о, ветер дернул полотнища, вздул  и  снова  отпустил.
Зашелестел дождь. Кашевары второй тысячи, не дожидаясь подмоги,  впряглись
в кухни и оттащили их от края, чтоб не заливало. Из прорех  немного  лило,
но на такую ерунду никто не обращал внимания.
     Прибежал Богдан и весело  сказал,  что  приглашают  откушать  сотники
первой тысячи.
     - Скажи, может, и подойду.
     Богдан кивнул и ушел к кострам.
     Маршальская палатка одним боком упиралась в каменную стену, сиротливо
торчавшую у края поляны. Виктор обошел стену, соображая, для  какой  нужды
она была построена. Хорошая каменная кладка, высотой  в  три  человеческих
роста, но никаких следов других стен,  словно,  выстроив  одну,  каменщики
обиделись и ушли. Чуть позже Виктор обнаружил на одной  стороне  следы  от
вбитых в камень стальных клиньев - ржавые пятна и дыры  остались  от  них.
Шли они ровными рядами, а кое-где на камне проступали  глубокие  царапины,
словно большие прямоугольники были когда-то прибиты к стене. Мох и плесень
не брали камень.
     Вернулся Богдан,  покосился  на  Ивана,  угрюмо  протиравшего  рапиру
маршала, и полез в узел  с  едой.  Выложил  на  салфетку  хлебец,  нарезал
вяленого мяса. Понюхал с сомнением кусок сыра, завернутый в тряпицу, после
достал флягу. Вопросительно посмотрел на маршала.
     Виктор улыбнулся и покачал головой.
     - Пойдем угощаться, - сказал он.
     Богдан плотоядно потер руки.
     - Рубай, Иван, с утра ведь  не  ел!  -  Богдан  поднялся  с  травы  и
поправил на себе ремень.
     Иван еще раз молча прошелся ветошью  по  рапире,  затем  отнес  ее  в
палатку. Вышел в плаще, к поясу был подвешен короткий меч.
     - Я с вами, - негромко сказал он.
     Виктор хотел было приказать ему остаться, но передумал. Не в правилах
Ивана идти, когда не зовут. Стало быть, опасается чего. Впрочем, хранитель
левой руки в походе должен быть неотлучен. Ладно, пусть!
     Обойдя круг  костров,  маршал  вернулся  к  палатке  и,  усевшись  на
свернутое  одеяло,  привалился,  отдуваясь,  к  стене.  Здесь  кусок,  там
глоток... Чуть не лопнул, а обижать никого нельзя. Сотник в походе  фигура
важная, иной сотник в трудную минуту тысяцкого стоит.
     Можно вздремнуть минуту-другую. Дозорные на местах,  патрули  широким
веером пошли во все стороны, да  и  маги  спокойны.  Отдохнуть  надо,  сил
набраться, до Казани  два-три  перехода.  Даже  если  проскочит  итильский
лазутчик - поздно, дело уже сделано.
     Рядом на тюк тяжело опустился старый полковник:
     - Поспал бы немного, вон какие круги под глазами.
     - Посплю, - согласился Виктор, - ты тоже поспи, Семен Афанасьевич.
     - Не спится. Все думаю - ребята мои под Бугульмой сигнала ждут,  а  я
весточки отсюда подать не могу.
     Он вздохнул, посмотрел вверх, туда, где меж  брезентовых  полотнищ  в
узких щелях темнело вечернее небо.
     - Слали же гонцов.
     - Не дойдут. Ты прости, что  спать  не  даю.  Может,  колдунов  твоих
попросить, пусть наворожат, нагадают, весть какую им перешлют. Ведь могут,
а?
     Виктор смежил глаза. Полковник не зря беспокоится. Последняя весть  с
укреплений пришла месяц назад. Сдерживают натиск.  Сами  выступают  против
мелких отрядов. Учинили даже рейд на Мамадыш, пощипали казанцев.  Но  если
большая сила навалится, не сдюжат, уйдут лесами к Волге. И  еще  сообщили,
что с юга странные ходоки  приходили,  сулили  много,  склоняли  послужить
богатым людям, а кому - не говорили. Так тех ходоков  вышибли,  а  кого  и
порубили.
     - Места знакомые, - вдруг  сказал  полковник,  а  Виктор,  вздрогнув,
открыл глаза. - Я детство здесь провел, три или четыре  года.  Отец  трубы
тянул, а вон там, - он махнул влево, - хранилища варили. Газ  качали.  Или
нефть, не помню.
     В  той  стороне,  на  пустырях,  даже  трава   не   росла.   Огромные
металлические емкости, собранные из  листов.  Многие  в  дырах,  ободраны,
жалостно торчат ребра-каркасы. И трубы -  толстые,  тонкие,  ржавые  и  не
очень, какие-то лохмотья  наворочены,  много  старого  железа.  Эти  места
дружина обходила с опаской. Маршал выслал вперед пластунов, и пока  те  не
обшарили каждый уголок, двигаться  не  разрешал.  Да  и  после  нервничал,
каждый миг ожидая коварного удара из незамеченной щели. Однако пронесло.
     - А город здесь был смешной, - Семен Афанасьевич зевнул, прикрыв  рот
ладонью, - и название было смешное: Помары.
     Дождь давно кончился. Один за другим гасли костры, разговоры и  песни
стихали. Подошел Егор, сделал замечание охране маршальской палатки, у него
слова не спросили, непорядок. Покосился  на  тонко  храпящего  полковника.
Присел рядом на корточки.
     - Что? - шепотом спросил Виктор.
     - Тихо.
     - Сармат?
     - Ждем к утру.
     - Ладно.
     Тысяцкий  кивнул  и  бесшумно  исчез.  В  темноте  большими  крыльями
неведомой птицы хлопали полотнища, усыпляли монотонным шумом.  Но  сон  не
шел.
     События последних месяцев всплывали  одно  за  другим,  теснили  друг
друга. Виктору казалось, что  его  опять  затянул  поток,  вихрь,  несущий
вперед вопреки его воле. Не так давно он был  уверен,  что  после  падения
Бастиона все встанет  на  свои  места  и  на  тех  местах  утвердится.  Но
случилось иначе.
     Мартын бил себя в грудь и топал на Сборе ногами. Но кулак он  мозолил
втуне - дружина фатально не была готова к походу. Рейд на  Бастион  дорого
стал не только  магам,  но  и  бойцам.  Хоть  погибших  можно  по  пальцам
перечесть, а с потопленных судов  почти  все  выплыли,  но  в  суматохе  и
беготне сломанных рук и ног, вывихнутых пальцев  оказалось  предостаточно.
Не говоря уж о том, что на стадионе от бетонных осколков  толком  укрыться
не смогли, многих побило, хорошо не до смерти, а синяки и шишки без  счету
шли. Подводы, что зеркала магов везли, на  полпути  завязли,  у  кого  ось
полетела,  где  колесо  рассыпалось,  пока   лошадей   перепрягали,   пока
перетаскивали...
     Неделю после побоища Виктор ходил белый от ярости, на глаза ему не то
что сотники, тысяцкие боялись попадаться, двух  дозорных,  задремавших  на
тихом посту, разбудил кулаком в зубы, а потом велел  раздеть  догола  и  в
таком виде домой отправил, к мамкам на печку.
     Дружина притихла и подтянулась. Сотники забегали по казармам, веселые
девки только успели свои вещички собрать, пух и перья со свистом летели. А
как начались утренние побудки затемно, да марш-броски  в  полной  выкладке
через всю Москву аж до Савеловской заставы и обратно,  не  останавливаясь,
тогда попотели дружинники, враз жирок  сбросили  да  про  ночные  гульбища
забыли.
     Кабачки, что прилепились к Хоромам, позакрывали на  время.  "Веселого
сударчика", правда, не тронули. Толстый Семен бил Мартыну  челом  и  двумя
кадками такой смачной браги, что советник уговорил маршала дать  кабатчику
поблажку. Семейным дружинникам домой только по воскресеньям теперь  отпуск
вышел, кому не по нраву - воля его. Нашлись и такие, которые не сдюжили  и
попросили вольную. Принуждать не  стали,  тем  более  что  пришли  молодые
крепкие парни, ленивым житьем в казармах не утомленные.
     Месяца не прошло, как Виктор повеселел, стал  к  Мартыну  на  чарочку
заглядывать, а семейных и по субботам отпускать разрешил.
     Сармат уже подумывал выступать. Осень стояла сухая, теплая,  но  маги
засомневались, чего-то им не показалось.
     А тут под Арзамасом пропало несколько патрулей. Один  из  дружинников
все же приполз, умирая от ран. Успел рассказать -  напоролись  на  засаду,
всех положили из пулеметов. Даже маги не помогли,  стреляли  издалека,  из
укрытий, а патруль как раз на ровное место выехал.
     Много позже, во время похода на Казань, в такие переделки попадали не
раз. Между Воротынцом и речкой Угрой потеряли  целую  сотню.  Хитрая  была
засада: на деревьях насесты сколотили для стрелков, и  словно  знали,  где
пойдут отряды.
     Неделю дружина стояла на месте, пока не  выжгли  все  норы,  а  потом
вперед магов пускали с малыми  патрулями.  Тогда  же  и  пошли  на  хитрый
маневр: повернули от Воротынца двумя тысячами и  по  старой  дороге  назад
подались, а Сармат с тысячей двинул на Канаш. Пока казанцы к  Канашу  силу
стягивали, Виктор с двумя тысячами  Волгу  переплыл,  ночными  и  дневными
переходами вышел к Ветлуге и ее одолел. В это  же  время  знамена  Сармата
реяли то у Мамадыша, то под Умарами, сбивая с толку и запутывая казанцев.
     Надежные  проводники   незаметно   провели   дружину   Виктора   мимо
Йошкар-Олы, лесными тропами  и  гатями  обошли  заставы  Шелангера,  но  в
Сотнуре, где рассчитывали  немного  отдохнуть  перед  броском  на  Казань,
неожиданно встретили ожесточенное сопротивление, ожесточились сами и  всех
подчистую истребили.
     Осенью уже и маги были согласны на поход. Неожиданно заболел  Сармат.
Лихорадка долго не отпускала его, иссох Правитель, пожелтел лицом.
     Маги копошились, вытягивая из него хворь, и он вроде шел на поправку,
но через день-другой опять слабел.  Николай,  тот  вовсе  от  больного  не
отходил,  дневал  и  ночевал  рядом,  сам  тоже  иссох,  казалось,  раньше
Правителя отойдет, чтобы, согласно обыкновению, лично  проверить,  нет  ли
там какого подвоха или умысла...
     На исходе осени Сармат призвал Мартына и Виктора.
     Виктор хорошо помнил тот день. Сармат полулежал, опираясь на подушки,
глаза впали, могучая некогда борода свисала неопрятными клочьями.  Говорил
тихо, еле слышно, временами пытался  взрыкивать,  но  выходил  лишь  хрип.
Грустно кривил сухие губы,  ругался  шепотом.  Ждали  Бориса.  Говорили  о
пустяках.
     Потом, когда все собрались, Сармат попросил пить. Долго не  отрывался
от чашки, глаза прикрыл, веки в синих и красных прожилках дергались.
     До слез было жалко этого  сильного  большого  человека,  обглоданного
болезнью. Виктор вспомнил, как в  Саратове  учил  его  Сармат  работать  с
мечом, как гонял день за днем до изнеможения, заставляя  повторять  каждый
вольт сотни раз, а через пару месяцев  неожиданно  похвалил,  сказав,  что
когда его убьют, то Виктор будет лучшим рубакой. Его не убили,  он  уходил
сам. Виктор понимал, что сила и  бессилие  равно  преходящи  и  никого  не
минует минута уныния. Поэтому он смотрел на Правителя  спокойно  и  слезы,
подобно Мартыну, не точил. Голос Сармата  окреп.  Он  давал  распоряжения,
советовал, что и  как  наладить  в  оружейных  мастерских,  велел  удвоить
дозорных на постах, но сменять чаще. В какой-то миг показалось,  что  идет
обычный Малый Сбор, даже Мартын, непривычно тихий, начал что-то возражать,
спорить по мелочам. Потом  осекся,  поняв  неуместность  своих  реплик.  И
Сармат вдруг замолчал, задышал тяжело.
     - Ну, все, пожалуй, - сказал он. - Вроде рано еще, а, судя по  всему,
без меня придется... Пока вчетвером и управляйтесь, а как меня  закопаете,
так Виктору восприемником быть. Слышали?
     Все опустили головы, а Виктор  растерянно  поднялся  с  места,  потом
снова сел.
     - Идите, дел невпроворот. А  тебя,  -  уставил  пожелтевший  палец  в
Виктора, - когда отходить буду - позовут. Напоследок дам наказ.
     Разошлись молча и не глядя друг  на  друга.  Мартын  запил,  и  запил
сильно. Борис  исчез  в  своих  подземельях,  маги  не  то  новые  зеркала
работали, не то просто силу копили. Виктор  готовил  дружину  к  походу  и
навел такую дисциплину, что даже старый полковник умильно  щурил  глаза  и
ласково говорил:
     - Скинуть мне годков двадцать, мы бы с тобой великие дела закрутили!
     Каждый вечер,  после  обязательного  доклада,  тысяцкий  Егор  просил
позволения остаться и, макая усы в чашу с молодым  тульским,  спрашивал  о
здоровии  Правителя  и  вздыхал.  Ничего  более  не  говорил,  но  смотрел
испытующе. Во взгляде, однако, читалось - ты, маршал, только мигни,  а  уж
мы в одночасье посадим на трон, и ни одна  душа  живая  слова  поперек  не
хрюкнет.
     А потом, когда Сармат вовсе стал плох, намекнул  -  может,  Правителю
свежий воздух нужен, простор. Под Серпуховом, вкрадчиво шелестел Егор, дом
отгрохали для Сармата, не дом, а сущий дворец, год  зазывают,  а  ему  все
недосуг. Больного, оно конечно, с места поднимать вроде и неладно, но если
с бережением, осторожно, глядишь, и на поправку пойдет,  все  же  перемена
обстановки, покой...
     Зачастили по вечерам и другие тысяцкие, невесть как прознавшие о воле
Сармата.
     Виктор на хитрые вопросы не отвечал, пил  слабое  пиво  и  на  пустые
разговоры не шел. Неожиданно взял да разрешил  открыть  питейные.  Толстый
Семен глядел кисло, дружинники, набивавшиеся в "Веселый сударчик"  битком,
повеселели и разбрелись по кабачкам.
     В один из вечеров Егор, посмеиваясь, сообщил, что у Коломны  пластуны
наткнулись случайно в лесу на становище вченых. Плюнули бы на них и прошли
мимо, но с пластунами два мага было, пришлось вязать. Маги железки чуть не
облизали, от жадности тряслись, поганцы, ну и проворонили. Одного под  дых
осмоленным колом пихнули, а пока  второй  разогревался  да  огнем  харкал,
многие в  кусты  порскнули.  Ну,  ребята  осерчали,  помяли  крепко,  кого
изловили, и только парочку целыми приволокли.
     - Веди сюда! - коротко приказал Виктор.
     Егор развел руками.
     - Сам Верховный к  себе  забрал.  Как  увидел,  от  радости  чуть  не
заплясал.
     Неприятно дернуло под лопаткой, на миг толстый ковер под ногами зыбко
поплыл, осыпался мелким песком. Виктор вдруг подумал, что один из  пленных
- Месроп. Вроде и ушел один, но кто  знает!  Это  не  страшно,  но  плохо.
Сармату сейчас все по дуньке, но если Борис кинет  скрученного  магическим
узлом Месропа к ложу, а Месроп признается  во  всем,  что  нашепчут  ушлые
маги, - что тогда? Может, и впрямь - Серпухов?
     - Видел пленных? Какие из себя? - небрежно спросил Виктор.
     - Один худой, высокий, смуглый такой и глаза  раскосые.  Другой  тоже
худой, но поменьше, молодой да почти  лысый.  Зовут  смешно,  запамятовал.
Что-то про маму...
     Ученый со смешной  фамилией.  Точно.  Виктор  вспомнил,  как  молодой
парень втолковывал ему что-то умное, но неприятное.  Жалко,  что  попал  в
лапы к Борису. Быстро превратят умника в слюнявого идиота.
     Внезапно захлестнула  едкая  ненависть  к  магам.  Он  стиснул  зубы,
досчитал в уме до девяти и перевел дыхание. Надо сдерживаться,  сейчас  не
время для эмоций.
     После того, как Сармат назвал его  восприемником,  Виктор,  к  своему
удивлению,  вдруг  обнаружил,  что  только  в  эти  дни  он  ощутил   свою
сопричастность происходящему. Ушла отстраненность, и после ее исчезновения
он понял, что она была в нем всегда, невидимым  барьером  отделяя  его  от
мира. Жизнь легка, когда не соприкасаешься ни с кем и ни с чем. Теперь  же
он понял, что зависимость от людей, предметов и событий, угнетая душу, тем
не менее порождает и зависимость мира от его, Виктора, воли. Даже когда он
посылал сотню за сотней в бой, когда сам врубался в  гущу,  орудуя  мечом,
как мясник на бойне, даже тогда он не испытывал такой полноценности бытия.
Неужели два-три слова  Сармата  настолько  изменили  его  включенность  во
внешний мир! Хотя эти слова означали власть...
     Через несколько дней после свидания с Сарматом зашел Николай, коротко
сообщил о самочувствии Правителя, пристально глядел, ждал каких-то слов и,
не дождавшись, ушел.
     А  потом  явился  Борис.   Обсудили   дела,   договорились,   сколько
дружинников выделит Виктор на охрану зеркал, и  разговор  вдруг  зашел  об
ученых. Улыбаясь непонятно чему, маг сообщил, что им  давно  не  попадался
такой отменный экземпляр. Многие  в  сомнении,  предлагать  ли  ему  силу.
Разумеется, мощный ум воспримет ее в полном объеме без ущерба. Другое дело
- он может понадобиться именно как ученый. Есть масса идей, которые толком
даже проверить не удается. Увы, за силу приходится платить,  аналитические
способности и у ведущих магов ни к  черту  не  годятся,  даже  он,  Борис,
сейчас не в состоянии пройти элементарный тест  по  микропрограммированию,
ведь если показали дорогу к цели, ты не будешь  ползти  заросшими  тропами
даже с хорошим попутчиком.
     Виктор поначалу не понял, о чем идет речь, но  когда  Борис,  сплетая
словеса, как бы случайно упомянул  монастырь,  насторожился.  Маг  знал  о
путешествии в Бастион, знал, возможно, с кем маршал путешествовал. Да,  не
зря все-таки Иван при нем левой рукой! И вот сейчас Борис мягко  намекает,
чтобы Виктор не совался в их дела.
     Странно. Не такой уж изрядный случай, чтобы  гнуть  страсти,  но  вот
надо же! Маги вклинились в ученого. Судя по всему, у них густой интерес. И
ради этого готовы закрыть глаза на его тайную встречу с Месропом.
     Он почти убедил себя в этом, но тут маг сказал, что на днях его  люди
изловили было одного старого знакомого, но тот ушел, впрочем, может, и  не
ушел, а загнулся от ран в чащобе.
     - Ты его, наверно, забыл, - прищурившись, добавил Борис.  -  Помнишь,
был такой Месроп?!
     Удар был силен. Они  убили  Месропа,  сообразил  Виктор.  Теперь  тот
ничего  не  скажет.  Но  облегчения  не  испытал,  только  едкое  бессилие
плеснулось в душе. Жаль, жаль Месропа!
     Виктор  призвал  к  себе  тысяцкого  Егора.  Тысяцкий  поклялся,  что
расшибется в плюшку, но все  выяснит.  А  еще  через  три  дня  он  пришел
веселый, сказал, что кони оседланы. Хранителей Виктор оставил, Егор взял с
собой дюжину самых ловких бойцов, на всякий  случай.  Богдан  надул  губы,
Иван равнодушно кивнул, узнав, что с маршалом идти им не след.
     Они выехали на поляну, Виктор сразу узнал ее.
     - Вот здесь его чуть не взяли, - Егор  обвел  плетью  окрест,  -  три
дружинника и маг. Он от реки шел, а дозорные с заставы  возвращались.  Маг
его учуял, ну и пошла охота.  Дозорные  -  ребята  молодые,  не  злые,  но
распалились, вот один стрелу и пустил. Месроп может, и  увернулся  бы,  но
промеж этих бегал, наступить боялся...
     На траве по всей поляне сидели, валялись и бесцельно слонялись  люди.
Виктор невидящим взглядом обвел их.  Вот,  значит,  куда  шел  Месроп.  Он
возился с  неделяками,  считал,  может,  друзьями,  да  и  они  вроде  его
замечали. Столько здоровых лбов - что  им  стоило  скрутить  дозорных,  да
просто задержать, кинуться под ноги, свалить - Месроп и ушел бы...
     - Что теперь с ними делать? - вздохнул Егор.
     Виктор молчал. Месропа не нашли, хотя кровавый след тянулся в заросли
и уходил к ядовитой крапиве. Даже если он остался жив, эта мразь дала  ему
истечь кровью и, скорее всего, пальцем не шевельнула, чтобы помочь.
     - Детей отобрать - и на воспитание. Женщин - на плантации.
     Егор одобрительно крякнул.
     - А мужиков?
     "Короткий суд и длинная веревка!"  -  мелькнули  в  голове  слова  из
полузабытой песни Однорукого. Виктор с трудом сдержался, чтобы не  бросить
"Всех вздернуть!", и только приказал:
     - Вон из города!
     А через два дня Сармат к удивлению многих выздоровел. И  с  той  поры
миновало полгода.



                                    4

     Виктор поежился. От стены тянуло  сыростью  и  холодом.  Рядом  мерно
сопел полковник, темные фигуры  стражей  у  палатки  замерли  неподвижными
изваяниями. Перед входом в палатку спал Богдан, а чуть поодаль сидел  Иван
и водил пальцем по ладони. Костерок догорал, и  в  его  слабом  свете  еле
отсвечивало скуластое лицо мага, короткие  русые  волосы.  Губы  беззвучно
шевелились.
     "От ночной волшбы добра не жди", - вспомнил Виктор старую присказку.
     Сон упорно не  шел.  Мартын  рывком  встал  и  двинулся  к  ближайшим
кострам. За ним тенью последовал Иван.
     Дружинники почти все спали, только кое-где бойцы из ночных служб тихо
погромыхивали  котелками,  да  коноводы  осматривали  копыта   захромавших
лошадей.
     Подойдя к костру, Виктор подсел к  бойцам.  Дружинники  раздвинулись,
достали чистую миску, и, хотя есть было невмоготу, он через силу проглотил
немного варева.