с  тут
делается. Это не Средневековье, это.. сколько народу в твоем городишке?
   - Он не мой, - терпеливо объяснил  сэр  Герман,  -  он  герцогский  -
столица  Единой  Земли.   А   народу   много.   Это   действительно   не
Средневековье.
   - Рессоры, - недовольно проворчала Тори,  провожая  взглядом  большую
карету, - шины резиновые. Рации. Компьютеры.
   - Мэджик-буки.
   - Да плевать я хотела! Мечи, арбалеты и камуфляж  "хамелеон"...  дичь
какая-то.
   Сэр Герман не очень понимал, что так раздражает дорогую прабабушку, и
не старался понять. Госпожа де Крис, сколько он ее помнил,  всегда  была
слегка не в себе. Может быть, из-за Светлой Ярости, а может, Меч как раз
и выбрал ее хозяйкой из-за странностей характера.
   Храмовники, последние три дня  прочесывающие  столицу  с  крыш  и  до
подвалов, успели стать привычным зрелищем  на  шопронских  улицах,  и  к
горожанам довольно  быстро  вернулась  подзабывшаяся  привычка  уступать
дорогу, лишь завидев пятнистую форму ордена Храма. Так  что,  по  мнению
командора и братьев-рыцарей, ехали они быстро, куда быстрее, чем простые
смертные. Не шагом и даже не грунью - рысью  ехали,  пусть  и  не  такой
размашистой, как хотелось бы Тори. Не прошло и получаса, как, оставив за
спиной многолюдье центра, миновали Золотой квартал... - Артур,  мальчик,
где же ты, паршивец?! - …а там уж,  обогнув  шумный,  хотя  и  небольшой
базарчик, выбрались на площадь перед Огньскими воротами.
   - Дальше, - сказала Тори, - за город. Уже совсем рядом.
   - Рядом - кладбище. - Сэр Герман пустил коня шагом. - Что Зако делать
на кладбище?
   - Лежать Я тебе говорю, Артур его прикончил.
   - И похоронил вместе со Светлой Яростью?
   - М-да... -  Тори  на  секунду  задумалась.  -  Ладно,  поехали,  там
разберемся.
   День был будний, кладбище - для богатых, так  что  никто  не  попался
навстречу рыцарской кавалькаде. Те, кто может  себе  позволить  хоронить
покойников здесь, сразу за Огньскими воротами, в будние дни работают.  А
умирают такие люди не часто, благо заработанных денег хватает на хороших
лекарей и на дозволенную волшебную медицину.
   Пусто было. Тихо. Благостно.
   Всем,  кроме  госпожи  де   Крис.   Она,   оказавшись   за   оградой,
насторожилась,  как  охотничья  собака.  Подобралась  в  седле.  Поводья
обмотала вокруг седельной луки и расслабленно встряхнула руками.
   Когда-то, обучая правнука основам фехтования, Тори де  Крис  внушала,
укладывая его пальцы на рукоять тяжеленного меча:
   - Не напрягайся, ладонь  спокойна,  пальцы  расслабленны.  Пусть  они
танцуют, как захотят, как им больше нравится...
   Тогда учиться дурацкому бою на дурацких железяках было неинтересно. А
потом, кто же знал?! Пригодилось. Еще как пригодилось.
   И снова, как тогда, в детстве, и как  всегда  потом,  сэр  Герман  не
уследил за движением, не увидел, как вскинулись руки  к  рукоятям  мечей
над плечами Тори де Крис. А она уже слетела на землю и в несколько шагов
оказалась рядом с... хм... кажется, этого  рыцаря  Кодекса  звали  сэром
Милушем, и был он  лейтенантом,  и  смотрел  сейчас  на  Тори  с  вполне
объяснимым изумлением... а  на  поясе  у  него,  на  наборном,  золотом,
тяжелом с виду поясе, от которого за  версту  шибало  нездешней,  вообще
нечеловеческой магией, висела Светлая Ярость.
   И сэр Герман сам спрыгнул  с  коня,  поспешил  следом  за  прабабкой,
оставив свой меч на седле. Ребристая рукоятка полицейского "Глока"  сама
легла в ладонь.
   Пояс. И Меч.
   - Где Артур Северный? - ледяным тоном спросил командор  у  опешившего
рыцаря.
   -  Где  ты  взял  этот  клинок?  -  на   десять   градусов   холоднее
поинтересовалась Тори.
   А сэр Милуш не ответил. Он выхватил Светлую Ярость и  ударил  госпожу
де Крис. Сэр Герман только и успел, что крикнуть:
   - Не насмерть!
   И светлый  клинок  рыбкой  порхнул  из  рук  лейтенанта,  кувыркаясь,
взлетел к жаркому небу, кажется, задержался там на миг, словно не  хотел
возвращаться на землю, и пошел вниз. Вниз. Точнехонько между  командором
и Тори.
   Сэр Герман поймал его за  рукоять:  еще  не  хватало,  чтобы  Светлая
Ярость коснулась освященной кладбищенской земли - трудно сказать, что бы
из этого вышло, но что-то выйти могло, а неожиданностей  хватало  и  без
волшебных мечей.
   - Сама знаю, что не насмерть, - пренебрежительно ответила госпожа  де
Крис, аккуратно роняя сэра Милуша на травку и заламывая ему руку.
   Воздух вокруг зазвенел. Загудел. Раскатился набатным звоном.  Светлая
Ярость сверкнула - словно молния ударила в небо из вычурного перекрестья
гарды.
   "Звездные войны, мать их"... - растерянно подумал сэр Герман. И стало
ни до чего. Потому что Меч потребовал душу и кровь,  и  пришлось  отдать
ему... ей... отдать и то и другое. Душу - свою. А  кровь  -  несчастного
сэра Милуша. И Тори позже, когда все кончилось, развела руками:
   - Надо же. Я не знала, что у тебя есть душа.
   - Была, - поправил сэр Герман.

***

   Могила совсем свежая. Имя на табличке, уложенной пока, за отсутствием
памятника, прямо на  землю,  ни  о  чем  не  говорит.  К  кому  приходил
лейтенант? С кем прощался?
   Это потом.
   А сейчас...
   - Брат Любим, отправляйтесь в кордегардию Недремлющих, доложите,  что
сэр Милуш убит командором Единой Земли.
   - Во имя Божье, сэр!
   - Брат Рубан, оставайтесь здесь,  пока  они  не  пришлют  кого-нибудь
забрать тело.
   - Во имя...
   Не дослушав, сэр Герман махнул рукой и  пошел  к  своему  коню.  Тори
задержалась над трупом. Догнала правнука, держа в руках золотой  Артуров
пояс.
   - Это не покойника, - сухо объяснила она в ответ на взгляд командора,
- это я на твоем парне видела, когда он на Волчью мельницу по  мою  душу
явился. Что ты теперь думаешь делать?
   - Каяться мне надо. -  Сэр  Герман  зло  крутанул  Светлую  Ярость  в
ладони. Лезвие описало сияющую восьмерку. - Душу спасать... Поздно.
   - Поздно, - без всякого сочувствия согласилась Тори, - зато теперь ты
не умрешь.
   - Я и так бессмертный.
   - Нестареющий. Бессмертным тебя сделала она.  До  первой  встречи  со
Звездным, конечно... Ты видишь, Светлая Ярость была не у  Зако,  значит,
Артур его все-таки убил.
   - Нет. А даже если и... Милуш знал, где искать Артура.  Милуш  мертв.
Это суметь надо:  из-за  нелепейшей  случайности  потерять  единственный
источник информации. Что ты там сказала насчет души?
   - Я не знала, что она  у  тебя  есть,  -  повторила  Тори,  -  ты  же
полукровка.
   - Час от часу не легче.  Ладно,  пояс  нужно  отвезти  в  лабораторию
установления связей, пусть его маги допрашивают.
   - А почему бы не позвать магов туда, где твоего парня взяли?
   - Были они там. - Сэр Герман тяжело уселся в седло, разобрал поводья.
- Глухо все. Артур дома  и  не  жил,  считай,  вещи  его  не  помнят.  А
Миротворец, это топор, никому в руки не дается. Даже мне. Все. Поехали.
   - ... Сэр командор! Сэр Герман!
   От городских ворот к кладбищу, безжалостно подгоняя  уставшего  коня,
несся встрепанный Галеш. И блажил так, что небо трескалось:
   - Сэр Герман, я знаю, где Артур! Сэр Герман, его убивают, его... надо
спешить, надо... скорее. Пожалуйста!

***

   Орден Храма, проклятие на всех братьев  и  потомков  их  до  седьмого
колена, орден Храма каким-то чудом - не иначе по дьявольскому наущению -
отыскал своего еретика. Командор Единой Земли не стал тратить времени на
бесполезное ожидание в кафедральном соборе  -  тамплиеры  вообще  начали
избегать столичных церквей с того самого дня, как Миротворец заявил, что
в них не могут совершаться  Таинства,  -  командор  сразу  отправился  к
герцогу, а на резонный вопрос, какое отношение Его  Высочество  имеет  к
аресту сэра Артура и сэра Альберта, ответил, что Братьев держат где-то в
катакомбах под замком.
   Его Высокопреосвященство хотел бы взглянуть на  лицо  герцога  Мирчо,
когда тот узнал, что Миротворец заточен буквально у него под ногами.  Но
Его Высокопреосвященству совершенно  не  хотелось  встречаться  с  сэром
Германом. Командор Единой Земли явился,  чтобы  помешать  расследованию,
сознательно или нет, но он стремился к тому,  чтобы  спасти  дьявола  от
посрамления и не позволить владыке Адаму выполнять свой долг.
   Встречу удалось отложить на несколько часов,  сказавшись  больным,  и
воистину это были лучшие часы для двух грешников, и близко подошли они к
спасению, хоть  и  не  отринули  Сатану  окончательно.  К  вечеру  же  в
допросную явился один  из  братьев-пастырей.  С  опаской  поглядывая  на
колдунов - хотя именно в тот вечер они были наименее опасны,  и  владыка
Адам решил даже, что слегка переусердствовал,  -  брат  сообщил,  что  в
Шопроне беспорядки: рыцари Храма, презрев законы,  окружили  замок;  его
светлость герцог отнюдь не спешит подымать гвардию,  а  командор  Единой
Земли,  наверное,  уже  сейчас  отдает  приказ  своим  рыцарям  обыскать
катакомбы.
   Отец Адам расстроился. С сэром Германом необходимо  было  встретиться
прямо сейчас и всеми правдами  и  не  правдами  заставить  его  отложить
посещение тайной тюрьмы  до  лучших  времен.  До  тех,  пока  Миротворца
приведут в более-менее  божеский  вид.  Младшего  же  колдуна  следовало
немедленно сжечь: взять на себя или возложить на кого-нибудь из  палачей
тяжкий грех убийства некрещеного... но, поразмыслив совсем немного, отец
Адам понял: убить черноглазого или  отдать  приказ  об  убийстве  -  это
верный способ умереть самому.
   Миротворец. Он не простит, пока жив, и не простит,  когда  умрет,  и,
значит, сначала нужно победить его, а уж потом, спокойно, уничтожать его
младшего брата.
   Спокойно. Не спеша. Может быть, его все-таки удастся спасти.
   Шагая по бесконечным лестницам, вверх, вверх и вверх - как  долго  не
поднимался он к солнечному свету?  Четыре  дня?  Пять?  -  отец  Адам  с
удовлетворением подумал, что, по крайней мере, ему  удалось  заронить  в
души обоих пленников семена справедливой неприязни друг к другу.
   Неприязни?
   Нет. Уже почти ненависти.
   Они сильны. Они очень сильны по отдельности: дивное дело,  ведь  даже
слово Божие не удержало еретика-рыцаря, когда он увидел,  что  делают  с
его братом. Пришлось прибегнуть к безотказной  и  прочной  стали.  А  уж
вместе, не будь младший колдун обессилен,  Братья  оказались  бы  не  по
зубам Его Высокопреосвященству. И вновь приходится скорбно признать, что
велика сила Падшего. И вновь, со смиренной радостью можно сказать  себе:
победа близка. Рвутся неестественные связи, притянувшие друг к другу две
грешные души.
   Не забыл и не забудет уже черный колдун о том, что он "лишь  один  из
многих". Не простит. Как не простит и того, что лишь по милости старшего
брата изо дня в день, из  ночи  в  ночь  подвергают  его  мучительным  и
изощренным пыткам. И самое приятное из воспоминаний о  четырех  минувших
днях - это торопливый, отчаянный голос Миротворца:
   - Не было сговора с колдунами, они не колдуны - маги. Я просто следил
за ними, за жемчужиной, она светится.
   - Ах ты... ну ты и гадина, - шепчет маленький колдун, - ты мне  врал?
Мне?!
   Ему незачем болтать, его дело - кричать от  боли.  Чтобы  Миротворец,
признаваясь если не в своих грехах, так в  чужих,  вымаливал  для  брата
короткие минуты передышки.
   Сестренка отнюдь не глупа и, наверное, поняла, что сотня  Недремлющих
была предупреждением: прячься. Но она слишком доверчива. Что  поделаешь?
Двадцать лет живет, пусть и тайком, но под надежной защитой,  вот  и  не
научилась быть  по-настоящему  скрытной,  по-настоящему  недоверчивой  и
подозрительной. И храмовник платит сейчас еще и за нее,  за  Ирму-Софию,
за ложь свою платит. И это тоже справедливо -  ведь  лгать  грешно,  тем
более грешно лгать женщине, которая любит.
   А этот шепот: "...гадина. Ты мне  врал..."  о,  этот  шепот  навсегда
останется с ним. Он не забудет. Да.

***

   - Где? - рявкнул сэр Герман, едва владыка Адам вошел  в  приемную.  -
Где они? - Поймал себя на желании схватить митрополита за шиворот и  как
следует встряхнуть, но сдержался.
   Не время. Пока еще не время.
   - Если вы говорите о двух еретиках, один из которых...
   - Веди! - приказал  командор,  позабыв  о  приличиях,  об  изумленном
герцоге, о том, что "не время". Позабыв сразу, как только услышал  голос
митрополита, полный сдержанной укоризны. О чем думал  три  десятка  лет?
Куда смотрел? То, что стоит сейчас в дверях, поджав губы, тускло  блестя
глазами  из-под  черных  ресниц,  -  оно  же  так  знакомо!   Оно,   как
отвратительная карикатура на прекрасное лицо. Узнать трудно - не  узнать
нельзя.
   Сытое, обожравшееся, утробно икающее. Оно ело и, пока не наелось,  не
могло оторваться от кормушки. А ты ждал, Мастиф...
   Стоп. Мастиф остался там, в мире, погибшем в День Гнева.
   Ты ждал, Герман, не веря  в  мнимую  болезнь  митрополита,  но  и  не
подозревая о том, что же он  такое  в  действительности,  владыка  Адам,
неудачный, ох неудачный сын славного, в общем, мужика, герцога Мирчо.
   - Не двигайся, - приказало оно.
   И  все-таки  Мастиф!  Это  Мастиф  рассмеялся,   легко   разворачивая
митрополита к выходу, пиная в тощий зад:
   - Шевелись, упырь!
   Но именно  сэр  Герман  сообразил  развернуться  к  герцогу  и  мягко
попросить:
   - Забудьте о том, что видели, Ваше Высочество.
   И по мрачноватым коридорам замка - вниз. Вызвать к себе сэра Георга с
его десятком. Вызвать двух лекарей. И дальше - в катакомбы.
   Быстро. Быстрее! Арчи, мальчик мой, ты жив ли еще?
   Ради бога, малыш, прости старого, глупого командора!  Ведь  не  думал
же, в голову прийти не могло, что такое,  как  владыка  Адам,  поселится
среди людей, ничего не боясь, ни от кого не скрываясь.
   Сэр Герман не стал ждать, пока откроют тяжелую, обитую сталью  дверь.
Прошел, как умел, - насквозь. Святой или не святой  в  конце-то  концов?
Святому многое позволено.
   Артур..
   Зрачки не успели еще расшириться, приноравливаясь к темноте.  Поэтому
командор лишь услышал, как загремело металлом о металл...
   Холодная толстая  цепь  обвилась  вокруг  горла,  в  спину  толкнули,
заставляя упасть.
   Нет, но какая  выучка!  Спасибо,  отец  Лучан,  славного  подготовили
бойца.
   Мастиф не упал, конечно. Просто вышел из стальной петли  -  насквозь,
так же, как прошел через дверь. И  обернулся,  чтобы  подхватить  своего
рыцаря для особых поручений. Вот он как раз падал. И от неожиданности, и
оттого, что, строго говоря, стоять на ногах в таком  состоянии  мальчику
ну никак не полагалось. А полагалось лежать и отдавать богу душу.
   - Неплохо, сэр Арчи, совсем неплохо. - Командор улыбнулся в ответ  на
искреннее, совершенно детское изумление в синих глазах. - Я надеюсь, это
был сюрприз не для меня, а для Его Высокопреосвященства?
   Разбитые губы шевельнулись.  В  трещинках  запекшейся  крови  набухли
карминовые капли. А голос, очень тихий, прозвучал на удивление спокойно:
   - Альберт.
   - Где он?
   - За стеной. Слева.
   Дверь наконец-то распахнулась, широкий луч света из коридора  лег  на
каменный пол, и сэр Герман приказал, не глядя:
   - Лекаря!

***

   Владыку Адама пришлось отпустить.
   - Это лучший выход, - объяснил сэр Герман Артуру. И выдержал ответный
бешеный взгляд.
   Когда эмоции схлынут, Арчи  сам  поймет,  что  поступить  иначе  было
нельзя. То, что называло себя митрополитом, конечно, заслуживало смерти,
но обвинить его не в чем, а закон - это закон, и хуже нет чем преступать
собственные, тобой же установленные правила.
   Хотя там, в катакомбах, одного только взгляда на Альберта  достаточно
стало бы для вынесения Его Высокопреосвященству смертного приговора. Кем
же надо быть, чтоб своими руками  сотворить  такое  с  шестнадцатилетним
мальчиком?
   Кем? Вот в это все и упиралось.
   Сэр Герман затруднялся определить, что же за  существо  стало  главой
епископской церкви. Если бы владыка  Адам  не  поддался  соблазну  и  не
наелся до отвала чужой болью и чужим страхом, сэр Герман и вовсе не смог
бы определить в нем тварь, враждебную людям.
   Обжорство на пользу не идет.
   Отчим о таких, как  Его  Высокопреосвященство,  об  упырях,  грешащих
чревоугодием, отзывался коротко и брезгливо: "Выродки". Отзывался,  пока
его сын, его родной сын не пустился во все тяжкие.
   Но то, что было владыкой Адамом, лишь походило на  упыря,  или,  если
хотите, на вампира. Сходство было поверхностным: все те же боль и страх,
входящие в рацион любого вампира, а заодно и многих  других  существ:  и
чудищ, и нечисти, и, разумеется, нежити. Маловато для  классификации.  И
явно недостаточно для вынесения доказательных обвинений.  Арестовать  же
Его Высокопреосвященство, так сказать, до выяснения командор не рискнул.
   Случись все где-нибудь на окраинах, сэр Герман не раздумывая взял  бы
владыку Адама под стражу и с помощью Артура  довольно  скоро  разобрался
бы, что же это за существо и как его убивать. Но здесь, на  Севере,  где
митрополит  почитался  святым,   а   храмовники   только-только   начали
возвращать себе былой статус рыцарей Божьих, слишком смелыми  действиями
недолго было спровоцировать народные волнения.
   Волнений не хотелось. Командор Единой  Земли  слишком  хорошо  помнил
столетней давности смуту в  Средеце,  а  потом  и  во  всем  Добротицком
княжестве.
   Отпустили.
   Это было бесподобное представление, сделавшее  бы  честь  придворному
театру  герцога:  командор  и  митрополит  Единой   Земли   обмениваются
взаимными извинениями при большом скоплении  заинтересованных  и  просто
любопытных лиц.
   А сейчас Артур смотрит  бешеным  волком.  Не  понимает  и  не  желает
понимать - почему?!
   Когда эмоции схлынут...
   Но сначала они  вскипят,  эмоции,  чувства,  желания,  подавляемые  в
течение четырех страшных дней, они хлынут через край. И когда  ненависть
и жажда мести, и стремление убивать вырвутся на  свободу,  Артур  вполне
может допустить какую-нибудь непоправимую ошибку. Безгрешный мальчик.  В
нем столько силы, столько сумрачного терпения, что впору поверить, будто
Господь и вправду направляет его сердце, а  Пречистая  стоит  за  правым
плечом.
   За правым, потому что за левым обычно - Альберт.
   Альберт... И его тоже не спасти. Это, видимо, судьба:  братья  вдвоем
явились в Единую Землю, вдвоем творили свои смертельные чудеса, вдвоем и
уйдут. Такова жизнь, Мастиф: терять, так обоих. Лекари разводят  руками:
сами маги, они не знают, как лечить этого мальчика, который даже  сейчас
сильнее, чем весь собравшийся в лазарете консилиум. Если бы еще  он  мог
лечить себя сам! Но на это не способен никто. И он не подпускает к себе.
Возможно,  проблему  удалось  бы  решить,  вернув  Альберта  обратно   в
катакомбы под собором - храмы столицы с некоторых пор подавляют магию, -
но как прикажете его туда  доставить,  если  малыш,  едва  оказавшись  в
лазарете, развесил вокруг себя поля такой мощности, что не только к нему
- к дверям палаты не подойти.
   Господи, за что?!
   Не будет ответа. Небеса и раньше-то  не  снисходили  до  того,  чтобы
давать разъяснения, а теперь, когда душа -  нелепо,  глупо  -  отдана  в
обмен на проклятый Меч, Творец  окончательно  отвернулся  от  тебя,  сэр
Герман. Зато ты получил бессмертие. И знание. Иного рода,  чем  то,  что
приходит от Господа, но верное.
   Горькое.
   Настоящее. Как раз такое знание, которое порождает скорбь.
   Ты увидел тень в глазах Миротворца. Черную тень  черного  клинка.  Ты
разглядел врага под личиной друга. И можешь утешиться тем,  что  Господь
отвернулся не  только  от  тебя,  глупый  полукровка,  возомнивший  себя
человеком, - от Артура Господь отвернулся тоже. Давно. Если Тори  права,
это случилось еще тогда, сто лет назад, в  день,  когда  братья  смешали
кровь, чтобы победить Зло.
   Стоило отдать свою душу, чтобы увидеть, как гибнет чужая?
   Нет.  Но  для  спасения  мира,  твоего  мира,  сэр   командор,   этой
трогательной "мозаики разных эпох", не жаль души.