и  ее  вырвало.  Потом,  ощущая  полное  изнеможение,  она  вновь
пустилась бежать и бежала до тех пор, пока  не  отказали  ноги,  и  она,
внезапно споткнувшись, свалилась на землю.
   Она упала неловко, порезавшись и ушибив ногу. Но боль  привела  ее  в
чувство, она тяжело вскарабкалась на тротуар и привалилась к стене.  Она
нашарила в сумке бумажную салфетку и неловко  попыталась  стереть  следы
рвоты со рта и одежды, а кровь и  грязь  -  с  колен.  Сколько  она  там
просидела - бог знает. В конце концов, все еще ощущая тошноту, дрожа  от
холода, который пронял ее до самых костей, она заставила себя  подняться
и побрела назад, в  свое  маленькое  убежище  -  сесть  на  автобус  или
трамвай, где  она  стала  бы  объектом  самого  пристального  наблюдения
посторонних, было выше ее сил.
   Всю  ночь  она  пролежала,  свернувшись  калачиком,  на  своей  узкой
кровати, пытаясь оправиться от нового удара, который был  нанесен  ее  и
без того раненому сознанию. Она не  представляла,  что  страдание  может
быть горше того, что она уже перенесла, обнаружив, что ее  возлюбленный,
обожаемый муж ненавидел ее настолько, что готов был убить. Но это  новое
предательство было вряд ли пережить легче.
   - Я любила тебя, Джилли, - со стоном повторяла она вновь и  вновь,  -
отчего же ты так ненавидела меня?
   Джилли была ее единственным другом, чуть не светом в окне, и  режущая
боль разрыва с той частью  ее  собственной  души,  которую  олицетворяла
Джилли, была почти нестерпима. Она думала,  что  худшее  уже  позади,  и
теперь, после того как она все сделала, чтобы взять себя в  руки,  после
лечения на Орфеевом острове, все будет хорошо. Но теперь она поняла, что
есть новые ямы, и из них тоже придется выкарабкиваться.  И  вот  убитая,
униженная, раздавленная сверх  худших  ожиданий,  она,  лежа  у  себя  в
комнате, думала, что не сможет, а то и не  захочет  предпринимать  новых
усилий...
   Где же эта новая женщина? Сидя за столом в своем  заваленном  разными
бумагами уютном кабинете на Ливерпуль-лейн, Джоанна Рэнделл все  еще  не
оставляла надежды найти ее, но уже была близка к отчаянию.
   "Я  всех  пересмотрела  в  Сиднее,  в   возрасте   от   двадцати   до
шестидесяти", - мрачно размышляла она.
   Используя многообразные связи, сложившиеся на протяжении долгих  лет,
когда  она  еще  была  сначала  манекенщицей,  потом  дизайнером,  потом
заведующей отделом мод и наконец директором, она дала  знать,  что  ищет
новые таланты. И почти немедленно  на  нее  обрушился  "девятый  вал"  -
девицы звонили, писали, осаждали агентство и даже квартиру почти круглые
сутки; в конце концов ей пришлось отдать строгое указание, чтобы никого,
никого  не  принимали  без  предварительной  договоренности.   А   толку
никакого!
   - Никакого, - безнадежно повторила она.
   Иные из новичков выглядели весьма обещающе. В своем роде. Но все  это
тот же самый  тип.  А  теперь,  после  встречи  с  МУЗом  из  рекламного
агентства, она точно знала, что им нужно. Но для этого особенного облика
ничего не подходило. И все же ей придется что-нибудь  предложить,  если,
конечно, она не оставит надежд выиграть этот важный  забег.  Со  вздохом
Джоанна вернулась к фотографиям, разбросанным по столу. Может, если эта,
с длинными волосами, стянет их заколкой...
   В разгар ее размышлений открылась дверь и в комнату ворвался  Джейсон
Пибблз. Только присутствие человека из рекламного  агентства  заставляло
ждать его в приемной, ибо он уважал денежных людей и  знал,  что  музыку
заказывает тот, кто платит. Но как главный фотограф  он  выговорил  себе
право заходить в святая святых Джоанны, когда ему вздумается.
   - От  меня  у  нее  нет  секретов,  -  говорил  он  в  таких  случаях
ошеломленной секретарше.  -  Она  и  я  -  мы  вот  так  повязаны,  -  и
драматически скрестив руки, он проходил внутрь.
   Джоанна была рада видеть  его,  впрочем,  как  и  всегда.  Они  давно
работали вместе, и в профессиональном смысле она немало зависела от  его
тонкого мастерства, безошибочной оценки по части фотогеничности, которую
он умел обнаружить в самом заурядном с виду лице, от его тонкого  вкуса,
который в конце концов  оборачивался  коммерческим  успехом.  Но  помимо
того, она любила его просто как человека за добродушие,  острый  юмор  и
неудержимую веселость. Все это воплощалось в его физическом облике:  был
он мал ростом и лукав, редкие светлые волосы ежиком стояли на голове,  а
маленькие блестящие глазки так и бегали, ничего вокруг не упуская.
   -  Доброе  утро,  мамочка!  -  последовало   привычное   приветствие,
сопровождаемое привычным смачным  поцелуем  в  щечку.  Джоанна  привычно
простонала в ответ:
   - Право, Джейсон, в конце концов кто-нибудь и впрямь поверит, что я -
твоя мать.
   - А все и так уже верят, -  успокоил  он  ее,  усаживаясь  в  мягкий,
обитый алой тканью диван.
   - Ладно, что нового?
   - Да получил тут  заказ  на  большой  календарь,  -  небрежно  сказал
Джейсон. - Хочешь жить, умей вертеться.
   Джоанна просветлела:
   - Вот это мне по душе!
   - Да, работенка предстоит немалая. Понадобится целая куча девочек.  И
нам с тобой придется  покрутиться.  Владельцы  отелей  "Гренадье"  хотят
завлечь публику на круглый год. Так  что  им  нужно  побольше  красоток,
чтобы на всю страну хватило.
   - Неплохо, - сказала Джоанна, мысленно перебирая свое досье.
   - Точно. Только есть две загвоздки.
   - Загвоздки?
   - Во-первых, они хотят подновить свой фасад -  там  нужны  не  просто
симпатичные девочки - нужен высший класс. Класс, мамочка, -  первый  ряд
партера.
   - Ясно, Джейсон, ясно, - раздраженно прервала  его  Джоанна.  -  Яйца
курицу не учат.
   - Во-вторых, - невозмутимо продолжал Джейсон, - нужны модели  на  все
сезоны, на целый год. Понимаешь? Весна, лето, осень и зима. Словом,  для
осени и зимы нужны личики постарше, позрелее - не  просто  твои  обычные
юные симпатяшки.
   - Как, и ты туда же! - Джоанна чуть не завыла.
   - В чем дело, мамочка? - Джейсон удивленно взглянул на нее.
   Не  успела  Джоанна  ответить,  как  в  селекторе  послышался   голос
секретарши:
   - К вам манекенщица, мисс Рэнделл.
   Рык Джоанны легко было расслышать в приемной:
   - Будь это, черт подери, хоть сама  Бо  Дерек  -  скажите  ей,  пусть
убирается!
   Целый час Джейсон работал в поте лица, чтобы хоть как-то  приободрить
Джоанну. Он болтал, шутил,  убеждал  ее  взглянуть  на  все  проблемы  в
перспективе, напоминал, что в прошлом ей всегда удавалось справляться  с
любыми кризисными ситуациями. Но решить  за  нее  проблемы  он  не  мог.
Орешек попался крепкий, но его надо было разгрызть. Выходя  в  приемную,
он все еще ломал себе голову. Неожиданно он услышал  жесткий,  уверенный
голос:
   - Мне все же хотелось бы увидеть Джоанну Рэнделл.
   Секретарша уже  едва  сдерживалась.  Она  устало  поправила  очки  на
переносице,  пригладила  волосы  и   механически   повторила   то,   что
приходилось говорить десятки раз:
   - Послушайте, но я же сказала вам, что сейчас  она  очень  занята.  К
тому же вы не уславливались о встрече.
   - Боюсь, нет.
   - Ну вот, а мисс Рэнделл ни с кем не встречается без  предварительной
договоренности.
   Джейсон поднял взгляд. Внимательно, не торопясь. он  профессиональным
взглядом оценил женщину, стоявшую у стола. Потом вмешался в разговор.
   - О встречах, милочка, - обратился он к секретарше,  -  уговаривается
мелкая сошка. А с этой дамой, мне кажется, Королева Би и так  поговорит.
- Он повернулся к посетительнице. - Меня зовут Джейсон Пибблз, и вот моя
победная улыбка. - Он обворожительно улыбнулся ей. -  Ну  как?  Я  здесь
выполняю роль серого кардинала. Пообедаем сегодня?
   Не ожидая ответа, он взял удивленную женщину  за  руку,  повел  ее  к
входу в святилище, бесцеремонно толкнул дверь и громко возвестил:
   - Джоанна, вот это ставка! - С этими словами он втолкнул ее внутрь  и
закрыл дверь.
   - Потрясающе! - сказал он ошеломленной секретарше. -  Челюсть  слегка
квадратная, но это я приглушу,  рот  великоват,  но  все  равно  красив,
глаза, как у Бемби - черт подери! Я влюблен! - Уже направляясь к  двери,
он вдруг остановился:
   - А она сказала, как ее зовут?

Глава десятая

   - Мне нужен агент. Такой агент, который  через  полгода  пробьет  мою
фотографию на обложку "Вога".
   Этот миг, когда все ее молитвы материализовались  в  фигуре  женщины,
стоявшей перед ее столом, Джоанна запомнила навсегда. Высокая, стройная,
с прекрасными манерами, да, это  главное  -  не  молодая,  но,  странным
образом, также и не пожилая, и  красивое  лицо,  потрясающая  фигура,  а
помимо того что-то еще. Это  что-то  отражалось  в  глазах  -  огромных,
блестящих, загадочных и печальных - и в очертаниях губ -  чувственных  и
одновременно строгих, словно сдерживающих чувства,  которые  не  хочется
раскрывать. А помимо всего, в ней были твердость,  всесокрушающая  воля,
которая и превращала ее, как мгновенно возгорелась надеждой  Джоанна,  в
ту самую "новую женщину", которую она тщетно искала.
   Джоанна не привыкла играть в игры. Она  достаточно  доверяла  себе  и
своему вкусу, чтобы не напускать на себя равнодушный вид, и безо  всяких
колебаний  выказывала  свои  истинные  чувства.  Она  подняла  брови  и,
откровенно любуясь видением, возникшим перед ее глазами, просто сказала:
"Присаживайтесь".  Она   была   достаточно   здравой,   чтобы   испытать
удовольствие  от  той  смущенной  улыбки,  с   какой   красавица   стала
оглядываться в поисках стула - стало быть, человеческое  ей  все  же  не
чуждо. Но лишь только обе устроились в креслах, Джоанна, как и  подобает
профессионалу, сразу перешла к делу.
   - Вы откуда?
   - Из Квинсленда. Там есть такой Орфеев остров.
   - Где работали?
   - Несколько лет в Англии, а затем на Северных Территориях.
   - А теперь, стало быть,  решили  попытать  счастья  в  самом  большом
городе Австралии?
   - Выходит, так.
   Беседа продолжалась почти без заминок. Тара с удивлением  и  радостью
прислушивалась к себе  самой,  как  уверенно  и  свободно  она  ведет  с
Джоанной профессиональный разговор, углубляясь в одни  вопросы,  избегая
прямого ответа на другие, так, словно с детства научена всему этому. Она
предусмотрительно продумала свою вымышленную историю до последней мелочи
-  понемногу  подрабатывала  манекенщицей  в  разных  местах,  а  теперь
приехала в Сидней, чтобы попробовать сделать настоящую карьеру. Она  все
поставила на карту, чтобы ее появление дало настоящий  эффект.  "Второго
случая произвести первое впечатление не бывает", -  твердила  она  себе,
наэлектризованная до предела, собираясь на решающую беседу  с  Джоанной.
Больше того, она учла и тот  факт,  который  и  сами  австралийцы  часто
забывают  или  просто  не  принимают  во  внимание:  гигантские  размеры
острова. Она понимала, что, если скажет,  что  работала  манекенщицей  в
западной Австралии,  Квинсленде  или  на  Северных  Территориях,  весьма
маловероятно, что Джоанна сможет проверить это.
   Главное заключалось в том, чтобы сразу же произвести на Джоанну такое
впечатление,  которое  заставит  ее  сказать  "да",  а  не  "нет".   Это
потребовало не одну неделю напряженной работы, в  течение  которой  Тара
тщательнейшим образом просматривала модные журналы  и  ходила  из  одной
модной  лавки  в  другую,  чтобы  приобрести  вид  современный,  но   не
чрезмерно, моложавый,  но  не  слишком  юный,  обольстительный,  но  без
оттенка вульгарности, и одежда должна быть почти такая же  дорогая,  как
рекламируют в журналах.
   Затем -  косметика  и  прическа.  Это  тоже  потребовало  тщательного
изучения  журналов,  чтобы  не  выбиваться  из  современного  стиля,  но
привнести в него  что-то  личное,  не  просто  следовать  стандарту,  но
обогащать его. Последние остатки ее денег были потрачены  на  косметику,
очень дорогие щипцы и  лучшие  парикмахерские  Сиднея.  Поначалу  она  с
ужасом смотрела, как прядь за прядью падают ее тяжелые  волосы  на  пол,
под чьи-то  чужие  ноги.  Но  когда,  повинуясь  движениям  опытных  рук
мастера,  копна  волос  легла  в  правильном  порядке,   она   буквально
почувствовала, как они ожили. То же самое можно было сказать о глазах  и
коже. Под руководством лучших специалистов крупных модных лавок  Сиднея,
которые консультировали ее бесплатно, Тара  научилась  придавать  скулам
такую  линию,  чтобы  лицо  выглядело  как  сердце,  черты   приобретали
пикантность, и, главное, веки, покрытые  всеми  оттенками  голубого,  от
индиго до барвинка, придавали особую окраску глазам.
   Она осуществляла программу  исследования  и  открытия  самой  себя  с
большой  настойчивостью,  относясь  к  этому  как  к   работе,   которой
занималась ежедневно. И все равно всякий раз возникало  чувство  нового,
чувство изумления. О женщине по имени Стефани она вспоминала с  болью  и
состраданием.  Неужели  эта  женщина,  которая  с  такой   поразительной
застенчивостью относилась к собственной внешности и так  мало  верила  в
себя, что, видя какую-нибудь красивую вещь, не осмеливалась  купить  ее,
превратилась в Тару,  которая  была  преисполнена  решимости  не  только
превратить себя в красавицу, но сделать это на  высшем  профессиональном
уровне?
   В конце концов настало время, когда она решила,  что  можно  являться
пред очи Джоанны Рэнделл.  После  длительного  размышления  она  выбрала
прямую атаку, даже не сговариваясь  о  встрече  по  телефону,  чтобы  не
испугаться в последний момент. Это было решительное наступление: пан или
пропал. И как любой  военной  кампании,  ему  предшествовала  тщательная
разработка. Тара предусмотрела буквально каждую мелочь. Первой  и  самой
дорогой ее покупкой был бюстгальтер,  который  подчеркивал  форму  груди
даже под самым тяжелым одеянием. Затем  колготки  -  в  этот  день  она,
разумеется, не могла позволить себе  дешевки.  Она  горделиво  погладила
плоский живот и тугие бедра. Только тот, у кого некогда был лишний  вес,
мог оценить по-настоящему счастье быть стройным, радостно подумала она.
   Роясь в гардеробе, она  остановилась  на  белой  рубахе  из  тяжелого
блестящего шелка. В общем-то,  она  купила  ее  задешево  на  развале  в
сиднейском Китай-городе, но выглядела она  дороже,  чем  была  на  самом
деле, благодаря красивой отделке передней части  и  манжетам,  крохотным
застежкам из жемчуга и модному маленькому  стоячему  воротнику,  который
подчеркивал красивую форму шеи.  Другой  находкой  была  юбка  новейшего
покроя,  вся  в  цветах,  с  мягкими  складками  и  большими  накладными
карманами, красивая и практичная. Но главное  -  расцветка:  хризантемы,
пионы  и  жимолость  переходили  друг   в   друга,   мягко   переливаясь
ало-розовым, красным и персиковым цветами на светлом фоне. Выглядело все
это броско, но ничуть не вульгарно.  Все  одеяние  завершал  изящный,  в
талию, жакет точь-в-точь того же ярко-розового, блестящего оттенка,  что
и  юбка  в  верхней  части.   Словом,   все   три   отдельных   предмета
естественнейшим образом сливались в  целое,  а  не  казались  случайными
предметами, которые  пригнали  друг  к  другу  в  результате  терпеливой
работы.
   Тара принялась за косметику, выбрав алый в качестве основного  цвета.
Для начала она наложила плотный слой  розового  крема,  затем  принялась
проводить основные линии. Линию скул она подчеркнула гвоздичным  цветом,
а глаза по контрасту подвела голубым карандашом. Для теней  она  выбрала
густой сливовый цвет, мастерски  приглушая  его,  доводя  постепенно  до
бледно-алого у надбровий. Иссиня-черная  тушь  и  ярко-малиновая  губная
помада на пару тонов погуще, чем господствующий цвет костюма,  завершали
палитру красок. Никаких украшений -  облик  должен  быть  решительным  и
простым. Быстро  проведя  щеткой  по  густым,  блестящим  волосам,  Тара
двинулась к выходу.
   По дороге она остановилась и бросила критический  взгляд  в  зеркало,
вделанное в платяной шкаф.  Ничто  не  ускользнуло  от  ее  пристального
взгляда,  и  все  вроде  было  на  месте.   Тара   была   удовлетворена.
Удовлетворена, но вовсе не спокойна. Трогаясь в путь, она ясно осознала,
что предстоит ей самое трудное с  момента  возвращения  в  Сидней  дело.
Первая такого рода встреча, да еще в ее  возрасте,  оценка  объективного
наблюдателя  -  все  это  неожиданно  показалось  куда   более   тяжелым
испытанием, чем представлялось сначала.  Пересекая  городские  улицы,  в
толпе, где ее постоянно задевали и толкали, боясь, как бы не запачкаться
обо что-нибудь или не порвать колготки, Тара испытала сильнейший соблазн
бросить все и вернуться. Но достигнув Ливерпуль-лейн и  войдя  в  уютную
приемную агентства, она  заставила  себя  забыть  о  режущих  спазмах  в
желудке. С великолепным равнодушием она  бросила  взгляд  на  фотографии
лучших манекенщиц, устрашающе развешенных по всем  стенам.  Обращаясь  к
секретарше, она дала себе тайную клятву, что по  своей  воле  отсюда  не
уйдет - им придется выбросить ее! - пока не добьется своего  от  великой
Джоанны. И дело выгорело! Выгорело!
   Мысленно возвращаясь в прошлое, Таре всегда казалось,  что  ее  новое
"я" родилось, как птица феникс, из последних языков пламени,  в  котором
сгорела Стефани. Лежа на кровати, почти не двигаясь, едва  прикасаясь  к
еде  и  питью  после  того,  как  открылось  предательство  Джилли,  она
чувствовала себя так, словно медленно  умирает.  Она  сгорала  от  боли,
страдания, гнева и унижения, и горячие огненные языки словно  вылизывали
все ее внутренности. В конце, чувствуя себя полностью изнеможенной,  она
уснула. Проснулась  она  новой  женщиной.  Последняя  нить,  которая  ее
привязывала к  Стефани,  порвалась,  та  часть  жизни  Стефани,  которая
казалась такой значительной, испарилась. И хотя все ее тело еще  болело,
словно было открытой раной, она чувствовала прилив сил, который приходит
с уверенностью в том, что с инфекцией покончено.
   Из зла всегда получается добро, размышляла  она.  Болезненный  эффект
того, что она узнала в конце, завершил картину,  и  все  стало  на  свои
места, как в разгаданном ребусе. Распутывая историю,  завершившуюся  тем
ужасным "несчастным случаем", в который она попала, Тара в конце  концов
сообразила, какую  форму  должна  принять  месть.  Ее  план  предполагал
фанатическую решимость жить в одиночку и для себя, извлекая максимум  из
той новой жизни, что подарила ей  судьба,  и  из  той  новой  внешности,
которую она обрела, потратив на это столько времени и трудов на Орфеевом
острове.
   Как-то одной из бессонных ночей она  вдруг  ясно  поняла,  что  будет
лучшей местью Грегу: надо вынудить его пережить такое же унижение, какое
он заставил пережить ее, - пусть влюбится  в  женщину,  которая  его  не
любит, пусть его с презрением отвергнут и вышвырнут  вон,  пусть  любовь
его оценят ниже, чем пыль  под  ногами.  И  этой  женщиной,  которой  не
угрожает опасность влюбиться в него, она и  будет.  Она  заманит  его  в
ловушку, как он в свое время заманил ее, и пожалеет его не  больше,  чем
охотники жалеют маленьких кроликов, которых ловят в свои мерзкие  силки.
А потом она пустит в него стрелу и небрежно отбросит прочь, умертвит его
сердце, как он пытался умертвить ее тело. Это будет лучшее,  поэтическое
возмездие, высшее торжество, и она сполна насладится своей местью.
   Для этого надо превратиться в такую женщину, какая нужна была  Грегу.
А  значит,  надо  стать  эффектной,  по-настоящему  эффектной.  "Мне  бы
следовало почуять крысу, - подумала она с горечью, -  когда  он,  именно
он, стал подбираться к затрапезной простушке и  толстушке  мисс  Стефани
Харпер". Надо превратиться в красавицу из модных журналов. Вот  тогда  и
оформилась окончательно эта мысль, которая, как она поняла теперь, зрела
в ее сознании с  тех  пор,  как  она  приехала  на  Орфеев  остров,  где
примеряла новое лицо и жадно поглощала  новые  журналы,  -  мысль  стать