже совсем близко!
   - Да, теперь уже совсем весна! - подтвердил Литтлфилд.
   - А ночи  по-прежнему  холодные.  Сегодня  пришлось  взять  на  веранду
запасное одеяло.
   - Да, сегодня ночью было не слишком тепло, - согласился Литтлфилд.
   - Но, пожалуй, больше настоящих холодов не будет.
   - Пожалуй, нет, хотя в Тифлисе, штат Монтана, вчера шел снег,  -  изрек
Ученый Муж. - Помните, три дня назад-на Западе была сильная буря, в Грили,
штат Колорадо, выпало до тридцати дюймов снегу, а два года назад и у  нас,
в Зените, двадцать пятого апреля была настоящая пурга!
   - Что вы говорите! Слушайте, друг, а какого вы мнения о республиканском
кандидате? Кого выдвинут в президенты? Не думаете ли  вы,  что  нам  давно
необходимо иметь по-настоящему деловое правительство?
   - По моему мнению, стране  прежде  всего  и  в  первую  очередь  нужное
хорошее, здоровое, деловое  управление.  Нам...  м-ммм-м...  больше  всего
необходимо, так сказать, деловое правительство!
   - Рад слышать это! Очень-очень рад слышать это от вас! Не знал, как  вы
к этому относитесь, все-таки вы связаны с учеными кругами и так далее,  но
я рад, что вы отнеслись к этому именно так. Стране нужнее всего, именно  в
данное время, не ученый президент и не  возня  со  всякими  международными
вопросами,  а  настоящее,  крепкое,  деловое  экономическое   руководство,
которое даст нам возможность повысить наши обороты.
   - Правильно. Обычно забывают, что даже в Китае в последнее время ученые
уступают  дорогу  более  практическим  деятелям,  и,  конечно,   вы   сами
понимаете, что из этого следует.
   - Что вы говорите! Как интересно! - вздохнул Бэббит.  На  душе  у  него
стало гораздо легче, гораздо спокойней за  весь  ход  мировых  событий.  -
Всегда рад перекинуться с вами словечком. А теперь  мне  пора  в  контору,
надо облапошить  двух-трех  клиентов!  Всего  лучшего,  старина!  Вечерком
увидимся! До скорого свидания!


   Да, немало они поработали, эти уважаемые граждане. Двадцать  лет  назад
высокий склон, где теперь вырос район Цветущие Холмы -  с  новыми  домами,
безукоризненными газонами и потрясающим комфортом,  -  был  покрыт  буйной
порослью самосева - тополями, кленами, дубами. И посейчас на вытянутых  по
струнке улицах встречались незастроенные, заросшие лесом участки и остатки
одичалых садов. Утро  было  ослепительное;  распускающиеся  листья  яблонь
горели  на  ветвях  зеленоватыми  огоньками.  По  овражкам  белели  первые
лепестки цветущих вишен и заливались малиновки.
   Бэббит вдыхал запах земли, улыбался сумасшедшим руладам малиновок,  как
улыбался бы играющим котятам  или  смешному  кинофильму.  С  виду  он  был
стандартным дельцом, едущим в свою  контору,  -  упитанный,  в  корректной
темно-коричневой шляпе и в очках без оправы, он  вел  отличную  машину  по
загородной аллее, куря огромную сигару. Но в нем жила неподдельная  любовь
к своему кварталу, своему городу, к своим  близким  и  друзьям.  Кончилась
зима, пришло время строить, наблюдать, как растут дома,  а  для  него  это
было счастьем. Вся утренняя хмурь прошла,  и  в  самом  бодром  и  веселом
настроении он остановился на Смит-стрит, чтобы занести портному коричневые
брюки и заправить машину у бензоколонки.
   Привычная  процедура  еще  больше  подняла  настроение:  приятно   было
смотреть на высокую красную  бензоколонку,  на  изразцы  и  темный  кирпич
гаража, на  витрину  с  самыми  соблазнительными  деталями  -  сверкающими
цилиндрами,   автомобильными   свечами   в   безукоризненных    фарфоровых
изоляторах, золотыми и  серебряными  снеговыми  цепями  для  шин.  Он  был
польщен радушием, с каким его встретил  Сильвестр  Мун,  самый  грязный  и
самый умелый механик на свете.
   - Здравствуйте, мистер Бэббит! - сказал Мун, и Бэббит почувствовал себя
важным лицом, чье  имя  помнят  даже  занятые  по  горло  механики,  а  не
каким-нибудь  горе-спортсменом,  который  носится  без  толку   на   своей
малолитражке.  Ему  нравился   замысловатый   счетчик   на   бензоколонке,
отщелкивающий галлон за галлоном,  нравился  остроумный  плакат:  "Вовремя
набрать - в пути не застрять. Обслужим в момент, бензин  -  тридцать  один
цент!"  Нравилось  ритмическое  бульканье  бензина,  льющегося  в  бак,  и
равномерные точные движения Муна, поворачивающего ручку.
   - Сколько нам сегодня?  -  спросил  Мун  тоном,  в  котором  звучала  и
независимость великого специалиста, и приветливость  доброго  приятеля,  и
уважение к столь почтенному члену общества, каким являлся Джордж Ф.Бэббит.
   - Наливайте доверху!
   - Кого вы прочите в республиканские кандидаты, мистер Бэббит?
   - Рано сейчас предсказывать. Впереди еще  целых  полтора  месяца,  нет,
почти два - да, верно, почти  два...  словом,  до  съезда  республиканской
партии осталось не меньше шести недель, и, с моей точки зрения,  надо  без
всякой предвзятости отнестись ко всем кандидатам - так сказать,  проверить
их, послушать, а потом уже обдумать и решить.
   - Это верно, мистер Бэббит!
   - Но я вам вот что скажу - кстати, я и четыре года назад и  восемь  лет
назад думал так же, - да, и через четыре года, и через  восемь  лет  я  от
своего не отступлюсь! Я всем говорю и всем  буду  втолковывать  одно:  нам
прежде  всего,  в  первую  очередь  нужно   хорошее,   здоровое,   деловое
правительство.
   - Ей-богу, ваша правда!
   - Взгляните-ка на шины, как они - в порядке?
   - В порядке! У вас все  в  порядке!  Нам,  механикам,  нечего  было  бы
делать, если б все так следили за своими машинами, как вы!
   -  Стараюсь,  сам  во  все  вникаю!  -  Бэббит  заплатил,  бросил,  как
полагалось: - Сдачи не надо! - и поехал дальше, искренне восхищаясь собой.
   С видом  доброго  самаритянина  он  окликнул  солидного  гражданина  на
трамвайной остановке:
   - Подвезти? - и когда тот  забрался  в  машину,  Бэббит  снисходительно
спросил: - В центр? Всегда стараюсь подвезти человека, когда вижу, что  он
ждет на остановке, - конечно, если он не какой-нибудь бродяга!
   - Хорошо, если бы  все  так  щедро  распоряжались  своими  машинами,  -
поддакнул пассажир, павший жертвой благотворительности.
   - Нет, тут щедрость ни при чем! Суть тут в другом - я и сыну вчера  как
раз говорил об этом:  всякий  должен  делиться  с  ближним  всеми  благами
земными, и я просто из себя выхожу, когда человек вообразит,  что  он  бог
знает кто, и похваляется перед всеми только потому, что делает добро.
   Жертва не знала, что сказать. А Бэббит пробасил, не ожидая ответа:
   - Безобразно нас обслуживает Транспортная компания. Разве можно пускать
трамваи на Портленд-роуд с перерывами в  семь  минут?  Зимой,  в  холодное
утро, пока ждешь на углу, всего насквозь продует.
   - Правильно. А какое  им  дело  до  нас,  этой  компании?  Надо  бы  ее
хорошенько поприжать!
   Но тут Бэббит испугался.
   - Нет, нельзя обвинять  только  Компанию  Городского  транспорта  и  не
понимать, в каких трудных условиях там работают, нельзя идти на  поводу  у
всяких чудаков, которые требуют  передачи  транспорта  муниципалитету.  Вы
только  посмотрите,  ведь  это  просто  преступно  так  вымогать  прибавку
зарплаты, как рабочие, а мы с  вами  отвечай,  плати  по  семь  центов  за
проезд! В сущности-то обслуживание на всем транспорте превосходное!
   - Как сказать, - нерешительно начал пассажир.
   - Утро замечательное! - перебил его Бэббит. - Весна в полном разгаре!
   - Да, совсем весна.
   Жертва  бэббитовской  благотворительности  была,  как   видно,   лишена
остроумия и смекалки, и Бэббит погрузился в молчание, развлекаясь тем, что
обгонял трамваи на перекрестках: нажать,  насесть  ему  на  хвост,  рывком
проскользнуть между высокой желтой стенкой вагона  и  стоящими  у  обочины
машинами и перед самой остановкой промчаться мимо, - это  отличный  спорт,
требует смелости.
   И все время он неустанно любовался Зенитом. Иногда по целым неделям  он
не видел ничего, кроме клиентов и  досадных  объявлений  "Сдается  внаем",
вывешенных его соперниками. Сегодня, в непонятном смятении, он и радовался
и сердился с одинаковой легкостью, а весеннее  солнце  так  соблазнительно
пригревало в это утро, что он все видел яснее, чем обычно.
   Каждый квартал но знакомой дороге в контору имел для него  свою  особую
прелесть: особняки, сады и извилистые аллеи Цветущих  Холмов,  одноэтажные
магазины на Смит-стрит, блеск зеркальных витрин и нового желтого  кирпича,
бакалейные  магазины,  прачечные  и  аптеки  для  удовлетворения  насущных
потребностей хозяек  восточного  предместья,  огороды  в  Датч-Холлоу,  со
сторожками в заплатках из ребристого железа и крадеными дверьми,  афиши  с
божественными  красавицами  девяти  футов  ро