елое состояние! Где я возьму
такие деньги?
     - Опять же,  это ваша забота,  -  безразлично пожал плечами Стэн.  -  Либо
платите пошлину, либо убирайтесь прочь из Мышковича. К вашему сведению, недавно
я,  как воевода Гаалосага,  своим указом установил обязательный для всех портов
нашей земли минимальный размер пошлины на  рабов в  семьдесят золотых.  Так что
советую вам попытать счастья в Ибрии,  если не хотите плыть со своим товаром аж
в Северное Поморье. Или же поворачивайте обратно и попытайтесь проникнуть через
Тегинский пролив в Срединное море. Насколько мне известно, во Влохии есть спрос
на чернолюдов.
     - В Ибрии полно рабов-маури,  -  запричитал купец. - Я не окуплю там своих
затрат.  В  северных водах эти скоты подохнут от холода,  а в Тегинском проливе
спасу нет от  маурийских пиратов -  и  вы  это прекрасно знаете!  Вы душите мою
торговлю, государь...
     Стэн резко перебил его:
     - Я  душу не торговлю,  а работорговлю,  господин Антич.  Это разные вещи.
Кстати, вы слав?
     Пал  Антич  растерянно заморгал,  сбитый с  толку внезапной переменой темы
разговора.
     - Я...  По отцу я слав, ваша светлость. Моя мать была из гаалов, но это не
запрещает мне...
     - В том-то вс„ дело!  Шесть веков назад наши предки-славы пришли с востока
и  завоевали Западный Край.  Они покорили много народов,  в  том числе и  народ
вашей матери.  Но они не обратили покор„нные народы в рабов, а предпочли жить с
ними,  как с равными. Там же, где рабство существовало, оно было отменено. Наши
предки были  свободолюбивыми людьми,  превыше всего  они  ценили свободу -  как
свою,  так и  чужую,  -  и  люто ненавидели неволю.  -  Стэн на секунду умолк и
устремил на Пала Антича уничтожающий взгляд. - А вы что делаете, жалкий потомок
великих пращуров? Возрождаете рабство, против которого боролись ваши предки - и
славы, и гаалы! Неужто вы забыли, что сказано в Золотой Хартии: "Всякий человек
в Империи есть свободен и может принадлежать токмо самому себе"?
     - Но ведь император... - уже ради проформы пытался протестовать Пал Антич.
     - Катитесь вы к ч„рту...  -  Стэн лишь в последний момент сдержался, чтобы
не добавить:  "со своим императором". - Значит так. Не позже, чем через час, вы
должны поднять паруса и  покинуть порт,  иначе ваше  судно будет арестовано,  а
весь товар конфискован за  неуплату пошлины.  Можете отправляться куда угодно -
хоть в Ибрию,  хоть на северное побережье,  хоть в Серединное море,  а хоть и в
саму преисподнюю,  - мне безразлично. Наш разговор закончен, господин Антич. Вы
свободны.
     Стэн  повернулся к  нему  спиной.  Работорговец порывался было  продолжить
спор,  но  стражники,  уже не  церемонясь,  оттеснили его от  главного причала.
Смирившись, наконец, с поражением, Пал Антич попл„лся к своей шлюпке; вслед ему
сыпались насмешки и оскорбления.
     - А вы здорово приструнили мерзавца! - одобрительно произн„с Иштван. - Мне
понравилось, как вы говорили о наших предках.
     Прищурившись,  Стэн посмотрел на рейд. Шлюпки с "Князя Всевлада" и "Святой
Илоны" уже готовились к возвращению на берег.
     - Это всего лишь слова,  -  сказал он. - На самом деле наши предки не были
столь  трогательно великодушны к  побежд„нным...  Впрочем,  сейчас меня  больше
волнует не  прошлое,  а  будущее.  По  правде  говоря,  мне  глубоко плевать на
чернолюдов.  Если за грошовые побрякушки они продают друг друга в  рабство,  то
так им и надо, они не заслуживают свободы. Но я категорически против их ввоза в
Западный Край.  Рабы -  самая большая угроза для государства;  они похуже,  чем
любые внешние враги.  Именно рабы погубили Древнюю Империю -  они же  погубят и
нашу,  если мы  вовремя не  остановим работорговлю.  Пока что  чернолюды у  нас
диковинка,  они дорого стоят,  и покупают их лишь разжиревшие князья и жупаны -
развлечения ради и для того, чтобы было чем хвастаться перед соседями. Но когда
чернолюдов начнут ввозить тысячами и  продавать по  несколько динаров за  душу;
когда помещики станут сгонять со  своих земель вольных крестьян и  сажать на их
место рабов,  а  оставшиеся без средств к существованию крестьяне целыми с„лами
пойдут в лесные разбойники;  когда в цехах и мануфактурах будут трудиться рабы,
а  толпы  нищих,  мающихся  от  безделья горожан  будут  бродить  по  улицам  и
выпрашивать у власть имущих хлеба и зрелищ... Вот тогда начн„тся великая смута!
- Стэн вздохнул.  -  Ну, ладно. Пока ещ„ не стемнело, я хочу побывать в часовне
моей матушки.  Вы,  Иштван,  дождитесь своих людей и ступайте с ними в замок. Я
скоро вернусь,  а вы тем временем потолкуйте с Волчеком.  Вам есть что обсудить
перед дальней дорогой.
     - Да уж,  ваша светлость,  -  кивнул Иштван.  -  Теперь нам нужно о многом
поговорить. Боюсь, нас ожидает бессонная ночь.
     "Меня  тоже",  -  подумал Стэн,  затем  кликнул своего оруженосца и  велел
подать коня.
     Часовня святой  Илоны  была  воздвигнута на  возвышенности у  самого моря,
откуда,  как  на  ладони,  обозревался вход  в  бухту.  Девять лет  назад здесь
разыгралась драма,  отголоски  которой  прогремели по  всему  Западному Краю  и
покрыли имя матери Стэна немеркнущей славой.
     Сам  Стэн не  был  свидетелем тех событий.  Тогда он  находился на  севере
Гаалосага,  поскольку возникла реальная угроза массового вторжения с  Сильтских
островов (уже там Стэн получил известие,  что его отец,  князь Всевлад, погиб в
Ютланне).  Правившие  островами  колдуны-друиды,  пользуясь  тем,  что  Империя
погрязла в войне с Норландом,  возобновили морские набеги на северное побережье
Гаалосага.  Как  оказалось впоследствии,  это  был  лишь отвлекающий ман„вр,  и
тогдашний земельный воевода слишком поздно разгадал коварный замысел друидов. В
то  самое время,  когда почти все незанятые в  норландской кампании войска были
сосредоточены на севере, юго-запад Гаалосага остался практически незащищ„нным -
и именно туда друиды направили свой главный удар,  намереваясь в первую очередь
захватить порт  Мышкович.  Их  огромная армада,  сделав  большой крюк,  успешно
избежала внимания имперских дозорных и  незамеченной вошла  в  воды  Ибрийского
моря.
     Утром 11  червеца жители Мышковича увидели на горизонте множество парусов.
Всякие  сомнения  относительно цели  прибытия непрошеных гостей  исчезли  после
того,  как те  без лишних церемоний потопили два сторожевых корабля и  рыбацкую
шхуну,  которая ещ„ на  рассвете вышла на  промысел и  не  сумела уклониться от
встречи  с  вражеской армадой.  А  когда  наблюдатели по  некоторым характерным
признакам установили принадлежность приближавшихся кораблей  к  военному  флоту
друидов,  в городе началась паника. Люди были наслышаны о жестокости островитян
и знали, что пощады не будет никому. Мужчины сажали женщин, детей и стариков на
лодки и  баржи и  отправляли их вверх по реке,  а сами стали готовиться принять
неравный бой; для этих целей комендант гарнизона реквизировал все находящиеся в
порту торговые и рыболовные судна.  Защитники города прекрасно понимали, что их
поражение неминуемо, и мало кто дожив„т до вечера - слишком уж велики были силы
захватчиков.  Но отступать они не собирались -  нужно было выиграть время, хоть
ненадолго задержать врага,  чтобы  известие о  нападении друидов успело достичь
ближайших замков и городов,  чтобы престарелые родители,  малые детишки, ж„ны и
с„стры  ушли  как  можно  дальше  вглубь  страны  и  оказались в  относительной
безопасности. Мужчины Мышковича готовились дорого отдать свои жизни...
     И  тут  вмешалась княгиня Илона,  которая чуть  раньше  наотрез отказалась
покинуть город вместе с  другими женщинами.  Своей властью она  строго-настрого
запретила кораблям покидать гавань  до  особого  распоряжения,  а  сама,  велев
никому е„ не сопровождать,  поднялась на возвышенность у моря, откуда был виден
весь  грозный флот  друидов,  который неумолимо приближался к  берегу.  Княгиня
слыла человеком во  всех отношениях незаурядным,  и  сведущие люди решили было,
что  она  пытается  определить наиболее  выгодную  диспозицию войск  защитников
города...
     Как  вдруг,  по  единодушному утверждению очевидцев,  княгиня засияла!  Е„
стройную фигуру окутал голубой светящийся ореол,  а многие клялись,  что видели
парящий над е„  головой золотой нимб.  В  то время,  как большинство свидетелей
этого чуда замерли в оцепенении, а некоторые особо нервные грохнулись в обморок
или попадали на колени и  стали молиться,  самые отчаянные храбрецы бросились к
возвышенности.  Однако шагах в  десяти -  пятнадцати от  княгини они  словно бы
натолкнулись на невидимую упругую стену и не смогли двинуться дальше.
     Между тем княгиня протянула руки в направлении кораблей друидов,  из обеих
е„ ладоней вырвались ослепительно-яркие ж„лтые лучи и ударили в корпус флагмана
захватчиков.  Судно тут же вспыхнуло,  как былинка,  и,  охваченное пламенем от
носа до кормы, превратилось в один огромный пылающий на воде факел.
     Считавшие  себя  обреч„нными  защитники  города  не   успели  как  следует
изумиться,  когда  ещ„  два  корабля друидов разделили участь  своего флагмана.
Потом ещ„, и ещ„... Огромная армада захватчиков таяла на глазах. В море бушевал
грандиозный пожар. Лишь нескольким десяткам островитян удалось покинуть горящие
корабли и вплавь добраться до берега.  Они пытались сдаться в плен,  но всех их
безжалостно убивали на месте.
     Когда последний корабль друидов был уничтожен, княгиня Илона повернулась к
своим подданным и  подняла руку в прощальном жесте.  Те,  кто стоял у незримого
барьера,  видели,  как она улыбнулась.  Затем сияющий ореол отделился от не„ и,
сохраняя очертания е„  фигуры,  взмыл в  небо,  а  сама она,  как  подкошенная,
рухнула наземь.  Ограждавшая е„ невидимая стена тотчас исчезла, наиболее смелые
из храбрецов сразу же подбежали к княгине,  чтобы оказать ей помощь,  -  но она
уже была мертва. А на е„ губах навечно застыла печальная улыбка...
     Благодаря тому,  что  свидетелями происшедшего были  в  основном  взрослые
мужчины, не склонные к истеричному фантаз„рству, рассказы большинства очевидцев
в   целом  соответствовали  действительности  и   даже  в   деталях  не   очень
противоречили,   а  скорее  взаимно  дополняли  друг  друга.   Уже  потом,  при
пересказах,  всплыли вымышленные подробности - как-то: явление лика Господнего,
пение хора ангелов и прочее,  -  но общей картины они не искажали,  лишь слегка
приукрашивая е„.
     Никто в Мышковиче не сомневался,  что сила, позволившая княгине остановить
вторжение  друидов,   была  ниспослана  ей  свыше.   Правда,   поначалу  многих
обескуражила е„  смерть,  однако  епископ Мышковицкий быстро наш„л  объяснение:
дескать,  Отец Небесный,  даровав ей такое огромное могущество, не мог оставить
е„  на  бренной  земле,  а  потому  призвал  к  себе.  Впоследствии  это  стало
официальной точкой зрения церкви.
     Стэн  и  сам  чуть  было  не  уверовал  в  божественное  вмешательство.  К
семнадцати годам он  уже  вполне овладел своими способностями и  имел более или
менее ч„ткое представление о границах возможного;  однако то, что совершила его
мать,  не вкладывалось ни в какие мыслимые рамки. И все его сородичи-Конноры, с
которыми  он  обсуждал  случившееся,  высказывали сво„  откровенное недоумение.
"Обладай мы хоть малой толикой такого могущества,  -  резонно утверждали они, -
нам не пришлось бы жить в подполье, скрывая от людей свои способности. Мы давно
бы  стали  властелинами мира".  Впрочем,  недоумение  и  замешательство длились
недолго.  Вскоре им на смену пришло глубокое потрясение,  когда выяснилось, что
княгиня Илона  прибегла к  помощи Высших Сил  -  тех  самых,  которые мгновенно
убивают любого,  кто  посмеет прикоснуться к  ним.  Е„  смерть  наступила не  в
результате перенапряжения,  как  полагал кое-кто;  она  была обречена с  самого
начала  и  полностью  отдавала  себе  отч„т  в  последствиях  своего  поступка.
Фактически,  она получила смертельный удар, едва лишь вызвав Высшие Силы, а вс„
то  время,  которое понадобилось для уничтожения эскадры друидов,  жизнь в  ней
держалась  лишь  благодаря  отчаянным  усилиям  одиннадцати  е„   собратьев  по
Искусству - незримых, но отнюдь не пассивных участников беспрецедентной схватки
с дикой, необузданной стихией...
     Когда Стэн  узнал это,  он  стал ещ„  больше восхищаться поступком матери.
Ведь  она  прекрасно понимала,  что  ид„т  на  верную смерть без  единого шанса
выжить.  Если каждый из защитников города,  готовясь к бою, сознательно или нет
ещ„  тешил себя слабой надеждой,  что именно ему посчастливится уцелеть,  то  у
княгини не было никакой надежды. Она знала, что умр„т, - и умерла, спасая жизни
тысяч и  тысяч людей.  Порой Стэн задумывался над тем,  как бы он пов„л себя на
месте  матери,  и  всякий раз,  стараясь быть  честным перед собой,  приходил к
неутешительному  выводу,   что  у   него  не   достало  бы  мужества  на  такое
самопожертвование.  Разумеется, он не бежал бы от врага, трусливо поджав хвост,
а  вместе с  другими сражался бы до последнего и,  возможно,  погиб бы -  хотя,
скорее всего,  сумел бы спастись.  Так что Стэн был искренен с Иштваном,  когда
сказал,  что  не  смог бы  повторить подвиг матери.  Для  этого он  считал себя
слишком эгоистичным...
     Оставив снаружи свою небольшую свиту -  двух стражников и оруженосца, Стэн
вош„л  внутрь  часовни.   В  крохотной  передней  комнате  он  получил  из  рук
молчаливого монаха-служителя свечу,  как положено,  вн„с пожертвование и ещ„ на
несколько секунд задержался,  дожидаясь благословения.  Сообразив, чего от него
хотят,  монах  неловко  осенил  Стэна  знамением Истинной  Веры  и  еле  слышно
пробормотал:  "Да  пребудет с  тобой  Отец  Небесный и  Сын  Его,  Господь  наш
Спаситель.   Аминь".   Подобно  прочим  священнослужителям  низшего  ранга,  он
испытывал смущение,  благословляя сына святой. Стэн поблагодарил его и прош„л в
усыпальницу.
     Прикрыв за собой дверь, он немного постоял, привыкая к тусклому освещению,
а заодно убедился,  что в часовне находится лишь два посетителя. Стэн собирался
прийти сюда  ещ„  дн„м,  но  решил  подождать до  вечера,  чтобы  застать здесь
поменьше  народа.   Он  хотел  побыть  наедине  с   матерью  и  надеялся,   что
присутствующие  поймут  его  желание.   Ну,   а  если  они  окажутся  не  очень
сообразительными,  он ненавязчиво внушит им эту мысль.  Те же, кто явится вслед
за ним, будут предупреждены его свитой и подождут снаружи.
     Стэн окунул пальцы в сосуд со святой водой, затем прикоснулся ими к своему
лбу и  направился по  узкому проходу между рядами деревянных скамеек к  алтарю.
Посетители - молодые мужчина и женщина, скорее всего, супружеская чета, - узнав
его,  почтительно склонили  головы,  когда  он  проходил мимо.  А  когда  Стэн,
преклонив колени у  алтаря,  устанавливал зажж„нную свечу перед образом матери,
за его спиной послышался скрип двери.  Даже не оборачиваясь,  он знал,  что это
вышли прежние посетители,  а  не  вошли новые.  В  часовне он  остался один,  и
никакого внушения делать не потребовалось.
     Стэн поднялся с  колен,  отступил от алтаря и сел на скамью в первом ряду.
Не  отрываясь,  он  смотрел на  икону  матери,  которая была  достаточно хорошо
освещена пламенем двух десятков свечей,  оставленных паломниками.  На этом фоне
статуя Господа Спасителя, скромно терялась в общем полумраке часовни.
     Раньше эта  икона была просто портретом,  написанным ещ„ при жизни княгини
Илоны  одним  молодым,   но  очень  талантливым  художником.  Когда  мать  была
канонизирована и на месте е„ захоронения началось строительство часовни,  Стэн,
которому не  нравилось,  как  обычно изображают лики святых,  немедленно вызвал
автора и  велел ему переделать портрет в  икону.  То,  что получилось в  итоге,
вполне удовлетворило Стэна,  но деятелей церкви отнюдь не привело в восторг,  а
некоторых даже шокировало.  Они возражали (и,  в сущности,  были правы), что на
иконе изображена земная женщина,  а  не  святая;  однако Стэн упорствовал и,  в
конце концов,  настоял на сво„м. Икона была освящена и установлена в только что
построенной часовне.  А  окрыл„нный своим  успехом молодой художник вскоре стал
известным церковным живописцем.  Его иконы и фрески порой вызывали бурю критики
со  стороны  ортодоксальных священнослужителей,  зато  очень  нравились простым
верующим.
     Стэн  глядел  на  озар„нное  ласковой  улыбкой  милое  лицо  в  обрамлении
светло-русых волос, и перед его внутренним взором предстала живая мать - такая,
какой  она  была  девять лет  назад,  когда он  прощался с  ней,  отправляясь с
остатками мышковицкого войска на север Гаалосага.  Тогда они ещ„ не знали,  что
видятся в последний раз...
     "Матушка,  -  думал Стэн. - Сегодня я должен принять решение. Очень важное
решение,  которое повлияет не только на мою судьбу и судьбу Марики, но также на
судьбы тысяч,  миллионов людей и целых народов. Ты знаешь: я никогда не избегал
ответственности,   но  такая  огромная  ноша  пугает  меня.   Это  неправильно,
ненормально,  когда столь многое зависит от одного-единственного человека.  Тем
не менее,  так сложились обстоятельства,  и теперь я должен сделать выбор. Я не
имею права на ошибку,  но я  не знаю,  где правда,  и  понятия не имею,  где е„
искать.  Я стою на перепутье -  кто укажет мне верную дорогу?  Мо„ сердце?  Оно
молчит и только болезненно ноет. Мой разум? Он в смятении. Собратья-Конноры? Их
взгляды разделились,  каждый уверен в своей правоте и не ведает моих сомнений -
ведь над ними не довлеет бремя ответственности за мой выбор. Так что решение за
мной -  и я же один за вс„ в ответе.  Как бы ты поступила на мо„м месте,  мама?
Как поступил бы отец? Как поступить мне?.."
     Красивая русоволосая женщина ласково улыбалась ему  и  как будто говорила:
"Это решать тебе, сынок. Я свою миссию на земле выполнила, теперь твой чер„д".
     Позади дважды скрипнула дверь  -  открываясь и  закрываясь.  Углубл„нный в
свои мысли Стэн не сразу среагировал на это непрошеное вторжение,  а  потом уже
не  успел возмутиться.  Он  услышал тихое шуршание ш„лковых юбок,  звук  л„гких
шагов, ноздри ему приятно защекотал такой знакомый едва уловимый запах, который
нельзя было спутать ни с чем другим -  ни у кого,  кроме Марики,  не было таких
духов.
     "И где она их только бер„т?" -  в который раз подумал Стэн.  Подумал чисто
машинально,  по привычке. Он уже неоднократно пытался выведать у сестры, откуда
у  не„ берутся эти духи и некоторые другие предметы женского туалета.  Стэн был
не только князем,  феодальным правителем,  но также и торговым магнатом; он мог
себе   представить,   какие   барыши   принесла  бы   ему   торговля  подобными
"безделушками"...
     Спустя пару  секунд мимо  Стэна прошла к  алтарю юная  девушка в  нарядном
т„мно-синем платье с  оборками из  тончайших кружев;  л„гкий красный капор лишь
частично прикрывал е„ роскошные медово-золотистые волосы. Опустившись на колени
у  алтаря,  она поставила свечу перед иконой матери,  затем поднялась и села на
скамью рядом с  братом.  Е„  тонкие белые пальцы прикоснулись к  его  загорелой
руке.
     - В порту мне сказали,  что ты здесь,  - произнесла она не громко, но и не
ш„потом.
     Стэн  нежно  сжал  мягкую т„плую ладошку сестры,  как  всегда млея  от  е„
прикосновения.  Если  их  мать,  княгиня Илона,  по  словам священников,  стала
ангелом на небе,  то Марика,  вне всяких сомнений, была ангелом земным - хоть и
обладала  далеко  не  ангельским  характером.   Хрупкая,  изящная  блондинка  с
трогательно прекрасным лицом  и  потрясающе невинными глазами  цвета  весеннего
неба,  Марика  разительно отличалась от  Стэна  -  смуглого кареглазого шатена,
высокого,   коренастого,   с   несколько  грубоватыми,   хоть  и  не  лиш„нными
своеобразной  привлекательности,   чертами  лица.  Глядя  на  них  со  стороны,
неосведомл„нный человек ни  за  чт