Я посмотрел старику в глаза.
   Если бы  он  ухмыльнулся,  играя  бровями,  или  что-то  еще  сказал,
глиняная голова  отделилась  бы  от  туловища,  не  дожидаясь  оглашения
приговора. Потом  -  уже  через  минуту  -  мне  было  горько  и  стыдно
вспоминать о приступе бешенства, захлестнувшем меня в это мгновение.
   Но старик ничего не сказал.  Маловероятно,  что  он  знал,  для  чего
служит глиняная статуэтка,  -  скорее  всего,  просто  правильно  прочел
выражение моих глаз.
   Минута прошла в молчании; а потом я опомнился. Оторвал взгляд от лица
старикашки, приобретшего теперь уже грязно-лимонный  оттенок;  посмотрел
на свои руки с зажатой в них фигуркой.  Подчеркнуто  неторопливо  -  изо
всех сил стараясь избежать суеты! - спрятал статуэтку обратно в футляр.
   "В практике этого заклинания  был  случай,  когда  человека  покарали
насмерть  за  пролитый  кофе...  Названная  вина   должна   в   точности
соответствовать действительной провинности, в случае  ложного  обвинения
заклинание рикошетом бьет по карающему..."
   Еще секунда - и глиняный болван закончился бы. И закончилась  бы  моя
власть. На ровном месте. А этот... этот упрямец...
   Случайность?
   Пролитый кофе?
   - Ладно, - тихо сказал старик. - Слушайте.

***

   "Вы  наследственный  маг,  и  ваш  сын  превосходит   вас   степенью.
Поздравляем от всей души! Но если вы  хотите,  чтобы  ваши  отношения  с
ребенком складывались нормально, обратите внимание на наши рекомендации.
   Первое. Никогда не допускайте прямого магического противостояния!  Вы
проиграете ребенку, и для него и для вас  это  может  иметь  трагические
последствия. Ваш отцовский авторитет должен держаться на  ценностях,  не
имеющих отношения к магии.
   Второе. Не мешайте ему играть, пока игры его носят невинный характер.
Пока он превращает соседских кур в грифонов и павлинов - молчите,  пусть
резвится... Как только он  захочет  превратить  ваш  нос  в  морковку  -
выпорите его. В отношениях с маленьким магом розга подчас -  незаменимый
инструмент.
   Третье. Учите его наукам,  искусствам,  благородным  ремеслам.  Пусть
будет занят делом с утра и до вечера.  Не  мешайте  ему  издеваться  над
учителями - те сами обязаны поддерживать свой авторитет.
   Четвертое. Не скрывайте от него,  что  его  магическая  степень  выше
вашей. Сообщите ему об этом спокойно и просто".

***

   Через полчаса я остановился  перед  аптекой  на  углу  и  заглянул  в
металлическое зеркальце у входа. Вид у меня  был  еще  тот:  синий  глаз
потускнел и будто подернулся пленкой,  зато  желтый  горел  ненасытно  и
хищно. Не приходилось удивляться, отчего это прохожие так и шарахаются в
стороны, отчего молодой и  тощий  стражник,  встреченный  при  выходе  с
постоялого двора, с тех самых пор следует за мной неотрывно. Кстати, вот
его озабоченное лицо отразилось в зеркале за моей спиной...
   Я резко развернулся:
   - Честный страж  желает  видеть  мои  документы?  Честный  страж  был
бледен, но решителен. Я  предъявил  ему  членский  билет  Клуба  Кары  с
уплаченными  взносами;  бегло  просмотрев  бумагу,   юнец   сглотнул   и
поклонился:
   - Прошу прощения за беспокойство, господин зи Табор... Служба.
   Я понимающе покивал. Напряжение понемногу спадало; еще  чуть-чуть,  и
глаза мои придут в относительное равновесие, и можно будет спуститься  в
погребок, посидеть над бокалом лимонада и обдумать  рассказ  строптивого
старикашки.
   - ...Оладьи, плюшки, сдоба! Налетай, пока не остыло!
   Разносчица  сдобы  была,  против  ожидания,  на  редкость   костлява.
Скверная рекомендация сдобным булочкам - тощая торговка...
   Я обнаружил, что стою в  двух  шагах  от  рыночной  площади,  а  чуть
охрипший  голос  мальчика  с  тумбы  тонет  в  рокоте  толпы:  "...аю...
оценные...  и  полу...аго-ценные...   оны,   ...вески.   Дорого!"   Чуть
поколебавшись, я решил зайти в контору справа от рынка и проверить,  нет
ли новых адресов для меня; адресов не оказалось,  и  я  поймал  себя  на
чувстве облегчения.
   Старикашка меня утомил.
   Он был оптовый торговец, дело  его  процветало  во  многом  благодаря
старикашкиной хватке и дисциплине,  насажденной  им  среди  подручных  и
слуг. Всякий раз, заводя новое знакомство,  старик  твердо  знал,  какую
выгоду это принесет в дальнейшем; примерно полгода назад строгая система
дала сбой. На какой-то ярмарке -  "Это  не  здесь  было,  далеченько"  -
расчетливый дед сошелся с молодым торговцем, и тот в одночасье стал  ему
"любезнее сына".
   Корысти в их дружбе не было никакой. Парень был почтителен,  разумен,
строг к себе и к другим - "не то что это нынешнее  племя  вертихвостов".
Старик предложил парню  поддержку  и  покровительство,  тот  с  радостью
согласился. Странная дружба - именно дружба, а друзей  у  старикашки  не
было отродясь - длилась, по его словам, два месяца. Потом случилось  вот
что.
   Почтительный парень повез старика в отдаленную ремесленную слободку -
наклевывалась выгодная сделка с кожевенником. По дороге путники зашли  в
трактир, и после первой кружки пива старикашка потерял  память.  Очнулся
на земле, вся одежда и кошелек  с  деньгами  были  на  месте;  преодолев
головокружение и разогнав муть перед глазами,  обнаружил  себя  в  сотне
шагов от кованых ворот собственного немаленького дома.
   Самое интересное началось потом. Отца и хозяина встретили  воплями  и
обмороками; оказалось, что со времени его последней  отлучки  прошло  ни
много ни мало, а  шестьдесят  восемь  дней.  Семейство  успело  оплакать
безвременно почившего старикашку - а в том, что он почил, никто особо не
сомневался, потому что, по верным  слухам,  как  раз  в  ночь  памятного
путешествия от рук разбойников погибли двое невооруженных торговцев.
   Потрясенный случившимся, старикашка не сразу обнаружил у себя на  шее
кулон. Бирюзовый камушек прятался под одеждой; впервые взяв его в  руки,
старик ощутил неясную тревогу.
   Заботы о торговле отвлекли его от дурацких размышлений. За время  его
отсутствия дело пришло в упадок - виной тому  были  неразумные  действия
сыновей,  вместо   работы   занявшихся   дележом   наследства.   Пытаясь
восстановить   порушенные   сыновьями   сделки,   проверяя   записи    в
приходно-расходной книге, железный старик  не  позволял  себе  терзаться
вопросом: а где, собственно, носило его тело и разум все эти  шестьдесят
восемь дней?! Он очнулся, не испытывая ни голода, ни жажды,  одежда  его
была чиста, борода расчесана; непохоже, чтобы все это время  он  валялся
без сознания в звериной норе или логове  разбойников.  Спустя  несколько
недель  после  чудесного  возвращения  -   торговые   дела   более-менее
выправились - он осмелился посетить придорожный трактир, тот самый,  где
ему изменило сознание; трактирщик узнал его и вспомнил его спутника.  По
его словам, оба поели и  выпили,  расплатились  и  спокойно  отправились
дальше...
   Его молодого друга больше никто и никогда не видел. Некоторое время у
старика болела душа - он сам не думал, что способен  так  привязаться  к
другому человеческому существу, да к тому же чужому во всех  отношениях.
Но время шло, душевные раны зажили (тут я подумал, что старикашкина душа
обладает живучестью таракана). Вот только  кулон  тяготил  торговца,  он
несколько  раз  порывался  его  выбросить,  но   всякий   раз,   кряхтя,
останавливал руку. Сроду он не выбрасывал и не дарил без умысла  дорогих
вещей; рассудив, он решил, что продаст камень при первой же возможности.
И вот - двое торговцев безделушками отказались от  покупки  под  разными
предлогами,  когда  появился  я   со   своими   деньгами,   молниями   и
любопытством...
   Выслушав  старика,  я  осторожно  поинтересовался  о   его   душевном
здоровье.  Не  стал  ли  он  замечать  за  собой  чего-то,   прежде   не
проявлявшегося,  или,  может  быть,  окружающие  заметили,   что   после
похищения он стал не тот?
   Старикашка долго и презрительно  смотрел  на  меня.  Я  все  понял  и
извинился за бестактный вопрос.
   ...Змея-Атропку отыскали по женскому визгу, доносившемуся  из  кухни.
Желтобрюхий свалился на голову стряпухе откуда-то сверху, из отдушины, и
чудом избежал кипящего котла; еще минут пять змея  пытались  схватить  и
запихать в пустую кастрюлю. Брошенный к моим  ногам,  Атропка  имел  вид
странный и  жалкий;  под  взглядами  перепуганной  челяди  я  потребовал
отдельную комнату для обратного превращения.
   Мне была предоставлена тесная, но относительно чистая клетушка.
   С  некоторым  усилием  -  усталость,  нервы!  -  я   вернул   Атропке
человеческий облик. И, не дожидаясь, пока полуживой молодец поднимется с
пола, сгреб его за шиворот, приблизил безумные глаза к своему лицу:
   - Говори... Как хозяин переменился после той переделки?  После  того,
как вроде бы воскрес? Как переменился, говори, не то в жабу перекину!
   Атропка икал. Я испугался, что он грохнется в обморок.
   - Добрее стал или злее? Странное движение головой.
   -  Щедрее  стал  или  прижимистее?  Щедрее?  На   этот   раз   вполне
определенный жест: "Нет".
   - Говори, - сказал я как мог мягко. - Тебе в голову не приходило, что
он умом рехнулся? "Нет".
   - Но ты ведь видел, что он изменился? "Да".
   - А другие видели?
   - Да, - шевельнулись  Атропкины  губы.  -  Отпустите,  господин  маг,
пощадите, ей-же-ей... Его лицо плаксиво исказилось.
   - Говори! - Я подтянул его ближе. - Говори, как изменился  хозяин,  и
отпущу в ту же минуту! Ну?
   - П-петь перестал, - выдохнул Атропка, силясь  отодвинуться  от  меня
подальше.
   - Петь?!
   - Прежде, бывало, все пел... В дороге, на ярмарке... Даже кнутом кого
охаживал - и то насвистывал... Теперь - не. Молчит. Всегда...
   Выпустив Атропку, я ощутил внезапную усталость. Каждый косой взгляд -
а весь  постоялый  двор  теперь  глядел  на  меня  косо  -  провоцировал
раздражение. Футляр с муляжом неудобно тер мне бок.
   Поющий старикашка. Соловушка, чтоб ему пусто было...
   - Варенье! Купите, добрые господа, варенье!
   - А вот пироги, кому пироги!..
   Я поманил  торговку  пальцем.  Купил  круглую  булку,  тут  же  велел
намазать ее розовым вареньем, и так, жуя на ходу (прости меня, печень!),
побрел по направлению к гостинице "Отважный суслик".
   Толстая тетрадь на цепочке, казалось, охраняла вход. Цепная  тетрадь;
за дни, проведенные  на  страже,  она  безобразно  разбухла.  Коробились
листы, там и сям темнели чернильные пятна. Свободного места не  осталось
вовсе, и последние посетители оставляли свои жалобы прямо на обложке.
   И еще - тетрадь оказалась тяжелой, как  кирпич.  Она  оттягивала  мне
руку, когда, зажав груз жалоб под мышкой, я поднимался в свою комнату.
   Встретив в коридоре горничную, я потребовал, чтобы у  меня  в  номере
растопили камин. Если она и удивилась, то  виду  не  подала  -  каменные
стены еще помнят чудовищную жару, вечер  стоит  белый  и  теплый,  будто
парное  молоко,  однако  желания  господина  мага   вовсе   не   обязаны
поддаваться разумному объяснению. Камин - значит, камин.
   Дождавшись, пока дрова хорошенько разгорятся, я уселся перед каминной
решеткой и минут десять смотрел в огонь. Потом протянул руку и уронил  в
пламя толстую, мелко исписанную тетрадь.
   Вот и все.
   Я смотрел, как сквознячок листает грязные лиловые страницы,  как  они
скручиваются по краям, темнеют, гаснут. Вопли и  стоны  о  возмездии,  о
каре, о несправедливости сочились дымком,  уползали  в  каминную  трубу.
Почти беззвучно.
   Простите меня, люди добрые, но всем вам я уж точно не  смогу  помочь.
Ни вдовам, ни  сиротам,  ни  ограбленным,  ни  оболганным  -  собственно
говоря, для решения ваших проблем не нужна никакая Кара...
   Я с трудом оторвал взгляд от догорающей  тетради.  Подошел  к  столу;
вытащил  из  кошелька  синий  камушек  на  цепочке.  Собачья   (волчья?)
приветливая морда.
   И еще один, сердоликовый, с двумя печальными  глазами,  напоминавшими
мне о старой обезьяне.
   И еще один - покрытый  копотью,  снятый  с  груди  заживо  сгоревшего
старика.
   ...Огонь, раскаленная решетка, безумец, которого  я  мог  бы  спасти,
если бы оказался в нужное время в нужном месте...
   Я действительно хочу отомстить за него? Давно ставшего для меня чужим
человеком? За самодура, тирана, за старого барона Ятера?
   Я прикрыл глаза. Еще один  камушек  предстал  перед  моим  внутренним
взором - я не мог положить его на стол рядом с первыми тремя, потому что
он остался на поясе строптивой дамы в черном. То  была  желтая  тигриная
морда.
   Птенцы  из  одного  гнезда.  Игрушки,  вышедшие  из-под  руки  одного
мастера. И мастер тот еще. Мастер с большой буквы. Некто  могущественный
до  того,  что  дрожь  пробирает  при  одной  мысли   о   границах   его
возможностей. Некто изобретательный, коварный, бессердечный...  Великий,
без сомнения, маг.
   "Чем справедливее будет ваша Кара..."
   Куда уж  справедливее!  Безумный  дядя  Дол,  живой  факел...  Ладно,
ювелиршу и старого купца можно сбросить со  счетов,  ничего  ужасного  с
ними не приключилось... Но в природе существуют и другие жертвы  мастера
камушков. Наверняка.
   Я поймал себя на том,  что  ковыряю  в  носу  мизинцем.  Попробовать?
Раскрутить этот клубок? А платой наверняка будет громкая слава.  А  если
старичок-одуванчик прав - еще и могущество...
   И Дол де Ятер будет отмщен.
   Я подумал еще.
   Потом уселся  на  подоконник  и  приманил  с  соседней  крыши  самого
толстого и здорового с виду голубя. Дорога неблизкая, но этот,  пожалуй,
долетит...
   "Дорогой Ил! Во имя нашей дружбы  я  согласен  пойти  на  неслыханный
риск... труды и потери..."
   (Деревянный  конь  на  колесиках  -  полированное  чудо,  куда  более
привлекательное, чем все породистые лошади на конюшне Ятеров.  За  этого
коня дядя Дол заплатил дороже, чем платят за  целую  упряжку;  Ил  лезет
покататься первым, но я  оттесняю  его,  взбираюсь  в  бархатное  седло,
бесстрашно  опускаю  рычажок  -  колеса  вертятся.  Механический  скакун
трогается с места, но слишком медленно; Ил бежит рядом со стременем,  Ил
обгоняет меня и бежит уже впереди;  Ил  оглядывается,  на  лице  у  него
испуг: "Останови! С горы не надо!"
   Я бестрепетно направляю скакуна с горы. Он разгоняется и разгоняется;
деревья и камни несутся навстречу, зад мой неожиданно  больно  бьется  о
седло, но я терплю и даже выкрикиваю что-то удалое..Наконец колесики  не
выдерживают, конь сперва наклоняется, а потом опрокидывается с грохотом,
а я лечу в пыль - и на лету не успеваю сообразить ни одного  подходящего
заклинания.  Падаю  на  острый  камень  -  больно  ужасно;  я  с  трудом
сдерживаюсь, чтобы не зареветь в голос, а  слезы  уже  текут  по  щекам,
проделывая в пыли бороздки. Конь лежит рядом -  безнадежно  испорченный,
треснувший,  с  отломившейся  передней  ногой.  С  горы  бежит,  вопя  и
всхлипывая, Ил, а за ним бежит дядя Дол, молча и страшно, и я  облизываю
губы, собираясь сказать ему про  полмешка  серебром,  которые  мой  отец
обязательно вернет ему...
   Дядя Дол в три прыжка обгоняет сына. Кидается ко мне -  лицо  у  него
застывшее, я пугаюсь. Хватает меня на руки: "Где болит? Здесь больно?  А
здесь?"
   И, даже не взглянув на разбитую игрушку, несет  в  дом  -  на  руках,
бережно, как  сына,  как  никто  не  носил  меня  с  тех  пор,  как  мне
исполнилось пять лет...
   "...И пошли мы в атаку, Хортик. Папаша мой, земля ему  ватой,  в  бою
был неудержим, ровно вепрь, я бился с ним рука об руку,  а  братец  мой,
земля ему ватой, прикрывал спину. Ну тут началось! Мы  зашли  справа,  а
эти, земля им камнем, спрятали лучников в засаде, а  пехоту  пустили  на
убой, лишь бы нас под эти стрелы заманить... Кабы не папаша  мой,  земля
ему ватой, не  сидел  бы  с  тобой,  колдуненок,  не  травил  бы  байки,
так-то..."
   Пахнет какой-то лечебной  гадостью.  Коленка  распухла,  как  мяч.  Я
терплю. Я даже улыбаюсь,  слушая  истории  дяди  Дола;  отец  далеко,  в
городе, а дядя Дол сидит рядом с  кроватью,  иногда  касаясь  моего  лба
шероховатой ладонью.
   Я хороший, думаю я, засыпая. Я хороший, это Ил - дурак...)
   "Дорогой Ил!" Так. Это уже  написано.  "...И  потери...  и  разыскать
злодея, повинного в трагической гибели вашего батюшки..."
   Я потер переносицу, отгоняя ненужные воспоминания.
   Что общего между старым бароном, ювелиршей, торговцем?
   У барона и торговца - сколько угодно схожих признаков. Оба стояли  во
главе семейства, оба были  богаты  и  были  самодурами.  Оба  отличались
скверным характером... Но ювелирша? Ювелирша, кроткая и романтичная,  со
своим увлечением живописью, со своим маленьким женским счастьем...
   Ладно.  Тут   пока   тупик.   Теперь   сроки:   старый   барон   Ятер
отсутствовал...  сколько?  Год  и  восемь  месяцев.  Ювелирша?   Неделю.
Торговец? Шестьдесят восемь дней. Впечатляющий разброс. Если бы  тяжесть
потери зависела от срока, проведенного в неведомом  месте,  -  барон  бы
занимал первое место, каковое он, бедняга, и  занимает.  Дальше  шел  бы
торговец, потом ювелирша, как наименее пострадавшая...
   Но вот как  сравнить  тяжесть  потери  торговца  и  ювелирши?  Бедная
женщина потеряла, видите ли, вкус. У старикашки могло и не быть никакого
вкуса, а мог и быть, все равно его потерю никто бы не заметил... Хорошо.
Учтем, оставим на потом. Дальше. Когда пропал  барон?  Год  и  восемь  с
половиной месяцев назад. Ювелирша? Девять недель назад...  то  есть  два
месяца. Торговец? Четыре месяца назад. Что нам  дает  это  знание?  Пока
ничего, но запомним.
   "Дорогой Ил! Во имя нашей дружбы  я  согласен  пойти  на  неслыханный
риск, труды и потери и разыскать злодея, повинного в трагической  гибели
вашего батюшки... Негодяй будет покаран! Это говорю я, Хорт зи Табор".
   Я примотал послание к лапе голубя, заговорил его от  хищной  птицы  и
пустил в небо. Потрясенный голубь сперва заметался  между  флюгерами,  и
потом только, ведомый моей волей, уверенно пустился в дорогу. Я провожал
его взглядом, сидя на подоконнике.
   ...Обстоятельства исчезновения. Старый барон Ятер влюбился в  молодую
авантюристку, она потащила  его  в  путешествие  и...  ага.  А  торговец
неожиданно для себя и окружающих подружился  с  молодым  почтительным...
который стал ему любезнее сына. И этот дружок тоже потащил его в  дорогу
-  заключать  выгодную  сделку.  Опять  сходство...  И  опять   выпадает
ювелирша. Та никуда не ездила, просто пошла за  покупками...  С  кем?  С
закадычной подругой. Как ее, Тисса Граб, которая  после  происшествия  с
ювелиршей пропала, будто не бывало...
   И снова я ощутил, как поднимается изнутри  теплая  игольчатая  волна.
Как невидимые острия покалывают подушечки пальцев.
   Что-то важное. Не упустить.

***

   "ВОПРОС: Назовите известные  вам  магические  объекты  и  независимые
магические предметы.
   ОТВЕТ: Большая  Ложка,  Быстрые  Ботинки,  Добрая  Ель,  Дом  Одежды,
Дуб-с-Глазами, Жестокая Скрипка, Лживое Зеркало, Приватная Банка, сабая,
Свежий Источник, Сетевой Чернорот, Чудо-из-Недр.
   ВОПРОС: Какое значение в жизни мага имеет символическая птица?
   ОТВЕТ:  Посвященная   сова   является   символом   принадлежности   к
магическому сообществу, предметом  клятв  и  проклятий,  а  в  некотором
случае и обетов. Наиболее серьезным является обет  посовничества,  когда
два мага, обладающие одной и той же совой, соединяются узами куда  более
властными,   нежели   даже   родственная   связь.   Сила   этих   магов,
объединившись, возрастает многократно, зато  каждый  из  них  становится
зависим  от  своего  посовника.  Именно  это  последнее   обстоятельство
обусловило относительную редкость таких обетов.
   ВОПРОС: Какова средняя продолжительность жизни назначенного мага?
   ОТВЕТ: Шестьдесят  лет  для  магов  четвертой  степени,  семьдесят  -
третьей,  восемьдесят  -  второй,  сто  -  для  магов  первой   степени.
Существует мнение, что назначенный маг, достигший уровня  внес