-и-и-ите!"
   - Привет, Олюша, - бодро улыбнулся мне Кряжимский,  когда  я  переступила
порог приемной и успела только поздороваться с Мариной. -  Как  думаешь,  не
пройдет Наганов?
   Его умные лукавые глаза за стеклами очков задорно заблестели.
   - И вы туда же, Сергей Иванович, - с оттенком  назидательной  укоризны  в
голосе сказала я. - Слышали, что случилось в штабе "Родины"?
   - Без жертв, Оленька, не обходится. А ты как думала, власть есть власть -
кровью достается! - торжественно, как Ленин с броневика или Ельцин с  танка,
провозгласил Кряжимский.
   -  Вы  сегодня,  я  смотрю,  рветесь  в  бой,  -  иронично  улыбнулась  я
Кряжимскому, - помолодели лет  эдак  на  десять...  С  чем,  интересно,  это
связано?
   - А ты усталая какая-то, грустная... - Кряжимский  обеспокоено  посмотрел
на меня. - Бери пример с нас, пожилых! И потом, я рад тому, что в  освещении
выборов мы идем в авангарде.
   - А что мы напишем о Петрове? - невесело спросила я.
   - Как это - что? Зашлем Колю Зуденко в штаб "Родины", он там все об  этом
месье Петрове разузнает, статью напишем, что, мол, пал жертвой  предвыборной
гонки, отстаивал интересы умеренной демократии, жена скорбит, может, и с ней
интервью организуем... - с прямо-таки кощунственной  беззаботностью  выпалил
возбужденный Кряжимский.
   - Сергей Иванович, если бы я не знала о вашем трезвом  образе  жизни,  то
предположила бы, что вы  выпили  с  утра  граммов  этак  двести-триста...  -
сказала я с прохладным юморком.
   -  Ты  еще  скажи,  что  я  напоминаю  тебе  беспринципного   журналиста,
гоняющегося за  сенсациями,  этакого  Жоржа  Дюруа,  -  обиженно  воскликнул
Кряжимский.
   - Что-то есть, - хитро прищурила я правый глаз, склонив голову набок  как
бы для того, чтобы лучше оценить сходство моего зама с персонажем Мопассана.
- Извинить вас может только ваша эмоциональная приподнятость... Нет, вы  мне
напоминаете не Дюруа, а этого, как его... - я сделала вид, что  забыла,  как
звать-величать  лидера  "Родины"  Корниенко  Юрия  Назаровича,  -   ах   да,
Корниенко... Такое ощущение, что, не ровен час, вас,  а  не  его  изберут  в
Думу...
   Я рассмеялась. Кряжимский немного смутился. Я посмотрела на хлопотавшую у
электрочайника Марину, она едва сдерживала насмешливую улыбку.
   - Ну вы, бабоньки, даете, - миролюбиво сказал пристыженный Кряжимский.  -
А, черт, - он бросил взгляд на часы. - Мариш, включай!
   Энергичным жестом он показал на небольшой телевизор "Сони",  стоявший  на
специальной пластмассовой подставке, собственноручно закрепленной им в левом
верхнем углу секретарской.
   - А что такое? - удивилась я.
   - Как что, - с притворным комичным негодованием  посмотрел  на  меня  мой
зам. - Тебе же завтра интервью у этого Назарыча брать, а не знаешь, он же по
телеку выступает...
   - Прямо сейчас?
   - Вот именно, - Кряжимский плюхнулся на стул и приковал взоры к  голубому
экрану.
   - Интересно, - не очень бодро, надо сказать, откликнулась  я,  усаживаясь
рядом.
   - Кофе? -  Марина  проделала  все  необходимые  манипуляции  с  чайником,
печеньем, конфетами и коньяком.
   - Давай, - сделал широкий жест Кряжимский, по-прежнему не спуская глаз  с
телевизора, где вот-вот должна была начаться программа "Провинция".
   Но Марина смотрела не  на  сего  взбалмошного  супермена  предпенсионного
возраста, а на меня. Я утвердительно кивнула ей.
   - А то я сегодня еще не завтракала, - подвела я базу под  этот  кивок.  -
Кофе - это для меня сейчас как для Жоржа Дюруа - понимание дам и новый виток
карьеры, - пошутила я, взглянув на экран, на котором как раз в  этот  момент
молодые наивные ребятки делились своей мечтой  посетить  Голливуд,  Афины  и
Париж, воспользовавшись для этого тремя крышками от банок "Нескафе".
   Наконец  реклама  кончилась  и  сексапильная  дикторша  объявила   начало
"Провинции". Студия  была  залита  мягким  желтовато-голубоватым  светом,  и
посреди этого нежного благолепного мирка за  небольшим  столиком  в  кожаных
креслах восседали молодая светловолосая женщина с коротким стильным каре,  в
сером деловом костюме и Юрий Назарович Корниенко.
   На нем были темный костюм, белая рубашка и синий узорчатый галстук.
   Внешность Корниенко, казалось, прошла  долгую  шлифовку  под  резцом  его
многогранной политической деятельности. Это был вылитый функционер, то есть,
как я, да и тысячи моих сограждан представляют себе  партийных  боссов.  То,
что, кроме  партийной  деятельности,  Корниенко  занимался  еще  и  нефтяным
бизнесом, ничего не меняло. Юрий  Назарович  был  крупным  грузным  мужчиной
высокого роста с большим круглым  животом  и  двойным  подбородком.  Тем  не
менее, когда вы смотрели на его тяжелое одутловатое лицо флегматика,  у  вас
не возникало ощущения, что перед вами тупая разжиревшая крыса,  вылезшая  из
партийных  закромов.  Назарыч,  как  шутливо  и  фамильярно   именовал   его
Кряжимский, был по-своему обаятелен. Его большие водянистые глаза  светились
порой таким  лукавством,  что  этот  его  взгляд,  одновременно  жалобный  и
грустный, с оттенком шутки  и  иронии,  действовал  на  вас  почище  черного
бархатного взора какого-нибудь молодого мачо.
   Назарыч и был мачо, только пожилым, уравновешенно-холодным и умным. В его
случае опущенные углы тонкогубого рта говорили скорее не о тоске или унынии,
а об  утрате  иллюзий  и  спокойствии  опытного  манипулятора  человеческими
душами. У  него  была  вялая  манера  речи,  но  порой  он  резко  и  громко
акцентировал какую-нибудь фразу, слово,  делал  смелый  красноречивый  жест,
подкрепляя его плутовским блеском в глазах или притворно скорбным выражением
лица, и тогда сказанное им приобретало вес и силу.
   В  его  облике  причудливо  сочеталось  что-то  неуклюжее,   слоновье   с
изящно-кошачьим. В этом, как мне кажется, и состояло его мужское обаяние.
   - Представляю, сколько баб у него  было,  -  по-своему  прокомментировала
этот маститый шарм Назарыча Марина, которая тоже принялась смотреть телек.
   - Болтун изрядный, - высказался Кряжимский. - Ну, давай, - обратился он к
загадочно улыбающемуся Корниенко, - начинай.
   Мы  уже  прослушали  обычное  в   таких   случаях   представление   гостя
телезрителям, дикторское: "Сегодня, в это ненастное октябрьское  утро..."  и
так  далее,  слова  приветствия  Корниенко  в  адрес  телезрителей  и  своих
избирателей и коллег, и теперь  ждали  самого  интересного,  с  нашей  точки
зрения, - не предвыборной программы, представляющей собой план политических,
экономических и социальных преобразований,  а  оценки  Корниенко  того,  что
произошло накануне,  -  таинственного  исчезновения  его  помощника  Петрова
Александра Петровича.
   - Что это, - по тому же поводу недоумевала ведущая  передачи,  -  происки
ваших политических врагов или...
   Она замялась, но  начала  фразы  оказалось  достаточно  для  того,  чтобы
Назарыч произнес на эту тему целую  речь  в  духе  Дантона,  красноречиво  и
громогласно угрожающего врагам Франции, революции и народа.
   - Я не знаю, что действительно случилось с моим  помощником,  честным  во
всех отношениях человеком, компетентным, исполнительным работником.  Я  могу
лишь предполагать, что это определенного рода провокация,  верх  наглости  и
вероломства. Скажу конкретнее - это политический терроризм в духе  некоторых
лидеров бывших союзных республик. Это, наконец, вызов всему блоку "Родина  -
это мы", всем нам, людям, заинтересованным  в  глубинных  преобразованиях  в
политике, экономике и социальной сфере. Естественно,  мы  будем  следить  за
ходом следствия, помещая материалы о нем в наших партийных газетах, а  также
прибегая к таким широко известным в нашем городе изданиям, как  "Тарасовские
вести" и "Свидетель". Может быть, не обойдется здесь  и  без  "Криминального
Тарасова", я лично знаком с  его  главным  редактором  -  Юлием  Моисеевичем
Шварцем...
   Мы с Кряжимским переглянулись. - Но пусть знают все, для кого  ни  закон,
ни человеческая жизнь  ничего  не  значат,  -  продолжал  разглагольствовать
Назарыч, глаза которого все больше  наливались  кровью,  -  мы  не  отступим
трусливо в тень, не предадим наших избирателей и всех людей  доброй  воли...
Сегодня на  четыре  часа  назначена  демонстрация  протеста  граждан  против
насилия в политике, бизнесе, во всех сферах жизни, и я  призываю  тех,  кому
дорого дело демократий, поддержать эту акцию, которая пройдет перед  зданием
мэрии...
   Дальше  пошел  обычный  политико-экономико-социальный  треп,   выдаваемый
на-гора практически всеми без исключения кандидатами и функционерами.  Я  не
стала дослушивать и досматривать и, прихватив  с  собой  недопитую  чашку  с
кофе, отправилась к себе в кабинет - нужно было подготовиться к  завтрашнему
интервью с Корниенко. Честно говоря, этот политический  деятель  импонировал
мне больше других наших претендентов на место В Государственной Думе,  и  не
только потому, что был в оппозиции к существующей  в  городе  власти,  но  и
потому, что, несмотря на  свое  высокое  положение  в  бизнесе  и  политике,
держался просто и раскованно.
   Примерно через  час  у  меня  был  готов  перечень  вопросов,  которые  я
собиралась задать Юрию Назаровичу, и, сложив материалы в  папку,  я  решила,
что сегодня уже достаточно нагрузила себя работой. Попрощавшись с Кряжимским
и сделав необходимые распоряжения, я отчалила.
   - Если что - звоните, - спокойно сказала я, уверенная в том,  что  Сергей
Иванович не станет беспокоить меня по пустякам.
   Вообще мне очень повезло  с  Кряжимским:  он  был  не  только  прекрасным
журналистом,  но  и  в  последнее  время  практически  выполнял  обязанности
главного редактора газеты "Свидетель", владелицей которой была ваша покорная
слуга. Мне оставалось только определять стратегический курс, решать  вопросы
финансирования и время от времени подкидывать ему сенсационные материалы, на
которые у меня (не скрою) был прямо-таки нюх.
   Уже несколько раз мне (чисто случайно) удавалось  раскрыть  преступления,
материалы о которых мы публиковали в нашем  еженедельнике.  Каждый  раз  это
приводило к повышению  тиража,  что,  в  свою  очередь,  давало  возможность
безбедно существовать и газете, и ее сотрудникам.
   Но популярность "Свидетеля" имела и свою оборотную сторону. Я имею в виду
повышенный интерес к  средствам  массовой  информации  тех  кругов,  которые
борются за электорат. Некоторые из их посланников, прямо скажем, общались  с
нами с растопыренными пальцами, предлагая улучшить наше финансовое положение
в  обмен  на  предоставление  им  печатных  полос  для  опубликования  своих
материалов.
   Виктору, который работает у нас в редакции фотографом и иногда  выполняет
также роль моего телохранителя, уже пару раз приходилось обращаться к  своим
приятелям из спецназа, чтобы объяснить дядям с цепями на  бычьих  шеях,  что
нам от них ничего не нужно.  Короче  говоря,  "Свидетель"  как  был,  так  и
остался независимым еженедельником, и если от чего и зависел, так только  от
моего мнения и мнения членов редакции.
   Дождь кончился, но над городом висели низкие  тучи,  готовые  разродиться
новыми холодными потоками воды. Стекла в машине  запотели,  и  мне  пришлось
включить печку, чтобы заодно прогреть салон. По улицам двигались унылые, под
стать погоде, горожане, троллейбусы и трамваи, и мне тоже почему-то  немного
взгрустнулось. Я подумала о том, что давненько уже не  баловала  Кряжимского
"горяченьким"  материалом  и  не  мешало  бы  что-нибудь  такое   подходящее
подыскать.
   Кстати, промелькнуло у меня  в  мозгу,  почему  бы  тебе  не  попробовать
разыскать пропавшего помощника Корниенко? Это  было  бы  и  для  "Свидетеля"
хорошо  в  плане  свежего  сенсационного  материала,  и  помогло   бы   Юрию
Назаровичу, которому я симпатизирую. Завтра на интервью  мы  этот  вопрос  и
утрясем.
   Дома я немного отредактировала, мысленно, конечно, свои вопросы Корниенко
в свете последнего своего решения и, успокоившись, принялась готовить обед.
   Когда котлеты уже шкварчали на сковородке, в  прихожей  раздался  звонок.
Интересно, кто бы это мог быть? Все мои знакомые знали, что в это время дома
меня обычно не застанешь, да  знакомые  сперва  позвонили  бы  по  телефону.
Сполоснув руки, я вытерла их на ходу о полотенце и  открыла  дверь.  Высокий
незнакомый мне парень  в  светло-голубых  джинсах  и  легкой  не  по  погоде
курточке собрался звонить соседям.
   - Добрый день, - он повернулся ко мне, и я увидела, что в руках он держит
какие-то бумаги и ручку, - меня зовут Алексей, я собираю подписи в поддержку
кандидата в депутаты Государственной Думы Корниенко  Юрия  Назаровича.  Если
вы...
   Я вспомнила про котлеты на плите и, не дав ему закончить, сказала:
   - Проходи и захлопни.за собой дверь, мне надо на кухню.
   Котлеты были спасены, но "разборка" с ними заняла у меня некоторое время.
Когда я перевернула едва не подгоревшие котлеты,  то  вспомнила  о  парне  с
лестничной площадки и, не обнаружив его  на  кухне,  пошла  в  прихожую.  Он
скромно стоял там в полумраке, видимо, не  решаясь  войти.  Надо  же,  какой
воспитанный, с  уважением  отметила  я  у  него  качество,  которое  у  меня
отсутствовало если не полностью, то уж процентов на пятьдесят - точно. А моя
коммуникабельная расторможенность и, я бы даже сказала, нахрапистость -  это
издержки журналистской профессии. Без таких качеств журналист  просто  не  в
состоянии будет раздобыть и  десятой  доли  той  информации,  которую  легко
получит его менее щепетильный собрат. - Проходи, чего стоишь? - кивнула я  в
сторону кухни, - у меня там котлеты подгорают. И не разувайся, все равно  не
убрано.
   Он прошел и устроился на табурете возле кухонного стола. Я села  напротив
и только теперь смогла его хорошенько разглядеть.
   Он был, наверное, моим ровесником, высоким, стройным и худощавым. Длинные
русые волосы, зачесанные назад, открывали гладкий широкий лоб. У  него  было
немного вытянутое лицо с прямым бесхитростным взглядом светло-зеленых  глаз.
В  середине  гладко  выбритого  подбородка  под  большим  чувственным   ртом
разместилась  небольшая  ямочка,  которая  придавала   его   лицу   какую-то
романтичность. Он мне сразу чем-то понравился, поэтому я и пригласила его  в
квартиру, да еще потому, что он упомянул Корниенко, у  которого  мне  завтра
предстояло брать интервью.
   - Так ты  говоришь,  собираешь  подписи?  -  переспросила  я,  отмерив  в
кастрюлю рис и залив его кипятком.
   -  Да,  -  он  протянул  мне  ламинированный  членский  билет  со   своей
фотографией, - в поддержку Юрия Назаровича Корниенко.
   - Ну, это я уже слышала, - я  положила  на  стол  его  членский  билет  и
поставила кастрюлю с рисом на огонь. - И что дальше?
   - Ну, - он нерешительно поднял на меня свои  большие  глаза"  -  если  вы
сочувствуете... Черт, - вдруг вылетело у него, - опять это слово.
   - Какое? - удивилась я, снимая первую порцию котлет.
   - Да это "сочувствуете", - невесело усмехнулся он.
   - А что в нем плохого? - не поняла я.
   - Да я-то сам тоже ничего плохого в нем не вижу, - он  пожал  плечами,  -
только вот некоторым оно не очень нравится.
   - Например? - поинтересовалась я.
   - Да сегодня утром зашел в один продуктовый магазинчик на Казачьей узнать
почтовые реквизиты и телефон, - пояснил он, - так директриса, такая бабец, с
меня ростом, только раза в три  шире,  как  услышала  про  Корниенко,  сразу
говорит: да, да, мол, конечно, за кого же еще?
   Он снова усмехнулся, на этот раз немного веселей.
   - Ну, я сдуру и ляпни: "Так вы ему сочувствуете?"
   Не знаю уж, что она подумала, может, что у него помощник пропал  или  еще
что, только она и говорит, мол, чего сочувствовать, всякое бывает,  и  прямо
грудью на меня напирает. Ну, я ей спокойно сказал, чтобы она не  кипятилась,
мол, все нормально. А она мне: "Ты что себе позволяешь? Я не  чайник,  чтобы
кипятиться:  Научись  сначала  разговаривать,  потом  приходи".  Короче,   -
закончил он, - остался магазинчик неохваченным, так сказать, хотя вроде бы и
"за".
   - Да, - сказала я, - нелегкая у тебя работенка. Но как филолог могу  тебя
успокоить, слово "сочувствие" не означает соболезнование, как  могла  понять
твоя директриса, а "кипятиться" довольно мягкое, я бы сказала, парламентское
выражение. Так что не переживай.
   - Да я не переживаю, просто она мне на весь  день  настроение  испортила.
Так вы поставите свою подпись?
   - Подпись я поставлю, - кивнула я, - меня, кстати, зовут Ольга и  называй
меня на "ты", пожалуйста.
   - Это у нас инструкция такая, - поделился Алексей, - и вообще, устал я от
этой работы.
   - Извини за нескромный вопрос, - я перевернула очередную порцию котлет, -
ты за идею работаешь или за деньги?
   - Да какая там идея, - откровенно признался он, - просто я на мели был, а
тут знакомая пристроила меня в штаб, говорит, там  люди  сумасшедшие  деньги
зарабатывают на выборах. Только я тебе скажу, может, кто и  зарабатывает,  а
нам платят копейки.
   - И сколько же, если не секрет?
   - Если хочешь подработать, то я тебе не советую, - сказал  он  и,  окинув
взглядом обстановку и оборудование моей кухни, добавил:
   - Но ты вроде бы в деньгах не нуждаешься.
   - У меня есть работа, - подтвердила я его догадку, - а спрашиваю  я  тебя
не из простого любопытства, а потому, что  завтра  беру  интервью  у  вашего
кандидата.
   - Так ты - журналистка? С  людьми  общаешься?  Здорово!  А  меня  с  этой
работой люди начали почему-то немного раздражать.
   - А у тебя есть какая-нибудь специальность? - спросила я.
   - Да как сказать, - замялся он, - вроде бы и есть, а в то же время как бы
и нет.
   - Что же это за таинственная специальность? - заинтересовалась я.
   - Ну, я умею драться.
   - Так ты мог бы работать где-нибудь в охране, -  предположила  я,  смерив
взглядом его не слишком-то мускулистую фигуру.
   - Стоять на воротах за пятьсот рублей в месяц... - тоскливо произнес он.
   - Ну  почему  на  воротах?  -  возразила  я.  -  Можно,  например,  грузы
сопровождать.
   - Для этого нужна лицензия, - удрученно сказал он, - тогда могут взять  в
охранную фирму, а чтобы получить лицензию, деньги нужны, которых у меня пока
нет.
   - А где же ты работал до этого?
   - После школы в "Политехе" два года отучился, потом, когда оттуда поперли
за то, что с деканом повздорил, забрали в армию, а так как я  до  этого  уже
карате несколько лет занимался - взяли в спецвойска. Но  там  нас  учили  не
драться, а убивать...
   Он замолчал, уставившись куда-то в угол, как-будто  что-то  вспоминал,  а
потом вдруг, вздрогнув, словно очнувшись, продолжил:
   - Предлагали остаться там, служить по контракту, но это не по  мне  -  не
могу подчиняться приказам... - Он вздохнул и провел  рукой  по  своим  русым
волосам. - Вот уже почти два года  перебиваюсь  случайными  заработками.  Ну
ладно, мне пора, - он как-то  резко  сменил  тему  разговора,  -  подпись-то
дашь?
   - Только после того, как пообедаем, -  заявила  я,  -  не  люблю  есть  в
одиночестве.

Глава 2

   Утро следующего дня было чуть приветливей  вчерашнего.  Дождик  перестал,
небо немного просветлело, да  и  термометр,  привинченный  к  оконной  раме,
показывал на три градуса выше, чем вчера. Я не могла не порадоваться  такому
незначительному, но все-таки ощутимому улучшению погоды.
   Принимая душ, я несколько лишних минут понежилась  под  упругими  струями
горячей воды. В голове сами собой сложились вопросы, которые я  намеревалась
задать сегодня Корниенко. Я попробовала вчера  набросать  кое-что  по  этому
поводу в блокноте, но, видит  бог,  делать  предварительные  пометки  мне  в
тягость. Скажу без ложной  скромности:  я  -  дитя  импровизации.  Вот  так,
импровизируя под горячим душем, я мысленно  приготовляла  себя  к  грядущему
интервью.
   Акция протеста, к которой так убедительно и проникновенно призывал  вчера
Корниенко, д