из   нее   два
небольших, но очень тяжелых мешочка.
   - Переложу, для равновесия, - объяснил, расстегивая вторую  сумку,  -
на себе ведь переть придется.
   - А Крылан твой где?
   - Уморили Крылана. М-маги. Такой зверь был! Здоровый как бык.
   - У вас там что? - спросил у Альберта Безымянный.
   - Золото, - пожал плечами юноша. - Двадцать тысяч в монетах  Большого
мира. На деньги Долины - сорок тысяч больших львов получается.
   - Сколько?! - задохнулся певец.
   - Сорок. Ну там плюс-минус. Нам же надо на что-то жить.
   - Герои! - насмешливо каркнул Ольжех, когда  менестрель,  не  решаясь
поверить, обернулся к нему. -  Им,  знаешь  ли,  много  не  бывает.  Все
собрали? - он критически оглядел братьев. - Тогда слушайте  внимательно.
Я отправлю вас в "Звездец"... тьфу, чтоб ему! в "Звездень".
   - В "Звездец", в "Звездец", - ухмыльнулся Артур. - Он  что,  сто  лет
простоял?
   - И еще  сто  лет  простоит.  Любимое  место  отдохновения  всяких...
героев. Чего б ему сделалось? Сообразите там, что да как. Поосмотритесь.
Кстати, храмовников из Шопрона в Сегед поперли.
   - Чего так? - нахмурился рыцарь.
   - Да уж было за что. Тебе ли не знать? Ну а дальше сами решайте,  что
делать. Вот и все, собственно, - Старик выбил трубку. - Надеюсь,  я  вас
долго теперь не увижу.
   -  Взаимно.  -  Артур  забросил  сумки  на  плечо.  Ольжех  пошевелил
пальцами, бормотнул что-то, и вся троица исчезла. Просто растворилась  в
воздухе.

День Гнева

   ... А вообще-то он был в отпуске. Их всех  отправили  отдохнуть,  всю
группу.  Сразу  после  короткой,  но  вымотавшей  до  предела  работы  в
аэропорту Шарль де Голль. Тогда  думалось,  что  Провозвестники  утихнут
надолго. После такого удара они не должны были скоро оправиться.
   Должны - не должны, психам законы не  писаны.  Психи  в  своем  ритме
живут, еще и нормальных заставляют под себя подстраиваться.
   Мир  сходит  с  ума  -  постепенно,  но  процесс  идет,  неспешный  и
неотвратимый.
   Дерьмо!
   ... Группа из четырех человек  за  очередным  поворотом.  Этих  нужно
брать тихо. А вот дальше можно будет не стесняться.
   Третья группа из пяти. Загадывать рано, но, кажется, он успевает...

***

   Этого храмовника в "Звездеце"... то есть  в  "Звездне",  конечно,  но
непристойное  название,  прижившись   в   незапамятные   времена,   само
выворачивалось, что на языке, что в  мысли...  одним  словом,  не  видал
Милрад раньше этого храмовника.
   "Не иначе издалека пожаловали, может, из самой Добы", - размышлял он,
и сам, не доверяя служанкам,  поспешил  из  кухни  к  отдельно  стоящему
столу, за которым пировали  двое  путешественников  и  певец,  как  бишь
его... не важно. Не он платит.
   В  том,  что  двое  мальчишек  были  путешественниками,   Милрад   не
сомневался. Такую парочку, обитай она в городе, приметил бы давно.  Один
- очень высокий, с волосами цвета светлого золота храмовник в  орденских
одеждах.  Другой  -  жгучий  красавец,  чернявый,  что  твоя  головешка,
нарядившийся в вызывающие, черно-багровые  тона,  которые,  надо  отдать
парню должное, были ему очень к лицу. Ну и музыкантик  в  обычной  своей
радужной рубахе и ярко-зеленых штанах.
   Милрад  предположил  поначалу,  что  чернявый  красавец   -   отпрыск
какого-нибудь богатого, а может, и знатного рода, заявившийся в стольный
город Шопрон поглазеть на людей и показать себя. А храмовник,  известное
дело, в сопровождающих. Они, храмовники-то,  работой  не  брезгуют.  Абы
кого охранять,  конечно,  не  возьмутся:  не  хайдуки  все-таки,  рыцари
благородные,  но  если  какого  достойного  господина  или  вот  сопляка
богатого, которому блажь стукнула без свиты в поход отправиться, так это
пожалуйста.
   С храмовниками, ясное дело, куда угодно без опаски  можно.  Они  ведь
любую нечисть одной только молитвой... а  если  уж  совсем  туго,  то  и
промеж ушей приложат. У этого вон топор какой, всем топорам топор.
   Хорошо богатому: захотел - поехал. А тут сиди жди,  пока  из  Средеца
караван с вином прибудет. Караваны,  они  в  свой  срок  ходят,  и  хоть
озолоти купец рыцарей, те до времени с места не двинутся.
   Хотя деньги примут с благодарностью.
   А может, чернявый от пятой жены десятый сын? Тогда ясно,  почему  без
свиты. Дома ему искать нечего, если и перепадет от  наследства  кусочек,
так когда еще, а жизнь-то проходит. Вот и  приехал  в  столицу.  Мечтает
конечно же не о гвардейских рядах Недремлющих - куда ему,  недомерку?  -
но  в  дозволенные  маги  или,  в  крайнем  случае,  в  чиновники  метит
наверняка. И чтоб выслужиться перед герцогом, удачно жениться... Хотя  в
его-то годы... Нет, мечтает он не выслужиться,  а  подвиг  совершить,  и
лучше не один. А еще о любви, чтобы как в сказках.
   Хе-хе, а у герцога дочка подрастает.
   Вообще говоря,  Милрад  Брюхотряс,  потомственный  хозяин  "Звездня",
повидал в своем трактире всяких и давно  уже  не  удивлялся  ни  богатым
постояльцам, ни даже знатным - всякие захаживают, знаете ли. Да.  Просто
парочка и менестрель не в счет, - войдя в зал, без раздумий  направилась
к столу, за который без разрешения Милрада не садились даже  храмовники.
Над столом этим, с виду ничем не примечательным,  дабы  не  возникало  у
людей несведущих желания отнестись к нему без должного почтения,  висела
резная табличка с четкой и разборчивой надписью. И  рыцарь,  увидав  ее,
легонько тронул чернявого красавчика  за  плечо.  Молча.  Так  же  молча
указал на надпись.
   Чернявый прочел. Что-то сказал негромко, и заржали оба  так,  что  на
них стали оборачиваться, это при том, что в "Звездне" вечерами шум стоит
изрядный.
   Вот тут-то Милрад гостями и заинтересовался. Потому как обиделся.  Не
всякий трактир может похвастаться тем, что Миротворец со своим  названым
братом-ангелом предпочитали его всем другим в столице. Да  и  в  дальних
землях не было ничего подобного. Милрад знал это от отца,  а  тот  -  от
деда. "Звездень" - единственный.
   Очень хотелось поговорить с менестрелем - уж  этот-то  рассказал  бы,
что за нахалы пожаловали в стольный Шопрон. Но Брюхотряс  никак  не  мог
вспомнить имени музыканта, а окликать его простым "эй ты!" не  годилось.
Не абы какой певун подзаборный:  он,  если  слухам  верить,  для  самого
герцога петь мог бы, с господского стола кормиться и бед не знать.
   Слухам Брюхотряс верил. Не всем, конечно,  правдивым  только,  но  уж
отличать их от брехни давно умел безошибочно.
   И с чего бы этому... как же его звать-то, а? С чего бы ему сейчас при
двух пацанах сшиваться? Да еще без гитары. Когда это было, чтоб  этот  и
без инструмента? Народу-то в зал понабилось - сесть некуда, стоят, стены
плечами отирают, ждут, чем их музыкант сегодня потешит. А он знай сказки
сказывает, о песнях и не вспоминает. Спрашивают - смеется только: голос,
мол, сорвал, палец вывихнул, живот крутит. Не до песен.
   Тут было над чем подумать. Но пока  что  на  размышления  времени  не
находилось.
   Трое служанок и забредшая на огонек шлюшка Любава, позабыв про  дела,
окружили троих гостей.  Смеялись  заливисто,  ели,  пили  и  закусывали,
радуясь нежданной щедрости.
   - А я слышала, из храмовника даже под пыткой монетки не  выдавишь,  -
мурлыкнула Любава, заглядывая в ярко-синие глаза рыцаря.
   - Под пыткой не выдавишь, - кивнул тот, подливая ей в кубок  сладкого
вина, - хотя смотря как пытать.
   - Я попробую... - чуть охрипшим голосом проворковала шлюха.
   - Позже, - согласился синеглазый.
   Уже стемнело за окнами и  закоптили  подвешенные  на  цепях  масляные
светильники, когда храмовник подозвал Милрада к столу.
   - Сколько? - спросил коротко.
   Боясь спугнуть удачу, трактирщик брякнул:
   - Тридцать леев.
   - О! - сказал рыцарь и укоризненно глянул на музыканта. -  А  ты:  "В
два раза, в два раза". Людям верить надо. На  четыре  белых,  -  это  ж,
считай, не обжулил, а так, побаловался.
   Милрад похолодел. Проклятый храмовник, коему полагалось бы  уже  лыка
не вязать, считал... да как храмовник считал! Дернул же бес накинуть эти
проклятые четыре лея! И что теперь? Заплатит? Или, осерчав, милостиво  в
зубы сунет?
   Рыцарь между тем выложил на стол две  серебристые  монеты  по  десять
леев. И шесть матовых, белых.
   - А это за честность, - он выудил из кошеля ма-ахо-нькую денежку.
   "Ну зато не в зубы", - облегченно вздохнул Милрад.
   Компания поднялась и вместе с девицами отправилась  наверх,  в  жилые
комнаты.
   Брюхотряс ссыпал деньги в кошель. Еще раз помянул тамплиера  недобрым
словом, вертя в пальцах последнюю монетку. Одна бани. Тьфу! Даже в самые
плохие дни бани сверху нельзя было считать  приварком,  а  уж  с  заказа
стоимостью почти в тридцать серебряных...
   Правду говорят, проще выжать воду из камня, чем деньги из тамплиера.
   Ладно, завтра он потребует свою долю еще и с девок.  Быть  не  может,
чтобы им не заплатили! Уж Любава-то дело знает.

***

   "Завтра" дало себя знать громовым стуком в дверь Милрадовой  комнаты.
Трактирщик ошалело глянул в окно - небо только-только начинало светлеть,
- поднялся, кряхтя, и побрел открывать.
   За дверью стоял давешний храмовник. Одет он был  в  тонкую  нательную
рубашку и хлопковые штаны. В руках держал свой страшенный топор.
   - а...э-э... - сказал Брюхотряс и застыл, не отводя глаз от оружия.
   - Вставай, дармоед, - дружелюбно произнес рыцарь, - мне нужна вода.
   - Кувшин - десять баней, - машинально сообщил Милрад.
   - И давно у тебя водопровода нет?
   - Почему это нет? - обиделся Милрад,  -  как  раз  есть.  "Звезде..."
кхм... "Звездень", может, и не лучший в столице...
   - Понял-понял. - Парень досадливо поморщился. - Водопровод есть, но у
постояльцев твоих денег столько не  бывает.  Иди,  распорядись  там.  Да
пошевеливайся.
   - Как скажете, благородный сэр, - Брюхотряс окончательно проснулся, -
оденусь только, и все будет в...
   - Выполняй.
   Рыцарь закрыл дверь, а Милрад - рот.
   Водопровод в "Звездне" действительно был. И Милрад  Брюхотряс,  равно
как и отец его, Йожеф Брюхотряс, и дед, Стоян, и  прадед,  Будай,  тоже,
разумеется, Брюхотрясы - спасибо далекому предку Николае за благозвучное
прозвище,  -  словом,  все  поколения  трактирщиков,  начиная  с  Будая,
наличием  водопровода  в  своем  среднего  пошиба  заведении   гордились
необычайно. Даже не потому, что вода не из цистерны, а,  как  в  богатых
домах, - прямо из Ноева озера, да еще  и  особым  образом  очищенная,  а
потому что подводили ее к "Звездню" на деньги самого Альберта Северного,
названого брата  Миротворца,  говорят,  что  самого  настоящего  ангела.
Ей-ей, с крыльями и прочим всем, что там ангелам полагается.
   Вот только пользы, кроме гордости, от водопровода особой не было.  Ну
на кухне ясное дело, а так... Прав  храмовник,  не  часто  бывают  здесь
постояльцы, готовые покупать воду не кувшинами, да  чтоб  каждый  стакан
сосчитан, а  сразу  и  много.  Заходить  заходят,  на  стол  посмотреть,
прочитать, что так, мол, и так, сам Миротворец с братом  своим  за  этим
столом сиживали. Ну, пьют-едят, это понятно. А чего  ж  не  есть,  когда
кухня хорошая? О винах и говорить не приходится, местных  хоть  залейся,
да еще издалека привозят. Вот со дня на день из Средеца караван  придет.
Но чтобы остаться, чтоб хоть ночку да переночевать,  на  это  у  богатых
другие гостиницы есть. Тоже, понятно, с водопроводами.
   Впрочем, бывало всякое. Поэтому трубы в дорогих комнатах  прочищались
дважды в месяц, чтоб, если вдруг случится надобность, Милраду достаточно
было просто подать воду. Но как же он, дурак, вчера-то не сообразил  все
сделать? Ведь весь вечер на молодого  господина  таращился,  думал,  как
хорошо богатым быть, а то, что богатые моются чуть ли  не  каждый  день,
напрочь из головы вылетело.
   Вчерашняя обида на  скупого  рыцаря  испарилась  вместе  с  остатками
сонливости.  Милрад  постоял  немного  возле  труб,  любуясь  блестящими
вентилями и подсчитывая будущие денежки, и побрел на задний двор: раз уж
разбудили до солнышка, надо убедиться, что и прислуга не спит уже.
   Вспомнив по дороге, что опять пренебрег утренним правилом, забормотал
было: "Господи Иисусе,  помилуй  меня,  грешника...",  открыл  скрипучую
дверь, да так и остановился на крылечке, глядя, что выделывает с топором
золотоволосый храмовник.
   Брюхотряс понасмотрелся на всяких. "Звездень" давным-давно,  еще  при
отце его отца стал излюбленным местом постоя, гулянок и встреч  хайдуков
со всех концов княжества. На заднем дворе, как водится, разминались  или
дрались, - когда дружески, а когда и всерьез. Иногда и вправду  было  на
что посмотреть.
   Но этот...
   Милрад, не отрывая глаз, наблюдал за  размытым  в  утренних  сумерках
силуэтом, слушал свист лезвия,  взрезающего  воздух,  почесывал  пузо  и
благодарил бога за то, что ему, трактирщику, от дедов-прадедов  достался
"Звездень". А значит, не придется никогда бродить по  дорогам,  ночевать
где попало и встречаться в бою с людьми вроде  этого.  Или,  того  хуже,
встречаться с теми, кто заставил этого выучиться так владеть топором.
   Пока Брюхотряс глазел, звездная россыпь в небе погасла, лишь две  или
три самые упрямые искорки еще пытались мигать, словно надеялись победить
бледным светом сияние поднимающегося из-за гор солнца.
   Рыцарь отложил топор. Скептически глянул на Милрада. Качнул головой:
   - Ладно, пока девицы спят, и ты сгодишься.
   Трактирщик спал с лица и побледнел, как козий сыр.
   - Прости его, Господи, за нечестивые надежды, - вздохнул храмовник. И
объяснил:
   - Спят девчонки, умаялись. Завтрак мне сам подашь. Вино из Средеца мы
не все вчера выпили?
   - Есть еще.
   - Тогда принесешь малый кувшин "Росы" и воды со льда. Вперед.
   - А кушать что изволите?
   - Ничего. Ступай.

***

   Иляс  Фортуна  внимательнейшим  образом  прочитал  отчет  Ольжеха  об
экспериментальном пробое  и  еще  более  вдумчиво  изучил  короткую,  но
содержательную  записку,  сообщавшую  о  том,  что  по  прихоти   Артура
Северного солнце сдвинулось, и идеальное взаимостояние было нарушено. По
мнению Ольжеха, это свидетельствовало в  пользу  его  теории  о  влиянии
"феномена Братьев" на псевдозодиакальное движение.
   Почему Ольжех,  несмотря  на  веру  в  Творца,  отказывался  признать
существование сил не просто влияющих,  а  направляющих  движение  миров,
профессор не понимал. Что до него, так  он  давным-давно  уверился:  так
называемый "феномен Братьев" есть четкое  и  недвусмысленное  проявление
Божьей воли.
   Творцу угодно было переместить призраки  светил  так,  чтобы  Теневая
Лакуна совместилась с миром людей.  Творцу  угодно  было,  чтобы  Братья
вернулись (иначе зачем бы он открыл доступ к Теневой Лакуне?).  А  когда
дело было сделано, нужда  в  идеальном  взаимостоянии  отпала  и  солнце
"сдвинулось". Все очень и очень просто, если только не задумываться  над
тем, на кой черт сдались Господу двое мальчишек.
   И не надо бояться Братьев: они действительно  всего  лишь  мальчишки,
которых угораздило родиться во время идеальных взаимостояний, за полгода
до и полугодом после  перигея.  Всего  лишь.  Господь  использует  их  в
каких-то своих великих целях. А профессор Фортуна - в своих. Не великих.
Но тоже довольно значительных.

***

   Рыцарь появился в зале, когда Милрад, позевывая, наладился  подремать
за  стойкой.   Посетители   скоро   пойдут   косяком,   только   успевай
поворачиваться, но отчего не покемарить, пока есть  несколько  свободных
минуток. Час ранний... Брюхотряс перекрестил рот: ох ранешенько пришлось
подняться. Спать бы еще да спать, девки все сами сделают.  Им  легко  по
утрам вставать, девкам-то - молодые, здоровые. Так ведь спят,  мерзавки,
и будить  их  не  моги:  храмовник  заезжий,  нате-ка,  заботу  проявить
изволил. Кто бы о Милраде позаботился!
   - Спишь? -  поинтересовался  тамплиер,  подходя  к  стойке.  -  Лучше
правило утреннее прочти. Дел у тебя сегодня  много  будет,  гляди  и  на
"Отче наш" времени не найдешь.
   Милрад нахмурился: когда это он успел признаться, что еще не молился?
А рыцарь, не дожидаясь ответа, выложил на стойку две серебристые монеты.
   - Слушай сюда, Брюхотряс. Братец мой и  музыкантик  спят.  Ты  их  не
буди. Как проснутся, чтобы было им чем  опохмелиться,  ясно?  Накормишь,
напоишь. Вздумаешь обсчитать, придавлю, как собаку. А если сделаешь  все
как надо, мы с тобой дружить будем. Лады?
   - Ты не  больно-то  грозись,  -  буркнул  Милрад,  глядя  на  монеты.
Двадцать леев? За один только завтрак? - Мы,  знаешь,  пуганые.  А  брат
твой тоже того, ну, моется по уграм?
   Рыцарь удивленно приподнял светлые брови:
   - Да. А что такое?
   - Ну так мне резона нет его обсчитывать. Я на одной воде, знаешь  ли,
прокормлюсь.
   - Прокормишься, -  храмовник  кивнул,  -  а  помолиться  все-таки  не
забудь.
   Развернулся и  ушел.  Дверь  негромко  хлопнула.  А  Милрад,  прибрав
деньги, развалился на стуле и задумался, когда же он успел проболтаться,
что пренебрег сегодня утренними молитвами?

***

   Брат Яков проснулся до солнца, когда прислуга  еще  смотрела  десятый
сон. Эта привычка вставать к  первому  часу  молитвы  была  едва  ли  не
единственной, оставшейся со времен монастырской жизни. Брат  Яков  давно
уже не слышал,  как  читаются  одна  за  другой  молитвы  первого  часа,
третьего и полуденная - как заведено было в ордене, - но, поднимаясь  до
рассвета, он кроме утреннего правила читал часы Богоматери,  устремляясь
душой к Небесной Владычице, а  помыслами  к  процветанию  Храма  во  имя
спасения всех живущих в Единой Земле.
   Покончив  с  молитвами,  брат  Яков  возвращался  к  делам  земным  и
становился Яковом Бердничеком - чорбаджи
   Его Высочества герцога Элиато меняльной конторы.
   Все на благо ордена и во славу Божию.
   Все.
   Даже попавшие в немилость, высланные  из  столицы  в  далекий  Сегед,
лишенные права собирать  налоги,  храмовники  продолжали  контролировать
обращение денег в Единой Земле.
   Золото, серебро и самоцветные камни  сами  по  себе  не  представляли
ценности, и согласно многочисленным суевериям даже хранить их  дома  или
просто держать в руках было в высшей степени неосмотрительно. К тому  же
будь у тебя хотя бы и пудовый самородок или полный сундук самоцветов, ты
и корочки хлеба на них не  купишь,  если  не  обменяешь  на  принятые  в
обращение монеты.
   В идеале,  который,  к  глубокому  сожалению  Якова  Бердничека,  был
недостижим,  все  драгоценности,  найденные   или   добытые   удачливыми
хайдуками, должны были пройти через меняльные  конторы  ордена  Храма...
ох, простите, разумеется - Его Высочества. Пройти и уйти, большей частью
к  дозволенным  магам,  которые  использовали  драгоценные  металлы  для
создания всякого рода полезных вещиц - т-с-с, ни слова  об  этом  -  для
магов диких, иначе говоря, интуитов. Те тоже умели многое, но  при  этом
не  сковывали  себя   "Кодексом   Разумной   Полезности",   давным-давно
определившим границы дозволенного волшебства.
   Практически же, увы, многое  уходило  безвозвратно  к  тем  же  самым
интуитам,  в  преступных   целях   использующим   добытые   контрабандой
материалы. Каким путем дикие маги  добывали  драгоценности,  чорбаджи  и
рыцарям Кодекса оставалось только догадываться.
   Хм. Яков Бердничек не любил догадываться. Он предпочитал знать.
   Вот, например, есть в Шопроне человечек, через руки которого проходит
большая   часть   контрабандных   драгоценностей.   Некий   Ежи   Цыбань
(человечишко-то так себе: пьянь  и  дрянь)  -  единственный,  любимый  и
донельзя избалованный  наследничек  Косты  Цыбаня,  старшины  купеческой
гильдии. Но то ли кровь сказалась, то  ли  дал  бог  ума  разгильдяю,  а
только все дикие маги княжества с ним дела ведут. Ну  и  хайдуки,  ясное
дело, тоже не спешат с добычей к чорбаджи Его Высочества герцога Элиато.
Они сначала к Цыбаню заглядывают, и только если навар риска