евнования мне  не  выиграть,  я
подступил к барону вплотную - и из оставшихся сил провел  некое  подобие
подсечки.
   Как ни приблизительно был проведен прием, своей цели он почти  достиг
- Ил на секунду потерял равновесие. Покачнулся, но  не  упал,  и  уже  в
следующую секунду я едва ушел из-под хитрого, с вывертом удара.
   Он был тренирован и силен, мой бывший друг.  Его  меч  знавал  лучшие
времена - согласно легенде, по две головы сразу случалось сносить  этому
клинку; умелым маневром барон развернул меня  лицом  к  солнцу,  и  я  в
одночасье почти ослеп.
   Это был, наверное, самый неприятный момент  нашей  схватки.  Я  видел
силуэт врага и летящий белый блик  на  месте  меча;  в  панике  отскочил
назад, но чуть-чуть не успел. Фамильное баронское острие коснулось  моей
груди, мне показалось, что я мертв, уже умер; тогда из белого солнечного
марева вынырнуло оскаленное лицо Ила, на этом лице вместо  радости  была
досада, и, ухватившись  рукой  за  окровавленную  рубашку  на  груди,  я
догадался, что ранен несерьезно.
   Царапина.
   - Продолжаем, барон!
   Барон был рад стараться.
   Я парировал удар за ударом, отступал, пятился; Ятер был вынослив, а я
уже устал, мое преимущество в скорости сошло на нет. Минуту  за  минутой
жизнь моя висела на гнилой соломинке.
   И тут Ятер совершил ошибку!
   Ярость подвела его, фамильная ярость  Ятеров.  Войдя  в  раж,  Ил  на
секунду открыл левый бок,  я  понял,  что  мне  дается  последний  шанс,
кинулся в атаку...
   И поскользнулся на ровном месте, на сухой траве!
   Падающая сталь над моей головой; отчаянная защита, потеря равновесия,
падение; у меня хватило сил тут же перекатиться на бок, а  в  то  место,
где я лежал, с хрустом вошел клинок Ятера.
   Я ударил Ила ногой - промахнулся, удар соскользнул по  его  бедру.  С
коротким звуком "хряп!" Ил выдернул меч из земли; я перекатился снова  -
Ил коротко, четко ударил  меня  по  запястью  носком  сапога  и  тут  же
наступил на мой упавший меч.
   Поединок был, по сути, окончен.
   Благородный барон Ил де Ятер занес надо  мной  славную  сталь  своего
воинственного дедушки.
   За плечом у Ятера висело солнце, маленькое и злое.  Против  солнечных
лучей монументальная фигура моего друга-убийцы казалась  плоской,  будто
вырезанной из жести... Мышцы моего живота  свело  судорогой  -  так  они
хотели оттолкнуть падающее с небес железо. Мгновение.
   Использовать магию в честном поединке - значит покрыть себя  позором.
Мгновение...
   Поединок  поединком,  но  сейчас  на  росистой  травке  окажется  две
половинки Хорта зи Табора, а это не правильно и  несправедливо,  это  не
лезет ни в какие ворота, я не самоубийца, в конце концов,  и  не  дурак,
шутки кончились, началось безобразие... - И тогда я беззвучно  шевельнул
губами.
   Мое заклинание  "от  железа"  способно  удержать  падающий  кузнечный
молот. Я ждал, подобрав живот.  Сверчки  предусмотрительно  молчали.  Ил
шумно вздохнул -  и  отступил,  опуская  оружие.  В  первый  момент  мне
показалось, что он увидел мою броню  и  сейчас  возмутится  столь  явным
нарушением  правил;  я  ошибся.  Ил  не   был   магом   и   не   заметил
противозаконной защиты.
   Он  просто  раздумал  меня  убивать.  Он   нечленораздельно   рыкнул,
повернулся ко мне задом и зашагал прочь; широкая  спина  его  имела  вид
усталый и угнетенный.
   Я полежал еще - а потом осторожно,  боясь  спугнуть  присевшую  рядом
бабочку, отменил заклинание против железа.
   Ил уходил. Шагал, свирепо попирая ногами полевые цветы. За его спиной
возобновляли свой стрекот сверчки, а на противоположном берегу  реки,  в
кустах, переговаривались птицы;
   Ил ничего не понял и не заметил. Ил - провинциальный барон,  каковому
и пристало быть неудержимым поединщиком. А я бился с эдаким бычком почти
на равных - это делает  честь  моим  фехтовальным  навыкам,  моей  силе,
ловкости, отваге, в конце концов! Я продержался достаточно долго, а ведь
схватка с Илом - не кулачная потасовка со столичными магами...
   Ил остановился у воды. Раздраженным жестом приказал сбежавшимся  было
слугам убираться прочь.
   Я остановился у него за спиной - в пяти шагах.
   - Скотина ты, - сказал Ятер. - Я давно знал. Еще когда ты мне уголь в
штаны подсовывал... Я молчал.
   - Все из-за бабы твоей, - тоскливо пробормотал Ятер. - Околдовала она
меня... Ну чисто околдовала. Я... отца вспомнил, как он за сучкой своей,
за Эфой, ковриком ползал. Вот как Эфа отца... Так и она меня околдовала.
И тебя!
   Он резко обернулся. Я увидел, что лицо его утратило серую  бледность,
но не утратило обреченности:
   - Она на Эфу похожа. Не лицом... Так. Повадками. Все они похожи,  эти
сучки... Убирайся, колдун. Видеть тебя не желаю.
   На груди у меня кровоточила  здоровенная  царапина,  правое  запястье
было сплошной кровоподтек, ныли суставы и подрагивали мышцы - но в целом
я отделался легко. Вот только рубашку придется выбросить.
   Госпожа Шанталья поджидала меня на дороге, у ворот. И лицо у нее было
встревоженное, даже преувеличенно встревоженное, я бы сказал.
   - Вы живы, слава сове...
   Я смерил ее внимательным взглядом.
   "Околдовала  она  меня".  То  есть  знаем  мы,  как  столичные   дамы
околдовывают бесхитростных баронов. Ля-ля, тра-ля, две-три улыбки, и вот
уже отец  семейства  увлекает  новую  знакомую,  дабы  осмотреть  с  ней
охотничьи трофеи...
   А что? Имеет право. Барон. И все в замке,  от  поваренка  до  госпожи
баронессы, с полной уверенностью подтвердят это право: да, имеет.
   Но я-то тут при чем?! Кто она мне  -  жена?  Невеста?  Нет.  Немножко
орудие, немножко обуза,  немножко...  зверька.  Погоня  сквозь  росистую
траву, тот запах...
   - Что с вами. Хорт? Вы ранены?!
   "Она меня околдовала. И тебя".
   А вот это вздор. Кокетничать, конечно, никто не запретит  -  все  эти
игры, трава, роса, апельсиновые искорки... А вот попытку привадить  меня
с помощью магии я уловил бы раньше, чем Ора бы на нее решилась. Так  что
барон не прав, нет, не прав мой друг Ятер...
   - Почему вы так смотрите, Хорт?
   - Зи Табор, - сказал я запекшимися губами. - И желательно господин зи
Табор.
   Она захлопала ресницами; у нее был в этот момент  такой  беззащитный,
такой невинно-обиженный вид...
   Недотрога.
   Мне захотелось снять с пояса глиняное воплощение Кары  -  и  если  не
отломить ему голову, то хотя бы посмотреть,  как  изменится  ее  взгляд.
Напугать ее по-настоящему. Хоть один раз.
   Я прошел в дом - Шанталья отшатнулась с моей  дороги.  Постанывая  от
боли,  я  стянул  куртку;  для  стаскивания  сапог  служила  специальная
подставочка у дверей, она была расторопнее любого лакея, ей только  ногу
протяни...
   По-хорошему следовало разогреть баню и как следует вымыться - но  сил
не было совершенно, я решил, что сперва немного отдохну, а потом  уже...
Вырезанные из дерева совы, поддерживавшие полог, поблескивали в полутьме
спальни круглыми бронзовыми глазами.
   Ил столь же непредсказуем и импульсивен, как его сумасшедший батюшка.
Ора явилась в замок в качестве моей спутницы, а значит - для Ила она под
запретом! Он решился на подлость - и нарвался на  подлость  ответную,  а
потом, выбив меч  из  моей  слабеющей  руки,  почему-то  решил  проявить
великодушие...
   Но я-то не знал наперед, что Ил его проявит! Знал бы, так не  наложил
бы заклинания "от железа"... Или нет. Лучше перестраховаться, потому что
разрубленный пополам труп - это уже не маг, а падаль.  Маг  должен  быть
живым, во всяком случае, пока у него есть такая возможность...
   И в борьбе за свою жизнь маг имеет право на хитрость.
   - В чем я виновата, Хорт?!
   Я молчал, поглаживая пострадавшую руку.
   - Ну ладно. - Ора устало вздохнула. - Хорошо...  В  конце  концов,  я
могу хоть сейчас собирать вещи - и отправляться  восвояси.  Наверное,  я
смогу отыскать внестепенного мага, который сумеет  защитить  меня...  от
этого мастера камушков, если тот действительно  мною  заинтересуется.  А
скорее всего, его интерес уже схлынул, я всего лишь  орудие,  я  ему  не
нужна... Ладно, я сегодня уеду. Но объясните мне,  Хорт:  что  я  такого
сделала?
   Я молчал. Сине-желтая опухоль спадала, поддаваясь  действию  бальзама
на облепиховом масле с пчелиным ядом.
   Ора сидела передо мной, насупленная, без косметики и прически.  Губы,
прежде тонкие, теперь обиженно надулись, неподкрашенные  глаза  смотрели
устало и затравленно - эту юную несчастную женщину можно было принять за
младшую  сестренку  той  надменной  напыщенной  дамы,   с   которой   мы
познакомились когда-то в Клубе Кары.
   - Вы все-таки молчите, Хорт... Ладно. Собственно,  странно  было  бы,
если... прощайте.
   Она легко поднялась; звякнули друг о  друга  побрякушки  на  потертом
мужском поясе.
   В дверях она обернулась:
   - Извините за ту историю, с хорьками. Мне не следовало... И за барона
простите тоже. Да, я спровоцировала... я не  думала,  что  вас  это  так
заденет. Если бы вы... Короче, если бы  я  могла  предположить,  что  вы
способны... ревновать... Если бы вы хоть намекнули... я же орудие  ваше,
я вам даже не друг! Стоило ли... впрочем,  теперь  все  равно.  Здоровья
вашей сове.
   Она вышла; я посидел еще некоторое время, потом, кряхтя,  поднялся  и
вышел на порог.
   Светало.
   По дороге, ведущей в поле, удалялась черная прямая фигура с  дорожным
саквояжем в опущенной руке.

***

   "Общепризнанным фактом является то, что центр магической активности у
назначенных магов находится в головном мозге, а  у  наследственных  -  в
спинном; наследственные  маги  считают  эту  гипотезу  оскорбительной  и
дискриминационной,   тем   не   менее   в   подтверждение   ее   говорят
многочисленные лабораторные данные, эксперименты и патологоанатомические
исследования. Одним из следствий  этой  анатомической  особенности  есть
обучаемость   назначенных   магов   и    принципиальная    необучаемость
наследственных. Наследственный маг рождается со  своей  степенью  -  как
правило,  высокой  (вторая,  первая,  внестепенной).   Назначенный   маг
вынужден тратить годы  жизни  на  учебу  и  тренировки,  но  зато  имеет
возможность переходить с низшей степени на более высшую -  правда,  всей
жизни редко хватает  на  то,  чтобы  из  четвертой  степени  перейти  во
вторую...
   Так называемые "ископаемые маги" не более чем легенда. Самому старому
из ныне живущих назначенных магов сто пятьдесят лет, он немощен и  болен
и практически неспособен к магическому воздействию..."

***

   Желтые стены не сжатого еще злака умиротворенно покачивались.
   Высыхала роса, умирал голубой василек,  зажатый  в  белых  зубах  Оры
Шантальи:
   - Чего же вы хотите. Хорт? Да, вы мне симпатичны...  Вы  использовали
меня,  вы  предавали  меня...  И  еще  предадите,   если   будет   такая
необходимость.
   - Ора, тогда, на королевском приеме, я действительно не знал, чем все
обернется. Вам нравится считать себя жертвой, вот и все...
   Я вспомнил тот вечер, когда она пришла ко мне  в  номер,  намереваясь
честно исполнить Закон Весов. Я удержался тогда, потому что от  Оры  мне
требовалась другая услуга; что было бы, если бы в тот  вечер  я  не  был
таким расчетливым?
   Зверька.
   Вот навязалась зверька на мою голову; меньше всего мне нравится  быть
зависимым - от человека ли, от обстоятельства  ли,  от  собственного  ли
чувства. Маг одинок от природы; спутник  мага  должен  принадлежать  ему
безраздельно. Как принадлежала, по рассказам, моя мать моему отцу...
   А Шанталья? Разве она может принадлежать? Она ведь маленький, но  все
же маг...
   Значит, пусть идет себе... полем?
   Ора молчала. Василек в ее зубах уже  был  сгрызен  до  самой  голубой
чашечки; мы брели по тропинке куда-то прочь от дороги, под ногами  мягко
подавалась рыхлая земля, желтые стены злака сменились зарослями  высокой
травы, впереди обозначилась, кажется, бахча.
   - Знаете что, Ора, - сказал я через силу. - Давайте отставим взаимные
обвинения... Уходить сейчас вам не стоит - сперва успокойтесь,  и,  если
ваше решение останется в силе, вызовем бричку... Через  несколько  дней,
как только позволит здоровье, я и сам намерен пуститься  в  путешествие.
Где-то ждет моего визита господин мастер камушков...
   - Не стоит его искать, - быстро сказал Ора. - Он сильнее  вас,  Хорт.
Он намного...
   И замолчала, потому что как раз в этот момент  на  бахче  обнаружился
деревенский парень, ворующий дыни.
   Он услышал наши голоса заранее и вполне мог бы дать  стрекача  -  но,
по-видимому, от страха у него отнялись ноги. Парнишка присел - да так  и
замер, скрюченный;  на  расстеленной  мешковине  золотой  горкой  лежали
уличающие его пузатые плоды.
   - Что это он делает? - спросила Ора после паузы.
   - А вы как думаете? - ответил я вопросом на вопрос.
   Парнишка икнул.
   - Поди сюда, - велел я.
   Какой совы мне понадобилась эта воспитательная работа? Ему  было  лет
пятнадцать-шестнадцать, он едва держался на трясущихся ногах.
   - Как твое имя?
   - Ш-штас...
   - Тебя учили, Штасик, что воровать дурно?
   Он тихонько заскулил.
   Он знал, кто я такой; он не сомневался, что я немедленно превращу его
в жабу. Или в  клопа;  он  не  знал,  как  предотвратить  столь  ужасное
наказание, он просто лег на живот и пополз по-лягушачьи, и если бы я  не
отдернул ногу - быть моему сапогу дочиста облизанным...
   - Вот, Ора,  -  сказал  я  негромко.  -  Вы  видите  этого...  Штаса?
Заклинание  Кары  способно  самого  сильного  и   могущественного   мага
превратить в такого вот ползущего сопляка... Жри  землю!  -  приказал  я
парню, и  тот  поспешно  запихал  в  рот  пригоршню  чернозема,  давясь,
попытался проглотить...
   - Не надо, Хорт, - сказала Ора за моей спиной. - Отпустите его.
   Парнишка ел землю, тихонько поскуливая, не смея поднять на меня глаз;
я медлил.
   - Вы ошибаетесь. Хорт, - сказала Ора. - Вовсе не любого можно пронять
заклинанием Кары. Не всякий поползет вот так на брюхе... И не стоит ради
наглядности мучить глупого мальчика.
   - А спорим, что любого? - спросил я,  поглаживая  футляр  с  глиняной
фигуркой.
   - Не стану я с вами спорить, - отозвалась Ора грустно.
   Штас по-прежнему выл, уткнувшись носом в землю.
   - Пшел вон, - велел я сквозь зубы. Парнишка секунду не  верил  своему
счастью - а  потом  припустил  прочь.  Он  бежал  неуклюже,  то  и  дело
спотыкаясь, и не оглядывался, пока не скрылся в зарослях, и  оттуда  еще
некоторое время доносился удаляющийся треск...
   Я оглянулся.
   Ора неторопливо шагнула вперед. Прошла по бахче,  оставляя  в  рыхлой
земле глубокие следы каблуков. Опустилась на колени около дынной  горки,
сверкнула на солнце складным ножичком, надрезала  самый  крупный,  самый
желтый плод.
   Ловко поддела лезвием сочащуюся мякоть.
   Я стоял и смотрел, как она жует. Как  поблескивает  душистый  сок  на
некогда тонких и темных, а теперь упругих и розовых губах.
   - Хотите дыни. Хорт?
   Я подошел и опустился рядом. Земля была теплая. Дыня благоухала  так,
что, кажется, от запаха ее звенело в ушах.
   - Вы давно состоите в Клубе Кары, Ора? Она улыбнулась, слизывая сок с
подбородка:
   - Давно.
   - Кого вы собрались карать? Она улыбнулась снова:
   - Послушайте байку... Когда-то давным-давно Корневое заклинание  Кары
принадлежало отважному рыцарю, который странствовал  по  земле  и  карал
негодяев. Чем сильнее были злодеи, чем справедливее Кара - тем  славнее,
и могущественнее, и тверже духом становился рыцарь... Но вот однажды  он
покарал жалкого трактирщика, в гневе и несправедливо - и  сам  измельчал
духом, раздробил единое Корневое заклинание  на  бесчисленное  множество
одноразовых и, торгуя ими, основал наш клуб... И с тех пор жил в покое и
богатстве и умер в мягкой постели... А вас  не  смущает,  Хорт,  что  мы
совершаем то самое преступление, за которое вы  так  бранили  мальчишку?
Воруем дыни, а?
   - Мы ведь маги, - сказал я, удивленный неожиданной сменой темы.  -  А
магам, как известно, можно все...
   - Да. - Она полуприкрыла глаза; на  правом  веке  лежали  голубоватые
тени, на левом - серые. - Магам можно...
   И впилась в полукруглый ломоть. Заворчала от удовольствия; когда  она
- не сразу - отняла дыню от лица, я увидел на большом  дынном  полукруге
маленький полукруг с неровной каймой - отпечатками ее зубов.
   - Хотите, Хорт?
   Она смотрела мне в глаза. Мне захотелось протянуть руку - и коснуться
пальцами маленькой ямочки между ключицами.
   - Хотите?
   И протянула мне надкушенную дыню.
   Ни намека на приворотную магию не было в  этом  спокойном,  уверенном
жесте. Ни тени заклинания - я бы почуял;  взгляд  мой  не  отрывался  от
маленького полукруга, и так, глядя на откушенный Орой кусочек, я  принял
ломоть и поднес к губам.
   Ух, как я жрал его. Никогда в жизни так не ел дыню. Обливался  соком,
поражаясь немыслимой сладости, я и кожуру сгрыз бы до волоконца  -  если
бы Ора с улыбкой не протянула мне новый надкушенный ломоть...
   Я отбрасываю дыню. Я хватаю Ору за плечи, рывком вызволяю  белую  как
снег женщину из вороньего платья, бросаю на мягкую теплую землю...
   Нет. Я сижу, через силу жую желтую дынную плоть, а женщина уже уходит
- легко и быстро, хотя каблуки черных туфель с каждым  шагом  увязают  в
черноземе.

***

   "Милостивый государь мой сосед, благородный барон де Ятер!
   Бесконечно скорблю о  размолвке,  приведшей  к  несказанно  плачевным
последствиям, о розни, поселившейся в прежде благосклонных друг к  другу
сердцах. Приношу глубокие извинения на тот  случай,  если  пришлось  мне
подать повод к столь печальному повороту судьбы..."
   Я отложил перо. Некоторое  время  смотрел  на  горку  камней,  тускло
переливающихся  отраженным  послеполуденным  светом;  потом  вздохнул  и
продолжал:
   "...И несмотря  на  новоявленную  рознь,  принудившую  нас  скрестить
оружие,  считаю  своим  долгом  продолжить  расследование   относительно
таинственного  исчезновения,  а  впоследствии   возвращения,   а   также
помутнения  рассудка  и  последующей   гибели   вашего   благороднейшего
батюшки...  Делом  чести   сочту   завершить   расследование,   покарать
преступника и по возможности предоставить вам его голову".
   Я подумал еще - и поставил подпись.
   Сложил письмо в конверт, оттиснул печать; теперь предстояло отправить
с посланием ворона и,  не  дожидаясь  ответа,  приступать  к  выполнению
обещания...
   Выходя из комнаты, я бросил последний взгляд на камушки - и обомлел в
дверях.
   Слабенький  шлейф  чужой  воли,  окутывающий  горку  камней  как   бы
облачком, вздулся, как вылезший  из  орбиты  кровавый  глаз.  Я  схватил
воздух ртом - впечатление было такое, будто меня грубо схватили за лицо;
в следующую секунду наваждение сгинуло.
   Я  перевел  дыхание.  Добрел  до  кресла,  дрожащей  рукой   коснулся
самоцветов - исходившая от них магическая воля никуда не делась, но  она
была тенью, шепотом, в то время  как  мимолетный  взгляд  был  вспышкой,
взрывом, оглушающим ударом...
   "Вам случалось ощущать как бы взгляд в  затылок?  Чей-то  пристальный
темный интерес?"
   - С-с-сава-а, - прошипел я сквозь зубы.

Миллион лет назад
(Начало цитаты)

   Столик кафе был пластмассовый, колченогий,  ярко-синего  цвета.  Алик
откровенно скучал; Стае беседовал с Ирой  и  Алексеем,  и  Юле  казалось
бесконечным время, протянувшееся  между  заказом  шашлыка  и  появлением
(наконец-то!) дымящихся ломтей мяса на пластмассовой мятой тарелочке.
   С появлением шашлыка стало легче.  Во-первых,  Алик  увлекся  едой  и
перестал ныть. Во-вторых, Юле можно было не поддерживать беседу.
   Говорили о политике. Юля терпеть  не  могла  подобных  разговоров;  у
Алексея по всем вопросам было свое мнение, бесконечно  авторитетное,  до
мельчайшего пунктика обоснованное. Стае слушал, кивая,  -  у  него  тоже
было свое мнение, и у Иры было свое мнение,  и  только  у  Юли  никакого
мнения не было, потому что через