сь, запыхтела:
   - А с кем я буду советоваться о сложностях своей  несчастной  жизни  -  с
таксистом, что ли? Ты не понимаешь, это и тебе будет нужно...
   Маринка подлила себе еще кофе, Сергей Иванович, решивший все свои вопросы
и допивший кофе, тихонько поднялся.
   Пойду я щелкать клавиатурой, Ольга Юрьевна,  спасибо  за  то,  что  пошли
навстречу...
   Сергей Иванович, - покачала  я  головой,  -  мне  иногда  становится  так
неудобно.., можно подумать, мы с вами мало знакомы или то, что вы попросили,
это вообще нечто из ряда вон... Я о6ижусь, честное слово.
   Кряжимский ушел, мы с Маринкой остались, и  я  приготовилась  внимательно
выслушать очередную ее бредовую идею. В том, что идея будет именно такая,  у
меня сомнений не было.
   - Короче, -  напористым  голосом  начала  Маринка,  -  ты  помнишь  Ольгу
Самсонову? Хотя ты ее  помнить  не  можешь,  она  в  нашем  университете  не
училась, а я ее знаю, потому что мы бывшие  соседки,  ну  это,  в  общем,  и
неважно...
   Я пропустила мимо ушей классическое Маринкино вступление - просто она  не
может по-другому, а воевать с ней я устала.
   Так вот, слушай сюда. -  Маринка  схватила  меня  за  руку,  чтобы  я  не
отвлекалась, и вдохновенно продолжила:
   - Есть одна баба,  ну  женщина  то  есть,  она  потомственная  гадалка  и
колдунья, все-все точно рассказывает и предсказывает  будущее.  Ольге  точно
нагадала, что она с мужем разведется, так и получается...
   Развелась, что ли? - лениво спросила я, подливая себе кофе.
   Нет еще, но дело к тому идет. Короче, сегодня  едем.  Адрес  я  записала,
нужно будет  еще  созвониться  предварительно,  но  я  это  до  обеда  успею
сделать...
   Маринка замолчала, очевидно, ожидая от меня восторженной реакции, но  ее,
разумеется, не последовало. Я наслаждалась тишиной. Нравится мне пить кофе в
тишине, и ничего с собою поделать не могу.
   - Ага! Задумалась! - возликовала Маринка, приняв мое молчание за онемение
от радости, и стала пояснять, куда нам нужно будет ехать. Я промолчала и  на
этот раз, все равно на сегодняшний вечер у  меня  ничего  не  запланировано,
почему бы и не покататься?
   Когда моя очередная чашка заканчивалась и  в  кофейнике  показалось  дно,
подошло время для возврата к  рабочему  настроению.  Тут  как  раз  и  дверь
кабинета плавно отворилась, и опять появился Кряжимский.
   - Прошу меня простить, дамы, - как всегда витиевато высказался  он,  -  к
вам, Ольга Юрьевна, пришел Спиридонов Николай Игнатьевич.
   Я кивнула и тут же встала со стула и направилась к своему столу.  Маринка
принялась спешно убирать посуду на поднос.
   - Кто он такой, Сергей Иванович? - спросила я, раздумывая,  закурить  мне
или нет. Мое решение зависело от ответа Сергея Ивановича. Фамилия Спиридонов
мне ни о чем не говорила.
   - Это легенда нашего города, - сказал Кряжимский,  -  старейший  работник
Татищевского музея, нашей знаменитой картинной галереи. Тарасов  ему  обязан
тем,  что  во  времена  Сталина  Спиридонов  прятал  в  запасниках   картины
эмигрантов из группы "Бубновый валет" и иконы из коллекции купца  Рыбникова,
во времена Хрущева и Фурцевой он сумел сохранить нам Фалька  и  Кандинского.
Заслуги этого человека очень велики. - Кряжимский, казалось, вошел  в  некий
транс, до того, видно, был потрясен явлением Спиридонова в  редакции  газеты
"Свидетель".
   Я со вздохом спрятала пачку "Русского стиля" в ящик стола.
   - А его визит как-то связан с выставкой частных коллекций? - уточнила я.
   - Вряд ли, - ответил Сергей Иванович, - вряд ли,  хотя  он  и  знаком  со
всеми собирателями, но причина визита у  него  иная.  Мне  он  отказался  ее
назвать.
   Маринка во время нашего разговора, помогая себе ногой, приотворила  дверь
кабинета и вышла, унося с собою поднос.
   - Ну, хорошо, пригласите его, - сказала я,  отодвигая  в  сторону  пухлую
пачку документов, лежащую на столе передо мною, -  любопытно  будет  узнать,
чем мы обязаны столь достойному гостю.
   Кряжимский  вышел  и  вскоре  появился  вместе  со  Спиридоновым.  Сергей
Иванович довел посетителя до стула, стоящего напротив меня, помялся секунду,
представил нас друг другу и пробормотал:
   - Ну, теперь я вас оставлю, господа.
   После чего Кряжимский вышел, бережно прикрыв за собою дверь.
   Я поздоровалась  и  рассмотрела  "легенду  нашего  города",  если  верить
определению Кряжимского, а не верить я не имела никаких оснований.
   Спиридонов был высок, лыс, лет семидесяти. Он был в мятом  плаще  бывшего
бежевого цвета.  Из-под  плаща  выглядывал  допотопный  коричневый  галстук.
Честно говоря, если бы я заранее не знала, что передо мною сидит заслуженный
работник культуры, я бы.., не знаю за кого его приняла, случайно встретив на
улице, например.
   Я рассматривала Спиридонова, сам же Николай  Игнатьевич  сидел  на  стуле
сгорбившись, и глаза его были устремлены куда-то в пространство.
   Я кашлянула несколько  раз.  Сначала  тихо,  потом  погромче.  Спиридонов
казался глубоко погруженным в свои мысли и совершенно не обращал внимания на
то, что происходит вокруг него.
   Я откинулась в кресле назад и, пошарив в ящике стола, снова достала  свою
пачку  сигарет.  Теперь  мне  уже  показалось,  что  мой  посетитель  вполне
миролюбиво отнесется к тому, что я закурю, к тому же это давало мне неплохой
повод привлечь его внимание.
   Я выудила сигарету и покатала ее в пальцах.
   Вы разрешите? - негромко спросила я.
   Что? - Спиридонов словно очнулся и рассеянно посмотрел на меня.
   Я показала ему сигарету.
   - Спасибо, у меня есть свои, - тихим, каким-то погасшим, что ли,  голосом
сказал Спиридонов и достал из кармана плаща  мятую  пачку  "Явы"  и  коробок
спичек.
   Я подвинула ближе к гостю пепельницу, он закурил  и  наконец  обратил  на
меня внимание.
   - Я много слышал о вас, - сказал он голосом, лишенным каких бы то ни было
эмоций, - но не думал, что нам придется когда-либо встретиться...
   Он вздохнул и улыбнулся как-то жалко, словно еле  сдерживался,  чтобы  не
заплакать.
   Я молчала, удивленная его поведением. Спиридонов мне показался удрученным
и очень уставшим, и я решила дать ему высказаться не спеша.
   - У вас что-то произошло, какие-то неприятности? - спросила я, проникаясь
помимо воли симпатией и жалостью к этому странному человеку.
   Да, наверное,  -  ответил  он,  -  в  вашу  газету  так  просто  ведь  не
приходят... Я иногда читал, вы пишете... Остро, да... - он снова помолчал и,
затянувшись своей "Явой" несколько раз, спросил:
   - Я помню, в каком-то вашем номере публиковались письма читателей...
   Я кивнула.
   - В общем, это наша обычная  практика:  если  письмо  нам  представляется
интересным, мы никогда не откажемся от публикации, - сказала я и замолчала.
   Было видно, что Спиридонов словно борется  с  собой,  и  во  мне  тут  же
поднялось все мое неуемное любопытство, но я сдерживалась. Я четко понимала,
что такой человек, как он, не пришел бы к  нам  с  ерундой,  и  то,  что  он
собирается сказать, может оказаться информационной бомбой.
   - Я тоже принес вам письмо, - сказал Спиридонов, - только я  хочу,  чтобы
оно было опубликовано после моей смерти. - Он улыбнулся и прибавил:
   - Этого ждать недолго, уверяю вас...
   - Николай Игнатьевич! - Я повысила голос:
   - Ну что вы такое говорите!
   Спиридонов пристально посмотрел на меня.
   - У меня есть основания для этого, -  сказал  он.  -  Понимаете...  -  Он
замялся и вопросительно взглянул на меня.
   - Ольга Юрьевна, - подсказала я.
   - Да, Ольга Юрьевна,  -  повторил  он  медленно,  -  я  попал  в  сложную
ситуацию,  из  которой  рационального  выхода  не  вижу...  Остается  искать
иррациональный. - Он положил докуренную сигарету в пепельницу  и,  вздохнув,
достал следующую. - И, кажется, я его нашел...
   Я вздрогнула.
   - Что вы хотите этим сказать? - сразу же упавшим голосом произнесла я.  -
Уж не собираетесь ли вы...
   Спиридонов вздохнул.
   - Дело вот в чем, - произнес он. ? Вы знаете, что я работаю  в  картинной
галерее.., вот уже скоро сорок лет, м-да.., так вот, наша  система  хранения
экспонатов, описание их, приведение в порядок фондов и запасников  находится
в состоянии безобразнейшем...
   Я кивнула, потому что  действительно  имела  некоторое  представление  об
этом.
   - Все в основном держится на честности, порядочности  и  профессионализме
персонала, - продолжал Спиридонов. - На том и стоим. Доверие друг  к  другу,
общее дело,  служение  -  извините  за  громкое  слово  -  вечности.  Власти
меняются, пристрастия власть имущих - тоже. Искусство живет и развивается по
своим  логическим  законам  и   не   подчиняется   сиюминутным   требованиям
политики... Если, однако, в нашем, так сказать, стаде  заводится  хоть  одна
паршивая овца, то это настоящее несчастье...
   Спиридонов опустил глаза и продолжил тише и медленнее:
   - У нас произошло ЧП, пропала  одна  картина,  ранний  вариант  "Майского
букета"  ван  Хольмса...  Прекрасная  вещь,  из   бывшего   собрания   графа
Нарышкина... Картина хранилась в моем отделе, ключи только у меня и  у  моих
сотрудников, печать моя... За сорок лет впервые  случился  такой  кошмар.  -
Голос у Спиридонова дрогнул, и он замолчал, успокаиваясь, потом взял себя  в
руки. - Официальных обвинений  мне  не  предъявили,  но  директор  предложил
уволиться  по  собственному  желанию,  следователь  -  резвый  мальчонка  из
прокуратуры - прямо говорил в лицо и мне, и моим товарищам.., что он  просто
не сумел найти достаточных оснований для возбуждения  дела  против  меня  по
обвинению в воровстве. Вы понимаете, простите, как вас?..
   - Ольга Юрьевна, - тихо подсказала я.
   - Да-да, - продолжил Спиридонов. - Кто-то поверил, я же вижу,  кто-то  не
поверил в мою виновность. Однако  результат  один:  дело  заминается  только
потому, как мне сказал этот наглец - наш директор, - что за  меня  вступился
коллектив, учтены мои прошлые заслуги... Вы понимаете: не имей я известности
как искусствовед, меня бы осудили и, может быть, даже посадили в тюрьму.  Но
весь  ужас  в  том,  что   меня,   невиновного,   засудили   бы,   формально
справедливость восторжествовала бы, но картину бы все равно не нашли, потому
что я ее не брал. Вы это понимаете?
   Спиридонов поднял на меня повлажневшие глаза и почти прошептал:
   - Ван Хольмс... - Подымив сигаретой, он продолжил более спокойно:
   - Одним словом, вот  вам  мое  письмо.  -  Николай  Игнатьевич  вынул  из
внутреннего кармана плаща конверт, помявшийся на углах, и аккуратно  положил
на стол перед собой. -  Я  нарочно  принес  сам,  не  стал  доверять  почте.
Секретов тут никаких нет, но по закону парных случаев оно могло бы пропасть,
и тогда пропал бы и смысл  всего...  Здесь  я  объясняю  причины  и  обращаю
внимание, что главное - вовсе не наказать виновного, бог с ними,  с  уродами
несчастными, главное - вернуть эту вещь и не допустить пропажи других.  Сами
понимаете, наверное, что если канал не перекрыть, то по нему  могут  уйти  и
другие культурные ценности... - Спиридонов помолчал:
   - Что-то я, наверное, и не успел, - задумчиво проговорил он. - Совместная
выставка частных коллекций и молодых живописцев, дело очень странное...
   Я при этих словах вздрогнула и потрясенно посмотрела на него.
   Спиридонов не заметил моей реакции, он был весь  в  своих  мыслях.  Потом
махнул рукой с сигаретой, при этом пепел осыпался ему на плащ.
   - Вы девушка молодая, - продолжил  Николай  Игнатьевич,  -  и,  возможно,
будете сомневаться в моих словах, но поверьте пока на слово: все пройдет. Мы
пережили ужасные времена, и они благополучно прошли, пройдут и эти, и  музеи
будут  нормально  работать.  Им  государство  и  меценаты  станут  отпускать
достаточно средств...
   Спиридонов продолжал говорить, но я его уже не слушала,  я  поняла  смысл
передачи им  письма  и  сейчас  лихорадочно  искала  выход  из  создавшегося
положения. Мне страшно было подумать, что после того как Николай  Игнатьевич
выйдет отсюда, его уже, может, никто и не увидит живым... Однако что могла я
ему сказать, чтобы он прислушался к моему мнению? Мне, которая  ему  годится
во внучки, попытаться доказать, что он не прав,  что  он  погорячился...  Да
Николай Игнатьевич просто не станет слушать. Но что-то делать нужно было...
   - В общем, это все, что я хотел вам сказать,  -  закончил  Спиридонов.  -
Пожалуйста,  не  потеряйте  мое  письмо,  вы  уж   меня   извините,   но   я
перестраховался немного. У одного моего старого друга,  -  он  улыбнулся,  -
почти такого же старого, как и я сам, я оставил второй вариант письма..,  но
это так, на всякий случай...
   Спиридонов поднялся, встала и я.
   -  Я  выполню  вашу   просьбу,   Николай   Игнатьевич,   не   волнуйтесь,
пожалуйста... А может быть, мы опубликуем ваше мнение  по  этому  вопросу  и
подождем официальной реакции властей? Если ее не будет, то  мы  дадим  серию
статей и в конце концов побудим их к действиям..
   Их  ничто  не  может  побудить  к  действиям,  кроме  народного   мнения,
выраженного определенно, уж поверьте мне, Ольга...
   Юрьевна, - подсказала я.

***

   Ну да-да, а мнение народа может возбудить только чувство, эмоция.  Логика
и точные построения, обращенные к разуму, тут ни к чему не приведут... Народ
- это... - Тут Спиридонов слабо махнул  рукой,  пробормотал  "до  свидания",
повернулся и побрел к двери.
   Подождите, Николай  Игнатьевич,  -  выкрикнула  я,  и  он  остановился  и
оглянулся.
   - Я вам сейчас дам машину, доедете спокойно до дома, хорошо?
   Спиридонов пожал плечами и снова повернулся к двери.
   Я ткнула пальцем в кнопку селектора и начала барабанить  по  ней,  словно
выбивала морзянку ключом рации.
   Дверь кабинета отворилась, и  в  него  заглянула  Маринка  с  растерянным
выражением  на  лице:  я  никогда  себе  не  позволяла  вызывать  ее   столь
бесцеремонным способом.
   - Виктора сюда! - скомандовала я и добавила громче:
   - Срочно!
   Маринка приоткрыла рот, но ничего не ответила и выскочила,  захлопнув  за
собой дверь.
   Послышался ее взволнованный голос - она кричала в трубку телефона:
   - Виктор, Виктор, ты там? Если ты там, срочно к Ольге Юрьевне, срочно, ты
понял меня?!
   Наводить панику - один из  Маринкиных  талантов,  это  у  нее  получается
настолько лихо  и  профессионально,  что  попытки  любого  другого  человека
действовать в этой области смотрятся жалким дилетантством.
   - Сколько суеты, - спокойно прокомментировал развернувшиеся  вокруг  него
события Спиридонов, - я бы и на троллейбусе доехал...
   - Такие люди, как вы, - весьма нечастые гости у нас, - сказала я, подходя
к нему. - Пойдемте, я вас провожу, для нас большая  честь  принимать  вас  у
себя...
   Мы вместе вышли из кабинета.
   - Я здесь, - слева от меня послышался спокойный  голос  нашего  фотографа
Виктора, знаменитого молчуна и поистине самого надежного мужчины, которого я
только встречала в своей жизни.
   Виктор служил в Афганистане в  войсках  специального  назначения,  и  его
боевые навыки здорово пригодились ему в мирной жизни. Например, он несколько
раз спасал мне жизнь. При всем этом он был замкнут, молчалив,  обязателен  и
надежен. А Маринка, швабра, уже не один год морочила  парню  голову  и  вела
себя непростительно легкомысленно и, я бы сказала, глупо. Правда, в какой-то
момент  мы  все  были  уверены,  что  у  Маринки  с  Виктором  даже   что-то
"оформилось". Но все как внезапно началось, так же неожиданно и закончилось.
Маринка, по своему обыкновению,  на  мои  вопросы  делала  круглые  глаза  и
всячески  отговаривалась,  ну  а  Виктор  как  всегда   молчал   с   прежней
невозмутимостью.
   А между прочим, разрыв с  Виктором  я  считаю  самой  большой  Маринкиной
глупостью.
   - Виктор, отвези, пожалуйста, Николая  Игнатьевича  домой,  -  сказала  я
Виктору, протягивая ключи от своей машины и  незаметно  придерживая  его  за
локоть.
   Спиридонов, не торопясь, пошел к выходу.
   - Проводи его,  пожалуйста,  до  самого  дома,  -  быстро  проговорила  я
Виктору. - Я опасаюсь, как бы он с собой чего не сотворил, не  выпускай  его
из виду ни на секунду, пожалуйста...
   Виктор спокойно мне ответил:
   - Понял, - и направился вслед за Спиридоновым.
   Я окликнула Кряжимского, вставшего со своего места и  тоже  пошедшего  за
Николаем Игнатьевичем.
   - Сергей Иванович, можно вас?
   Кряжимский подошел, оглядываясь на входную дверь.
   - Сергей Иванович, - я  потрясла  его  за  рукав  пиджака,  и  Кряжимский
удивленно воззрился на меня, - срочно звоните каким-нибудь  его  знакомым  и
друзьям, пусть едут к нему домой и не оставляют одного. Вы меня  поняли?  Вы
поняли меня, Сергей Иванович?!
   - Д-да, кажется, -  пробормотал  Кряжимский,  по  инерции  сделал  шаг  к
выходу, потом взглянул на меня  и  пошел  к  Маринкиному  столу,  где  стоял
телефон, на ходу доставая из  кармана  пиджака  пухлую  записную  книжку.  Я
постояла еще несколько минут перед кабинетом, подумала, все  ли  я  сделала,
что можно, и медленно вернулась к себе. Настроение у меня было ужасным.
   Подойдя к своему столу, я обошла его, упала в  кресло  и  закурила.  Меня
била противная мелкая дрожь.
   Вбежала взволнованная Маринка.
   - Что случилось? - выкрикнула она, не забыв тщательно прикрыть  за  собою
дверь, чтобы ничто не отвлекло меня от ожидаемого ею пересказа событий. -  Я
так перепугалась за тебя! Не молчи, не молчи, что ему было нужно?
   Я устало махнула рукой:
   - Потом, Марин, потом, не могу сейчас...
   Но разве Маринка отстанет, если ее мучает любопытство?
   Через пять минут она уже знала все и ругала вовсю наши доблестные  органы
правопорядка, Министерство культуры и все ЮНЕСКО в придачу. Чтобы пресечь ее
вербальную атаку на меня, я попросила кофе.
   - Сейчас сделаю! Нет, ну надо же: такого человека обвинить в краже! Да  я
думаю, если бы он захотел, он за свою жизнь половину музея бы  перетаскал  к
себе домой, но он же этого не сделал!
   Продолжая возмущаться, Маринка наконец-то вышла и оставила меня  одну.  Я
слышала  ее  громкий  голос,  доносившийся  из-за  двери.   Она   со   всеми
подробностями  рассказывала  Сергею  Ивановичу  то,  что  узнала  от   меня.
Существенным плюсом для меня в этом было то, что я избежала участи повторять
то же самое еще и Кряжимскому.
   Однако, слушая Маринку, я внезапно  приняла  решение,  которое  почему-то
сразу мне в
   Голову не пришло.
   Я подошла к вешалке и надела плащ, обернулась  и  вспомнила,  что  забыла
сумку. Взяв ее и проверив, что редакционное удостоверение лежит на месте,  я
вышла из кабинета.
   Сергей Иванович стоял у Маринкиного стола и с кем-то говорил по телефону,
увидев меня, он кивнул и быстро закончил разговор.
   - Я двоим позвонил. Диван уже выехал к Спиридонову, второго не было дома,
но жена обещала ему передать. Сейчас еще попробую найти кое-кого...
   Кряжимский опять зарылся в свою записную книжку.
   - Какой такой диван? - спросила Маринка.
   - Это стариннейший приятель Спиридонова. Они  вместе  работали  раньше  в
музее, - ответил Сергей Иванович, - его фамилия Диванов...
   - А, поняла, поняла, - закивала Маринка. - А то я удивилась  даже:  какой
диван?
   -  Предлагаю  прокатиться  до  картинной  галереи,  Сергей  Иванович,   -
предложила я Кряжимскому, - изучим обстановку на месте.  Может  быть,  мы  с
вами сумеем решись этот вопрос с другого конца.

***

   - Конечно, правильно, согласен, - сразу же ответил он и пошел одеваться.
   - Ты  поговори  с  этим  директором,  договори  так,  чтобы  у  него  очи
повылазили, - дала  мне  задание  Маринка  и  резкими  движениями  принялась
наводить порядок на своем столе.
   Это означало, что она очень нервничает и пытается успокоиться.

Глава 2

   Мы с Сергеем Ивановичем поймали машину почти сразу же как вышли из здания
редакции.
   Картинная  галерея  нашего  города   располагалась   в   помпезном   доме
дореволюцион