мое желание
бежать куда гопало, бежать без оглядки, чтобы только не видеть Молчаливого
отчаяния голодной семьи.

Просить милостыни? Он уже попробовал это средство сегодня два раза. Но в
первый раз какой-то господин в енотовой шубе прочел ему наставление, что
надо работать, а не клянчить, а во второй - его обещали отправить в полицию.

Незаметно для себя Мерцалов очутился в центре города, у ограды густого
общественного сада. Так как ему пришлось все время идти в гору, то он
запыхался и почувствовал усталость. Машинально он свернул в калитку и,
пройдя длинную аллею лип, занесенных снегом, опустился на низкую садовую
скамейку.

Тут было тихо и торжественно. Деревья, окутанные в свои белые ризы, дремали
в неподвижном величии. Иногда с верхней ветки срывался кусочек снега, и
слышно было, как он шуршал, падая и цепляясь за другие ветви. Глубокая
тишина и великое спокойствие, сторожившие сад, вдруг пробудили в
истерзанной душе Мерцалова нестерпимую жажду такого же спокойствия, такой
же тишины.

"Вот лечь бы и заснуть, - думал он, - и забыть о жене, о голодных детях, о
больной Машутке". Просунув руку под жилет, Мерцалов нащупал довольно
толстую веревку, служившую ему поясом. Мысль о самоубийстве совершенно ясно
встала в его голове. Но он не ужаснулся этой мысли, ни на мгновение не
содрогнулся перед мраком неизвестного.

"Чем погибать медленно, так не лучше ли избрать более краткий путь?" Он уже
хотел встать, чтобы исполнить свое страшное намерение, но в это время в
конце аллеи послышался скрип шагов, отчетливо раздавшийся в морозном
воздухе. Мерцалов с озлоблением обернулся в эту сторону. Кто-то шел по
аллее. Сначала был виден огонек то вспыхивающей, то потухавшей сигары.
Потом Мерцалов мало-помалу мог разглядеть старика небольшого роста, в
теплой шапке, меховом пальто и высоких калошах. Поравнявшись со скамейкой,
незнакомец вдруг круто повернул в сторону Мерцалова и, слегка дотрагиваясь
до шапки, спросил:

- Вы позволите здесь присесть?

Мерцалов умышленно резко отвернулся от незнакомца и подвинулся к краю
скамейки. Минут пять прошло в обоюдном молчании, в продолжение которого
незнакомец курил сигару и (Мерцалов это чувствовал) искоса наблюдал за
своим соседом.

- Ночка-то Какая славная, - заговорил вдруг незнакомец. - Морозно... тихо.
Что за прелесть - русская зима!

Голос у него был мягкий, ласковый, старческий. Мерцалов молчал, не
оборачиваясь.

- А я вот ребятишкам знакомым подарочки купил, - продолжал незнакомец (в
руках у него было несколько свертков). - Да вот по дороге не утерпел,
сделал круг, чтобы садом пройти: очень уж здесь хорошо.

Мерцалов вообще был кротким и застенчивым человеком, но при последних
словах незнакомца его охватил вдруг прилив отчаянной злобы. Он резким
движением повернулся в сторону старика и закричал, нелепо размахивая руками
и задыхаясь:

- Подарочки!.. Подарочки!.. Знакомым ребятишкам подарочки!.. А я... а у
меня, милостивый государь, в настоящую минуту мои ребятишки с голоду дома
подыхают... Подарочки!.. А у жены молоко пропало, и грудной ребенок целый
день не ел... Подарочки!..

Мерцалов ожидал, что после этих беспорядочных, озлобленных криков старик
поднимется и уйдет, но он ошибся. Старик приблизил к нему свое умное,
серьезное лицо с седыми баками и сказал дружелюбно, но серьезным тоном:

- Подождите... не волнуйтесь! Расскажите мне все по порядку и как можно
короче. Может быть, вместе мы придумаем что-нибудь для вас.

В необыкновенном лице незнакомца было что-то до того спокойное и внушающее
доверие, что Мерцалов тотчас же без малейшей утайки, но страшно волнуясь и
спеша, передал свою историю. Он рассказал о своей болезни, о потере места,
о смерти ребенка, обо всех своих несчастиях, вплоть до нынешнего дня.
Незнакомец слушал, не перебивая его ни словом, и только все пытливее и
пристальнее заглядывал в его глаза, точно желая проникнуть в самую глубь
этой наболевшей, возмущенной души. Вдруг он быстрым, совсем юношеским
движением вскочил с своего места и схватил Мерцалова за руку. Мерцалов
невольно тоже встал.

- Едемте! - сказал незнакомец, увлекая за руку Мерцалова. - Едемте
скорее!.. Счастье ваше, что вы встретились с врачом. Я, конечно, ни за что
не могу ручаться, но... поедемте!

Минут через десять Мерцалов и доктор уже входили в подвал. Елизавета
Ивановна лежала на постели рядом со своей больной дочерью, зарывшись лицом
в грязные, замаслившиеся подушки. Мальчишки хлебали борщ, сидя на тех же
местах. Испуганные долгим отсутствием отца и неподвижностью матери, они
плакали, размазывая слезы по лицу грязными кулаками и обильно проливая их в
закопченный чугунок. Войдя в комнату, доктор скинул с себя пальто и,
оставшись в старомодном, довольно поношенном сюртуке, подошел к Елизавете
Ивановне. Она даже не подняла головы при его приближении.

- Ну, полно, полно, голубушка, - заговорил доктор, ласково погладив женщину
по спине. - Вставайте-ка! Покажите мне вашу больную.

И точно так же, как недавно в саду, что-то ласковое и убедительное,
звучавшее в его голосе, заставило Елизавету Ивановну мигом подняться с
постели и беспрекословно исполнить все, что говорил доктор. Через две
минуты Гришка уже растапливал печку дровами, за которыми чудесный доктор
послал к соседям, Володя раздувал изо всех сил самовар, Елизавета Ивановна
обворачивала Машутку согревающим компрессом... Немного погодя явился и
Мерцалов. На три рубля, полученные от доктора, он успел купить за это время
чаю, сахару, булок и достать в ближайшем трактире горячей пищи. Доктор
сидел за столом и что-то писал на клочке бумажки, который он вырвал из
записной книжки. Окончив это занятие и изобразив внизу какой-то
своеобразный крючок вместо подписи, он встал, прикрыл написанное чайным
блюдечком и сказал:

- Вот с этой бумажкой вы пойдете в аптеку... давайте через два часа по
чайной ложке. Это вызовет у малютки отхаркивание... Продолжайте согревающий
компресс... Кроме того, хотя бы вашей дочери и сделалось лучше, во всяком
случае пригласите завтра доктора Афросимова. Это дельный врач и хороший
человек. Я его сейчас же предупрежу. Затем прощайте, господа! Дай бог,
чтобы наступающий год немного снисходительнее отнесся к вам, чем этот, а
главное - не падайте никогда духом.

Пожав руки Мерцалову и Елизавете Ивановне, все еще не оправившимся от
изумления, и потрепав мимоходом по щеке разинувшего рот Володю, доктор
быстро всунул свои ноги в глубокие калоши и надел пальто. Мерцалов
опомнился только тогда, когда доктор уже был в коридоре, и кинулся вслед за
ним.

Так как в темноте нельзя было ничего разобрать, то Мерцалов закричал наугад:

- Доктор! Доктор, постойте!.. Скажите мне ваше имя, доктор! Пусть хоть мои
дети будут за вас молиться!

И он водил в воздухе руками, чтобы поймать невидимого доктора. Но в это
время в другом конце коридора спокойный старческий голос произнес:

- Э! Вот еще пустяки выдумали!.. Возвращайтесь-ка домой скорей!

Когда он возвратился, его ожидал сюрприз: под чайным блюдцем вместе с
рецептом чудесного доктора лежало несколько крупных кредитных билетов...

В тот же вечер Мерцалов узнал и фамилию своего неожиданного благодетеля. На
аптечном ярлыке, прикрепленном к пузырьку с лекарством, четкою рукою
аптекаря было написано: "По рецепту профессора Пирогова^1".

Я слышал этот рассказ, и неоднократно, из уст самого Григория Емельяновича
Мерцалова - того самого Гришки, который в описанный мною сочельник проливал
слезы в закоптелый чугунок с пустым борщом. Теперь он занимает довольно
крупный, ответственный пост в одном из банков, слывя образцом честности и
отзывчивости на нужды бедности. И каждый раз, заканчивая свое повествование
о чудесном докторе, он прибавляет голосом, дрожащим от скрываемых слез:

- С этих пор точно благодетельный ангел снизошел в нашу семью. Все
переменилось. В начале января отец отыскал место, Машутка встала на ноги,
меня с братом удалось пристроить в гимназию на казенный счет. Просто чудо
совершил этот святой человек. А мы нашего чудесного доктора только раз
видели с тех пор - это когда его перевозили мертвого в его собственное
имение Вишню. Да и то не его видели, потому что то великое, мощное и
святое, что жило и горело в чудесном докторе при его жизни, угасло
невозвратимо.

                      --------------------------------



Пирогов Николай Иванович (1810--1881) - выдающийся русский хирург, ученый и
педагог.



                                А.И. Куприн
                              Собачье счастье


Источник: | А.И. Куприн. Собрание сочинений в 5 т. Том 1. Библиотека
"Огонђк" |
----------------------------------------------------------------------------
Издательство: | Москва, 1982. Издательство Правда |
----------------------------------------------------------------------------
Ocr, проверка: | Читальный зал |

                      --------------------------------



Впервые опубликованно в газете "Волынь", 1896, ‘ 192, 1 сентября.

                      --------------------------------


Было часов шесть-семь хорошего сентябрьского утра, когда полуторагодовалый
пойнтер Джек, коричневый, длинноухий веселый пес, отправился вместе с
кухаркой Аннушкой на базар. Он отлично знал дорогу и потому уверенно бежал
все время впереди, обнюхивая мимоходом тротуарные тумбы и останавливаясь на
перекрестках, чтобы оглянуться на кухарку. Увидев в ее лице и походке
подтверждение, он решительно сворачивал и пускался вперед оживленным
галопом.

Обернувшись таким образом около знакомой колбасной лавки, Джек не нашел
Аннушки. Он бросился назад так поспешно, что даже его левое ухо завернулось
от быстрого бега. Но Аннушки не было видно и с ближнего перекрестка. Тогда
Джек решился ориентироваться по запаху. Он остановился и, осторожно водя во
все стороны мокрым подвижным носом, старался уловить в воздухе знакомый
запах Аннушкиного платья, запах грязного кухонного стола и серого мыла. Но
в эту минуту мимо Джека прошла торопливой походкой какая-то женщина и,
задев его по боку шуршащей юбкой, оставила за собою сильную струю
отвратительных китайских духов. Джек досадливо махнул головою и чихнул, -
Аннушкин след был окончательно потерян.

Однако пойнтер вовсе не пришел от этого в уныние. Он хорошо был знаком с
городом и потому всегда очень легко мог найти дорогу домой: стоило только
добежать до колбасной, от колбасной - до зеленной лавки, затем повернуть
налево мимо большого серого дома, из подвалов которого всегда так вкусно
пахло пригорелым маслом, - и он уже на своей улице. Но Джек не торопился.
Утро было свежее, яркое, а в чистом, нежно-прозрачном и слегка влажном
воздухе все оттенки запахов приобретали необычайную тонкость и
отчетливость. Пробегая мимо почты с вытянутым, как палка, хвостом и
вздрагивающими ноздрями, Джек с уверенностью мог сказать, что не более
минуты тому назад здесь останавливался большой, мышастый, немолодой дог,
которого кормят обыкновенно овсянкой.

И действительно, пробежав шагов двести, он увидел этого дога, трусившего
степенной рысцой. Уши у дога были коротко обрезаны, и на шее болтался
широкий истертый ремень.

Дог заметил Джека и остановился, полуобернувшись назад. Джек вызывающе
закрутил кверху хвост и стал медленно подходить к незнакомцу, делая вид,
будто смотрит куда-то в сторону. Мышастый дог сделал то же со своим хвостом
и широко оскалил белые зубы. Потом они оба зарычали, отворотив друг от
друга морды и как будто бы захлебываясь.

"Если он мне скажет что-нибудь оскорбительное для моей чести или для чести
всех порядочных пойнтеров вообще, я вцеплюсь ему в бок, около левой задней
ноги, - подумал Джек. - Дог, конечно, сильнее меня, но он неповоротлив и
глуп. Ишь, стоит болван боком и не подозревает, что открыл весь левый фланг
для нападения".

И вдруг... Случилось что-то необъяснимое, почти сверхъестественное.
Мышастый дог внезапно грохнулся на спину, и какая-то невидимая сила
повлекла его с тротуара. Вслед за этим та же невидимая сила плотно охватила
горло изумленного Джека... Джек уперся передними ногами и яростно замотал
головой. Но незримое "что-то" так стиснуло его шею, что коричневый пойнтер
лишился сознания.

Он пришел в себя в тесной железной клетке, которая тряслась по камням
мостовой, дребезжа всеми своими плохо свинченными частями. По острому
собачьему запаху Джек тотчас же догадался, что клетка уже много лет служила
помещением для собак всех возрастов и пород. На козлах впереди клетки
сидели два человека наружности, не внушавшей никакого доверия.

В клетке уже собралось довольно многочисленное общество. Прежде всего Джек
заметил мышастого дога, с которым он чуть не поссорился на улице. Дог
стоял, уткнувши морду между двумя железными палками, и жалобно повизгивал,
между тем как его тело качалось взад и вперед от тряски. Посредине клетки
лежал, вытянувши умную морду между ревматическими лапами, старый белый
пудель, выстриженный наподобие льва, с кисточками на коленках и на конце
хвоста. Пудель, по-видимому, относился к своему положению с философским
стоицизмом, и, если бы он не вздыхал изредка и не помаргивал бровями, можно
было бы подумать, что он спит. Рядом с ним сидела, дрожа от утреннего
холода и волнения, хорошенькая, выхоленная левретка с длинными, тонкими
ножками и остренькой мордочкой. Время от времени она нервно зевала, свивая
при этом трубочкой свой розовый язычок и сопровождая каждый зевок длинным
тонким визгом... Ближе к заднему концу клетки плотно прижалась к решетке
черная гладкая такса с желтыми подпалинами на груди и бровях. Она никак не
могла оправиться от изумления, которое придавало необыкновенно комичный вид
ее длинному, на вывороченных низких лапках, туловищу крокодила и серьезный
мордочке с ушами, чуть не волочившимися по полу.

Кроме этой более или менее светской компании, в клетке находились еще две
несомненные дворняжки. Одна из них, похожая на тех псов, что повсеместно
зовутся Бутонами и отличаются низменным характером, была космата, рыжа и
имела пушистый хвост, завернутый в виде цифры 9. Она попала в клетку раньше
всех и, по-видимому, настолько освоилась со своим исключительным
положением, что давно уже искала случая завязать с кем-нибудь интересный
разговор. Последнего пса почти не было видно; он забился в самый темный
угол и лежал там, свернувшись клубком. За все время он только один раз
приподнялся, чтобы зарычать на близко подошедшего к нему Джека, но и этого
было довольно для возбуждения во всем случайном обществе сильнейшей
антипатии к нему. Во-первых, он был фиолетового цвета, в который его
вымазала шедшая на работу артель маляров. Во-вторых, шерсть на нем стояла
дыбом и при этом отдельными клоками. В-третьих, он, очевидно, был зол,
голоден, отважен и силен; это сказалось в том решительном толчке его
исхудалого тела, с которым он вскочил навстречу опешившему Джеку.

Молчание длилось с четверть часа. Наконец Джек, которого ни в каких
жизненных случаях не покидал здравый юмор, заметил фатовским тоном:

- Приключение начинает становиться интересным. Любопытно, где эти
джентльмены сделают первую станцию?

Старому пуделю не понравился легкомысленный тон коричневого пойнтера. Он
медленно повернул голову в сторону Джека и отрезал с холодной насмешкой:

- Я могу удовлетворить ваше любопытство, молодой человек. Джентльмены
сделают станцию в живодерне.

- Как!.. Позвольте... виноват... я не расслышал, - пробормотал Джек,
невольно присаживаясь, потому что у него мгновенно задрожали ноги. - Вы
изволили сказать: в жи...

- Да, в живодерне,- подтвердил так же холодно пудель и отвернулся.

- Извините... но я вас не совсем точно понял... Живодерня... Что же это за
учреждение - живодерня? Не будете ли вы так добры объясниться?

Пудель молчал. Но так как левретка и такса присоединились к просьбе Джека,
то старик, не желая оказаться невежливым перед дамами, должен был привести
некоторые подробности.

- Это, видите ли, mesdames, такой большой двор, обнесенный высоким,
остроконечным забором, куда запирают пойманных на улицах собак. Я имел
несчастье три раза попадать в это место.

- Эка невидаль! - послышался хриплый голос из темного угла. - Я в седьмой
раз туда еду.

Несомненно, голос, шедший из угла, принадлежал фиолетовому псу. Общество
было шокировано вмешательством в разговор этой растерзанной личности и
потому сделало вид, что не слышит ее реплики. Только один Бутон, движимый
лакейским усердием выскочки, закричал:

- Пожалуйста, не вмешивайтесь, если вас не спрашивают!

И тотчас же искательно заглянул в глаза важному мышастому догу.

- Я там бывал три раза, - продолжал пудель, - но всегда приходил мой хозяин
и брал меня оттуда (я занимаюсь в цирке, и, вы понимаете, мною дорожат)...
Так вот-с, в этом неприятном месте собираются зараз сотни две или три
собак...

- Скажите, а бывает там порядочное общество? - жеманно спросила левретка.

- Случается. Кормили нас необыкновенно плохо и мало. Время от времени
неизвестно куда исчезал один из заключенных, и тогда мы обедали супом из...

Для усиления эффекта пудель сделал небольшую паузу, обвел глазами аудиторию
и добавил с деланным хладнокровием:

- ...из собачьего мяса.

При последних словах компания пришла в ужас и негодование.

- Черт возьми! Какая низкая подлость! - воскликнул Джек.

- Я сейчас упаду в обморок... мне дурно, - прошептала левретка.

- Это ужасно... ужасно! - простонала такса.

- Я всегда говорил, что люди подлецы! - проворчал мышастый дог.

- Какая страшная смерть! - вздохнул Бутон.

И только один голос фиолетового пса звучал из своего темного угла мрачной и
циничной насмешкой:

- Однако этот суп ничего... недурен... хотя, конечно, некоторые дамы,
привыкшие к цыплячьим котлетам, найдут, что собачье мясо могло бы быть
немного помягче.

Пренебрегши этим дерзким замечанием, пудель продолжал:

- Впоследствии, из разговора своего хозяина, я узнал, что шкура наших
погибших товарищей пошла на выделку дамских перчаток. Но, - приготовьте
ваши нервы, mesdames, - но этого мало. Для того, чтобы кожа была нежнее и
мягче, ее сдирают с живой собаки.

Отчаянные крики прервали слова пуделя:

- Какое бесчеловечие!..

- Какая низость!

- Но это же невероятно!

- О боже мой, боже мой!

- Палачи!..

- Нет, хуже палачей...

После этой вспышки наступило напряженное и печальное молчание. В уме
каждого слушателя рисовалась страшная перспектива сдирания заживо кожи.

- Господа, да неужели нет средства раз навсегда избавить всех честных собак
от постыдного рабства у людей? - крикнул запальчиво Джек.

- Будьте добры, укажите это средство,- сказал с иронией старый пудель.

Собаки задумались.

- Перекусать всех людей, и баста! - брякнул дог озлобленным басом.

- Вот именно-с, самая радикальная мысль,- поддержал подобострастно Бутон. -
По крайности будут бояться.

- Так-с... перекусать... прекрасно-с, - возразил старый пудель. - А какого
вы мнения, милостивый государь, относительно арапников? Вы изволите быть с
ними знакомы?

- Гм... - откашлялся дог.

- Гм... - повторил Бутон.

- Нет-с, я вам доложу, государь мой, нам с людьми бороться не приходится. Я
немало помыкался по белу свету и могу сказать, что хорошо знаю жизнь...
Возьмем, например, хоть такие простые вещи, как конура, арапник, цепь и
намордник, - вещи, я думаю, всем вам, господа, небезызвестные?..
Предположим что мы, собаки, со временем и додумаемся, как от них
избавиться... Но разве человек не изобретет тотчас же более
усовершенствованных орудий? Непременно изобретет. Вы поглядели бы, какие
конуры, цепи и намордники строят люди друг для друга! Надо подчиняться,
господа, вот и все-с. Таков закон природы-с.

- Ну развел философию,- сказала такса на ухо Джеку.- Терпеть не могу
стариков с их поучениями.

- Совершенно справедливо, mademoiselle, - галантно махнул хвостом Джек.

Мышастый дог с меланхолическим видом поймал ртом залетевшую муху и протянул
плачевны