не  стоит  -
кому охота из-за ерунды какой на  строительство  дорог  загреметь?  -  в
меняльную контору идут.
   Скажете: так куда же ты смотришь, господин чорбаджи? Что ж ты об этом
Ежи Цыбане Недремлющим не  доложишь?  Или  в  орден  Храма,  коли  уж  с
рыцарями Кодекса дела иметь  не  хочешь.  А  господин  чорбаджи  мог  бы
ответить, что Храм давно все знает. И про Цыбаня,  и  про  то,  что  он,
Цыбань, сейчас один такой на все княжество  Обуда.  Сидит,  как  паучок,
лапами за ниточки дергает, а прочие другие все на этих ниточках  пляшут.
И слава богу, что оно так.  И  пусть  оно  так  и  остается.  А  возьмут
Недремлющие Ежи Цыбаня, и что начнется? Беспорядок начнется,  разброд  и
брожение. Свято место не бывает пусто, но, пока его кто новый займет,  и
Храму и Недремлющим - всем головной боли прибавится.
   А так... И ведь что хорошо: не любит маленький Ежи  рыцарей  Кодекса,
ну просто страсть как не любит. А к  ордену  Храма,  наоборот,  со  всем
уважением  относится,  как  и  подобает  любому  жителю  Единой   Земли,
благонравному подданному Его Высочества. Ездит  он  много,  Ежи  Цыбань.
Раньше, пока простым контрабандистом был, приходилось  ему  из  конца  в
конец Единой Земли мотыляться, а сейчас и  надобности  уже  нет,  а  все
равно ездит. Привык.  Он  ездит  и  видит,  что  не  все  так  гладко  в
герцогстве, как люди в столице думают. Оттого и орден Храма чтит.  А  за
что уж он Недремлющих не терпит, это его, Цыбаня, дело сугубо личное.
   Раньше было не так. Давно, правда - сам Яков и не помнил тех  времен,
- но были контрабандисты тихие, а Недремлющие не  дремали,  и  уж  точно
никому не пришло бы в голову перебегать дорожку ордену Храма.
   Но раньше и сам он, Яков Бердничек, был бы ордену  не  нужен.  Служил
бы, конечно, с его-то головой - храмовники головастых ценят. Но будь  ты
хоть семи пядей во  лбу,  все  равно  без  особого  таланта  рыцарем  не
станешь. А сейчас такие, как чорбаджи Бердничек, в ордене на вес  золота
- рыцари,  с  бойцами  на  равных.  И  хранятся  на  маршальском  складе
шопронского монастыря серебряные доспехи брата  Якова,  и  есть  у  него
право носить особое  оружие,  и  форма  парадная:  белая  туника,  белая
гербовая котта да белая эсклавина дожидаются  того  торжественного  дня,
когда Яков Бердничек вновь сможет в них облачиться.
   Дождутся ли?
   Золото, золото, золото...
   И серебро. И самоцветы.
   Все это появлялось в Единой Земле  извне.  Из  Большого  мира.  Клады
возникали и исчезали, повинуясь своим таинственным законам.
   Бердничек не вникал. Откуда берется золото - не его дело.
   Его задачей было присматривать за драгоценностями, добытыми  неведомо
как, неведомо от кого. Менять их на деньги.  Принимать  деньги  в  рост.
Вкладывать в дела, заметая, если такова была воля Храма,  все  следы.  И
следить за порядком.
   Вот буквально сегодня, раным-рано с утра, Яков узнал, что в церковной
казне начали скапливаться...  излишки.  Да,  пожалуй,  излишки  -  самое
подходящее слово. Зачем церкви хранить у себя проклятый  металл?  Уж  не
хочет ли митрополит Шопронский сделать  дозволенным  магам  какой-нибудь
особенный заказ? Или, того хуже, не  замыслил  ли  владыка  связаться  с
дикими магами, желая стребовать с них что-нибудь совсем уж хитрое? Дикие
маги, как известно, не слишком любят продавать  артефакты,  однако  если
предложить им ну очень много...
   Для прояснения ситуации следовало  узнать,  копятся  ли  в  церковной
казне только золото и серебро, или там оседают  и  самоцветы?  Если  да,
значит,  можно  предполагать,  что  владыка  собирается  иметь  дело   с
колдунами.  Ибо  всем  известно,  что  драгоценные   камни   еще   более
восприимчивы к магии, чем мягкий металл.
   Интересная  работа  у  чорбаджи,  особенно  если  он  непосредственно
сенешалю Единой Земли подчинен. Порой думаешь: в  отставку  бы,  ведь  и
годы не те уже, и в монастырь вернуться хочется, дожить последние годы в
мире и покое. Но разве встретишь в монастыре, даже за год, столько людей
интереснейших, сколько через меняльную контору за неделю проходит?
   Бердничек как раз думал, стоит ли выяснять  подробности  о  церковной
казне в том же источнике, из которого уже получены сведения об излишках,
или имеет смысл побыть подозрительным и опросить нескольких  независимых
наблюдателей, когда заявился к нему один из таких вот "интереснейших".
   Храмовник.
   Совсем мальчик. Однако, по нашивкам судя, рыцарь, а не оруженосец, да
еще и с крылатой стрелой на рукаве: знаком гонца с особыми полномочиями.
Длинный, худой, суровый. Блондин.  Тут-то  Яков  и  заинтересовался:  ну
откуда бы, скажите на милость, взяться в Шопроне блондину?
   Парень вошел, и в конторе сразу стало тесно и светло. Золотые  волосы
да глаза ярко-ярко синие - неудивительно, что вокруг посветлело.  Этакое
солнышко явилось.
   С топором.
   Бердничек встал и вежливо поклонился.  Во-первых,  потому  что  давно
отвык иначе вести себя с высокомерными храмовниками,  во-вторых,  потому
что подобной вежливости требовала роль. А в  роль  он  вжился  так,  что
порой забывал, кто на самом деле откуда и какого обращения заслуживает.
   Но, вставая, и кланяясь, и бормоча приличествующие слова приветствия,
чорбаджи разглядывал гостя и голову ломал: кого  же  это  с  кем  свели,
чтобы такое родилось? Изучение фенотипов было не более  чем  увлечением.
Так, от скуки, в свободное от работы время. Какие, скажите  на  милость,
могут быть фенотипы в обществе,  намертво  закрытом  от  внешнего  мира?
Один, максимум - два.  И  все  сплошь  представители  динарской  расы...
Правда,  на  юге  не  повывелись  еще  светловолосые  потомки   народов,
населявших Единую Землю до Дня Гнева. А с востока, из Добротицы, не  так
давно приезжал в столицу некий хайдук Зако по прозвищу  Золотой  Витязь,
так тот, говорят, с виду типичный ариец. Бердничек сам хайдука  повидать
не успел, о чем и сожалел до сих пор: когда еще представится возможность
зарисовать такой экземпляр?..
   И вот пожалуйста!
   Сам пришел.
   Разглядывая визитера, Яков завел с ним вежливую беседу. Одно  другому
давно уже не мешало: думаешь в одну  сторону,  действуешь  -  в  другую,
говоришь - в третью. Такая жизнь.
   - Доброе утро, благородный рыцарь. А  вы  раненько,  однако.  Все  ли
благополучно в Сегеде? Не досаждают ли эльфы?  Как  здоровье  почтенного
сэра командора?
   - Да. Нет. Не знаю, - коротко бросил юноша. И объяснил:
   - Я давно не был в Сегеде.
   - Вы пришли забрать деньги? Вложить деньги? Обменять серебро, золото,
камни?
   - Обменять и оставить. Это не деньги Храма.
   - Понимаю.
   Такое тоже случалось частенько. Рыцари отдавали в рост суммы, смешные
по сравнению с вложениями ордена, зато добытые законным  путем:  патрули
Храма во время своих регулярных вылазок наталкивались на бродячие  клады
чаще, чем  хайдуки,  целенаправленно  эти  клады  разыскивавшие.  Правду
говорят: нечистый ищет, где светлее. Что ему хайдуки?  Лучше  он  святым
людям проклятый металл подсунет.
   Святые  люди  драгоценности  забирали,  но  к  искушению   оставались
равнодушны. Им самим денег иметь не полагалось по Уставу, а родственники
и любовницы святых людей  святыми  не  были,  так  что  усилия  рогатого
пропадали втуне.
   - Сколько желае...
   Яков заткнулся, когда синеглазый поставил на его стол два тяжеленных,
туго набитых мешочка. Услышал спокойное:
   - Десять. И десять. В старых монетах. По-нынешнему, значит,  двадцать
и двадцать. Всего сорок тысяч больших львов.
   Бердничек молчал.
   Рыцарь развязал один из мешков,  на  стол  вытекла  тускло  блестящая
золотая волна, и чорбаджи опустился на свой стул, хватаясь за сердце.
   - Чистые, - храмовник понял  его  по-своему,  -  без  проклятия.  Три
тысячи леев разменяйте на что-нибудь более ходовое, остальное я оставлю.
   - Ка-а... ах. Боже мой... Какой процент вы хотите?
   - Вклад не срочный. Пять годовых, как обычно.
   Пять. Поди ж ты, все-то он знает!  Но  откуда  все-таки  взялся  этот
красавец? Золото без проклятия... да в Единой  Земле  уже  сто  лет  как
забыли о проклятых кладах... Даже сказок не осталось.
   Бердничек  перебирал  темные  золотые   кругляши   и   понимал,   что
соглашаться на пять процентов никак  нельзя.  По  крайней  мере,  нельзя
делать это с ходу. Вздохнув, он оторвался от пересыпания монет:
   - Видите ли, сэр...
   - Артур.
   - Хм-м... это знаменитое имя. Видите  ли,  сэр  Артур,  появление  на
рынке такой суммы приведет к неизбежному...
   - Слушайте, господин Бердничек, - насмешливо прищурился мальчишка,  -
вы кому вкручиваете? Если б вы разом бросали в дело  те  суммы,  которые
получаете от ордена, Храм давно уже нашел бы себе другого чорбаджи.
   - Три, - безнадежно сказал Яков и наконец-то вошел в роль  весь,  без
остатка.
   - Пять.
   - Но поймите же и меня! Пять процентов. Две тысячи...
   - Тысяча восемьсот пятьдесят.
   - Боже мой, ну пусть так, но речь ведь идет не о  леях  -  о  больших
львах, а это в сто раз больше, вы подумайте только - в сто раз!... Три с
половиной.
   - Что вы торгуетесь, как на базаре? Можно подумать, ваш годовой доход
бывает меньше ста тысяч.
   - Леев! Леев, а не львов. Между прочим, бывает. А еще налоги...
   - Чего?
   "Вот зараза!" - Где-то в глубине души Яков парнем  восхищался.  Орден
есть орден. Там  все  такие.  Дерутся  за  каждую  бани,  на  одном  лее
наваривают по десять, или по льву, выражаясь народным языком,  а  уж  на
льве... Хм, ну, предположим, на льве можно заработать большого льва,  то
есть в десять раз больше, однако добыть клад в сорок тысяч этих львов...
   Да о такой находке должны звенеть на каждом углу!
   А рыцарь неожиданно сдался:
   - Шут с вами. Сойдемся на четырех.
   Бердничек едва не спросил о причинах столь нежданной щедрости. Однако
вовремя удержался.
   Взвешивать  золото  он  приказал  двум  пожилым,   напрочь   лишенным
любопытства приказчикам. Сэр Артур терпеливо ждал, развалившись в кресле
и вытянув длинные ноги. Яков подумывал, что на будущее стоит озаботиться
весами вроде больших рыночных. Время ползло. Монеты звенели.
   И что самое обидное: сумма сошлась ну просто до  пылинки.  Ни  единой
бани выгадать не удалось.
   Яков отдал храмовнику два нетяжелых, но объемистых кошелька  с  тремя
тысячами леев. Поклонился:
   - Рад буду и дальше иметь  с  вами  дело.  Передавайте  мой  нижайший
поклон командору.
   - Всенепременно, - буркнул сэр Артур. И ушел. В конторе  сразу  стало
просторно и темновато.
   - Что в мире делается? - ошарашенно вопросил  чорбаджи,  адресуясь  в
пустоту. - Артур... Интересно, мда-а...
   Сообщить о неожиданно крупном вкладе  он  мог  и  вечером,  вместе  с
ежедневным отчетом. Но сэр Яков не зря занимал свое место  вот  уже  три
десятка лет: сэр Артур, оставивший почти сорок тысяч "больших львов"  на
имя Альберта Северного, - это событие определенно требовало  внеурочного
доклада. И лучше выглядеть дураком, проявив  излишнюю  осмотрительность,
чем стать таковым из-за своей нерасторопности.

***

   "Знаменитое имя. - Артур выбирал лошадей. Придирчиво выбирал,  доводя
барышника до остервенения. - Знаменитое... чтоб им всем пусто было.  Имя
как имя. Насочиняли сказок! - Он  следил,  как  купец  гоняет  на  корде
серого жеребца. Мерин был бы  предпочтительнее,  но,  в  общем,  и  этот
сойдет. - Нашли тоже героев..." - Артур щелкнул пальцами:
   - Достаточно.
   И вновь принялся тщательно осматривать скакуна. Не то  чтобы  в  этом
была нужда: он убедился уже, что серый,  во-первых,  неплох,  во-вторых,
ничего лучше все равно не сыщется, однако барышник  злился.  Артур  тоже
злился, и ему приятно было сознавать, что в своей злости он не одинок.

***

   Барышник злился молча.  Все  слова,  какие  были  у  него  по  поводу
лошадей, он высказал в самом начале торга - как  разогнался,  так  и  не
смог остановиться. Слова же, которые были у него по  поводу  покупателя,
купец, сжав губы, пережевывал и глотал. Давился ядом,  но  молчал,  лишь
зыркал недобро.
   Рыцарь, кстати,  смотрел  нисколько  не  веселее.  Под  льдисто-синим
взглядом ежились даже лошади,  что  уж  о  людях  говорить.  Он  наконец
оставил серого в покое и  мрачно  уставился  на  лошадника.  Оглядел  от
макушки до мысков начищенных сапог, так внимательно  оглядел,  словно  и
его купить собрался:
   - Сколько ты хочешь за  этого  жеребца,  того  гнедого  мерина  и  ту
кобылу, с чулком на правой передней?
   - Ну, жеребец - полсотни львов...
   - Сколько? - переспросил  рыцарь  таким  тоном,  что  всякое  желание
торговаться пропало.  Запросишь  больше,  храмовник  ведь  может  и  так
увести. На нужды ордена. И поди с ним поспорь.
   - Сорок, -  сказал  мальчишка,  как  отрезал,  -  сорок  за  жеребца.
Двадцать за мерина, больше он не стоит.  И  тридцать  львов  за  кобылу.
Пошли кого-нибудь к шорнику за сбруей. Да, и распорядись отвести лошадей
в "Звезд..." в "Звездень". Для Альберта Северного. Ясно?
   - Для кого?! - Купец от изумления забыл о  злости.  Синева  в  глазах
рыцаря плеснула бешенством.
   - Мне повторить?
   - Не надо, - барышник поднял руки, примирительно растопырив пальцы, -
не надо, благородный сэр. Все сделаю.
   - Ну и молодец, - буркнул тамплиер.
   Барышник гладил  серого  жеребца  по  гладкой  шее  и  смотрел  вслед
переборчивому покупателю. Ничего не скажешь, хорошее начало  дня.  Вроде
трех лошадей сразу сбыл, но ведь не за те деньги, на какие  рассчитывал.
Вроде ордену Храма продал, но уж больно  храмовник  злой  попался:  даже
если понравятся лошадки, все равно не доложит, у кого купил.
   Альберт Северный... Не переводятся дураки!
   Что за  люди?  Думают,  чтоб  героями  стать,  одного  имени  хватит.
Наслушаются сказок - и туда же, подвиги совершать. То пьянку с  дебошем,
то беспорядки на кладбище, а то девок портят за раз по дюжине...
   Представив себе сразу дюжину порченых девок, купец  нехотя  допустил,
что это-то, пожалуй, за подвиг сойдет Но тут же решил, что  новоявленный
Альберт Северный на такое вряд ли способен. Этаких геройств, если песням
верить, даже за братцем его не водилось. А тот по  бабской  части  силен
был - не чета нынешним.

***

   Артур же позабыл о купце сразу, как только  расплатился  за  лошадей.
Первым пунктом в списке дел на сегодня стояло у него посещение церкви, и
кто же виноват, что попалась по дороге меняльная контора? И конные  ряды
какой-то  умник  из  муниципалитета  перенес  с  Навозной   площади   на
Стеклянный пустырь, то есть, опять-таки, чтоб по пути  из  "Звездня"  до
церкви святого Михаила мимо не пройти? Ну, строго говоря,  сам  виноват,
сэр рыцарь: когда в храм идешь, на мирскую суету отвлекаться не следует.
И скажи на милость, сэр Артур Северный, давно ли тамплиеры ходят  в  дом
Божий с тремя пудами золота в рюкзаке?
   Ладно, следовало признать, что в контору Бердничека  -  о  ней  вчера
хорошо отзывались два заглянувших в "Звездень" пожилых хайдука  -  зайти
собирался. Ну а где одно, там и два. Семь бед - один ответ. Не согрешишь
- не покаешься...
   Артур с любопытством разглядывал стены домов, как  знакомым  улыбаясь
горгульям, зевавшим на водостоках, провожал глазами редкие в этот ранний
час экипажи...
   Изменился Шопрон.
   Вчера еще... сто лет назад... дома здесь стояли  пустые,  похожие  на
черепа, с угрюмыми  окнами-глазницами:  стекла,  едва  лишь  хозяева  за
порог, тут же вынимали  предприимчивые  соседи.  Слишком  смелые,  чтобы
уезжать. Или слишком глупые. А по мостовой бродили мертвяки.  Безопасные
днем, но до крайности неприятные. Они пахли. И они были  голодны.  И  по
ночам они убивали.
   На Стеклянном же пустыре, как раз на месте конных рядов,  было  тогда
кладбище. Хорошее  кладбище,  дорогое,  с  зелеными  деревьями,  которые
заботливо  поливались  за  счет   будущих   покойников,   с   мраморными
усыпальницами в тени этих деревьев, с  фамильными  склепами.  С  великим
множеством покойников настоящих, тоже дорогих. И тоже голодных.
   Кладбище стало пустырем за одну ночь. Даже меньше чем за  ночь  -  за
несколько часов. Не так уж много времени  ушло  у  Артура  на  то,  чтоб
согнать в ограду всех  городских  мертвяков.  Еще  меньше  потребовалось
Альберту, чтобы превратить и мертвяков, и  деревья,  и  мрамор,  и  даже
землю в черное стекло. Прочное такое. Толстое и звонкое. Поначалу,  пока
было горячим, стекло шло пузырями и невыносимо воняло, воняло гаже,  чем
бродячие покойники. А потом застыло. Успокоилось. И стал пустырь.
   Сейчас вот лошади бьют  копытами  в  шершавую  черную  корку,  а  она
звенит. И не пугаются ведь,  что  интересно.  Или  лошади  стали  такие,
непуганые?
   А ведь мог бы пойти в собор святого Георгия. То есть мог бы  пойти  в
любой храм, благо хватает их в Шопроне - столица все-таки,  -  но,  если
так уж надо, чтобы благостно и величаво, чтоб колонны в бесконечность, и
свет, словно с небес, а от дверей до алтаря не меньше двухсот шагов,  то
собор святого Георгия самое то, что надо. Во-первых, от "Звездня" не  на
запад, мимо меняльной конторы и  Стеклянного  пустыря,  а  на  юг,  мимо
складов, кордегардии Недремлющих и лучшего в Шопроне дома  терпимости...
гхм.. м-да. Во-вторых, при святом Георгии как раз и расположены  казармы
ордена Храма. Еще вчера следовало пойти туда и по всей форме доложить  о
прибытии.
   Высокий тонкий крест  над  собором  святого  Михаила  был  уже  четко
различим на фоне светло-синего неба. Артур  посмотрел  на  него,  ожидая
привычной радости и лучиков  света,  что  покалывают  душу,  как  тонкие
щекотные иголочки... И отвлекся. Увидел эту женщину. Она  шла  навстречу
по другой стороне улицы, и что-то в ней было... Что-то... не так.
   Одета в черное, нет, в темно-темно синее. На лице  маска-домино.  Это
не траур, это  сейчас  так  принято  одеваться.  А  вот  волосы  черные,
смоляные просто. Змеями вьются... упругими такими,  блестящими.  Идет  -
как по ниточке ступает. Голова поднята. Плечи прямые.
   Герцогиня!
   Артур забыл о храме, о кресте в синем небе, о неизбежных  сложностях,
связанных с посещением церкви  святого  Георгия,  и  целый  квартал  шел
следом за незнакомкой, пока не понял,  что  же  не  правильно.  А  когда
понял, вздохнул с облегчением и огляделся: где-то  неподалеку  он  видел
цветочницу.
   - Простите, госпожа...
   Ирма обернулась,  увидела  форму  храмовников  и  почувствовала  свое
сердце где-то в  ямочке  между  ключиц.  Сердце  колотилось.  Выпрыгнуть
хотело. И убежать.
   Поздно.
   - ...возьмите это.
   Цветок.    Господи-Боже-милосердный-да-будет-воля-Твоя...     цветок.
Майская астра - ярко-желтый шар с лепестками-лучиками.
   А храмовник-то - нашла кого бояться! - совсем молоденький. И глаза  у
него, ох  и  глаза!  Не  бывает  у  людей  таких,  такие  -  у  ангелов.
Синие-синие-синие... Яркие!
   -  Откуда  ты,  мальчик?  -  Ирма  взяла  цветок  и  постаралась   не
улыбнуться. Ей даже удалось подпустить строгости в голос. - Разве ты  не
знаешь, что это невежливо - останавливать на улице незнакомую даму?
   - Вежливость - для мирян.
   И правда.
   Ирма вернулась с небес на землю. Ангелы с синими глазами остались  на
небесах, а на земле был этот мальчик в  форме  ордена  Храма.  Звереныш.
Пещерные львята похожи на пушистые игрушки, но зубы у  них  острые,  как
кинжалы, и шкура усыпана ядовитыми шипами. С ними нельзя играть.
   С этим - тоже.
   Храмовник отступил на шаг, оглядел ее с головы до ног, как  художник,
оценивающий картину. Кивнул. Развернулся и  пошел  прочь.  Ни  тебе  "до
свидания", ни, впрочем, "вы арестованы", что, безусловно, приятно.
   Ирма стояла с цветком в руках. Наверное, она  красиво  смотрелась  со
стороны - вся в темном, почти черном, с ярко-желтой майской  астрой.  Но
не мог же этот мальчик остановить  ее  только  для  того,  чтобы  внести
последний штрих...
   В картину?
   Бывает же! Ирма  передернула  пле