безжащий старческий голос:
     - Могу ли чем-нибудь помочь, молодые люди?



                                    5

     Платформа, доверху набитая ящиками с шампиньонами,  медленно  ползла,
вздрагивая на стыках. Сзади, между бортом и грузом, оставалась  щель.  Там
устроились Уля и Петро. После еды Петра разморило, он привалился спиной  к
доскам, сквозь которые проглядывали белые кругляши, и сопел, закрыв глаза.
Уля опасливо косился на просевшие местами тюбинги, а когда взгляд падал на
ящики, отворачивался, прокашливаясь. Очень он налег на грибы со  сметаной,
половину сковороды  одолел,  а  сковорода  -  что  твой  таз.  Даже  Петро
удивился.
     Улю слегка мутило. Грибы он ел второй раз в жизни. Дома их не  любили
и не ели. Кажется, мать в детстве отравилась грибными  консервами,  вот  с
тех пор и береглась. И остальных берегла. Во всем. Правда,  когда  гостила
бабушка, мать не очень-то командовала,  но  за  ее  спиной  шипела  что-то
непонятное, а однажды Уля расслышал, как она в  сердцах  буркнула  "ведьма
лапландская". Уля не понимал, почему бабушка и мать не любят друг друга, и
во время совместного с бабушкой похода в город спросил  об  этом.  Бабушка
долго объясняла, как он должен слушаться  мать  и  уважать  ее,  но  когда
вырастет, пусть не позволяет, чтобы  она  им  командовала  и  помыкала.  И
добавила, что иначе его заездят, как отца, ее сына. Уля слабо помнил отца:
худой, молчаливый мужчина, приходит вечером, от него кисло пахнет тавотом,
а мать ворчит, что поле осталось невспаханным, и трактор некому  починить,
нет мужчин в округе. Потом отец исчез, приехала  бабушка,  несколько  дней
ходила с матерью чуть ли  не  обнявшись,  обе  заплаканные.  Вскоре  опять
переругались. Бабушка увезла Улю в город, и там, в  каком-то  подвальчике,
он впервые попробовал грибы, и они ему очень понравились.
     Сиденье аккумуляторной тележки было узким и не имело  спинки.  Саркис
держался за поручень, чтобы  не  свалиться,  и  вслушивался  в  монотонное
бормотание старика.
     - ...А я  говорю,  никому  ваше  метро  не  понадобится,  пока  народ
уговорят, да пока начнут  возвращаться  -  сто  лет  пройдет.  Центр  весь
разваливается,  а  строить  не  разрешают,  заповедная  зона,  надо,  мол,
восстанавливать, как раньше  было,  реставраторов  пригласить,  а  где  их
возьмешь, реставраторов? У нас в вэпэдэ и то, что  ни  день,  какой-нибудь
панельный дом рухнет,  а  они  -  реставрировать!  Да-а...  вот  и  решили
жилищную проблему. Помню, до мора  за  каждый  метр  дрались,  пока  жилье
купишь - поседеешь. А теперь - живи хоть в Кремле, если  приперло!  Только
кому припрет? У нас в вэпэдэ хоть только на первых этажах, но вода есть, а
тут ведь все сгнило, и вся нечисть здесь...
     - Что такое "вэпэдэ"?
     - А? Временно покинутые дома.  ВПД.  Временно,  хм,  как  же!  Сейчас
половину домов снеси, все равно жилья выше ноздрей.  Вот.  И  метро  долго
никому не понадобится. Я им говорю:  дайте  мне  пару  станций,  да  ребят
крепких десяток - всю Москву и область грибами обеспечу, а они  смеются  -
ничего, говорят, дед, не  волнуйся,  в  случае  чего  нам  Африка  грибами
поможет. Какая, говорю, к черту Африка, нет вашей Африки,  и  поможет  она
разве что гробами, а они смеются: ты, говорят, дед Эжен, еще внукам нужен,
а я говорю, какой  я  вам  дед,  я,  во-первых,  вам  Евгений  Николаевич,
во-вторых, доктор экономических наук  и  лауреат  кейнсианской  премии,  а
в-третьих, амикошонства не терплю и требую адекватной реакции, а  они  все
равно смеются, ну, говорят, ты бы, дед Эжен, еще чего-нибудь  вспомнил,  а
то скучно.
     Саркис чуть не заснул под убаюкивающее журчание старика, вздрогнул  и
крепче ухватился за поручень. Дед Эжен ему понравился. Мало  того  что  он
накормил их до отвала и напоил чаем, ко  всему  еще  предложил  подбросить
чуть ли не до Лужников. И на имя короткое не обижается. В Лицее только Уля
с коротким именем, он говорит, что все это  глупости,  и  вовсе  жизнь  не
укорачивается, если имя сокращать, но многие верят в это.
     Уже в первые минуты знакомства, сидя за  столом  в  маленькой  уютной
каморке, Саркис решил, что все, что было тайной  наверху,  перестает  быть
тайной внизу. Раз там никого нельзя было посвящать в тайну, даже знакомых,
то здесь, наоборот, первому же незнакомцу следовало рассказать все. Что он
и сделал.
     Старик выслушал его, хлопнул по плечу и непонятно обозвал новым Калле
Блюмквистом.
     Одна стена представляла собой большую дверь, обитую пластиком. В углу
на гвозде висели респираторы. Когда  старик,  откинув  засов,  скрылся  во
мраке, оттуда пахнуло знакомым резким запахом сырости. Вскоре он  вернулся
с коробом грибов.
     А после того, как они  наелись  и  помогли  ему  загрузить  ящики  на
платформу, он велел двоим лезть за ящики, а Саркиса пристроил рядом.
     Впереди  замигал  фонарь.  Дед  Эжен  притормозил,  и  они  подобрали
высокого  человека  с  большим  мотком  проволоки  на  плече.  Он  бережно
приподнял Саркиса, уселся на его  место  и  посадил  мальчика  к  себе  на
колени.
     - Держи крепче, а то уронишь, - буркнул дед.
     Незнакомец спросил о здоровье, о внуках, пообещал на днях  заглянуть.
Время - как песок между пальцев, пожаловался он, ничего не успеваю.
     - Ты давно обещаешь зайти, - сердито ответил старик.  -  А  вот  твой
брат гостит у меня чуть ли не каждый  день!  Хороший  собеседник.  Правда,
заносит его...
     - Знаю, - попутчик рассмеялся. - На  великие  дела  потянуло  братца.
Ищет свет истины с завязанными глазами.
     - А ты не ищешь?
     - Кажется, я уже нашел, - задумчиво протянул незнакомец.
     - Э-хе-хе, - вздохнул дед Эжен. - Ладно. Что там сегодня крутят?
     Они немного  поговорили  о  новом  сериале  "Огненные  братья  против
Свинцового Замка". Старик  ругал  переводчика,  но  ему,  как  и  Саркису,
нравился бой одноглазого Гриффитта с хозяином  замка  на  горящих  балках.
Немного  погодя  он  ругнул  телевидение,  которое  вперемешку  с  бодрыми
заявлениями о скором возвращении жизни в прежнее русло,  крутит  в  обилии
псевдосредневековую  муру.  "Эскапизм,  новые  стереотипы",  -   непонятно
бормотал он.
     Платформа въехала  на  станцию  и  медленно  покатила  вдоль  арочных
проходов. Часть проходов была заварена листами гофрированного металла,  из
щелей пробивался яркий свет, слышались голоса, громкий смех.
     Саркис хотел спросить, что там, но дед Эжен  прижал  палец  к  губам.
Когда они снова нырнули в тоннель, старик вздохнул  и  сказал,  что  часть
станции днем  сдают  в  аренду  какому-то  движению,  хотя,  какие  сейчас
движения, смерть вымела почти все движения, партии и объединения, остались
бледные тени - правда, тени очень шумные и даже агрессивные.
     - Все это игрища! - сказал попутчик. - Суета и блекотание.
     - Воняет от этих игр, - буркнул дед. - Взрослые же люди!..
     - Ну и пусть играют.
     - Я бы оставил игры детям. А вообще, даже в самую лихую  годину  дети
будут играть, и  даже  в  самой  невинной  игре  зародыш  других  игр  или
отголосок древних.  Детям  без  тайн  неинтересно,  -  здесь  старик  Эжен
назидательно вздел палец, - взрослым их тайны  кажутся  ерундой,  зато  им
тайна взрослых - сущая труха!



                                    6

     Так они ползли, ползли и, наконец, доползли до "Спортивной". Попутчик
ловко вернул Саркиса на место  и  спрыгнул  на  рельсы.  Махнул  рукой  на
прощанье и исчез.
     Большая толстая женщина в оранжевой куртке без рукавов  встретила  их
сердитым басом: "Долго я вас ждать буду?"
     А  когда  они  перегружали  ящики  на  страшно  скрипящие   ребристые
ступеньки бесконечно движущейся ленты, она сварливо  осведомилась  у  деда
Эжена, где он подобрал новых внуков?
     Уля и Петро с интересом наблюдали, как ступени уносят вверх  ящик  за
ящиком.
     Старик ткнул пальцем в движущуюся лестницу:
     - Сейчас последние загрузим, и вы за ними. Как сойдете с  эскалатора,
стойте и ждите меня. Ну, вперед!
     Саркис осторожно ступил на  ленту,  тут  же  вздыбившуюся  ступенями,
пошатнулся, хотел ухватиться за желтоватые пластины,  но  дед  Эжен  снизу
крикнул: "Не хватайся, руку оторвет!"
     И тогда Саркис сел прямо на ступеньку. Сверху он видел,  как  прыгнул
на ленту Петро, за ним Уля. Уля уселся на  ящик,  но  тут  же  вскочил  от
женского вопля: "Ты мне грибы  попередавишь!"  Петро  стоял,  пошатываясь,
потом решительно двинулся вперед и дошагал до Саркиса.
     Наверху два парня в толстых ватных куртках складывали ящики к  стене.
Завидев ребят, один из них поднял брови:
     - Это что за шампиньоны?
     Появился дед Эжен с большой  сумкой  в  руке,  слабо  дзонкающей  при
каждом шаге. Кивнув грузчикам, сказал ребятам: "За  мной",  -  и  пошел  к
выходу.
     На площадке перед станцией дед  осторожно  опустил  сумку  и  оглядел
мальчиков.
     - Вот что, - сказал он, - через мост не  проберетесь  -  патруль.  По
остову метромоста тем более - все прогнило, вот-вот рухнет. Будем считать,
что в воде дракон, и он вас не пропустит. Плыть, я так понимаю, не на чем.
     Он внимательно посмотрел на Саркиса, словно ожидал, что тот  достанет
из-за спины надувной плот. Поскольку Саркис не имел за  спиной  плота,  то
дед Эжен продолжал:
     - Для начала вы поможете донести сумку. Несите ее так,  будто  в  ней
хрупкое стекло. Тем более, что в ней хрупкое стекло. А я проведу вас  мимо
патруля. Мало того, - с этими словами он посмотрел в темнеющее небо,  -  у
меня есть подозрение, что до ночи вы не  успеете.  А  потому  -  вам  надо
где-то переночевать. Конечно, ночью в ВПД безопасно, не  то  что  днем,  и
все-таки... Словом, пошли ко мне. Внуки будут рады,  -  добавил  он  после
секундного размышления. - Или нет. Но это неважно.
     - Спасибо, - сказал Уля. - Но мы, наверно, вас стесним.
     - Эх-хе-хе... - только и ответил старик и медленно пошел по тропинке.
Саркис и Петро подхватили тяжелую сумку и двинулись за ним.  Уля  постоял,
понюхал воздух, и поспешил вдогонку.
     Саркис помнил, как выглядят эти места на карте. До  моста,  казалось,
было раз-два. Но они все петляли, кружили, огибали груды гнилой  трухлявой
фанеры, из которой торчали  ржавые  скрученные  балки.  Иногда  попадались
давно выгоревшие проплешины, тогда ускоряли  шаги.  Откуда-то  несся  гул,
постепенно он нарастал, и когда они выбрались к мосту, гул  превратился  в
рев.  Двухпалубные  трехсекционные  трейлеры  шли  один  за   другим.   На
серебристых корпусах голубела эмблема ООН.
     - Лекарства везут, - сказал дед Эжен. - Или увозят.
     Колонна тянулась долго, наконец, показалась замыкающая машина, старый
потрепанный "Урал" с брезентовым верхом.
     - Ну, вперед, - сказал дед.
     Патрульная будка была пуста. Проходя, дед Эжен пожал плечами,  а  Уля
приставил два пальца к виску. А когда они взошли на  мост,  Саркис  увидел
темную громаду университета.
     Старик оглянулся, заметил, что мальчики  остановились,  и  подошел  к
ним. Минуту или две молча смотрел.
     - Да-да, - протянул он, - а ведь я его видел  во  всей  красе.  Шпиль
тогда был, и блямба такая на шпиле... А башни, башни!
     На середине моста у парапета стояли два человека и смотрели вниз. Они
покосились на старика и мальчиков, снова уставились в воду.
     - Зря ходили, Семен, - сказал невысокий коренастый мужчина. - Я  тебя
предупреждал.
     - Зря, - согласился второй, с проседью в густых волосах. -  Политики,
рвань, сучки плюгавые.
     - Ходу отсюда!
     - Да, только время извели. Пошли, Александр.
     Саркис оглянулся и увидел,  как  они  вскинули  на  плечи  рюкзаки  и
медленно двинулись в сторону Центра.
     Когда перешли мост, Петро встрепенулся и сказал,  что  за  пятнадцать
минут добежит до этой  большой  хаты.  Старик  молча  взял  его  голову  и
развернул лицом к берегу.
     - Смотри туда! Видишь?
     Мальчики всмотрелись. За деревьями темнела длинная извилистая полоса.
     - Это раньше, до оползня, ты мог  добежать  за  пятнадцать  минут,  -
сказал дед Эжен, - а сейчас часа два потопаешь, пока трещины  обойдешь.  Я
не говорю уже о завалах, сами увидите!
     Через несколько минут  ребята  убедились,  что  старик  был  прав.  В
стороне от дороги начинался такой  железобетонный  бурелом,  что  змея  бы
проползла, лишь раздевшись догола. Слева мусорный завал казался  таким  же
непроходимым, но дед Эжен бодро взмахнул рукой, отобрал сумку и юркнул под
зловеще раскачивающийся на прутике арматуры бетонный обломок.


     - Поесть, я так понимаю, пока не хотите? - спросил  дед  Эжен,  пряча
сумку в шкаф и задвигая ее одеждой.
     Уля замотал головой, а Петро попросил чаю.
     Из окна Саркис видел только  руины,  горы  хлама  и  обвальные  осыпи
битого кирпича. Здание, что  напротив,  уцелело  наполовину,  а  на  крыше
Саркис с удивлением разглядел завалившуюся набок большую птицу, пронзенную
веером металлических прутьев. Странное  украшение!  Он  вспомнил  птицу  у
Лицея и подумал, что этой повезло меньше.
     Дверь соседней комнаты распахнулась, и в проеме возникла  удивительно
рыжая девочка с большой кружкой в руке.
     - А, ты уже дома, Ксения...
     Девочка прошла в комнату, отхлебнула из кружки и оглядела ребят.  Она
была на голову выше Саркиса и года на три-четыре старше.
     Минут через пять они уже пили чай из таких же  больших  и  необычайно
уютных кружек. Окна наливались мраком, и дед Эжен закрыл  их  ставнями,  а
потом задернул занавески.
     Саркис рассказал Ксении  о  проходе  через  улицы  и  тоннели.  Петро
сосредоточенно хлюпал чаем. Дед Эжен слушал рассеянно, пару раз хмыкнул, а
потом сказал:
     - Вы тут хозяйничайте, а я приберусь.
     И вышел.
     Ксения озабоченно посмотрела вслед, а потом спросила, не  было  ли  у
деда с собой канистры или фляги какой?
     Уля, честно глядя Ксении в глаза, сказал, что ни канистры,  ни  фляги
не видел.
     - Что же он тогда сейчас тянет? - И она, подтащив к себе за рукав Улю
с табуретом, положила ладонь ему на голову.
     - Ага, про сумку я не спросила, а там бутылки звякали. Чего только он
не пьет, - скорбно сообщила она. - Хоть бы разочек приболел, может, бросил
бы. У меня когда родители умерли, дед к себе взял, так он каждый день пил,
потом кричать начинал, плакал, в потолок кулаком грозил. Тогда  в  деревню
многих привезли, еды сначала не хватало, а он менял картошку  на  бутылку.
Потом дед однажды выпил сразу всю бутылку и полез на крышу. Упал и умер.
     - Как умер? - ахнул Петро и опасливо скосил глаза на дверь.
     - Евгений Николаевич  меня  в  распределителе  подобрал,  -  пояснила
Ксения. - Я ему неродная.
     Саркис не понял, о каком распределителе идет речь. Неожиданно в кухне
объявился веселый дед Эжен. Наливая себе чаю, немного промахнулся, плеснув
из огромного эмалированного чудовища с кривым носиком мимо кружки.
     Ксения молча следила за ним, а потом негромко сказала:
     - Помрешь. Вот завтра и помрешь!
     Дед Эжен хитро улыбнулся и высунул язык.
     - Врете, сударыня, не помру я завтра. И послезавтра не  помру.  Когда
почуешь мою смерть, так, наоборот, сто лет наобещаешь. Как пил, так и пить
буду!
     И неожиданно заплакал.
     -  Первый  раз  выпил,  когда   в   институте   приказ   зачитали   о
расформировании. Со страху спирту ахнул,  сутки  валялся,  а  когда  домой
приполз, моих уже... уже... Всех увезли и закопали! Я  только  и  остался,
потому что пьяный был, а надо бы и мне с ними. Вот и пью, а все не сдохну.
Они там, а я здесь один...
     - Не один, - Ксения погладила его по голове. - Хочешь, я  пойду  тебе
из шкафа еще принесу?
     - Вот не надо! - вскинулся дед  Эжен.  -  Что,  скоро  шарик  в  лузу
хлопнется? Ты ругай меня, ругай!
     Старик  быстро  успокоился,  достал  из  фризера  коробку  с  рыбными
палочками и высыпал в вазу.
     - Митя спит? - спросил он у Ксении.
     - Кто знает, когда он спит! - пожала она плечами.
     - Ну, загляните к нему, а я тут посижу.
     Из большой комнаты они прошли в соседнюю, заставленную  стеллажами  с
пластиковыми коробками.  Широкая  кровать  у  окна  была  накрыта  красным
блестящим покрывалом с золотыми драконами.
     У двери в смежную  комнату  Ксения  прислушалась.  Пожала  плечами  и
осторожно открыла ее.
     - Ты не спишь? - негромко спросила она. - У нас гости.
     Мальчики вошли в комнату. У Саркиса сперло дыхание от резкого запаха.
Петро кашлянул, Уля отшатнулся, но,  морща  нос,  все  же  стерпел.  Пахло
одновременно всем!  Сладковатые  цветочные  запахи  мешались  с  противной
химией, а исходящие дымом тлеющие палочки в  вазе  наполняли  и  без  того
спертый воздух запахом... Свежего навоза, решил Уля.
     Комната казалась пустой. Когда глаза привыкли  к  дымному  полумраку,
гости разглядели в углу небольшой ковер, а на ковре сидел, скрестив  ноги,
худой парень с оттопыренными ушами и стриженой головой. Он был  закутан  в
клетчатый плед. Свободной рукой  медленно  водил  перед  собой,  выискивая
что-то расширенными зрачками, словно ловил комара.
     Резкий мах ладони - и Митя  торжествующе  сжимает  кулак.  Глаза  его
заблестели, и он радостно объявил Ксении:
     - Поймал! Красную точку поймал, такое один раз в жизни бывает!
     Разжал ладонь и удовлетворенно вздохнул.
     Петро разочарованно спросил:
     - А где же точка?
     - А где твои грабли? - отозвался Митя, не отрывая глаз от ладони.
     Сердито засопев, Петро оглянулся  на  друзей.  Уля  подмигнул  ему  и
покрутил пальцем у виска.
     Стены комнаты были  оклеены  плакатами  с  яркими  цветными  пятнами,
вместо занавесок висели  полосы  зеркальной  ткани,  а  на  большом  столе
громоздились банки, пластиковые емкости и высокие мензурки.  Столешница  -
вся в темных потеках, выжатый тюбик с клейкими остатками прилип к  краю  и
глупо торчал, не падая.
     - Вы химией занимаетесь? - поинтересовался Уля.
     Митя поднял глаза и внимательно оглядел его.
     - Химией тоже, Великий Мудрец, - ответил он. - Не  спрашивай  о  том,
что знаешь сам. Пусть тебе на  все  ответит  Разрушитель.  -  И  он  ткнул
пальцем в Саркиса.
     Саркис хотел спросить - какой смысл в его словах, но тут Митя  кряхтя
поднялся и подошел к ним.
     - Вы тоже путешественники? - спросил он.
     Саркис кивнул.
     - Где вы сейчас находитесь? - продолжал вопрошать Митя.
     - Здесь находимся, - сердито ответил Петро.
     - Густяк! - выкатил глаза Митя. - Как  это  вам  удается?  Я  уже  на
полпути из квадратного ничто в круглое ничто. Но здесь не нахожусь... - Он
уважительно посмотрел на Петра.
     Давно, когда Петро еще был маленьким, он видел таких дурных  хлопцев.
В Харькове их  было  немало  -  нажуются  чумной  резинки  и  валяются  на
парапете. Хоть часами слушай - ничего не поймешь. Несколько раз он  видел,
как на них устраивала облаву санитарная станция. Смешно - их ногами месят,
а они глаза закрыли и ползут в разные стороны, а один в воду хепнулся, так
его чуть со смеху не утопили.
     Вот и Митя, наверно, из этих. Петро выразительно посмотрел на  Улю  и
Саркиса, а потом сказал: "Спокойной ночи" и попятился к двери.


     На кухне дед Эжен домывал кружки. Плотно  завернул  кран,  отложил  в
сторону грязное полотенце и развесил кружки по  гвоздям,  вбитым  в  торец
навесного шкафчика. Последнюю кружку он пристроил рядом с гвоздем.  Кружка
упала. Дед нагнулся, поднял, примерился, сощурив глаз, и лихо надел  ручку
на гвоздь. Гвоздь выпал из гнезда, и кружка снова грохнулась об пол.
     Старик  погрозил  кулаком  углам,  потянулся  за  кружкой,   но   она
откатилась под стол.
     - Ах, вот как! - грозно сказал он. - Сейчас Ксению позову.
     - Что там? - спросила, возникая в дверях Ксения.
     В соседней комнате шумели  мальчики,  укладываясь  спать  на  большом
ковре. Ксения прикрыла дверь.
     - Опять шалят, - с досадой произнес д