ели даже вскакивают с мест: вот это чечетка - Джексон
и Вест! Смотри, как играют и передом и задом в  нашем  оркестре  Провен  и
Ладам. Итак, друзья, зевать нельзя! Слушай, что птичка чирикнула с  крыши:
все читайте наши афиши!"

   - Сочно! - сказал Бэббит. - Видно, лакомый кусочек  этот  театр!  Пошли
все вместе, а?
   Но они еще долго медлили и никак не решались уйти. Тут за столиками они
сидели развалясь и твердо упираясь ногами в пол и поэтому чувствовали себя
в безопасности, но все-таки их качало и было страшно пуститься  в  опасное
плавание по скользкому паркету длинного зала, под взглядами других  гостей
и слишком внимательных официантов.
   И когда они наконец решились встать, столики кидались им  под  ноги,  и
они пробовали прикрыть смущение тяжеловесными шутками в гардеробной. Когда
гардеробщица выдавала им шляпы, они улыбались ей в надежде, что  она,  как
беспристрастный и опытный судья,  поймет,  что  имеет  дело  с  настоящими
джентльменами. Они ворчали друг на друга:  "Чья  это  дырявая  покрышка?",
или: "Бери ту, что получше, Джорджи, а я прихвачу, какая останется",  -  и
заплетающимся языком приглашали гардеробщицу: "Пойдем-ка с  нами,  крошка!
Такой вечерок закатим, что закачаешься!" Каждый пытался дать  ей  на  чай,
перебивая остальных: "Нет! Погоди! Вот! Я уже достал!" И все  вместе  дали
ей целых три доллара.


   Они сидели в ложе театра, задрав ноги на барьер, с шиком куря роскошные
сигары,  и  смотрели,  как  двадцать  накрашенных,  усталых  и  безнадежно
респектабельных пожилых тетушек задирали ноги в примитивных па  шантанного
танца, а комедиант-еврей издевался над еврейским народом. В  антракте  они
встретились  с  другими  одинокими  делегатами.  Все  вместе   -   человек
двенадцать - они отправились в  кабачок  "Душистый  бутон",  где  душистые
бутоны были сделаны из пыльной бумаги и развешаны гирляндами в низком зале
и где воняло, как в заброшенном хлеву, использованном не по назначению.
   Здесь виски подавали уже открыто, прямо  в  стаканах.  Два-три  клерка,
мечтавшие в день получки сойти за миллионеров, танцевали в  узком  проходе
между столиками с телефонистками и маникюршами.  В  фантастической  пляске
кружились профессиональные танцоры -  молодой  человек  в  отлично  сшитом
фраке и тоненькая, словно обезумевшая девушка в изумрудном шелку, с рыжими
волосами, взметенными, как пламя костра. Бэббит попытался танцевать с ней.
Он шаркал по полу не в такт бешеной музыке, настолько отяжелевший, что его
трудно было вести, и его так качало,  что  он  наверно  упал  бы,  если  б
девушка не поддерживала его тонкой, но сильной и доброй рукой. Он ослеп  и
оглох от скверного контрабандного алкоголя, он не видел  ни  столиков,  ни
лиц. Его закружила эта девушка, эта теплая, гибкая молодость.
   А когда девушка решительно отвела его ко всей компании,  он  вдруг,  по
какой-то совершенно неожиданной ассоциации, вспомнил,  что  его  бабка  по
матери была шотландкой, и, откинув  голову,  закрыв  глаза  и  восторженно
раскрывая рот, медленно, густым басом запел "Лох Ломонд".
   После этого его растроганное и умиленное настроение вдруг  испортилось.
Представитель Спарты заявил, что он "поет,  как  сапог",  и  десять  минут
Бэббит мужественно и громко бранил его заплетающимся языком. Все требовали
виски, пока хозяин заведения не объявил, что пора  закрывать.  Но  Бэббита
жгла и терзала жажда  более  грубых  удовольствий.  И  когда  У.-А.Роджерс
протянул: "А что, если нам отправиться к девочкам?"  -  он  бурно  выразил
одобрение. Перед уходом трое из них уже тайно назначили свидание девушке в
зеленом, танцевавшей с ними за плату, она ласково  соглашалась:  "Да,  да,
миленький!" - со всем, что ей предлагали, и тут же начисто забывала о них.
   Когда они  проезжали  по  окраинам  Монарка,  по  улицам,  где  ютились
коричневые деревянные домишки  рабочих,  безликие,  как  тюремные  камеры,
когда их машины неслись мимо  товарных  складов,  казавшихся  этой  пьяной
ночью огромными и жуткими, когда подъезжали к дому  с  красными  фонарями,
откуда слышалось дребезжание  пианолы  и  жеманный  визг  толстых  женщин,
Бэббиту становилось все страшней. Он готов был выскочить из такси, но  все
его тело пылало медленным огнем, и он  пробормотал:  "Уходить  поздно!"  -
понимая, что ему уходить не хочется.
   Между прочим, тут произошел, как им показалось, очень  смешной  случай.
Биржевик из Миннемагенты заявил:
   -  Монарк  куда  веселее  вашего  Зенита.  Разве   у   вас,   зенитских
толстосумов, есть такие заведеньица, как это?
   Бэббит взбесился:
   - Наглая ложь! В Зените все есть! Можете мне  поверить,  у  нас  всяких
этих домов, и кабаков, и притонов больше, чем в любом городе штата!
   Вдруг он понял, что над ним смеются, полез в драку, но потом нее  забыл
и окунулся в мутную неудовлетворенность нечистых переживаний, каких он  не
знал со студенческих времен...
   Утром, возвращаясь в Зенит, он чувствовал, что его тяга  к  бунту  была
частично  удовлетворена.  Он  погрузился  в   блаженное   раскаяние.   Все
раздражало его. Он даже не улыбнулся, когда У.-А.Роджерс пожаловался:
   - Ох, голова болит! Ну и божье наказание это утро! Слушай!  Я  знаю,  в
чем дело! Вчера кто-то нарочно подлил спирту в мое виски!
   Семья Бэббита никогда не узнала о его приключениях, и никто  в  Зените,
кроме Роджерса и Уинга, об этом не узнал. Он даже сам себе  ни  в  чем  не
признавался. И если были какие-нибудь последствия - они так и  остались  в
тайне.



        "14"

   Этой осенью некий мистер  У.-Г.Гардинг  из  Мэриона,  штат  Огайо,  был
избран президентом  Соединенных  Штатов,  но  Зенит  меньше  интересовался
общенациональной избирательной  кампанией,  чем  местными  выборами.  Хотя
Сенека Доун был адвокатом, окончившим университет, его кандидатуру в  мэры
города неожиданно выставили рабочие  организации.  Противодействуя  этому,
демократы и республиканцы объединились вокруг  Люкаса  Праута,  фабриканта
пружинных матрацев,  слывшего  весьма  здравомыслящим  человеком.  Мистера
Праута поддерживали банки, Торговая палата, все уважаемые газеты и  мистер
Джордж Ф.Бэббит.
   Бэббит возглавлял избирательную комиссию района Цветущих Холмов, но там
все обстояло благополучно, а он рвался в бой. После речи на съезде  о  нем
пошла слава, как о хорошем  ораторе,  поэтому  объединенная  избирательная
комиссия демократов и республиканцев послала его в  Седьмой  избирательный
участок и в Южный Зенит - выступать на небольших собраниях перед рабочими,
клерками и их женами, которые  еще  не  знали,  как  использовать  недавно
обретенное право голосования.  Бэббит  и  тут  прославился,  и  его  слава
длилась несколько недель. Иногда на собрания, где  он  выступал,  являлись
репортеры, и потом в газетных  заголовках  сообщалось  (хотя  и  не  очень
крупным шрифтом), что "Джордж Ф.Бэббит выступал под горячие  аплодисменты"
и  что  "выдающийся  коммерсант  изобличил  пороки   Доуна".   Однажды   в
иллюстрированном  приложении  к  "Адвокат-таймсу"   появилась   фотография
Бэббита и еще, десятка других дельцов с подписью:  "Ведущие  финансовые  и
коммерческие деятели Зенита, которые поддерживают Праута".
   Бэббит заслужил эту славу. Избирательную кампанию он проводил блестяще.
Он в нее верил, он  был  убежден,  что  сам  Линкольн  -  будь  он  жив  -
агитировал бы за мистера У.-Г.Гардинга (если только Линкольн  не  оказался
бы в Зените, где он, наверное, выступал бы за Люкаса Праута). Разговаривал
Бэббит с аудиторией без всяких дурацких околичностей: Праут  -  воплощение
честности и трудолюбия, Сенека Доун - воплощение самой низкой  лени,  -  и
ваше дело, кого из них выбрать. Широкоплечий, громкоголосый,  сам  Бэббит,
безусловно, был Славным Малым и - редкое качество! - по-настоящему  хорошо
относился к людям. Даже к простым рабочим он относился довольно хорошо. Он
хотел, чтобы им платили как  следует,  для  того  чтобы  они  могли  много
платить за квартиры - но, конечно, при  условии,  что  не  будут  нарушены
законные прибыли акционеров. Обуреваемый благородными порывами  и  радуясь
открытию, что он - прирожденный оратор, Бэббит умел завоевать расположение
аудитории и со всем пылом отдавался избирательной кампании,  прославившись
не только на Седьмом и Восьмом участке, но даже кое-где и на Шестнадцатом.


   Набившись в машину, они подъехали к помещению Туриферейна - Бэббит, его
жена, Верона, Тед и Рислинги - Поль с Зиллой. Спортивный зал помещался над
гастрономическим магазином, на улице, где грохотали трамваи и пахло луком,
бензином и жареной рыбой. Все видели Бэббита в новом свете, и даже он  сам
собой любовался.
   - Не знаю, как ты можешь выступать на трех собраниях в один вечер.  Вот
бы мне твои силы! - сказал Поль, а Тед сообщил Вероне: "Наш старикан умеет
брать этих молодчиков на пушку!"
   Мужчины, в черных сатиновых рубахах, с только что вымытыми лицами, хотя
и с остатками копоти под глазами, слонялись по широкой лестнице, ведущей в
зал.  Бэббит  и  его  спутники  вежливо  пробрались  между  ними  в  чисто
выбеленную комнату, в конце которой стояли подмостки  с  красным  плюшевым
"троном" и сосновым "алтарем", выкрашенным в водянисто-голубой  цвет  -  в
такой обстановке ежевечерне выступают Великие Магистры  и  верховные  чины
бесчисленных братств и лож. Зал  был  полон.  Прокладывая  себе  дорогу  в
толпе, стоявшей у входа, Бэббит услышал  милый  сердцу  шепот:  "Это  он!"
Председатель с важным видом  уже  спешил  ему  навстречу  по  центральному
проходу:
   - Докладчик? Все готово, сэр. Простите... м-мм... ваша фамилия?
   И Бэббит поплыл по волнам красноречия:
   - Леди и джентльмены Шестнадцатого участка, к сожалению, сегодня  здесь
среди нас нет человека, который  является  самым  закаленным  троянцем  на
политической арене -  я  говорю  о  нашем  лидере,  достопочтенном  Люкасе
Прауте, знаменосце нашего города и всего Зенитского округа. И так как  его
здесь нет, то я прошу разрешения, как ваш друг и сосед,  как  согражданин,
гордящийся честью, выпавшей всем нам на долю -  жить  в  нашем  прекрасном
городе Зените, рассказать  вам  искренне,  честно  и  беспристрастно,  как
смотрит на перспективы этой важной избирательной кампании простой  человек
дела - человек, который вырос в бедности, знал физический труд и  никогда,
- даже теперь, обреченный судьбой сидеть за письменным столом,  -  никогда
не забудет, что значит, черт возьми, вставать в пять тридцать и бежать  на
фабрику с котелком в мозолистой руке, чтобы поспеть  ровно  к  семи,  если
только хозяин не обжуливал нас и не давал гудок  на  десять  минут  раньше
(смех). Но, возвращаясь к основным и решающим вопросам этой  избирательной
кампании, скажу вам, что главная ошибка, на которую лицемерно толкает  вас
Сенека Доун...
   Находились рабочие, которые издевались над Бэббитом -  молодые  циники,
главным образом, из иностранцев: евреи,  шведы,  ирландцы,  итальянцы.  Но
более  пожилые,  терпеливые,  изнуренные  и  согнутые  трудом  плотники  и
механики, кричали Бэббиту "ура",  а  когда  он  доходил  до  анекдота  про
Линкольна, их глаза увлажнялись слезой.
   Скромно и деловито он покидал зал под сладостные  сердцу  аплодисменты,
чтобы поспеть на третье в этот вечер собрание.
   - Садись-ка за руль, Тед! - просил он. - Что-то я устал от этого  дела.
Ну, как я говорил, Поль? Дошло до них?
   - Еще бы! Отлично говорил! С огоньком!
   Миссис Бэббит просто молилась на мужа:
   - Ах, как  чудесно  ты  говорил!  Так  ясно,  так  увлекательно,  такие
прекрасные мысли! Когда я слышу  твои  выступления,  я  понимаю,  что  мне
трудно оценить, как глубоко ты мыслишь, какой у тебя блестящий  ум,  какой
дар речи! Ну, просто... просто блестяще!
   Одна Верона не давала ему покоя.
   -  Папа,  скажи  мне,  -  приставала  она,  -  откуда  ты  знаешь,  что
национализация средств производства и тому подобное  непременно  окончится
неудачей?
   Миссис Бэббит с упреком перебивала дочь:
   - Рона, неужели ты не понимаешь,  неужели  не  чувствуешь,  что  нельзя
требовать объяснения таких сложных вещей от отца в  ту  минуту,  когда  он
устал после выступления! Я уверена, что, отдохнув, он с удовольствием  все
тебе объяснит. А  теперь  давайте  помолчим,  пусть  папа  подготовится  к
следующей речи.  Только  подумать!  Сейчас  уже  все  собираются  в  клубе
Маккавеев и ждут - ждут _нас_!


   Мистер Люкас Праут и Крепкие Дельцы победили  мистера  Сенеку  Доуна  и
Классовую Политику, и Зенит был снова спасен. Бэббиту  предложили  раздать
несколько небольших  должностей  бедным  родственникам,  но  он  предпочел
получить от  городских  властей  негласную  информацию  насчет  того,  где
собираются прокладывать шоссейные  дороги,  о  чем  благодарные  городские
власти ему и сообщили. Кроме  того,  он  был  одним  из  тех  девятнадцати
ораторов,  которые  выступали  в  Торговой  палате,  праздновавшей  победу
справедливости.
   Репутация Бэббита как первоклассного оратора настолько укрепилась,  что
на ежегодном обеде Ассоциации  посредников  по  продаже  недвижимости  ему
поручили произнести вступительную речь. В газете "Адвокат-таймс" эта  речь
была приведена почти полностью, что случалось не так уж часто:
   "Вчера вечером состоялся один из самых оживленных банкетов,  данный  по
случаю  ежегодной  встречи  членов  Ассоциации  посредников   по   продаже
недвижимости в венецианском зале ресторана О'Хирна.  Наш  любезный  хозяин
Джил О'Хирн превзошел себя, и собравшиеся наслаждались выбором таких блюд,
каких не найти нигде к западу от Нью-Йорка,  -  да,  пожалуй,  и  в  самом
Нью-Йорке, - запивая эти многочисленные блюда напитком, освежающим, но  не
опьяняющим, а именно сидром с фермы Чендлера Мотта, Президента Правления и
бесподобно остроумного председателя этого собрания.
   Мистер Мотт,  страдавший  в  этот  вечер  легким  воспалением  гортани,
предоставил слово для вступительной речи мистеру Дж.Ф.Бэббиту. Упомянув  о
бурном росте числа участков, назначенных к застройке по системе  Торренса,
мистер Бэббит сказал следующее:
   "Обращаясь  к  вам  с  импровизированной  речью   (впрочем,   тщательно
переписанной и лежавшей в кармане жилета), я не могу не вспомнить  анекдот
о двух ирландцах, Майке я Пате, которые ехали в поезде.  Забыл  сказать  -
они оба были матросы. Майк, да, кажется, Майк, занял нижнюю койку и  вдруг
слышит наверху страшный шум. Окликает он Пата, спрашивает - что случилось?
А Пат ему отвечает: "Пропади я пропадом, никак заснуть не могу! Как восемь
склянок пробило, стая я залезать в этот проклятый гамачок тут наверху -  и
никак не влезу, никак!"
   И вот я, джентльмены, стоя тут перед вами, чувствую себя не лучше Пата,
- всякое может случиться: вдруг поговорю я, поговорю,  и  почувствую  себя
таким ничтожным, что даже помещусь в багажную сетку, пропади я пропадом!
   Джентльмены, мне кажется, что каждый год, когда мы тут собираемся  -  и
друзья и враги, - каждый год, когда мы  закуриваем  трубку  мира  и  ветер
дружбы возносит дым к цветущим холмам Доброй Воли, мы должны, стоя  плечом
к плечу и глядя друг другу в глаза, как граждане лучшего  города  в  мире,
отдать себе отчет, что значим мы сами и что значит наш город.
   Правда, мы должны признать, что  в  Соединенных  Штатах,  по  последней
переписи, мы стоим чуть ли не на двенадцатом месте при населении в 361000,
или фактически  в  362000  человек.  Но,  джентльмены,  если  к  следующей
переписи мы не выбьемся, по крайней  мере,  на  десятое  место,  я  первый
попрошу сомневающихся снять с  меня  последнюю  рубаху  и  скушать  ее  за
здоровье Дж.Ф.Бэббита, эсквайра! Правда, возможно, что  Нью-Йорк,  Чикаго,
Филадельфия всегда будут больше нашего города. Но оставим  в  стороне  эти
три города, которые, как  известно,  настолько  разрослись,  что  ни  один
порядочный белый человек, который любит жену и ребятишек и  свежий  воздух
на божьем просторе и любит пожать руку соседу  у  ворот,  никогда  в  этой
тесноте жить не захочет, - так вот, я вам прямо  скажу,  что  не  променяю
первоклассную зенитскую новостройку на весь Бродвей или  Стэйт-стрит  -  и
каждому, у кого есть голова на  плечах,  понятно,  что,  кроме  этих  трех
больших городов, наш Зенит - лучший на земле образец американского  образа
жизни и процветания.
   Я не хочу сказать, что у нас  нет  недостатков.  Нам  еще  многое  надо
сделать  -  скажем,  заасфальтировать  пригородные  дороги,  потому   что,
поверьте мне, именно тот, кто зарабатывает от трех до десяти тысяч в год и
имеет автомобиль, славную семейку и небольшой домик в пригороде, -  именно
этот человек и является двигателем прогресса!
   Эти люди сейчас правят Америкой, они идеал человека, на которого должен
равняться весь мир, если он хочет добиться, чтобы люди на нашей  маленькой
планете  жили  приличной,  упорядоченной,  христианской   жизнью!   Иногда
призадумаешься  и  так  ясно  представишь  себе  этакого   вот   солидного
американского гражданина, что на душе становится радостно.
   Этот Идеальный Гражданин - я  прежде  всего  представляю  его  живым  и
подвижным, как хороший охотничий пес. Он не тратит  драгоценное  время  на
бесплодные  мечтания,  на  всякие  великосветские  приемы   и   балы,   не
вмешивается не в свое дело, а работает с огоньком в какой-нибудь торговле,
или имеет профессию,  или  даже  занимается  искусством.  Вечером  закурит
хорошую сигару, сядет за руль доброй своей  машины,  ругнет  карбюратор  и
помчится домой. Скосит травку на лужайке или потренируется в гольф, а  тут
и обед готов. После обеда расскажет ребятишкам сказку, либо  сведет  их  в
кино, либо сыграет партию-другую в бридж,  а  то  и  почитает  газету  или
хороший, увлекательный роман из  жизни  ковбоев,  если  уж  его  тянет  на
литературу. А то  зайдет  кто-нибудь  из  соседей,  посидят,  поболтают  о
друзьях, поделятся новостишками. Такой человек ложится спать довольный,  с
чистой совестью, зная, что и он внес  лепту  в  дело  процветания  родного
города, да и на свой банковский счет.
   И в политике, и в религии этот Здравомыслящий Гражданин умнее  всех  на
свете, а уж что касается искусства, у  него  врожденный  вкус,  он  всегда
выбирает самое лучшее. Ни в одной стране в мире вы не  найдете  на  стенах
гостиных такого количества репродукций со старых мастеров  и  с  известных
картин, как в наших Соединенных Штатах.  Ни  в  одной  стране  нет  такого
количества граммофонов с набором пластинок - и не только танцевальных,  но
и  серьезных,  оперных  -  например,  оперы  Верди,  -  где   поют   самые
высокооплачиваемые певцы в мире.
   В  других  странах   искусством   и   литературой   занимаются   всякие
опустившиеся личности,  которые  ютятся  на  чердаках  и  живут  на  одних
макаронах и выпивке, а у  нас,  в  Америке,  преуспевающего  писателя  или
художника не отличишь от всякого другого приличного дельца. И я, со  своей
стороны, только могу радоваться, что  у  человека,  который  даже  скучное
деловое содержание может облечь в интересную, увлекательную  форму,  умеет
протолкнуть свой  литературный  товар  с  напором,  с  нажимом,  у  такого
человека есть все шансы заработать свои пятьдесят тысчонок  в  год,  и  он
может на равной ноге встречаться с самыми крупными дельцами, иметь большой
дом и шикарную машину - ничуть  не  хуже,  чем  у  любого  индустриального
магната! Но имейте в виду, что судьба писателя  зависит  исключительно  от
одобрения того Славного Малого, которого я вам только что описал, так  что
в развитии литературы надо  отдать  должное  и  ему,  а  не  только  самим
писателям.
   Наконец, - и это самое важное! - наш Стандартный Гражданин,  даже  если
он холост, любит  детишек,  оберегает  семейный  очаг,  этот  краеугольный
камень нашей цивилизации, который был, есть и останется  тем,  что  больше
всего отличает нас от развращенных народов Европы.
   Сам я никогда в Европе не был, да, по правде сказа