е в Долине не водилось.
   Артуру всего однажды довелось видеть деревню, посещенную житником. Но
запомнил он это, кажется, на всю жизнь. Деревня, где не было  ни  одного
взрослого человека. Только дети.
   Детишки, убивавшие всех...
   Мир изрезан, исковеркан и изорван на части.
   В подсознании вереница пограничных столбов.
   Превратилось в обязательство понятие "счастье".
   Обязательными стали доброта и любовь.
   Можно сесть и ждать Мессию, можно плюнуть в распятье.
   Можно в бой пойти за веру, потрясая мечом.
   Превратился мир в лохмотья обветшалого платья.
   Все погибнет, кроме нас, и только мы ни при чем.
   Житник приходил к людям просто: кто-нибудь из  детей  в  разгар  лета
подбирал на улице куколку, сплетенную из соломы. Обычную  куклу.  Ровным
счетом  ничего  особенного.  Только  для  малышни  такая  куколка   была
почему-то милее  всех  других  -  деревянных,  тряпочных  или  опять  же
соломенных. Кто их поймет, детей? Они же в  обычном  камушке  с  дороги,
если блеснет он сколом на солнышке, драгоценность видят.
   Вот и с куклой так же. Играли с такой всей деревней - совсем  мелюзга
и детвора постарше. Строили для игрушки домик где-нибудь в своем  тайном
месте, носили туда цветы и кусочки хлеба. По осени, когда резали скот, у
порога домика появлялись потроха и  кусочки  мяса.  А  в  один  из  дней
кто-нибудь притаскивал украденного цыпленка или кролика, или  еще  какую
живность.
   Чем уж житник очаровывал детей - это только детям и  ведомо.  Но  они
как должное принимали то, что игрушечный домишко становится все  больше,
что растет и кукла, что исчезают приношения. Они  играли,  у  игры  были
правила, а правила, как известно, нужно выполнять.  Это  взрослые  могут
себе позволить пренебрегать ими же установленными законами. Дети - нет.
   А житник, раз попробовав живую кровь,  обретал  силу.  И  дальше  все
случалось очень быстро.
   Убитых, кстати, дети хоронили. По-своему. Закапывали на поле.
   А профессор в житников не верил. Странный человек! Не верить можно  в
то, что проверить не получится. А житники - они ж настоящие.
   - Ну перебили взрослых, а потом что?
   Это он спросил, когда выслушал, что Артур Альберту  рассказывал.  Вот
ведь хмырь ученый! Простых вещей не знает. Духи, они  же  не  люди,  они
по-другому думают и не загадывают далеко. Это во-первых. А во-вторых, не
зря мертвых на поле прикапывали. Не  к  зимней,  так  к  весенней  жатве
вырастало там совсем не то, что сеяли.
   Нет, Артур, понятно, не стал бы всего этого Фортуне  объяснять,  если
бы младший не полюбопытствовал. А  что  вырастало  -  это  видеть  надо,
словами не рассказать. Альберт привязался - пришлось нарисовать...
   - Страсти-то какие! - хмыкнул профессор, на картинку поглядев. - Дети
кукурузы. И как же вы с этим, юноша, боролись? Топором рубили?
   - Пожгли, - честно ответил Артур.
   - А детишек, конечно же, развезли по другим деревням. К добрым  людям
пристроили, я правильно понимаю?
   Ну не дурак ли? Нет, не дурак. Странный просто. И противный.
   - Сказал же - пожгли, - напомнил Артур. Профессор глубоко задумался и
после этого день  и  еще  полдня  общения  избегал.  Что  Артура  вполне
устраивало. А пастыри, по слухам, житников прогоняли.  Наверное,  они  и
вправду  это  умели.  Артур  и  сам  способен  был  крестом  и  молитвой
отваживать нечисть и тварей. Да и сэр Герман, если б захотел, вполне мог
обходиться без оружия.
   Что ж, чудовищ прогонять - дело, на первый взгляд, благое. Но  только
если не вспоминать, сколько в Долине глухих деревенек, куда лишь патрули
храмовые и забредают. Даже мытари в такую даль не забираются.
   Духи,  твари  и  демоны,  изгнанные  монахами  из  Обуды,  Дакийского
княжества или Видинской земли, нашли себе  корм  в  Тырнове,  Лихогорье,
многострадальном Средеце и, конечно, по  всей  границе  болот.  Город  и
Пустоши - в Развалинах. Хозяин Воды - в Балатоне. Хмельной Вурдалак -  в
Средеце,  в  самом  сердце  тамошних  виноградников.  Хохотунчик   -   в
Бургасовых болотах, откуда сбежал трактирщик Захар Качия, Садовник  -  в
болотах Рудных. А в Идрии пришлось прекратить добычу ртути. Там Триглав,
Велебит, Красовы Ямы - и все это сразу  взбесилось,  оголодало,  полезло
жрать, как будто со всей Долины стеклись туда твари и нечисть.
   И никто больше не живет в Дуга-Ресе. Даже  тамошний  воевода  сбежал,
явился к герцогу с повинной: твой  меч  -  моя  голова  с  плеч,  но  не
вернусь, и не приказывай.
   Потеряли город. И удастся ли вернуть, этого сейчас  и  храмовники  не
знают.
   По южной границе Аграмского княжества, вдоль Рудных болот было  много
небольших поселений. Земли там плодородные, и  люди  за  них  держались,
несмотря на то что очень уж далеко оттуда до городов и наезженных дорог.
   Карнай рассказывал, что, когда они с Ирмой забредали к Рудным болотам
в последний раз, никого живого в поселках уже не осталось.
   Пожрали.
   Оно и понятно: куда ж деваться голодным и неубитым тварям?
   Шопронский митрополит Адам высказывался  в  том  смысле,  что  придет
время, когда пастыри смогут защитить всех людей в Единой Земле.
   Дай-то бог. А пока оно не пришло, это славное время, чернецы  делали,
что  могли,  и  слыли  в  людских  глазах  праведниками.  Тамплиеры  же,
убивающие чудищ на окраинах, становились как бы уже и ненужными.
   Чего там хотел сэр Герман? Незамыленного взгляда? Так замыленный  или
нет, взгляд видит то, что на поверхности: глава епископской церкви начал
войну против воинства Храма. Бескровную войну, до победного конца.  Наше
дело правое - мы победим. И возразить-то нечего. Дело и вправду  правое.
Двуглавая церковь - это ведь исключительно от безысходности, от  неверия
в людскую  порядочность.  После  Дня  Гнева,  когда  жизнь  устраивалась
заново, Невилл-Наставник повелел не отдавать такую силу в одни  руки.  И
Артура с Альбертом сто лет назад тоже не от хорошей  жизни  отправили  в
Теневую Лакуну. Слишком много возникло вопросов к  ордену  у  тогдашнего
митрополита. Герои там или нет, а непорядок это, чтобы рыцарь и нечистый
маг братьями стали, кровь  смешали  по  языческому  обряду  -  две  силы
несовместимые.
   Тогда надеялись переждать, пока страсти улягутся, и вернуться тихо  и
незаметно. Получилось же  совсем  не  так,  как  рассчитывали.  Сто  лет
прошло... Страсти не улеглись, страсти сказками стали. Ну люди! Уж лучше
б грешником  числили.  Младшему,  правда,  еще  того  хуже  -  в  ангелы
записали. Тьфу! Грех и срамота, и смешно, и страшновато.
   А нынешний митрополит, он всем праведникам праведник. Ему  можно  всю
власть отдать. Даже нужно, пожалуй.
   Не многовато ли святых для одной Долины?
   Ересь, ересь... Но Господь простит, поскольку добр  и  понимает,  что
человеческий разум далек от совершенства.  И  цепляется  этот  разум  за
щербиночку на гладкой полировке. Щербинка, она и ни при чем, может. Не в
ней, может, и дело. Но - цепляется.
   Не многовато ли святых?

   Чего думать? Бить надо. Вот только некого.
   Вместо личности - свобода, вместо памяти - даты.
   Вместо разума - компот из разноцветных идей.
   Убивая человека, убиваешь себя ты.
   Убивая этот мир, мы убиваем людей.
   Неоконченные фразы из неначатых песен,
   Неподвижные рассветы в тумане дождя...

   Чуть слышно загудев, прислонилась к стене гитара. Галеш, не спрашивая
разрешения, плеснул себе вина и улыбнулся глазами поверх кружки:
   - Мыслишь?
   Артур лишь вздохнул. Бессмысленное  перебирание  фактов  и  фактиков,
собственных ощущений и чужих рассказов - меньше всего  это  походило  на
размышления. Выводы, выводы где?  Хоть  какие-нибудь,  кроме  банального
перехода власти в одни праведные руки!  Переборы  струн,  увы,  не  были
музыкой Флейты, и озарение не приходило. Хотя  надо  признать,  что  сам
Галеш чем-то на Флейтиста походил. Такой  же  странный,  не  в  себе,  и
говорит загадками. Только не от ума, а  потому  что  редко  какую  мысль
додумать умеет. У него, что в стихи не  складывается,  сразу  из  головы
вылетает. Зато если уж сложится...
   - Как тебе песня? - спросил Галеш, сообразив, что  ответа  на  первый
вопрос не дождется.
   Артур кивнул.
   Да, если что складывалось в стихи, то получалось оно, как сейчас, или
как тогда, в Ратуше, или как той ночью во дворе профессора.  Песни  были
всегда к месту и всегда о том, о чем думалось, чему  радовалась  или  по
чему томилась душа.
   - Ты сам мог бы, - Галеш поставил кружку, облизнулся, - рисовать  мог
бы. Как я пою. Я в Сегеде был, видел. Понял,  как  ты  Ее  любишь,  даже
позавидовал. И сейчас еще завидую. Ты Ее правда видел?
   Артур пожал плечами.
   Его рисунки хранились в архивах орденской библиотеки.  Может,  стоило
бы удивиться тому, как Галеш пролез туда, но удивляться Галешу Артур  за
время знакомства с ним разучился. А отвечать на дурацкие вопросы еще  не
привык. И не привыкнет, наверное.
   Рисовать  заставил  сэр  Герман.  Впрочем,  на  языке  командора  это
называется "попросил". Еще тогда, сто  лет  назад.  Артур  "по  просьбе"
начальства изобразил всех чудищ, каких довелось повидать. И  убить.  Это
уж само собой. Отметил уязвимые места, на словах  объяснил,  какая  кого
берет магия, тогда же составили подробную  карту  мест  обитания...  Это
было  вскоре  после  житника.  И  сэр  Герман   с   несвойственной   ему
застенчивостью спросил: "А Пречистую написать сможешь?"
   Неожиданный переход от чудищ к  Богородице  сбил  с  толку,  так  что
Артур, не задумываясь, начал набрасывать Ее лик, темные и теплые  глаза,
спокойную улыбку...
   - М-да, - только и сказал командор, поглядев на рисунок. - И как оно,
святым быть при жизни?
   Грех, конечно, такое спрашивать. Но тогда все они, все братья  и  сэр
Герман тоже, не в себе были. Это рассказывать потом легко, пожгли,  мол,
детишек, и вся недолга В общем, извинился сэр Герман, рисунки  забрал  и
ушел.
   - И ведь не красавица, - удивленно  заметил  Галеш,  -  а  на  сердце
легла. Я, знаешь, взгляд ее теперь вижу.  Изредка.  Это  как  рассвет  -
чистота, надежда, и радостно так.
   Он сосредоточенно нахмурился, потянулся за гитарой, да так и застыл с
протянутой рукой, подавшись вперед. Задумался. Накатило значит.  Со  дня
на день новой песни ждать можно.
   Завтра Зако на очереди и послезавтра тоже. А потом опять Галеш будет.
Что у него народится, интересно?
   "Интересно? - сам себя спросил Артур. И сам себе кивнул:
   - Да".
   Эти песни "ложились на  сердце".  А  гитара,  подаренная  флейтистом,
казалась иной раз просто  волшебной.  Хотя  ни  Альберт,  ни  сам  Артур
никакой магии там  не  ощущали.  Просто  добрый  инструмент,  с  любовью
сделанный,  оттого  и  особенный.  Галеш   с   подарком   Флейтиста   не
расставался. Когда был собой, а не Зако, понятное дело.  Зако  от  гитар
воротило. От всех.
   Что ж, понять можно. Если бы не подарок нежданный, был  бы  хайдук  в
теле Галеша полновластным хозяином. А так пришлось  договариваться:  два
дня один командует, два дня - другой. Зако и бесился-то с самого  начала
лишь оттого, что Галеш Ирмину гитару с собой в Цитадель потащил. Пока не
разбился инструмент, певун собой оставался, для Зако лишь  малый  уголок
выделив. Правда, от гагары той уже через минуту только  гриф  да  струны
остались. Но Зако доблестному и минуты за глаза хватило.
   При ближайшем рассмотрении Золотой Витязь  оказался  совсем  неплохим
мужиком. Карная, вон, от смерти спас. С  Галешем,  опять  же,  полюбовно
договорился. Хороший, в общем, человек, что для хайдуков, надо  сказать,
нехарактерно. Артура еще в самом начале  всей  этой  истории  искоробила
легкость, с какой профессор сравнил неведомого тогда Зако  с  орденскими
братьями. Потому что ничего oбщего у храмовников,  защищавших  людей,  и
хайдуков, рыщущих в поисках кладов, не было и быть не могло. То,  что  и
те и другие убивали чудовищ, - не признак общности, а,  скорее,  нелепое
совпадение Тем более что хайдуки от тварей предпочитали убегать.
   Тут-то они, конечно, были правы. Артур и  сам,  не  будь  истребление
нечисти его работой, за версту обходил бы даже завалящего крикунчика,  а
уж про друидов и говорить не приходится.
   Друиды - люди. Тем и опасны.
   А Зако, Зако убивался за идею. Он считал себя потомком  Миротворца...
Хотел когда-то вступить в орден.  С  орденом  не  получилось,  и  вместо
рыцаря Зако стал хайдуком. Удачливым.  До  безрассудства  смелым.  А  уж
безбожником каких поискать. Но последнее поправимо. Все, что нужно Зако,
- это перестать крыситься на орден и  не  ревновать  Артура  к  светлому
образу покойного Миротворца, мир его несуществующему праху.

Витязь

   Артур вполне серьезно полагал, что сам он, доживши до тех  же  лет  -
Зако было уже за двадцать, - и не сунется в  поле.  Поселится  в  Сегеде
или, ладно, в Шопроне,  если  уж  так  угодно  сэру  Герману,  и  станет
натаскивать новичков.
   А Зако - ничего, мотался по Долине из края в край, точнее, с  окраины
на окраину, нечисть давил. Ну, клады, понятно, подбирал  -  как  же  без
этого? В Развалины ходил и дальше, мимо Аквиникума, в  Кочевье.  Ну,  то
есть, это Артур с Альбертом так назвали. А  у  Зако  Кочевье  называлось
Чистилищем. Одно слово - безбожник. Хотя слово подходящее.
   В будущем, когда закончатся остовы машин  на  улицах  Развалин  и  на
Кладбище, Кочевье обещало стать  новым  источником  железа  для  Долины.
Тогда к нему так же, как  сейчас  к  Кладбищу  и  Развалинам,  регулярно
начнут ходить обозы, сопровождаемые конвоем храмовников. Или пастырей  -
это если верить обещаниям митрополита. А пока в Кочевье жили  чудища  да
толпились, сцепленные между собой, огромные повозки на железных колесах.
   "Вагоны". Значение слова известно, но повозки оно роднее и  понятнее.
В  большинстве  своем  они   перевозили   грузы,   но   некоторые   были
предназначены для людей. Обставлены. Роскошно и не очень, а то  и  вовсе
убого. Видимо, в каких-то повозках жили, а в какие-то  приходили  просто
посидеть. Зачем? Да кто ж их, древних, поймет? В этих своих вагонах  они
кочевали из города в город и возили за собой очень много разного  добра.
Потому и Кочевье.
   А Чистилище - это потому, что после людей там поселилась нечисть. Это
всегда так бывает.
   Про Кочевье-Чистилище рассказывали всякое. Не  о  чудищах  -  чего  в
чудищах интересного? О кладах,  что  можно  было  там  отыскать.  Ходили
сказки про целые горы драгоценных камней, про слитки  железа  и  золота,
про неисчислимое множество  мэджик-буков...  Последнее,  кстати,  чистая
правда. Именно там добывали их интуиты.  Альберт  с  Артуром  так  и  не
поняли, за какой надобностью древние после  Дня  Гнева  оставили  этакое
сокровище валяться  бесхозным.  Или  тогдашние  маги  полагали,  что  их
мэджик-буки вечны? А на появление нового поколения они не рассчитывали?
   Профессор врет, что раньше магов вовсе не было. А какие были, те  без
мэджик-буков обходились. Уж выбрал бы одно что-нибудь:  или  были  маги,
или не было их. А то брешет, пень ученый, и сам не помнит, чего брехал.
   В  книгах  про  магов  написано.  Значит,  были.  И  про  мэджик-буки
написано, называют их только по-другому: "секретари". Но дело ведь не  в
названии.
   Вот, кстати, Тори, она пока в демоническом теле жила, умела колдовать
сама по себе, вроде как Альберт. А только лишь в  человека  перебралась,
тут же ей самой мэджик-бук понадобился. Обидно, что есть он у нее.  Зако
сам же и привез. Сначала придавил Некроманта, явившегося в Долину, чтобы
вызволить свою госпожу, а потом забрал из логова все ценное, что  нашел.
И мэджик-бук, специально для Тори отлаженный, конечно, увез.
   Зако рассказывал, что Некромант подготовил для Тори не меньше десятка
тел, чтоб было госпоже из чего выбрать. И они лежали в стасисах,  то  ли
мертвые, то ли живые - Зако не разбирался, просто поотрубал всем  головы
да сжег поганое гнездо.
   Даже думать о  таком  тошно,  с  души  воротит.  А  Тори,  бабочка  с
клинками-крыльями, выходит, запросто могла в мертвяка вселиться.
   Но вселилась-то она в конечном счете в живого.
   А Зако сейчас, как вспоминает мэджик-бук, так крестится. "Слава богу,
- говорит, - что я эту штуку Фортуне не  отдал.  Уж  он  просил,  вьюном
вокруг вился, денег сулил немереных, чуть ли не бессмертие  обещал".  Но
Зако хоть и хайдук, а не совсем дурак. То, что ему страсть как интересно
стало, зачем демоницу в Цитадель понесло, - это дурь,  конечно.  Но  то,
что он в интересе своем поддержкой Фортуны  заручился,  -  вот  это  уже
умнее. А профессор засуетился, забегал,  когда  мэджик-бук  драгоценный,
почти его собственный, вместе с телом Зако сгинул куда-то.
   Беда в том, что младший задумался - что  ж  там  такого  интересного,
если Фортуна ради того, чтобы книгу вернуть, его, Альберта, разбудить не
побоялся. Плохо быть магом. Все время им неймется.

***

   - Хочешь песню? - спросил Галеш, нацедив себе очередную кружку.
   Вот маленький вроде, тощий, а пьет,  как  в  бурдюк  выливает.  И  не
пьянеет ведь.
   Покачать головой Артур не успел. В дверь постучали, возник на  пороге
посыльный с орденскими нашивками:
   - Сэр Артур, сэр командор вызывает вас в Сегед.
   - Срочно? - с надеждой спросил рыцарь.
   - Велено быть послезавтра к вечеру, - ответил посыльный, поклонился и
исчез.
   - Вот чего я не знаю, - промолвил Галеш, -  так  это  как  вы  внутри
ордена посланиями обмениваетесь. Голубиная почта?
   - Отстань, - попросил Артур.
   Врать не хотелось, а  рассказать  правду  было  нельзя.  Правда  была
неприятной: сэр командор не желал делиться секретом быстрой связи  ни  с
герцогом,  ни  с  Недремлющими,  ни  даже  с  митрополитом.  Особенно  с
митрополитом.
   Не желал. И правильно делал.
   - Можно с тобой? - Галеш заерзал на  табурете.  -  Можно  я  в  Сегед
приеду?
   - Да пожалуйста.
   Что за вопросы дурацкие! В Сегед никому дорога не заказана.
   - Да нет, с тобой дальше можно? Вы же в Цитадель Павших поедете.  Ты,
и рыцари, и командор ваш. Возьми меня, а? Я... - Галеш  задумался  всего
на секундочку и зачастил, пока Артур не успел отказать:
   - я готовить умею, и за конем ходить, я с  животиной  лажу,  ты  ведь
знаешь. Опять же нескучно вам будет.
   Вот это он  зря  сказал.  И  сам  понял,  что  зря.  Нескучно.  Да  у
храмовников одна мечта в жизни - поскучать от души.
   Галеш хлопнул глазами и примолк безнадежно.
   - Тебе зачем? - смилостивился Артур.
   - Изнутри хочу посмотреть, - признался менестрель, - на  братьев,  на
командора, на тебя там. Я же до сих пор не  знаю,  какой  Миротворец  на
самом деле.
   - Стальной, - отрезал рыцарь.
   - Так я приеду?
   Артур вздохнул. Галеш счел этот тяжкий вздох  разрешением,  подхватил
гитару и усвистал из комнаты. Теперь он до самого  Сегеда  на  глаза  не
попадется. А взять его с собой можно. Во-первых, со скотиной он ладит  -
это правда, а во-вторых, пусть сэр Герман на певуна посмотрит.  Если  до
экзорсизма дойдет, демона изгонять не Артур - командор будет.

Галеш

   Я очень хочу знать правду. Я люблю песни, я умею складывать их и умею
слушать. Песни блестят и переливаются, как  самоцветные  камни,  и,  как
камни, их нельзя держать при себе, нужно отдавать, менять на деньги. Да,
мы,  музыканты,  как  хайдуки,  отдаем  самоцветы  в  обмен  на  разного
достоинства монетки. Песни радуют глаз, тешат слух,  будят  фантазию.  У
них даже вкус есть, у каждой - свой, как у разных сортов винограда.
   Но  любая,  даже  самая  сказочная  песня  была   когда-то   правдой.
Некрасивой, скучной, чаще всего  горькой.  Почему  так  бывает,  что  не
складывается ни сказки, ни песни  из  истории,  где  все  хорошо,  герои
веселы и счастливы, и самые большие передряги, в какие они  попадают,  -
это расковавшаяся лошадь или забравшийся в штаны муравей?
   Я очень хочу знать правду.
   Потому что в песнях и сказках Братья  не  знают  бед.  Потому  что  в
песнях и сказках святой Ми