тоже; я был весь мокрый от росы, а одежды  на  мне
не было ни-. какой.
   Ора смеялась. Валялась  по  земле,  нещадно  сминая  чье-то  поле,  и
хохотала во все горло.
   Занимался рассвет.
   В темно-каштановых глазах  сияли  апельсиновые  искры.  Ора  Шанталья
завтракала - как ни в чем не бывало; ее черное платье растеряло  большую
часть своей строгости и, отхлынув от шеи, позволяло видеть ямочку  между
ключицами.
   Эта ямочка бесила меня. Мне до одури хотелось прикоснуться к ней,  и,
куда бы я  ни  смотрел  и  о  чем  бы  ни  думал,  взгляд  мой  и  мысли
возвращались к треклятой ямочке. К совершенно  незначительной,  казалось
бы, детали Ориного тела.
   Орин рот с вечно опущенными уголками  теперь  улыбался.  И  время  от
времени, приоткрываясь, являл миру безукоризненную белизну зубов.
   ...Там, на поле, остались помятые стебли неведомого  злака.  Вряд  ли
они когда-нибудь поднимутся; это тем более обидно, что посевы пострадали
в общем-то ни за что. Ничего особенного между мною и Орой не  случилось;
сперва она хохотала, потом  я  скрипел  зубами,  глядя,  как  она  бежит
обратно к дому, подхватив подол сорочки, чтобы не путался под ногами.  И
в движениях бегущей женщины нет-нет да и проскальзывало что-то от легкой
зверьки, соблазнительной самочки хорька. А я скрипел зубами и смотрел ей
вслед - потому что погоня по полю,  столь  естественная  для  хорька,  в
исполнении голого аристократа выглядит странно...
   Потом по несчастному злаку катался уже я - бранясь на чем свет  стоит
от злости на себя, от стыда и разочарования. И только мысль о том, что в
таком виде и состоянии  души  меня  застанут  поселяне,  заставила  меня
подняться на ноги и, по-прежнему ругаясь, побрести домой.
   А теперь Ора Шанталья завтракала, и солнце  играло  в  ее  выбеленных
волосах. Воздух струился, нагреваясь, и тень этих струй плясала в ямочке
между Ориными ключицами.
   - Почему вы ничего не едите, Хорт?
   - Я сыт, - сообщил я через силу.
   - А я  голодна.  -  Она  хищно  облизнулась,  и  это  движение  снова
напомнило мне предрассветную погоню. Капли росы...
   - Я не позволю играть со мной,  Ора,  -  сказал  я  хрипло.  -  Я  не
маленький мальчик.
   - Играют не только дети. - Она  облизнулась  снова.  -  И  не  только
звери... Вам недоступна прелесть игры? Или вы просто боитесь проиграть?
   - Я привык устанавливать правила!
   - А вот это не всегда возможно. - Ора перестала улыбаться. -  Вы  мне
нравитесь, Хорт... Есть в вас  эдакое...  что-то  от  избалованного,  но
весьма талантливого ребенка. Может  быть,  во  мне  говорит  материнский
инстинкт?
   - Это похоть в вас говорит, - сказал я и тут же пожалел о  сказанном.
Но Ора не обиделась:
   - Видите ли, Хорт... Впрочем, ладно. Просто поверьте  мне  на  слово,
что утолить предполагаемую похоть я могу всегда и везде -  как  лодочник
может утолить жажду, просто зачерпнув воды за бортом. Стоит мне поманить
пальцем - и сбегутся любовники, причем не самые захудалые, уверяю вас...
Впрочем, вы были на приеме у короля и сами все видели.
   Я вздохнул. Напоминание о королевском приеме вызвало к жизни не самые
приятные воспоминания.
   - Игра. - Ора потянулась, как  кошка,  апельсиновые  искры  вспыхнули
ярче. - Единственное, что еще доставляет мне удовольствие. Вы вступили в
игру с неизвестным вам магом, хозяином камушков. Более того, вы и  меня,
без моего ведома, втянули в эту игру... Но  я  уже  почти  не  жалею.  В
крайнем случае я всегда смогу отойти в  сторону  -  я  ведь  всего  лишь
орудие. Но зато какое орудие, Хорт, какое полезное и эффективное орудие!
Для начала - познакомьте меня  с  другом  детства.  Ведь  это  не  очень
сложно, правда?
   Баронесса де Ятер не обрадовалась гостям. Меня, "постылого  колдуна",
она по давней традиции боялась. Вид  же  Оры  -  жемчужно-белые  волосы,
высокомерный  взгляд  подкрашенных  глаз  -  сразу  же  вогнал   бледную
баронессу в состояние депрессии.
   Я ощутил себя продавцом диковинок,  представляющим  на  суд  обществу
нечто невообразимо экзотичное и дорогое. Преблагая сова, я  ощутил  даже
некое подобие гордости - особенно когда  разглядывал  вытянувшееся  лицо
моего приятеля Ила. А Ил разве только рот не разинул - а  в  прочем  вел
себя, как деревенский мальчик, которому на ярмарке  показали  гигантский
леденец. И, глядя на его лицо, я понял вдруг,  что  мой  приятель  самая
настоящая деревенщина, а я недалеко от него  ушел  и  что  Ора  Шанталья
глядит на нас обоих, как на пастушков...
   Стол был размером с небольшую площадь.
   Меня посадили рядом с баронессой, Ил же сел подле Оры. Нас  разделяло
белое поле скатерти, по  которому  плыли  в  серебряных  блюдах  тушеный
лебедь с  причудливо  изогнутой  шеей,  молочный  поросенок  с  какой-то
особенной специей во рту, мясной пирог с  маслинами,  салат,  украшенный
лепестками натуральной  розы,  и  еще  что-то,  что  я  не  счел  нужным
разглядывать. Все равно из всего этого  великолепия  мне  были  доступны
только отварные овощи.
   - Вы на диете, дорогой Табор? - тускло спросила баронесса.
   Она уже десять лет прекрасно знала, что я на  диете.  Наше  соседство
доставляло ей неслыханные муки; я видел, как  ее  левая  рука  время  от
времени складывает знак, отгоняющий  злых  духов.  Сквозь  бледную  кожу
мышеподобного личика просвечивали синенькие тени - а ведь когда-то  была
красивой женщиной, подумал я без сострадания.
   Разговаривая через стол, приходилось почти кричать;  в  конце  концов
между Илом и Орой завязался отдельный, почти неслышный мне разговор. Все
мои развлечения скоро  свелись  к  попыткам  понять,  о  чем  они  столь
непринужденно болтают.
   Баронесса, натянуто улыбаясь, отдавала ненужные распоряжения  слугам.
Единственный  сын  и  наследник  Ятера,  усаженный  за  стол  вместе  со
взрослыми, ерзал на кресле -  похоже,  его  недавно  выпороли.  Я  жевал
вареную морковку и смотрел, как на глазах расцветает мой друг,  жестокий
самодур и укротитель женщин.
   - ...природа...
   - ...И убил одним выстрелом!..
   - ...смелости...
   - ...С удовольствием! Недавно он пополнился еще одним трофеем...
   - ...трофей...
   - ...Трофей! Великолепнейший из трофеев!.. Глаза у  барона  были  как
два кусочка масла. Ора сияла,  будто  подсвеченная  солнцем  ледышка;  я
видел, что она хороша. Что она привлекательна. Что она пикантна;  прежде
она не была такой - или прежде я смотрел по-другому? Или я  до  сих  пор
одурманен запахом, который, будучи недоступен человеческому нюху,  столь
впечатляет молодых хорьков? Баронесса смотрела себе в тарелку.
   - Как необычайно оживлен Ил, - сказал я, давя в себе  раздражение.  -
Баронесса, вам так не кажется?
   Не  поднимая  головы,  моя  бледная  соседка  пробормотала  невнятное
опровержение.
   - Господа! - Ил вскочил,  расплескивая  вино  из  бокала.  -  Госпожа
Шанталья выразила желание осмотреть охотничий зал!  Дорогая,  развлеките
пока Хорта, его вряд ли заинтересует наша маленькая экскурсия - он  ведь
презирает охоту...
   - У него другие интересы, - тонко улыбнувшись,  отметила  Ора.  -  Он
предпочитает натуральную охоту!
   Барон звонко захохотал и, смело схватив Ору под руку, повлек ее прочь
из зала.
   Во рту у меня сделалось сухо. Сухо и скверно. Я  успел  увидеть,  как
при выходе из зала баронова рука упала Оре на талию - и как гордячка  не
воспротивилась, наоборот, рассмеялась в ответ...
   Баронет проводил папашу  долгим  взглядом.  Спина  его  в  отсутствие
родителя заметно распрямилась - кажется, он и  ерзать  стал  меньше.  Ил
растит себе опасного наследничка, подумал я, глядя  в  миндальные  глаза
недоеденного поросенка. Во всех отношениях миндальные - из двух  орешков
миндаля. - Вам пора, Гель, - сказала баронесса, будто  спохватившись.  -
Вам пора спать. Завтра с утра занятия.
   Я видел, как передернуло мальчишку, но он нашел в себе  силы  вежливо
кивнуть. Поднялся со стула, поцеловал бледную  руку  матери,  поклонился
мне и удалился в сопровождении лакея.
   В зале воцарилась тишина. Бесшумно подрагивали язычки свечей - где-то
под гобеленами прятались потайные двери, оттуда тянуло сквозняком. Слуги
- их осталось  двое  -  замерли  за  спинками  кресел.  Баронесса  молча
страдала. Я методично опустошал блюдце с ломтиками вареной моркови.
   Роса. Лопухи. Легкая, как  ручеек,  черная  зверька.  Стелющийся  над
землей шлейф - манящий запах...
   Рука барона на талии, подчеркнутой широким мужским ремнем.  Дразнящий
смех...
   Я ревную, понял я, и это открытие было как удар розги.
   Еще два дня назад самовлюбленная госпожа Шанталья была мне совершенно
безразлична! Почти безразлична, скажем  так.  С  какой  стати  я  должен
менять свое к ней отношение? Только потому, что  однажды  ей  вздумалось
поиграть со мной?!
   Баронесса маленькими глотками цедила вино - белое и  прозрачное,  как
она сама. Я понял, что испытываю к этой женщине отвращение. Ил...
   Ил!
   Дело не в Шанталье, сказало мое чувство справедливости, и его  ровный
голос на секунду перекрыл внутренний рев возмущения. Дело не в  женщине.
Дело в  том,  что  Ил  мой  друг.  Пусть  не  такой  уж  близкий,  пусть
приятель... Но он друг моего детства! Ради  него,  ради  его  просьбы  я
навлек на себя неприятности! И теперь он,  этот  друг,  на  моих  глазах
соблазняет мою женщину!
   Не важно, что на самом деле она вовсе  не  моя.  Не  важно,  что  Ора
скорее всего "играет". А важно то, что  меня,  Хорта  зи  Табора,  здесь
собираются держать за дурака!
   Я огляделся. Во всем огромном  зале  не  было  никого,  кроме  нас  с
баронессой да двух лакеев.
   - Пошли вон, - сказал я,  добавив  в  свои  слова  толику  магической
убедительности.
   Привычно согнувшись в поклоне, слуги удалились. Баронесса, удивленная
и напуганная, воззрилась на меня своими прозрачными рыбьими глазками:
   - Господин зи Табор...
   Она была податлива,  как  мокрый  снег.  У  нее  давно  уже  не  было
собственной воли.
   - Дорогая, - пробормотал я, глядя в водянистые глаза.  -  Вы  пылаете
страстью. Вы горите. Вы моя. Я ваш.  Я  вас  люблю.  Давно.  Сейчас.  Вы
томитесь. Вы хотите ласки - я дам вам ласку... Скорее!
   Глаза ее почти  сразу  потеряли  осмысленное  выражение.  Черты  лица
оплыли, как оплывает свечка. В  моих  руках  оказалась  обмякшая  кукла;
забросив ее на плечо, я безошибочно отыскал потайную дверь.
   ...Вероятно, это был запасной альков - тот  самый,  где  Ил  де  Ятер
предавался незаконным утехам.  Я  сгрузил  баронессу  на  широкое  ложе;
стояла полная темнота, моя жертва была  слепа,  в  то  время  как  я  ее
прекрасно  видел.  В  коричневатых  тонах  ночного  зрения  моя   добыча
представлялась немногим симпатичнее, чем при свете.
   Жертва была опутана моей волей и помыслить не желала о сопротивлении.
Более того,  вряд  ли  барон  подозревал,  какая  пропасть  темперамента
кроется в забитой душе  его  верной  женушки;  баронесса  звала  меня  в
объятия, одновременно пытаясь избавиться от одежды - что  было  нелегко,
учитывая отсутствие горничной.
   Она была не просто худа - костлява. И  впадинка  между  ее  ключицами
походила на продавленный след от утиной лапы.
   От нее пахло книжной пылью.
   Она кое-как справилась с платьем, а сорочку, судя  по  звуку,  просто
разорвала. Расширенными в темноте зрачками она  смотрела  куда-то  через
мое плечо и протягивала перед собой дрожащие тощие руки:
   - Придите... друг мой... О-о-о...
   Не дождавшись меня,  она,  раскинувшись  на  кровати,  приняла  позу,
которую, вероятно, считала неимоверно соблазнительной:
   - Ну где же вы... где вы...
   Я обнаружил в углу козетку и сел, закинув ногу на ногу.
   -  Где  же...  мой  желанный...  мой  голубь...  Пауза  затягивалась.
Баронесса сминала постель тощими ребристыми боками. Я ждал.
   - Приди... любимый...
   Я тяжело вздохнул; ответом на мой  вздох  было  дуновение  сквозняка,
принесшего с собой запах горячего воска.
   Моя  воля  понемногу  отпускала  баронессу;   издав   еще   несколько
сладострастных стонов, она вдруг замолчала. Села на  кровати;  выражение
неги на ее лице мало-помалу сменялось удивлением:
   - Ох... Где вы?
   В следующую секунду на потолок опочивальни лег желтоватый отблеск.
   - Зачем это я?.. - прошептала баронесса, а спустя  мгновение  тяжелая
портьера, закрывавшая вход, отдернулась, и в комнате сразу стало светло,
потому что и барон де Ятер, и  моя  прелестница  Ора  принесли  с  собой
каждый по свечке.
   Я наконец-то понял, зачем мне  понадобилась  вся  эта  комедия.  Ради
того, чтобы увидеть сейчас лицо барона Ятера.
   Лицо Оры, к сожалению, оказалось скрытым  от  меня  мощным  бароновым
плечом.
   Первой опомнилась баронесса. Освобожденная  от  моей  воли,  нагая  и
захваченная врасплох, бедняга  заметалась,  будто  мышь  на  сковородке;
забившись наконец под одеяло и не помышляя о  бегстве,  она  разразилась
нечленораздельным горестным воплем.
   - Какая неожиданность, Ил, - мягко сказала Ора,  отступая  обратно  в
коридор. Померещилось мне или нет - но в этом голосе было злорадство.
   Ил де Ятер наконец-то захлопнул рот, и глаза его вернулись обратно  в
глазницы - во всяком случае опасность, что глазные яблоки  вывалятся  на
пол, миновала.
   - Долг платежом красен, - сказал я, перепрыгивая через  целую  череду
риторических вопросов. - Ваша гостья уже осмотрела охотничий зал? А  что
вы собирались показать ей в этой комнате, любезный друг?
   - Оружие! - хрипло взревел Ятер. - Люди! Ко мне! Оружие!
   - Прекратите истерику, - сказал я холодно. - Или вы хотите,  чтобы  я
поразил ваших людей параличом?
   - Будь ты проклят, колдун, - прошептал Ятер, и  от  его  взгляда  мне
стало не по себе. - Будь ты проклят!
   Завывания из-под одеяла сделались чуть тише - баронесса охрипла.
   - А по-моему, вы квиты, господа, - весело сказала Ора. - Вы  ведь  не
можете отрицать, мой барон, что возмутительные действия господина Табора
были спровоцированы вами, и к тому же...
   - Вон из моего дома, -  тихо,  с  присвистом  сказал  Ятер.  -  Тебе,
колдун, я пришлю вызов на  поединок.  И  если  ты  уклонишься  -  громом
клянусь! - лучше бы тебе не рождаться на свет.

***

   - У вас было тяжелое детство, Хорт?
   Я покосился на нее, но ничего не ответил.
   - Ну, раз у вас такие "друзья детства"... Значит, само  детство  было
не сахар. Так мне, во всяком случае, кажется.
   Ора откинулась на спинку  кресла.  Вытягивая  губы,  подула  на  свою
чашку; в такт ее глоткам подрагивала ямочка на шее.
   - Не молчите. Хорт. Я на вас не в обиде, поверьте... Я поперхнулся. С
трудом откашлялся; зло уставился негоднице в глаза:
   - Вы?! Вы на меня не в обиде?!
   - Зачем вы сделали это, Хорт? -  мягко  спросила  Ора.  -  Даже  если
покрыть баронессу шоколадной глазурью, она не  прельстила  бы  вас,  мой
друг. Вы околдовали эту несчастную женщину... зачем? Кому вы мстили?
   - Никому, - сказал я сквозь зубы. - И послушайте,  госпожа  Шанталья,
вы находитесь у меня в доме... Сам не знаю, почему  я  до  сих  пор  вас
терплю...
   -  Потому  что  мы  с  вами  союзники.  -  Ора  улыбнулась,  сверкнув
апельсиновыми искорками  на  дне  глаз.  -  Союзники,  а  не  любовники,
понимаете?.. Кстати сказать, ваш барон  -  просто  деревенский  самодур.
Глуповат, себялюбив, похотлив...
   Ора рассуждала, рассматривая свою опустевшую чашку. Узор,  идущий  по
внутреннему краю, состоял из повторяющихся вензелей прадеда и прабабки.
   - Не вам судить о человеке, которого  вы  практически  не  знаете,  -
сказал я сквозь зубы.
   - Конечно-конечно, - насмешливо согласилась она. -  Вы  действительно
собираетесь принять его вызов?
   - Моя честь не допускает другого выхода, - сказал  я  сухо.  -  Более
того - я буду драться без применения магии.
   - Этого тоже требует ваша честь? - спросила Ора разочарованно.
   - Моя честь не допускает...
   - Полноте! - Ора со звоном опустила  чашку  на  блюдце.  -  Применять
магию по отношению к баронессе ваша честь не запрещала,  а  тут,  видите
ли...
   - Осторожнее с посудой! - рявкнул я так,  что  на  люстре  затряслись
подвески. - И не беритесь рассуждать о том, в чем не смыслите.

***

   Бились на берегу  реки  -  Ятер  заблаговременно  велел  своим  людям
оцепить и берег, и близлежащие поля и не пропускать к месту поединка  ни
единой мыши, не говоря уже о любопытных поселянах.  Накануне  я  немного
попрыгал с мечом - мышцы кое-что помнили; правда, я  не  упражнялся  уже
несколько лет, а Ятер, я знал,  ежедневно  пыхтит  в  специальном  зале,
тренируясь с оружием и без. Мне приходилось полагаться на ловкость да на
скорость реакции, а уж в этом я всегда-с раннего детства  -  превосходил
бывшего друга.
   Весь вечер мои мысли занимала сабая: за те несколько дней, на которые
я оставил  ее  без  присмотра,  два  звена  в  сторожащей  книжицу  цепи
проржавели и опасно истончились - при том что цепь  была  заговорена  от
ржавчины. Чего не сумели сделать века и сырость подземелья - сделала  за
неделю воля сабаи к освобождению; я полностью  сменил  цепь  и  замок  и
некоторое время сидел, держа тяжеленную книгу в ладонях и нежно бормоча.
Я уговаривал ее остаться со мной, утолить мою тягу к знаниям,  разделить
со мной радость информации - какую только чушь я не молол в  тот  вечер;
когда глаза мои стали слипаться, я снова завалил сабаю  книгами,  удвоил
сторожевое заклятие и пошел спать.
   Уснул я мгновенно, утро встретил бодрым  и  отдохнувшим;  во  взгляде
Оры, вышедшей проводить меня, читалось явное осуждение:
   - Вам совсем не совестно, Хорт? Совсем-совсем не совестно?
   Я пожал плечами:
   - А вам не жаль меня? Совсем-совсем не жаль? А если Ил убьет меня?
   Ора усмехнулась; напряжение ее губ, напомнивших мне о натянутом луке,
пробудило память о том запахе. О предрассветной погоне в росе и лопухах.
   - Постарайтесь, чтобы он не убил вас, Хорт. Иначе я очень огорчусь.
   - Врете,  -  сказал  я,  отворачиваясь.  -  Но  на  всякий  случай  -
прощайте...
   И вскочил в седло.
   И, в последний раз  обернувшись,  успел  увидеть  в  ее  глазах  тень
настоящей, неподдельной тревоги.
   ...Ил стоял, опираясь на дедовский меч;  помню,  как  подростками  мы
тайком пробирались в оружейную, чтобы хоть одним глазком  посмотреть  на
эту диковину. Меч был чрезвычайно похож на  орудие,  которым  управлялся
городской палач, - но я оскорбил бы Ила, если бы сказал об  этом  вслух.
Предполагалось, что дедушка привез  свое  оружие  из  дальнего  славного
похода; возможно, так оно и было. В те смутные времена ни меня,  ни  Ила
на свете не было, а потому историю меча приходилось принимать на веру.
   Итак, Ил стоял, опираясь на меч, и лицо у  него  было  как  просевший
апрельский сугроб - такое же смятое, серое и обреченное.
   Секундантов не предполагалось. Бароновы слуги отошли на всякий случай
подальше; я бросил на траву куртку, шляпу,  ножны  вместе  с  перевязью;
помедлив, снял  с  пояса  футляр  с  глиняным  воплощением  Кары.  Снял,
отказываясь от режима пониженной уязвимости,  и,  сова  свидетель,  меня
чуть не стошнило от собственного благородства.
   Барон помрачнел еще больше. С усилием выдернул меч  из  земли,  вытер
острие о рукав белой рубахи:
   - Ну... Прощай, колдун.
   Первый  удар  был  страшен;  не  уклонись  я  вовремя  -   быть   мне
разрубленным на две половинки. Следующий удар я принял на сильную  часть
клинка и тут же ударил сам  -  атака  вышла  ничего  себе,  барон  успел
парировать в последний момент, и я с запоздалым ужасом понял,  что  едва
не убил Ила. Еще чуть-чуть - и выпустил бы приятелю кишки...
   Бывшему приятелю.
   - Ты мертв, колдун. Ты мертвец!
   И Ятер подтвердил свои слова новым ударом. Клинки снова  скрестились,
лязг получился такой, что заложило уши; мы сопели, сойдясь на  предельно
близкой дистанции, глядя друг другу в глаза, скрежеща клинком о  клинок,
состязаясь в силе; понимая, что этого сор