его образование,
- "помочи", как он это называл, - и она знала, что платил он ей  за  стол  и
квартиру из жалованья, получаемого за службу в пиццерии, о второй же  службе
ей было неизвестно. Погруженная в себя, она вяло возражала, когда Марк дарил
ей разные пустячки - флакончик  духов,  цветы,  всяческие  деликатесы,  дабы
раздразнить ее скверный  аппетит,  -  но  он  весело  настаивал,  чтобы  она
получала от них удовольствие ради них самих, поэтому она и не  задумывалась,
откуда у него лишние деньги.
   Клодия глубоко вдохнула. С нее было вполне достаточно.
   - Мистер Стоун, - хрипло проговорила она. - Все это не так.  Я,  конечно,
не люблю вашего сына...
   - Вы ничего нового не сообщили! - скрипуче рассмеялся он. - А жаль, что я
не принес магнитофон:  уверен,  что  Марк  нашел  бы  это  весьма  ценным  с
познавательной точки зрения.
   - И он меня не любит, - твердо продолжала она.
   - Только думает, будто любит? Да, я знаю и  это,  мисс  Лосон.  Увлечение
такого сорта делает его вполне управляемым, не так  ли?  Ваш  опыт  гоночной
девицы, вероятно, бывает очень вам полезен,  если  надо  втереться  куда  не
следует. Жаль, что вы поощряли объект великой вашей любви так много  на  вас
тратить, пока он был жив, - иначе после смерти он  бы  не  оставил  вас  без
средств.  Какой  же  контраст  представляет  эта  хибарка  по  сравнению   с
пятизвездными отелями, где вы и ваши пьяные подружки то и дело  разносили  в
щепки мебель, когда обмывали очередную победу на гонках...
   Клодия стиснула кулаки и прижала руки к бокам, только  бы  не  отхлестать
его, опьяненного издевательством, по лицу; все тело ее дрожало от бешеной, с
трудом подавляемой ярости. Для него эта "хибарка", быть может, и  ничто,  но
она преодолевала громадные трудности, лишь бы обзавестись своим домом,  лишь
бы обеспечить ребенку надежное место в катастрофически непрочном мире. Он не
имеет права опоганивать дом своим презрением. Но и понимания она  вымаливать
у  него  не  собирается.  Нет,  он   заслуживает   испытать   немного   мук,
приуготовленных им для нее!
   - Вы всегда верите тому, что читаете в газетах, мистер Стоун?  -  перешла
она в наступление. - Вот уж не думала, что вы настолько доверчивы...
   - Это мой сын доверчив. Всегда он был мягкотелым - себе во вред.
   Пренебрежение к Марку дало новый повод ненавидеть его отца.
   - Себе или вам? А знаете, мистер Стоун, ирония в том, что я ему до  конца
не поверила, когда он мне рассказал о вас. Решила, что преувеличивает.  Даже
предложила связаться с вами и договориться до чего-либо.
   Синие глаза оставались потрясающе безразличными.
   - Предложили помириться? Ах, как трогательно! И как для вас выгодно, если
Марк вернется к семье.., и к банковскому счету!
   С таким же успехом можно  биться  головой  о  кирпичную  стену.  Да  нет,
подумала близкая к истерике Клодия, не о кирпичную -  о  Каменную  <"Камень"
по-английски - "стоун" (stone).>. Кто бы поверил, что простое  недоразумение
способно  разрастись  до  такой  кошмарной  вражды?  В  подобном  запутанном
разговоре оказалось столько отходов и отклонений от ясной истины, что Клодия
почувствовала головокружение и оторопь. Он сбивал  и  разъярял  ее  -  такой
безукоризненно  ухоженный,  такой  безукоризненно  правый,  такой..,   такой
безукоризненный, а она точно  билась  в  тенетах,  безнадежно  понимая,  что
никакие  ее  слова  не  переубедят  его,  ведь   он   считает   ее   хищной,
корыстолюбивой пройдохой.
   - Но есть и другая возможность, - пробормотал он после накаленной  паузы.
- Она может оказаться столь же выгодной для вас, как и...
   - Если предлагаете откупиться,  то  и  не  думайте!  -  свирепо  выпалила
Клодия, а головная боль, утром выгнавшая  ее  из  постели,  возобновилась  с
удвоенной силой. - Вон из моего дома! И немедленно!
   - Из вашего дома? - Снова появилась невеселая  улыбка.  -  Насколько  мне
известно, дом этот принадлежит некоей финансовой компании в большей степени,
нежели вам, а уплата взносов, должно быть, пробивает изрядную брешь в  вашем
пособии.  Ведь  вы  теперь  живете  на  пособие,  не  так  ли,  мисс  Лосон?
Безусловно, в течение последних нескольких месяцев вы не предприняли никаких
попыток поступить куда-нибудь на работу. Вероятно, решили, что  беременность
-  хороший  повод  не  работать  в  обозримом  будущем   -   теперь,   когда
правительство  пересматривает  отношение  к  мастакам  поживиться  за   счет
пособий. Как это отразилось бы на вашем пособии, если бы узнали, что  вы  на
содержании у человека, который не скупится на подарки?
   - Я не обманщица! - вспылила Клодия, поднимая острый подбородок,  искорки
в ее глазах гневно засверкали. Ей и так было стыдно, что она  из-за  тяжелой
беременности не работает и поэтому приходится жить на то,  что  она  считает
милостыней. А то,  что  этим  ее  донимает  и  он,  вдвойне  унизительно.  -
Департамент социального обеспечения все знает про Марка! Так что не думайте,
будто сможете меня шантажировать, если не удастся подкупить.
   - Если? - тотчас придрался он к ее оговорке. - Так  вы  все  же  согласны
обсудить некоторую сумму - достаточно крупную? - И назвал цифру, от  которой
у нее захватило дух. К сожалению, это уничтожило остатки ее самоконтроля.
   Вся дальнейшая последовательность событий снова и снова  проходила  перед
нею в ее истерзанном рассудке: то, как она  обрушила  на  него  всю  мерзкую
ругань, вгонявшую ее в краску, когда она  слышала  это  от  Криса,  если  он
проигрывал гонки из-за чьей-либо нерадивости; то, как она толкала  его,  эту
несдвигаемую глыбу, как она молотила кулаками его непоколебимую  грудь;  то,
как он схватил ее  за  локоть,  пытаясь  унять  ее  истерику;  то,  как  она
вырвалась, поскользнулась, грохнулась на бок...
   Еле помня себя, она лежала на потертом ковре, а он опустился рядом с  нею
на колени, и на его бледном, беспощадном, каменном лице  прорезались  первые
трещины чувства, а синие глаза оледенели от потрясения, пока он шарил у  нее
выше бедра.
   - Вы в порядке?
   - Не трогайте! - Если дотронется, она взорвется.  Страх,  одолевавший  ее
после гибели Криса, затвердел  и  стал  мучительной  уверенностью,  признать
которую до того мгновенья мешал ей ужас. После непрестанной рвоты  в  первый
месяц беременности она ждала, боялась, молилась и надеялась, что это никогда
не случится - мгновенье  расплаты  за  прошлые  грехи.  Но  только  не  так.
Пожалуйста, Боже, только не так... Она застонала.
   - Мисс Лосон... Клодия, вам плохо? - Она  услышала  в  его  голосе  ужас,
выраженный им против своего желания, подавляемую тревогу.
   - Уходите, оставьте меня в покое... - Волна боли пробежала  по  ее  телу,
раздергивая слова на отдельные слоги; она закрыла  глаза  и  отвернулась  от
него и от всего жестокого мира.
   - Не могу. Ведь вам может быть плохо. Это здесь? Это ваш ребенок? -  Рука
его,  легко,  словно  перышко,  скользнувшая  по  ее  животу,  заставила  ее
содрогнуться от боли, скорее душевной, чем физической. Она зарыдала.  Морган
вполголоса выругался, подвинулся  и  она  почувствовала,  как  деликатно  он
поднимает полу ее платья. Глаза ее  расширились,  жалкий  взвизг  униженного
протеста замер у нее на сухих  губах,  когда  он  мягко  закрыл  платьем  ее
согнутые ноги, пригнулся поближе, чтобы отвести влажные пряди с  ее  потного
лба, и ободряюще прошептал:
   - Крови нет, Клодия. Не плачьте, вы не одна. Я о вас позабочусь. Кто  ваш
врач?
   О Господи, добрый он так же беспощаден, как и в ярости, хотя и  презирает
ее. В глазах у Клодии все поплыло, в костях возникла боль - и  тогда-то  она
оставила всякую надежду.
   - Сейчас меня вырвет... - процедила она сквозь стиснутые зубы.
   И ее вырвало, жестоко, а после этого он нежно поднял ее на твердый диван,
сел рядом, успокаивая, гладил ее трясущееся тело и  в  то  же  время  сделал
срочный вызов по радиотелефону, который вынул из внутреннего кармана.
   Затем он отер ей лицо прохладной, влажной тряпицей и мягко с нею говорил,
причем ему как будто было безразлично, что она его не слушает:
   Клодия словно ослепла, вся ушла в себя, готовясь к боли - как она  знала,
неизбежной.
   Поехал с нею в карете "Скорой помощи" и он, и  по  какой-то  необъяснимой
причине Клодия инстинктивно вцепилась ему в руку  и  выпустила  лишь  тогда,
когда больничные служащие в  конце  концов  убедили  его,  что  его  упорное
нежелание уйти из смотровой только мешает ее лечению. Остаток  дня  и  часть
вечера выродились в кляксу боли и ужаса, и, придя в себя,  она  решила,  что
все это - какой-то не правдоподобный кошмар.
   Клодия  внимательно  осмотрела  прохладную  белую   палату,   исследовала
изнеможенную пустоту внутри себя и поняла,  что  все  это  реально.  Слишком
реально. Глаза щипало, она их зажмурила, а когда снова открыла, рядом с  нею
стоял    доктор.    Не    молодой    врач    из    травматологического,    а
консультант-гинеколог из родильного отделения больницы, где она  лежала  как
особая пациентка.
   Она равнодушно выслушала его добрые соболезнования, и глаза ее оставались
сухими, когда она узнала, что потеряла сына. И лишь  когда  врач  сел  возле
койки и стал спрашивать о том, что она делала последние несколько дней,  она
выказала некий проблеск эмоции.
   - А скажите, Клодия, он последнее время много двигался?
   Она теребила край простыни, закрывавшей грудь.
   - А он был нормальный.., то есть я хочу сказать.., он не был?..
   - Изуродован? Нет, Клодия. Но когда вас привезли, сердце его не билось..,
поэтому пришлось произвести кесарево сечение: очень важно было успеть. -  Он
сделал паузу и продолжал более мягко:
   - Ведь, наверно, вот уже  некоторое  время  вы  не  чувствовали,  что  он
двигается, правда, Клодия?
   Слезы, щипавшие ей глаза, горячо потекли по щекам.
   - Он.., он вообще довольно  спокойно  себя  вел  -  днем..,  а  по  ночам
толкался.
   - А последние несколько суток?
   - Я.., я последнее время очень уставала, крепко спала...  Не  знаю.  Я..,
когда я упала, то, должно быть...
   Он снял ее дрожащую руку с истерзанной простыни.
   - Дорогая моя, это не потому, что вы упали. Вероятно, в глубине  души  вы
сами это сознаете. Вы ни в чем  не  виноваты.  От  вашего  падения  начались
преждевременные роды, и только. Но по всем признакам ребенок ваш  был  мертв
несколько дней...
   - Нет! - Она выдернула руку и прижала к плоскому животу,  отстраняясь  от
тайной боязни, отравлявшей покой ее сновидений. - Нет.., я бы  почувствовала
неладное.., я бы что-нибудь сделала...
   -  Сомневаюсь,  чтобы  кто-то  мог  что-нибудь   сделать.   Такое   порой
случается...
   - Что? Вы сказали, что у ребенка никаких изъянов не было, - значит, это я
виновата? Что я сделала не так? - со слезами, в отчаянии прокричала она.
   - Ничего, дорогая моя, - терпеливо уверил он. - И я согласен, что ребенок
физически оказался безупречным, однако насчет остального мы не  знаем.  Я  в
самом начале предупредил  вас,  что  в  вашей  беременности  есть  некоторые
тревожные признаки, согласно которым вы можете  и  не  выносить  его  полный
срок...
   - Но я делала все, как вы говорили, - жалко прошептала Клодия.
   - Знаю. Для вашего ребенка вы сделали все, что могли,  Клодия.  Знаю.  Но
иногда этого недостаточно. Может быть, позже, когда больше  узнаю,  я  смогу
сообщить  вам  точные  причины.  -  (Клодия  решительно  отвергла   пугающую
подоплеку его слов.) - А тем временем как  можно  больше  отдыхайте.  Потеря
младенца на позднем этапе беременности травмирует сильнее, чем более  ранний
выкидыш. Я знаю,  что,  вероятно,  вы  не  хотите  сейчас  это  слышать,  но
травматолог  сказал,  что  нет  никаких  хронических   осложнений,   которые
воспрепятствовали бы дальнейшим попыткам родить ребенка. Вероятнее всего,  в
следующий  раз  вы  родите  нормального,  живого,  здорового  ребенка..,   и
необязательно в результате кесарева сечения...
   - В следующий раз? - Клодия и вообразить не могла, что когда-нибудь снова
решится на такую ужасную муку. - Это,  знаете  ли,  по  ошибке!  -  с  болью
вспомнила она. - Я не хотела забеременеть.., такой был удар..,  я..,  вы  не
думаете?..
   - Не думаю, и вы не должны, - строго произнес доктор. - Каковы бы ни были
ваши чувства вначале, вы долго и упорно боролись за этого ребенка, а  теперь
предстоит борьба за то, чтобы примириться с происшедшим и жить дальше. Ну, а
теперь сказать вашему другу, что он  может  несколько  минут  повидать  вас?
Сестры мне рассказали, что он всю ночь их донимал, ходил взад  и  вперед  не
переставая...
   - Какому другу? - Марк был в отъезде, и она представить  себе  не  могла,
кто бы мог к ней прийти. Когда она впервые пришла в клинику, то  из  близких
назвала в анкете лишь Марка да родителей в Австралии.
   - Мистеру Стоуну. Очень подходящая фамилия! Сестра Досон говорит, что  он
несдвигаем, как скала. Он  не  удовлетворен  краткими  устными  бюллетенями,
которые получил от нее, и  требует  разговора  с  вашим  лечащим  врачом.  У
травматолога всю ночь не было ни единой свободной минуты, меня ждали  другие
вызовы, но, если хотите, я ему объясню, что происходило...
   - Нет! - Голос Клодии стал пронзительным  от  смятения.  И  внезапно  она
ощутила, в чем источник ее мучений. Идеальная отдушина для всей ее ярости  и
вины. Идеальная. Как же ей было ненавистно это  слово!  Ненавистен  и  Стоун
из-за того, что присутствовал, когда ее тело отвергло  ребенка.  -  Нет.  Не
хочу, не говорите ему ничего! Это не друг, я его почти не знаю. Не надо  ему
ничего обо мне знать!
   Консультант пристально посмотрел на нее.
   - Он уже знает,  что  мы  оперировали  и  что  ребенок  родился  мертвым.
Поскольку он был с вами, когда это произошло, не считаете ли вы...
   - Нет, не считаю. - Ее  волнение  приблизилось  к  истерике.  -  Обещайте
ничего ему не говорить! Ведь, чтобы обсуждать с посторонними состояние моего
здоровья, нужно мое разрешение? Ну так я его не  даю.  Не  хочу  его  здесь.
Пусть уходит!
   Он не мог  не  послушаться  и  через  несколько  минут,  осмотрев  швы  и
удостоверившись, что все в порядке, ушел. Клодия, испытывая боль, лежала  на
боку, словно охраняя всем  телом  мучительно  пустое  чрево.  Сквозь  плотно
сжатые ресницы тихо сочились слезы. После медленного цветения радости внутри
ее в течение последних месяцев последовал  этот  жестокий  удар:  иллюзорное
счастье вырвали у нее в одно мгновение.
   - Клодия!
   Она открыла глаза и увидела, что над нею склонился Морган Стоун.
   Даже слегка затуманенная лекарствами, она была  потрясена  происшедшей  с
ним   переменой:   изможден,   волосы   растрепаны,   веки   покраснели   от
переутомления, элегантный костюм измят. И она злобно порадовалась тому,  как
долго, в каком отчаянии  он  ждал.  Так  ему  и  надо!  Это  ему  лежать  бы
затверделым и холодным где-то в больничных недрах, а не ее милому, ни в  чем
не повинному сыночку...
   - Что вы здесь делаете? - спросила  она,  гневно  отирая  ладонью  слезы.
Следовало бы догадаться, что он пренебрежет словами доктора о  ее  нежелании
видеть  его,  со  злостью  подумала  она.  Единственные  желания,  уважаемые
Морганом Стоуном, - его собственные.
   - Я должен был увидеть вас. Увидеть, как вы. Убедиться, не нужно  ли  вам
чего... - Губы его сжались в тонкую, кривую, напряженную белую линию.
   - Да, кое-что мне нужно - моего ребенка, живого и здорового. - Она как бы
выплюнула в него эти  слова  с  испепеляющим  презрением,  рожденным  болью,
пригвоздившей ее к кровати. - Вы это можете мне  обеспечить,  мистер  Стоун,
или же придется вам признать, что  существует  и  то,  чего  ваши  бесценные
денежки во веки веков не купят, - например, любовь?
   Большие твердые скулы его болезненного, серого, похожего  на  маску  лица
темно побагровели - клеймо позора, злобно подумала она. И все же он нес  это
клеймо с неким разбитым вдребезги достоинством, не уклоняясь от  безмолвного
обвинения в ее взгляде, и сострадание в его глазах заставило ее съежиться от
лавины чувств. Для нее, слабой, уязвимой, сострадание это было  еще  труднее
вынести, чем презрение.
   - Нет, не могу.
   - Так зачем вы здесь? Ребенок мой умер, а меня как будто вспороли  тупыми
ножами. Что вы надеетесь услышать? Достаточно ли этой  кары  за  то,  что  я
посмела просто существовать на одной планете  с  вашим  милым  сыночком,  не
говоря уж о том, чтобы завязать  с  ним  какие-нибудь  отношения?  -  Клодия
видела, как под проросшей за ночь седоватой щетиной  перекатываются  у  него
желваки, и наконец он в полной мере испил ее едкую ненависть. Его утомленные
глаза были полны глубокой муки, но она отказалась замечать ее, и наконец он,
запинаясь, проговорил:
   - Боже мой, нет.., это был несчастный случай, Клодия. Ведь не  можете  же
вы подумать, будто я хотел, чтобы случилось такое...
   - Ах не могу? - издевалась она.  -  Или  это  не  решает  одну  из  ваших
проблем, причем весьма легко? Одной позорной семейной тайной  меньше.  Одним
паразитом,  присосавшимся  к  стоуновскому   богатству,   меньше.   Конечно,
поблагодарит ли вас Марк за то, что вы убили родного  внука,  дабы  помешать
ему жениться на мне, - совсем другой вопрос!
   Его  синие  глаза  поблекли  от  потрясения,  и  она  почувствовала  себя
виноватой - самую малость. Но он этого и  заслуживает,  с  искаженной  горем
логичностью сказала она себе. Морган Стоун попрекал ее ветреностью, хотя  на
самом деле она была совсем, полностью верна Крису, даже если не всегда  была
убеждена, что он ей настолько же верен. В общем-то, останься Крис живым, они
бы стали мужем и  женой  после  пышного  венчания,  какое  Крис  предполагал
устроить. А теперь Крис уже не чувствовал боли, навеки  лишенный  отцовства,
которое только начал предвкушать в последние недели жизни.
   - И это вы собираетесь рассказать Марку? - спросил Морган  Стоун  голосом
гулким и таким же опустошенным, какой она ощущала и самое себя.
   - Но ведь это правда? - спросила она ледяным тоном. - Вы меня толкнули..,
я упала - и потеряла ребенка. Вы убили моего ребенка! - Она испытывала нужду
обвинить кого-нибудь  кроме  себя  -  нужду  отчаянную,  необходимую,  чтобы
выжить.
   - Клодия, прошу вас...
   - Ах, не беспокойтесь! - исступленно зарыдала она. - Можете не просить. Я
ему не скажу. И если у вас остались хоть какие-то чувства к вашему сыну,  то
не скажете и вы. По-вашему, я хочу нанести ему такой удар? Хочу, чтобы он до
конца дней своих нес это сокрушающее бремя -  зная,  что  вы  сделали  из-за
нашей с ним дружбы?
   Клодия не хотела нанести Марку удар. Единственный, кто  должен  страдать,
кто обязан страдать, - тот, чье высокомерное презрение погубило ее ребенка.
   - Клодия.., я... - Он замолчал, издал нечленораздельный звук и беспомощно
задвигал худощавыми руками. При всей своей свирепой выдержке он  выглядел..,
потерянным.  И   внезапно   она   ощутила   ужасающий   прилив   нежеланного
сопереживания, разделенную боязнь, самую изначальную у родителей,  -  боязнь
потерять ребенка, все равно, младенца или взрослого. Но нет, нет, она с  ним
ничего не разделит, ничего к нему не  почувствует..,  надо  прогнать  его..,
сейчас же.., прежде, чем она еще более смягчится...
   - А ну убирайтесь. Я чувствую себя оскверненной одним тем,  что  вы  -  в
одной комнате со мной, -  сказала  она  без  всякого  выражения,  неожиданно
безжизненным голосом. - А про нас с Марком не беспокойтесь. Мы не поженимся.
Об этом и вопроса не было - я бы вам  это  сразу  сказала,  если  бы  вы  не
вломились, как громила из трущоб, да не пустились бы хамить.  Сказала  бы  я
вам и то, что он на неделю уехал с друзьями и до воскресенья не вернется...
   Морган Стоун сделал резкое движение, и на случай, если оно  было  вызвано
торжеством и облегчением, она решилась на обдуманный, завершающий выпад:
   - Так что, как видите, не было терпенья - внук  пропал  <Перифраз  широко
из