вку завел? Ятер насупился:
   - Откуда ты... Ты что, следишь за мной, колдун?!
   - Делать мне больше нечего. -  Я  поморщился.  -  Смотри  сюда.  -  И
высыпал на стол пригоршню камней.
   Ил сперва склонился над россыпью, потом отпрянул с суеверным  ужасом.
Долго  глядел,  не  решаясь  коснуться;  наконец  взял  двумя   пальцами
ярко-синий камушек с вырезанной на нем  собачьей  мордой  (а  может,  не
собачьей вовсе, а волчьей, тут как посмотреть).
   - Да ты времени не терял, колдун...
   В голосе Ила слышалось  плохо  скрываемое  восхищение;  он  перебирал
камушки, будто теплые угли, казалось, что он вот-вот подует  на  кончики
пальцев. Когда барон наконец-то  поднял  взгляд,  в  обращенных  ко  мне
глазах явственно читались восторг и опаска: Ятер  глазел  на  меня,  как
мальчик на заезжего фокусника.
   - Что это?
   - Камни, - сообщил я.
   Ятер  нахмурился,  производя  непосильное,  по-видимому,   умственное
действие:
   - И... что?
   - Что? - удивился я.
   - Кто, - со значением выговорил Ятер. - Кто это... чья работа? С кого
за отца моего спросится... Или уже спросилось?
   - Не так быстро, -  сказал  я  со  вздохом.  -  Видишь,  как  дело-то
повернулось, не только твоего отца, он многих обездолил...
   - Что мне до многих, - сказал Ил, выпячивая губу.
   - Ищу его, - сказал я угрюмо. - На  след  уже  вышел...  Спросится  с
него, не сомневайся. Он  великий  маг...  но  никуда  не  денется,  будь
уверен.
   Восторг в бароновых глазах пригас; Ил потупился:
   - Хорт... Я тебе в прошлый  раз  наговорил  тут...  Прости  уж  меня,
дубину. Ты знатный колдун... прости, ладно?

***

   Распрощавшись с  Ятером,  я  взял  с  собой  плавающий  светильник  и
спустился в подвал.
   Банка помещалась в клетушке с железной дверью. На самом деле это была
не банка даже, а круглая  миска  сизого  стекла,  такого  толстого,  что
разглядеть что-либо через пыльные стенки  не  представлялось  возможным.
Банка накрыта была железной крышкой с вензелем Таборов; под крышкой  вот
уже много веков хранились все средства нашей семьи.
   Я снял крышку - она весила, как хороший  рыцарский  шлем.  Из  сосуда
повеяло болотом. Затхлым, холодным и без единой лягушки.
   Я подозвал светильник - так, чтобы он завис  над  самой  водой,  -  и
заглянул внутрь.
   Да. Негусто. Негусто же, видит сова, и  нечему  удивляться  -  деньги
растут, когда о них заботятся. Когда их ежедневно пересчитывают,  меняют
воду, когда о них думают, в конце концов...
   А я, собирая средства на уплату членских взносов,  слишком  много  из
банки выгреб. Почти ничего не оставил на расплод, хоть и знал прекрасно,
что чем больше в банке оставишь - тем ощутимее будет прирост...
   Какой такой прирост, когда корм в картонной коробочке слипся  блином,
а воду не меняли уже несколько месяцев. Как  ни  противно,  но  придется
этим заняться - мыть, и менять, и пересчитывать, и все  вручную,  потому
что деньги почему-то не любят  заклинаний.  Придется  переступить  через
себя, побороть отвращение - что делать, ведь деньги нужны...
   Вот так уговаривая себя, я погрузил руки в грязную воду - выше локтя.
Защекотали, поднимаясь со дна, зловонные пузырьки; морщась, я выложил на
крышку две пригоршни золотых монет.
   Все мелкие какие-то. Придется повозиться.

***

   Вечер я провел в библиотеке;  наследство,  доставшееся  мне  от  моих
предков-магов, занимало всего несколько полок - зато  что  это  были  за
книги!
   Осторожно,  том  за  томом,  книжку  за  книжкой  я  выложил  их   на
предварительно расстеленные  волчьи  шкуры.  Под  потолком  висело  пять
светильников, разожженных на полную мощность; в их свете  клубилась,  не
оседая, пыль.
   Сопя и морщась от зуда в кончиках пальцев, я произвел на свет крупную
волосатую поискуху. Похожая на
   Крысу тварь поползала по корешкам, по золотым обрезам, по развернутым
желтым  страницам,  тычась  носом,  разыскивая,  вынюхивая.   Там,   где
предположительно  содержалась  интересующая  меня   мудрость,   поискуха
приостанавливалась, чтобы оставить метки-экскременты - твердые, лишенные
запаха, слабо светящиеся в темноте.
   Весь поиск  занял  у  твари  около  получаса.  Под  конец  она  стала
медленнее двигаться, оступаться на корешках, ронять шерстинки;  с  горем
пополам закончив  исполнение  приказа,  поискуха  пискнула  и  распалась
трухой.
   Я подобрал помеченные поискухой книги - два  исполинских  пропыленных
тома ("Мудрость веков" и  "Геральдика,  история,  корни,  древо"),  один
крошечный, но очень тяжелый томик в слепой обложке и еще одну книгу,  на
вид не особенно старую, оптимистично озаглавленную: "Соседство".
   Восстановив в библиотеке порядок  -  а  бросить  все,  как  было,  не
позволило мне воспитание, - я перетащил  добычу  в  кабинет.  Здесь,  на
письменном столе, соорудил поискуху поменьше  -  похожую  на  кузнечика,
причем мощные задние ноги служили  твари  для  быстрого  переворачивания
страниц. На столе у меня зашелестело, в  лицо  повеяло  пыльным  книжным
ветерком; я едва успевал подсовывать закладки. А  замешкайся  я-и  тварь
самостоятельно, завернула бы угол помеченной  страницы,  чего  допустить
было никак нельзя (я всегда презирал людей, неаккуратно  обращающихся  с
книгами).
   Закончив работу, поискуха не сдохла,  как  положено,  а,  подпрыгнув,
будто настоящий кузнечик, соскочила со стола и нырнула в какую-то  щель.
Преследовать ее я не стал, только отметил про себя, что  жизненную  силу
сотворенных созданий следует  внимательнее  дозировать.  Нет  пользы  от
нечаянной щедрости...
   Подтянув светильник поближе, я углубился в чтение.
   Часы в гостиной пробили одиннадцать,  потом  двенадцать,  потом  час;
глаза мои, непривычные к долгому чтению, стали слезиться.
   Мудрость веков бессмысленна, когда требуется найти полезные  сведения
сейчас и сию секунду. Геральдика, корни, древо,  все  это  замечательно;
да, есть такое семейство - Горофы, весьма славное и многочисленное... Но
о  нынешнем  Горофе  по  имени  Март,  неприметном  маге  вне   степени,
вздрогнувшем при виде моей приманки, - об этом  интересном  человеке  не
сказано ни словечка!
   Я раздраженно отодвинул оба исполинских тома. Заглянул в  "Соседство"
- это оказался сборник советов и учебник хороших манер. Поискуха выбрала
для меня эту книжку только потому, что на сто  тридцать  пятой  странице
упоминалось слово "Шпиль". "Если ваш сосед столь  заносчив,  что  строит
замок на холме и украшает башню золотым шпилем, не  делайте  явным  свое
презрение. Возможно, случайная буря сломит шпиль - да  не  будет  повода
думать, что буря подпитана вашей волей.  Даже  если  на  самом  деле  вы
сотворили эту бурю до последнего ветерка, хе-хе..."
   Хе-хе.
   Если бы та поискуха не сдохла - придушил бы сейчас, сова свидетель.
   В последнюю очередь я взялся  за  маленький  слепой  томик.  Из  него
сиротливо торчала единственная закладка; я развернул жесткие, липнущие к
пальцам страницы...
   Лампа  под  потолком  мигнула  -  или  мне  померещилось,  что  буквы
подрагивают, возникают, исчезают,  строчки  ползают  по  листу,  подобно
медленным гусеницам?
   Я быстро закрыл книгу; палец мой остался при  этом  между  страницами
вместо закладки, и бумажные створки сжали его чуть  сильнее,  чем  можно
было ожидать от такого маленького томика...
   Кожа на слепом корешке подрагивала, будто от озноба.
   Вероятно,  за  десятилетия  спокойной  жизни  старая  сабая  потеряла
бдительность - ведь еще с тех пор,  как  мой  отец  отчаялся  найти  ее,
никому не приходило в голову браться за серьезные  поиски.  В  последние
годы жизни отец был уверен, что сабая каким-то образом, покинула  дом  -
такое случается, хоть и редко. А она, оказывается, и  не  думала  никуда
исчезать; когда поиски надолго прекратились, она  вышла  из  подполья  и
устроилась среди  книг,  чуть  не  на  самом  видном  месте,  ведь  всем
известно, что среди множества книг сабаи чувствуют себя уютнее всего.
   И, безусловно, только хорошо сделанная и вовремя выпущенная  поискуха
способна взять сабаю вот так, тепленькой...
   Корешок был действительно чуть теплый. Но остывал с каждой секундой.
   Я помянул  добрым  словом  крысоподобное  существо,  положившее  свою
короткую жизнь на алтарь  информации,  и  снова,  содрогаясь,  развернул
сабаю. "Ту самую", в переводе с древнемагического жаргона.  "Особенную".
"Живущую собственной жизнью". Книгу, которую никто не писал.
   Она развернулась  почти  без  сопротивления;  палец  мой  безошибочно
угодил на нужный абзац. Да!
   "Март зи Гороф, внестеп.  маг,  зак.  наследн.,  старш.  призн.  сын,
родовое поместье - замок Выпь,  находящ.  в  окрестн.  нас.  п.  Дрекол,
находящ. в устье р. Вырьи, имущество оцен. как значительное,  на  службе
не сост., сост. членом Драко-клуба на протяж. 10 лет. Дети: зак.  -  Вел
зи Гороф, внестеп. маг, ныне покойн. баст. - Аггей (без рода),  маг  3-й
ст.".
   Сабая лихорадочно экономила место на  странице  -  еще  бы,  ведь  ей
приходилось  ежесекундно  вмещать  столько  сведений,  а   сколько   еще
предстояло вместить! Драко-клуб. Посмотрим,  нет  ли  здесь  раздела  по
клубам... Есть! Преблагая сова, есть. Клуб Кары,  Клуб  Карнавала,  Клуб
Кукловодов, Клуб Верных Сердец... Драко-клуб. Основан... преобразован...
"чл. клуба содержат драконов в  неволе,  в  т.  ч.  цепных,  карликовых,
племенных..."
   Я оторвал глаза от пляшущей строчки.
   "Она помнит, как ее захватили. И куда привезли  -  замок  со  рвом  и
укреплениями, с цепным драконом на мосту. И некто - она  не  помнит  его
лица - что-то делал с ней..."
   Ювелирша. Она одна помнила о том, что  происходило  с  ней  после  ее
похищения. Прочие либо не помнили ничего,  либо  -  если  мне  удавалось
растормошить их - бормотали  невнятное:  "Темнота...  Ворота...  Мост...
Стена..."
   Ювелирша поминала цепного дракона. Примета  сама  по  себе  настолько
сильная, что сойдет и за улику. Не так уж много их, драконолюбов. Вот  и
сабая подтверждает: "В наст. вр. клуб насчит. 9 действ, членов..."
   Хорошо, Март зи Гороф. Возможно, что к тебе первому будет мой  визит.
Да, скорее всего к тебе - потому что Ондра в сабае упомянут только один.
Без прозвища. "Происхожд. неизвестн. Предки  неизвестн.  На  сл.  у  кн.
Дривегоциуса..." Строчка дрогнула. Прямо  на  моих  глазах  на  страницу
выпрыгнули слова "состоял" и "покойного". "Состоял на  сл.  у  покойного
кн. Дривегоциуса". Ни о месте жительства, ни о родичах, ни об увлечениях
- ни слова. Вот такой загадочный Голый Шпиль. Ну и ладно; номером первым
у нас будет драконофил, а там посмотрим...
   Я перевел дыхание. Отыскал среди прочих имен  свое  собственное  имя:
"Хорт зи Табор, внестеп. маг, зак. наследи., старш. и един. сын, родовое
поместье в окрестн, нас.  п.  Ходовод,  находящ.  в  р-не  Трех  Холмов,
имущество  оцен.  как  значительное,  член  Клуба  Кары  по  наследству,
обладат. разов, заклин. Кары на срок до 6 мес. Дети: нет". Вот и весь  я
- три строчки  рубленого  текста  и  пессимистичное,  как  удар  топора,
заключение:
   "Дети: нет..."
   Будут, подумал я угрюмо.
   Снова вздохнул и взялся искать среди имен на букву "Ш".
   Шанталья был один. "Лив Шанталья, покойн. Маг 1-й ст., зак.  наследн.
един. сын. Могила неизв. Дети: нет".
   Некоторое время я таращился в книгу, пытаясь понять, врет ли сабая  -
или врут мои глаза.
   Так и не понял.
   Откинулся на спинку кресла.
   Самозванка?
   Может быть. Но зачем?
   Или сабая не тратит своих бесценных страниц на упоминание о  дочерях?
Поскольку дочери не наследуют естественной магии... постольку для  сабаи
они не существуют?
   Может быть.
   Я стал просматривать страницу за страницей - и  не  нашел  ни  одного
упоминания о чьей-либо  дочери.  Либо  сыновья,  либо  "Дети:  нет".  Те
несколько   женщин,   которые   удостоились   упоминания   здесь,   были
назначенными магами второй-третьей степени...
   Ах, вот оно что. "Ора  Шанталья,  назн.  маг  3-й  ст.".  Все.  Шесть
коротеньких слов, одна цифра. Третья степень  для  женщины  -  это  даже
почетно.
   Вот и все; я  закрыл  сабаю.  Теперь  предстояло  позаботиться  о  ее
сохранности; мой отец когда-то не  уследил,  не  будем  повторять  чужих
ошибок...
   С тяжелым томиком под мышкой я сходил в  подвал  -  давным-давно  мои
предки держали там узников.  Выдернул  не  тронутую  ржавчиной  цепь  из
вбитого в стену кольца; позвякивая стальными звеньями, вернулся в дом. В
своем кабинете накрепко обвязал сабаю  цепью,  свободный  конец  обернул
вокруг ножки дубового стола, навесил замок и наложил хорошее  запирающее
заклятье.
   Подумав, обложил узницу книгами - они скрыли  сабаю  от  постороннего
взгляда и, как я искренне надеялся, придали ее заточению  хоть  какое-то
подобие комфорта.

***

   Коляска остановилась перед домом. Из окна кабинета я имел возможность
наблюдать, как дама в черном привстает с подушек и нервно  оглядывается.
Как она мрачнеет, разглядывая  закрытые  ставни  первого  этажа,  и  как
проясняется ее  лицо  при  виде  моей  удивленной  -  мягко  сказано!  -
физиономии.
   - Преблагая сова, - эти слова я скорее прочитал по ее  губам,  нежели
услышал, потому что говорила она себе под  нос.  -  Преблагая  сова,  по
крайней мере, вы здесь, наконец-то удача...
   Я  смотрел,  как  она  расплачивается  с  возницей.  Как,   подхватив
саквояжи, идет к дому; как  останавливается  перед  крыльцом  и,  задрав
голову, смотрит мне в глаза:
   - Ну? Может быть, вы соизволите спуститься и встретить гостью?
   Я перевел дыхание - и соизволил. Спустя несколько минут Ора  Шанталья
сидела в гостиной, и, клянусь совой, ее взгляд был так требователен, как
будто бы это я заявился без всякого на то основания в ее уединенный дом.
   - Что случилось; госпожа Шанталья? - спросил я как мог вежливо.
   Она молчала, поджав губы.
   - То есть ничего не случилось, и вы просто  так,  по  старой  памяти,
разыскали мой адрес... Кстати, кто вам дал его?
   - В клубе, - сказала она, едва разжимая губы.
   - В клубе... Так, значит, вы просто так, по доброй  дружбе,  решились
меня навестить?
   - Вам случалось когда-нибудь, - сказала Ора медленно, - вам случалось
ощущать как бы взгляд в затылок? Чей-то пристальный темный интерес?
   Она так это произнесла, что я, к стыду своему, на секунду похолодел.
   - Что вы имеете в виду? Она сухо усмехнулась:
   - После того,  как  я  столь  блестяще  исполнила  ваше  поручение...
Сыграла порученную мне. роль дамы с  камушками...  Мне  не  дают  покоя.
Преследуют какие-то незнакомцы, терроризируют  расспросами  относительно
этих дурацких... Потом я обнаруживаю, что в  мое  отсутствие  в  комнате
кто-то был, причем хозяйка клянется, что никого не было. Потом мне  чуть
не на голову .падает кирпич... С каждым днем я чувствую себя  все  более
скверно... Вы можете мне объяснить, в какую дрянь вы меня втравили?  Под
чей  удар  подставили?  Или  это  в   обычаях   нынешних   кавалеров   -
предоставлять использованную даму в полное распоряжение конкурентам?
   - Помилуйте, Ора, - промямлил я. - Какие конкуренты?
   - Вам виднее какие. - Она откинулась на спинку кресла.  -  Вы  сильно
навредили мне, Хорт. Вы очень подвели меня.
   Я молчал.

***

   - Почему вы не  рассказали  мне  всего  сразу,  Хорт?  Я  раздраженно
скрипнул креслом:
   - Потому что, клянусь совой, я не думал, что у вас  могут  возникнуть
хоть малейшие осложнения!
   Ора помолчала. Улыбнулась уголками тонкого рта:
   - Вы же ощущаете, что эти камушки... какой силой они окружены.  Тенью
силы. Или вы думаете, что тот, кто их сделал, кто  способен  просто  вот
так, ради удовольствия, похищать и изменять людей...
   - При чем тут вы? - перебил я раздраженно. - Это мое дело и мой риск.
Вы были, простите, всего лишь... - Я запнулся.
   - Всего лишь орудием, - понимающе кивнула Ора, и в  ее  карих  глазах
вспыхнули две апельсиновые искорки. Я мысленно сосчитал до десяти.
   - Барон Ил де Ятер когда-то спас мне жизнь. Если хотите, мы связаны с
ним Законом Весов... Именно поэтому  я  посчитал  возможным  начать  это
небезопасное расследование. Вы здесь ни при  чем.  Я  приношу  вам  свои
извинения, Ора, я приношу их непрерывно вот уже полтора часа.
   - Закон Весов - это серьезно, -  пробормотала  она,  и  я  не  понял,
насмехается она или нет.
   Положение становилось все более дурацким. Я вздохнул:
   - Не знаю,  в  самом  деле  не  знаю,  как  теперь  поступить.  Готов
предоставить вам... - Я снова запнулся. Хотел  сказать  -  "предоставить
кров", но все мое естество протестовало против такого поворота событий.
   Хотя, в конце концов, я же могу снять ей домик в деревне...
   - Готов предоставить вам покровительство, - выдавил я наконец.
   Моя собеседница прищурилась:
   - Спасибо. Только, боюсь, вам придется подумать в  первую  очередь  о
себе. Я, как мы оба знаем, всего лишь орудие, удочка,  а  рыбак  в  этом
деле - вы... Что будете делать, когда мастер  камушков  объявит  на  вас
охоту?
   - Вы перепутали, Ора, - сообщил я мягко. - У меня заклинание Кары,  а
значит, дичью автоматически становится тот, на кого я рассержусь.

***

   Охота...
   Я вернулся затемно. Вкус крови  на  губах,  приставшие  к  подбородку
перья, эйфорическая дрожь; не торопясь подниматься на две ноги, я  терся
боком о крыльцо, ощущая на длинной  звериной  морде  почти  человеческую
улыбку. Как легко...
   Легкое поскрипывание пола заставило меня застыть на месте.
   Ора Шанталья стояла на пороге. Впервые я увидел ее не в черном,  а  в
белом - в ночной сорочке.  Волосы  цвета  выбеленного  хлопка,  бледное,
будто посыпанное мукой лицо - увиденная глазами зверя, женщина  походила
на плывущее в небе облако.
   Мои  усы  встопорщились.  Шерсть  встала  дыбам;   перекидываться   в
присутствии свидетелей было все равно, что публично справлять нужду.
   - Я тут заснуть не могу, - сказала Ора как ни в чем не бывало. -  Все
думаю, как выбираться из истории, в которую вы меня втравили...
   Я попятился, не сводя с нее глаз. Вкус  крови  во  рту  потерял  свою
изысканность - теперь это был просто резкий, бьющий по нервам вкус.
   - ...и знаете, до чего я додумалась, Хорт?
   Я отступил еще на шаг.
   Там, где секундой раньше была  Ора,  теперь  струился  по  ступенькам
маленький черный хорек. Самочка, как моментально подсказал мне нюх.
   Зверька скользнула в лопухи под крыльцом. Не успев ни о чем подумать,
я нырнул следом.
   Лопухи смыкались перед моим носом. К  запахам  земли  и  листвы  -  и
запекшейся крови  -  добавлялся,  перешибая  их,  тонкий  запах  бегущей
впереди зверьки.
   Лопухи смыкались - и сразу же распахивались передо мной, смыкались  и
распахивались, будто нескончаемые зеленые портьеры. Роса умывала  морду,
смывала  кровь,  залепляла  глаза;   тяжелые   капли   росы   падали   с
потревоженных стеблей, вкус крови растворился во вкусе росы  -  но  даже
роса не могла заглушить запаха бегущей впереди зверьки.
   Я заурчал. Я прибавил ходу; мы вылетели на огород,  сдвоенным  вихрем
пронеслись по грядкам и просочились через дыру в  заборе.  Еще  немного,
пел во мне чужой радостный голос. Еще немного...
   Ее хвост лизнул воздух всего в нескольких  волосках  от  моего  носа.
Сердце, и без  того  колотившееся  в  невозможном  для  человека  ритме,
подпрыгнуло, как  издыхающая  рыбка.  Дивный  запах  захлестнул  меня  с
головой; я на секунду оторвался от земли, приземлился прямо на  зверьку,
прижал ее к земле передними лапами и убедительности ради ухватил за ухо.
   Зверька взвизгнула - я держал ее крепко. Зверька засопела, заскулила,
разразилась потоком бранчливых и одновременно нежных звуков  -  и  вдруг
выросла  до  размеров  горы;  ошалевший  хорек  сидел  на  белом   плече
полуобнаженной женщины, но одуряющий запах не исчез - просто изменился.
   Я скатился прочь - в высокие стебли какого-то, злака. И там,  отползя
подальше, перекинулся